миниатюры-настроения number...

"Я бродяга. Я не принадлежу чему-нибудь или кому-либо. Я принадлежу своим настроениям"-(с). Тогда я преломляю объективую реальность через свое субъективное сознание, и появляется то, что называется, проза, стишки, креативное фото и все остальное.

...настроение № 1

Осень скользнула по лабиринту города кошачьи бесшумно и темно, как сон без сновидений, зацепила слегка оранжевым рукавом, разузорив в оранжевое, тонкое кружево рябин и кленов. А после полыхнула, вспыхнула по-Болдински золотом октябрьских вечеров и выжгла городскую листву по-своему, по-осеннему - до тла - за какие-то пару недель. А утром, неестественно темным – каким свойственно быть ранним утрАм поздней осени, - словно надеясь восстановить шаткое равновесие яркости и умеренности в природе, на фоне обугленного безлистного города вынырнут из гулких подъездов, подражая осенней растительности, яркие курточки,-плащи,-пальто с человеческим содержимым, бессмерными душами и заспанными лицами. И отправятся эти контрастные маячки протаптывать ботинками,-сапожками,-орнаменами автомобильных шин по шуршащему пепелищу ноября строчки личной судьбы в общей книге судеб. И так ежедневно,- пока последний дождь эти строки не смоет, а первый снег не заснЕжит знаки препинания.

А многоточие остается...

...

...настроение № 2

1.

Мы врем. Мы все врем. Врем всем. Врем себе. И даже тогда мы врем, когда верим, что не врем. Мы врем себе тогда, когда думает, что врем другим. Мы врем даже тогда, когда думаем, что не врем вообще никому, и уже одним этим врем себе. Врем без цели, с целью  или во имя.
Я, например, вру себе, что если выпадет снег, задрапировав город в белое, то утро станет яснее обычного, и жизнь -  более светлой. И снег выпадает. И утро кажется светлее, и настроение светлеет. И - стремительно - вдоль позвоночника кружевной заснеженной аллеи,  дабы, определив дочь в обитель просвещения, сквозь мыс  улицы N проследовать прямо в сердцевину деловой жизни, на шхуну рекламной фабрики грез, в свою рекламную контору. И грезы в виде визуальных образов и эскизов ваяются сегодня особенно снежные, эффективные  и значительные.

2.

Вечером же, выбираясь из конторы, когда естественное освещение нырнуло за горизонт, а искусственное в виде фонарей еще не пробудилось, когда отражения в витринах не врут, макияж с души смыт, чужие люди вообще притворяются не перед  тобой, а потому фальшь так очевидна, - вот  тут уж не отвертеться. Замечали когда-нибудь эту странную эпоху поствечер-предночь? В этой визуальной колбовопалочковой нечеткости столько очевидности! А тут еще  выясняется, что снег по закону первой снежности к вечеру растаял. А потому день светлее не стал. И не стал бы, даже если б снег не растаял. Это просто спасение одного дня: первый снег. Вот так ежедневно спасаясь, мы гребем на каноэ своих каждодневных иллюзий.
Понимаю, что домой не хочется. Да нет, это не то, о чем вы подумали. А ведь подумали же?.. Тревожное «все не так» заставляет остолбенеть. Всматриваюсь в окружающее пространство - и - приветствую тебя, странное, почти Гриновское состояние прозрения, назовем его условно: "все не так". Не так, как задумывалось и мнилось, к чему стремились помыслы и чем дышалось, а жизненные катастрофы - по ошибке когда-то случались, этажом ошиблись, в небесной канцелярии путаница, опечатка и вообще словно с чужого плеча - не должно было все так мрачно сложиться. И что все мы сами себе – чужие. Чужой город, чужая жизнь, чужая судьба… Знакомо?

3.

И такая наполненная пустота выпивает до донышка утреннюю снежность, что спешу… домой, поделиться своим диким ощущением с зафиксированным в паспорте человеком, который обещал «и в счастье, и в горести, и в болезни, и в здравии, и вообще…. Потому что так оно, это ощущение,  непонятно, вроде бы беспочвенно и беспомощно.
И рассказываю ему взахлеб, растерянная, как маленькая девочка, о том, что мы все врем, каждую минуту, даже тогда, когда верим, что не врем. И ожидаю от него по меньшей мере сиплого, срывающегося от волнения, испуганного за тебя "что случилось?", -  ведь не каждый день рассудочная до мозга костей мадам заливается слезами и повторяет очевидное, - то, что мы давно осмыслили, признали, чему негодующе противостояли когда-то, но затем примирились за неизбежностью и научились с этим жить. А именно: что проживаем чужую жизнь, почти понарошку, что постоянно себе врем и верим в оптимальность и неизбежность личной среднеарифметической судьбы, отвергая мысль, что могла она проистекать и посчастливее,- ибо от мысли этой и горестно, и больно. Что врем, пробуждая себя каждоутренне привычным: "держись, все еще впереди", а пробуждать себя от иллюзий уместнее иной репликой... А посему живем и чувствуем вполсилы, а силы тратим на суету, и бредем по судьбе умеренно-moderato, вполшажочка, не решаясь на глобальное vivace. Что сплели личные философии, учения, истины и врем, что эта драматическая правда –правда в последней инстанции. А философий  много, и мы выбираем самую удобную, самую выгодную на сегодня правдивую правду в стайке истинных истин.
А теперь - бегом от прозрений и необходимости что-то решать,в новости о цунами в Тихом океане, например. И плевать, что никогда не были на Тихом океане (а ведь хотелось бы очно, вживую, трогая соленую поверхность ладошкой). И мысленно мы там, где-то в эпицентре цунами, спасаем людей  от стихии, а фатум счастливо обходит героев  пенным гребнем, потому как… Что, дорогая? Какая ложь себе самим? Тут цунами, а ты о себе…

И он не пугается. Он, глядя через плечо на экран, говорит, что мои потрясения-катастрофы мироощущения в рамках этого вечера ему важны - вот только он новости сейчас досмотрит и вот тогда... Каким словом, репликой, интонацией, взглядом объяснить, что нельзя каждый раз откладывать своих «на потом»? Что осведомленность в области цикличности цунами Тихоокеанского масштаба  важна, только у меня тоже цунами. Личное. Эмоциональное. И вообще.
И вдруг вспоминается, что еще тогда, год назад, загремела в больничку, - даже тогда он, зафиксированный в паспорте и судьбе, не бросился извлекать меня из-под обломков судьбы. Он смотрел новости.
И  я  своей бессмертной душой, наполненной истинными терзаниями царапаюсь где-то под дверью близкой, зафиксированной в паспорте души, а звонок сломан. Тоска, зелено-малахитная, тихоокеанская. И так тоска глубока, что и Марианская впадина кажется лужей по сравнению. И бреду куда-то. Прочь.

4.

А рядом магазин. Шаг - и  по инерции цепляю в пригоршню с прилавка  ненужную минералку, просто чтобы что-то сделать, ведь нельзя во время цунами бездействовать. А вместо минералки покупаю почему-то «брют».
Расплачиваюсь в кассе. А в кошельке обнаруживаю свою детскую фотку. И смотрю на свою детскую улыбку на детском фото, и она, эта улыбка, так открыта и распахнута, несравненна и несравниваема. И, заглядывая в зеркальце заднего вида, обнаруживаю, что моя улыбка грустная и вообще совсем другая, потому что мышцы губ так часто улыбались, когда улыбаться не хотелось: дипломатично, корректно, а еще счастливый образ со страниц глянцевого журнала так ненавязчиво  велел: широкО, на все 32 зуба, и они, мышцы, так привыкли. И плакали – тихонько, чтоб не слышал никто -, и вообще путь из самонадеянной, беспроблемной юности к зрелости не есть путь вверх, а способ в очередной раз понять и разочароваться. Понять, что 6 миллиардам народу под высоким званием человечество повезло родиться в своей эксклюзивной шкурке в ореоле индивидуальных дарований и характеров, дабы  прожить уникальную жизнь-симфонию, а проживаешь    в лучшем случае песенку, в худшем – куплет. Мы все начинаем свою жизнь с биркой на руке. Бирка вырезается из клеенки, а там отмечен рост и вес и время рождения. И бредем мы с этой символической биркой из пункта А в конечный пункт назначения. И кто-то в самом начале пишет всуе нам роль. На глазок, бегом. И вот что нам написали на бирке, в ту роль и загонят. И Создателя не спросят. Так проще: посмотрел на бирку – а там  - ярлычок-определение. И тон общения с носителем оной выбран. А кто мы на самом деле по сути своей, в сердцевине – со временем сами забываем. И врем себе...
Поэтому - по газам с проворотами, и лечу от собственных дум и личного цунами, надеясь оставить вышеизложенное за спиной. Неоновый город струится по бортам десятки.

5.

Светофор. А с билборда мне лучезарно улыбается моя дочь и утверждает: «Есть повод улыбнуться». А я уже не верю. Раньше верила. Сама давным-давно придумала слОган для частной стоматологии, и гордилась его эффективностью, сутью, уместностью и легкостью. И честно верила, что повод улыбнуться есть, поэтому и дочь сделала лицом фирмы, пользуясь, тем, что стала автором той фотосессии. И сама как-то ездила удалять зуб в ту гламурную стоматологию с аквариумом во всю стену и винтовой лестницей, и декором а-ля-«русский модерн». А потом эта дурацкая стоматология неправильно зуб выдрала, так что до сих пор не смешно. А дочь по-детски обезоруживающе улыбается вечерним прохожим с неоновой вывески и врет. И даже не знает, что врет. Она тоже верит. Она сегодня с одноклассницами девичничает:  макияжится по журналу, о мальчишках сплетничает, понты кидает, про жизнь рассуждает. И улыбается открыто, естественно и распахнуто: есть повод улыбнуться. Потому что мальчишка из параллельного класса ей sms-ы пачками шлет: у тебя необыкновенная улыбка. А не появись она на билборде в большом формате со своей естественной обезоруживающей улыбкой – фиг бы он заметил, что у нее улыбка совершенно обворожительная: лицом к лицу – лица не увидать. Звоню, чтоб узнать, как она, а сотовый отключен. И в этом тоже вранье. Потому что она утром обещала отзвониться, чтоб я лишний раз не нервничала, потому что ей, дочери, важно мое здоровье, мои нервы. И глаза честные делала. А я отвечала, что она у меня такая чуткая, хотя не верила. И это был маленький компромисс. А попросту вранье. Чтоб отзвонилась.

6.

А следом мерцают вечерним неоном салон красоты,- моя контора фирменный стиль и визуальный образ для этой обители имиджа разрабатывала. А за поворотом лучезарится вечерними огнями кафе-шхуна «Веселый Роджер», которое я спроектировала, ребята-дизайнеры схемы и развертки отработали, начертали, а исполнительный директор  по-пиратски денег  моей конторе не доплатили. Подкрадывается ощущение легкого отчаянья, схожего с чувством персонажа Джонни Деппа, у которого «черную Жемчужину» угнали. Потому как проектировать кафе с остриями мачт, потолком-парусом и барной стойкой-фрегатом – это серьезно: кто плавал – тот знает. Ну и ладно, и - подумаешь, что из сотни заказчиков пара придурков случились, бывает. Но уж больно некстати они неоном нарисовались. Прямо под руку.
И заворачиваю в другой "первый попавшийся" ресторанчик залить «брютом» проблемы, которых не залить. А другим первым попавшимся ресторанчиком оказывается тот, что тоже по нашим эскизам создан. Зеркала, ковка, камень, нижнее освещение, каминчик -все как задумывалось. И становится тепло. Расслабленно шествую к свободному столику в уголке.
Только мимо проходящая мадам посетительница вроде как нечаянно плечом задевает, да еще ворчит: «Куда прешь?» Удивленно вскидываю глаза: впервые вижу этого человека. За что?..
Самое смешное, что я понимаю ту посетительницу с ее «нечаянной» попыткой задеть меня в прямом и переносном смысле:наверняка где-то когда-то зачем-то, в нежном возрасте юности соперница увела у нее вороного мальчишку или белобрысого одуванчика, бывшего для нее тогда светом в окошке. И вот взбрыкнула воспоминаниями ее бессмертная эксклюзивная душа, а тут я мимо. Не при чем, просто под руку, но у мадам той аналогичное эмоциональное цунами. И она врет себе, что ее боль нестерпимее, и это ее извиняет, что мне не так больно, что память у меня короче, душа дешевле и бесчувственней, а потому я ее должна понять: трезво, лояльно, с великодушием чужого человека. А хозяева стоматологии свято верят, что лечат не хуже других. И что мое здоровье дешевле их собственного, ибо с собой они бы так не поступили всуе, уж расстарались бы как-нибудь. А хозяину пиратского кафе невдомек оказалось, что недоплаченной третью гонорара  в пользу шубки любимой жены - мы с командой коллег-дизайнеров смогли бы распорядиться не менее достойно. По своему усмотрению и праву. Ибо три месяца пахали над чертежами. И не понять ему директрису креативной студии  в шкурке кораблестроителя своей креативной флотилии. У каждого своя правда.
Но вранье, что мое личные цунами менее важно, чем их. И вранье, что сейчас, когда так погано на душе, я хочу их понимать. И что с третью гонорара я посетила бы лУчшую стоматологию и теперь не пришлось бы потирать отдавленное плечо и заливать эмоциональные рубцы "брютом". Ибо этот вечер, этот эмоциональный кризис, мое плечо, больной зуб, болезненные воспоминания, скомканные иллюзии, личное пространство, неповторимость бытия, течение личного времени,  - все это, божественно мне дарованное - мое! И вот тут хочется развернуться и врезать той мадам с травматическими аналогиями. И не в плече дело. Ибо душа тоже дорогое удовольствие. Не ты душой и конечностями одаривала - не тебе в оную плевать и задевать.

Врезать. Как в детстве. В детстве проще. Душа больше, конечности быстрее заживают и память короче. Туда, в пронзительное, тонкое, непростое, но яркое детство уже не вернуться, ничего не исправить. И можно без "врЕзать" - просто сказать злобной хамской мадам сейчас: "Мы врем. Мы все врем. Врем всем. Врем себе. И даже тогда мы врем, когда верим, что не врем. Мы врем себе тогда, когда думает, что врем другим. Мы врем даже тогда, когда думаем, что не врем вообще никому, и уже одним этим врем себе. Врем без цели, с целью  или во имя". И добавлять ничего не стОит. Но я молчу. И вру себе, почему я молчу. Например, что с чокнутыми лучше не связываться: все равно не поймут, что у той своя правда-ложь под ником "рационализация" и она своим действиям найдет 1000 оправданий ну и так далее. И я не возвращаюсь...А ровно поворот назад подмигивает прохожим "Веселый Роджер", а стоматология призывает улыбаться сквозь зубную боль.
«Эй, хозяйка, я тут смс-посылочку приволок:  оптимистически отшучивается-оживляется мобильник. «Привет. Как дела?»-  почтовый смс-голубь принес весточку от знакомых. «Нормально»,- отвечаю. И ставлю смайлик. Так принято. Никто не ждет ни глубины, ни пронзительности, ни сложности. Потому что давным-давно на бирке всуе чиркнули образ сентиментальности и поверхностного оптимизма. А на эпохе чмокнула штампик: будь проще. Я плачУ 50 коп. за собственную ложь и отсылаю sms-сообщение. Очередная мелочь, очередная снежинка-ложь, и вот готов снежный ком маленьких компромиссов и крупных катастроф, личное эмоциональное цунами противоречий.
Марианская впадина кризиса углубляется и драматическое «не верю» сквозит из ущелий личного подсознания.
А в ресторанчике подсаживается обходительный мужчина приятной наружности и начинает говорить о печали в глазах и задавать вопросы о бытие, но это вранье, что ему  важно знать ответы. И вранье, что он желает разглядеть во мне цунами кризиса 30 лет, и вранье, что это цунами его трогает. И драматическое «не верю» из подсознания, а на сомнения у меня сегодня нет сил. И так хочется сказать и быть услышанной: "Мы врем. Мы все врем. Врем всем. Врем себе. И даже тогда мы врем, когда верим, что не врем. Мы врем себе тогда, когда думает, что врем другим. Мы врем даже тогда, когда думаем, что не врем вообще никому, и уже одним этим врем себе. Врем без цели, с целью  или во имя". Но я молчу.
Привычно корректно улыбаюсь, хотя улыбаться не хочу. И удаляюсь по-английски,  без бурь и штормов, пересекая грань между  сошедших  с авторских эскизов зеркально-каменно-огненных пенат  и миром  вечернего города, между пустым разговором и гордым одиночеством.

7.

Я бреду одна по тротуару, отхлебывая «брют». Когда я запрокидываю голову и делаю глоток, ночное небо на мгновение заглядывает мне в лицо, а я заглядываю в его галактические очи. И мы отражаемся в глазах друг друга. И снова глоток. И отражение друг в друге.  И звезды мерцают перед очами, а я тоже им подмигиваю. Глоток – и мы снова друг напротив друга, глаза в глаза. Душа в душу. На земле дышат, мыслят, бодрствуют, ссорятся, влюбляются, путешествуют, ныряют в ущелья метро, выныривают из глубин курортных морей и просто живут  6 миллиардов бессмертных душ с уникальными судьбами, нареченные статистикой как 6 млрд особей под кодом ИНН и номером в паспорте. И все 6 миллиардов по большому счету одиноки. И чтобы не быть одинокими, надо врать. Себе и другим. И врать даже тогда, когда кажется, что не врешь и уже одним этим себе врать. И понимаешь, что большинство поступков людей – это вранье в ответ на вранье. Мы врем, чтобы казаться, а не быть. И, вспоминая цунами в Тихом океане, вдруг становится очевидным, что и ось планеты сместилась не случайно. Просто и планета, проснувшись однажды среди ночи, поняла: все вранье. И вселенная ушла у нее из-под ног. И не стало точки опоры. Потому что планеты,- так в учебнике «астрономии» записано,- они не летят в безмолвном пространстве, они падают. С определенным коэффициентом падения. Обрыдаться. И галактика тоже падает. С коэффициентом. И мы падаем.
Снова названиваю дочери. Потому что у нее свое цунами подросткового возраста, а на часах уже девять. А телефон снова отключен. И я должна ее понять, потому что у них, девиц раннего подросткового возраста, «в падлу» отчитываться перед родителями.  Но именно сегодня, хотя бы этим вечером, я не хочу никого понимать, потому что слишком долго понимала всех. Поэтому, преисполненная чувством опрокинутости собственного бытия и недоработанности роли  на подмостках оного, я воспроизвожу в мыслях карту своей жизни, черчу возрастную  шкалу и следую по маршруту, надеясь по точкам пересечения обнаружить перекресток неверного виража. И понимаю, что список точек велик, что перекрестков было слишком много, что соединить отрезком крайние точки верного маршрута, наверное, возможно, но я не знаю, как. И что причина моих тупиков в том, что я так часто понимала других, что это вроде обязанностью стало. И врала себе, что так нужно.
Я снова звоню дочери. Я хочу поделиться с ней открытием. «Мамуль, скажи папе, чтоб заехал за мной. Что? После расскажешь. Мне сейчас некогда, ты должна понять»- слышу я  контраргумент…

8.

И вот тут пружина моего терпения делает звонкое «бздыньк». Впервые за 30 лет.
Помните теорию одномоментного  большого взрыва из курса астрономии?- вселенная сжимается, удельный вес «проблем» глобален, пространство тесно. Еще одна капля, и кубок переполнен, вселенная вот-вот взорвется, цунами обрушится, снежный ком нерастаявшего снега сорвется и понесется вниз.
Эмоциональная многоэтажка из вранья самой себе, ненужных разноплановых компромиссов, старых обид и жертвенного принятия неизбежности накреняется и начинается рассыпаться веером, как карточный домик.
Видеоряд ассоциаций проносятся в воображении.
Я швыряю мобильник в черноту ночи, включаю аварийные огни, и, усевшись на капот, погружаюсь в свои думы и сомнения, которые-таки настигли меня. Мимо проносятся автокометы с человеческим содержимым, следующие из пункта А в конечный пункт своего Пути. И я наблюдаю их полет: у каждого своя дорога никуда. Я созерцаю время, ибо, говорят, время, линейно.
А я сижу на капоте. И устремляю взгляд вдаль прошлого, откуда моя автокамета  тоже когда-то отчалила. Одной рукой сжимаю золотистый сосуд с «брютом», а другой – детскую фотку, где я тридцать лет назад улыбаюсь естественно, а глаза доверчиво распахнуты. Так хочется зажмуриться и прыгнуть в себя ту, девочку с фотографии с открытым взором, потому что тогда жизнь только начиналась. Потому что тогда грядущее представлялось прекрасным путешествием. И больше пугало бескомпромиссное «еще рано», чем отчаянное «уже поздно». Вернуться в себя прошлую с  естественной улыбкой и радостно взирать в объектив старого фотографа тридцать лет назад, который обещал, что из объектива  вылетит пернатое. Врал ведь, во благо. Чтобы улыбалась и верила. Что мы ждем от многочисленных пернатых, скрывшихся от детского взора под пыльными бархатными шатрами старинных фотоаппаратов? Что мы ждем от себя, отшвыривая компромиссы и вранье? – обещали –летите.

настроение №3

Как важно договориться с самой собой. Как много мы себе не позволяем: купить себе цветы, завести птицу, закрыть неприбранную квартиру на ключ и, не оглядываясь и без сожаления, отправиться в загородный лес для праздной прогулки и неспешного, уютного раздумья. Бросить все и уехать на теплое море, которое так прекрасно, которое носит нас на руках. Мы отказываем себе в удовольствии позвать старых,  преданных друзей, потому что нет удобного повода, ближайшего праздника, да и неловко: где-то заблудились средства на достойный стол, новый наряд (а с годами это становится так важно). То есть по сути мы забываем: как это — быть молодыми, легкими на подъем, свободными от груза предрассудков. Впрочем, не так: мы можем это вспомнить, но не можем себе позволить. Мы все чаще говорим себе «нет» в таких смехотворных мелочах. А между тем из-за несбывшихся дружеских визитов — таких простых, без грандиозных пиршеств и роскошного священного антуража - остаются несказанными на вечерней кухне теплые слова, полные мудрости и бесконечного вселенского принятия, нужные нам, как воздух,- когда нашими устами говорит сама Искренность. А как уверенно мы отвергаем божий промысел и игнорируем нечаянную радость, когда встречаем близкого по духу человека, потому что  время сейчас непростое, недоверчивое и позволить себе случайное дружеское знакомство мы не можем. Договориться же с собой не представляется никакой возможности, ибо жизнь уже учила, и не раз.
Мы перестали устраивать мужьям романтические ужины в праздничной посуде и при свечах. Мы реже обнимаем детей, потому что они выросли. Мы говорим им меньше о своей любви, потому что боимся их испортить. Мы все реже уделяем им внимания, потому что считаем их самостоятельными. И деликатность с тактичностью и предупредительностью бережем для чужих людей, а свои потерпят.
Завтра утром я  куплю себе тюльпаны, а если кто-то скажет, что женщине цветы должен подарить мужчина, то я отвечу: не хочу ждать. Я желаю чтобы именно сейчас на прикроватном столике благоухал нежный букет, ибо у меня цветочный авитаминоз.
Я сделаю мужу кофе в самой красивой чашке, какая есть у нас в доме и принесу в постель.
Я обниму свою великовозрастную дочь без причины.
Это так несложно.
И открою сайт горящих путевок. В конце концов зимнее море тоже прекрасно: эта осязаемая водяная бездна приобретает серебряный оттенок и дышит, и движется, и живет своей фантастической, особой зимней жизнью. Буду ходить по побережию и вдыхать полной грудью живой морской дух стихии.
Как важно запустить для себя программу «обгрейт»
Я начинаю договариваться с собой. Я могу себе это позволить.

Любые совпадения событий и названий являются случайными.