Жизель

Вокруг было море травы, и среди этого поля на подбитом серым шелком плаще лежал молодой человек в простой деревенской одежде и покусывал травинку. У него были тонкие черты лица, прихотливо изломанные брови и нервные ноздри. Из-под опущенных длинных ресниц не было видно глаз. Рядом с ним сидел другой молодой человек, одетый в расшитый золотом костюм. В руке он держал шпагу, но держал не за эфес, а за клинок, и помогал своим словам, потрясая шпагой в воздухе:
- Ваше высочество, рискуя навлечь на себя Ваш гнев, я все же повторяю: Ваш отец будет очень недоволен, если узнает. Пока еще не поздно, давайте вернемся. Все равно это подозрительно: Вы в поле не работаете, Вас могут увидеть. Она догадается рано или поздно. Она…
- Ступай домой, - устало сказал граф Альберт, продолжая покусывать травинку. – В этом платье я вижу тебя последний раз.

Вильфрид встал, поклонился закрытым глазам графа и, всадив шпагу в ножны, медленно пошел по направлению к деревне.
Тут же Альберт отбросил травинку и резко сел, отводя рукой волосы со лба. Глаза - большие, темно-серые - с гневом смотрели на удалявшегося оруженосца. «И тут нет покоя! Какое ему дело! Мне, например, все равно, догадается Жизель или нет. Главное, чтобы Батильда не узнала». Альберт со злостью вырвал пучок травы. Все настроение испортилось! Он встал, взял плащ и пошел к лесу. Подходя к небольшой полянке, Альберт остановился: ему послышалось пение. Осторожно ступая, стараясь не хрустеть ветками, он продвинулся вперед и вдруг из-за еловых веток увидел престранное зрелище. На полянке металась тоненькая девичья фигурка, странно вскидывала руки, спина то выгибалась назад, то, ссутулившись, обваливалась сугробом, голова то тянулась вверх, то запрокидывалась. Когда девушка закружилась на месте, стоя на носках, подставив лицо солнцу, безвольно опустив руки, Альберт узнал Жизель. Кровь отхлынула от его и без того бледных щек, а сердце сильно забилось. Ничего подобного в своей жизни молодой граф не видел, а от этой застенчивой девушки такого никак нельзя было ожидать. Внезапно остановившись, Жизель опустилась на колени и стала молиться. Слов не было слышно, и стояла она к Альберту боком, так что видны были ее сложенные ладони, обращенный к небу профиль и шевелящиеся губы. Прядь растрепавшихся светло-каштановых волос сбегала по щеке, и ее все время отдувал назад ветерок. Затем она встала и распустила волосы, чтобы сделать прическу заново, быстро заплела косу, заколола и скрылась за деревьями.

Постояв еще немного, Альберт вышел на поляну. Сердце колотилось еще сильнее. Он не понимал, что значил этот странный танец, но ясно было, что он проник в какую-то тайну. Когда он впервые увидел Жизель, она удивила его необычным для крестьянки лицом: худеньким, бледным, с внимательными, тревожными глазами. Глаза у нее были такие же темно-серые, как и у него. Эти глаза не давали ему покоя. Он не помнил ее лица – только бездонные глаза, теплое темно-серое море, в котором он тонул всякий раз, когда смотрел.
Альберт сбежал из замка, жаждав новой жизни, новых впечатлений. Он жил в хижине, пил молоко и питался картошкой, лазил по горам, а вечером, когда приходил Вильфрид, распивал с ним одну за другой винные бутылки, ходил в соседнюю деревню на вечеринки и угрюмо смотрел на пляшущую молодежь, а иногда и сам танцевал, уже будучи пьяным. Там и увидел однажды Жизель. Она танцевала с невысоким плечистым парнем, которого звали Гансом, и смотрела через его плечо в никуда. А потом их – Жизели и Альберта – глаза встретились, и он утонул в первый раз. После он подошел к ней и пригласил танцевать. Она с тревогой посмотрела ему в лицо и вложила свою руку в его ладонь. Потом была стычка с Гансом, и Альберт допустил первый промах: потянулся рукой к поясу и схватил воздух вместо шпаги. В толчее никто на это не обратил внимания, и все ограничилось словесной перебранкой. Еще утром Альберт думал, что завтра уйдет, так как такая жизнь ему успела опротиветь, но после этой встречи все изменилось. Два дня он гонял своего коня по горам за много миль отсюда, стараясь освободиться от непонятного ощущения: все его раздражало, он никого не хотел видеть, а перед глазами все время вставало тревожное лицо с внимательными глазами, переворачивающими душу, ее легкие движения, холодная рука в его горячей руке. Наконец он понял, что должен ее видеть. На следующий день Альберт вновь появился в трактире. Он лишь пригубил пиво и все время смотрел, как она смеялась с девушками, как танцевала с Гансом, и горячая волна разливалась по телу всякий раз, когда она поворачивала голову в его сторону, и земля уходила из-под ног, когда он окунался в ее глаза. В этот вечер он танцевал с одной из крестьянок, чтобы не привлекать внимание своим угрюмым одиночеством. А потом расспросил трактирщика и узнал, что Жизель не работает в винограднике, а прядет дома, потому что слабенькая и не выносит жгучего солнца. И танцевать много не может. А отец жаждет поскорее выдать ее замуж за Ганса, чтобы в доме появился помощник. В этот вечер Альберт выследил, где живет Жизель.


* * *

Ранним утром, когда солнце еще висело низко над землей, а в низине клубился туман, из леса на луг вынырнул человек. Это был невысокого роста парень, одетый в коричневую кожаную куртку. Через плечи и грудь бежали толстые и тонкие ремни, на которых висели ружье, рог и ягдташ. За темную ленту войлочной шляпы был заткнут пучок перьев коршуна и орла.
На лугу он остановился и стал рвать колокольчики. Отряхнув их от росы, он пошел к деревне. Около одного из домов лесничий остановился и прислушался, но в доме было тихо. Он посмотрел на небо, которое постепенно раскалялось и светлело, предвещая жаркий и душный день. С минуты на минуту обитатели дома должны были проснуться. Ганс быстро перепрыгнул невысокий забор и, по-кошачьи крадучись, подошел к окну комнаты Жизели и положил на подоконник букет колокольчиков. Затем так же бесшумно перепрыгнул забор и быстро пошел по дороге.
Несколько часов спустя, когда отец уже работал на поле, а мать убирала в доме, Жизель вышла во двор покормить кур. Вчера утром она обнаружила у себя на подоконнике букетик незабудок. Наверное, Ганс принес, возвращаясь с охоты. Как это неприятно: он так внимателен, а ей от него ничего не надо, и лучше всего было бы оставить ее в покое. Интересно: а нет ли букета сегодня?.. Но Жизель не успела подойти к окну: из-за яблони вышел высокий парень с бледным лицом. Она тотчас узнала эти изломанные брови, чуткие ноздри. Большие глаза прожигали насквозь. Жизель вздрогнула и опустила глаза. Он шагнул вперед, и девушка невольно подалась к двери.
- Не бойся меня, - сказал Альберт. – Я не причиню тебе зла, - и он улыбнулся. Именно эта улыбка, собравшая морщинки в уголках глаз и образовавшая детски трогательную ямочку на щеке, остановила Жизель.
- Я живу в соседней деревне, я танцевал с тобой один раз.
- Я помню.
- Ты любишь танцевать?
- Да.
- Но ты так мало танцуешь.
- Мне нельзя много.
- Почему?
- У меня больное сердце.
- Ты, кажется, хотела что-то делать?
 - Мне нужно покормить кур.
- Я подожду.
Жизель прошла вперед и стала призывать кур. Пока они клевали зерно, Альберт молча наблюдал за ее движениями. Наконец она выпрямилась и посмотрела на него.
- Ты необыкновенная. Я видел однажды…
Она напряженно всматривалась в его лицо, и Альберт почувствовал, что тонет в тревожных серых волнах.
- Я… Ты на поляне… Я стоял за деревьями… Что ты делала?
- Я танцевала, - в ее лице отчаянная решимость. – Так я мечтаю и живу. Ты, наверное, думаешь, что я сумасшедшая…
- Нет… Я никогда ничего похожего не видел, но… Я бы хотел, чтобы ты еще раз так танцевала. Для меня.
- Я не смогу… Если кто-то об этом узнает…
- Никто не узнает.
Жизель повернулась в сторону и стала искать что-то глазами. Затем она сорвала ромашку и, повернувшись впол-оборота, стала обрывать лепестки, шепча что-то. Когда отлетел последний лепесток, Жизель подняла голову и внимательно посмотрела на Альберта.
- Нет, я не буду.
Несколько секунд он соображал что-то, пытаясь читать по ее глазам, и вдруг сорвал другую ромашку и стал осуществлять ту же операцию, повторяя: «Идти – не идти». Оказалось «идти». Жизель улыбнулась.
- Мы только немножко походим по лесу. Как только ты скажешь, я уйду. Просто в лесу сейчас очень хорошо.
- Я знаю.
- Так идем?
- Хорошо, только я возьму кувшин для воды.
- Вот и дело нашлось.
Жизель промолчала, глядя перед собой в землю и о чем-то думая. Затем она вошла в дом и через некоторое время вернулась с кувшином. Они уже шли по дороге, когда из-за деревьев показался Ганс.
- Куда это ты? – спросил он Жизель.
- За водой.
- Я пойду с тобой.
- У меня уже есть попутчик.
- Этот? Я его не знаю и знать не хочу. И когда это он успел к тебе прилепиться? Ты же его совсем не знаешь! Жизель, идем домой, я сам принесу тебе воды. Ну, идем, - Ганс шагнул к Жизели и хотел взять ее за руку, но в это время Альберт схватил его за плечо и с силой отшвырнул в сторону. Ганс еле удержался на ногах.
- Щенок! – зарычал он.
Кровь закипела в жилах графа, ноздри раздувались от гнева: никто не смел так говорить ему! И он вновь схватил воздух у пояса. Ганс остановился и странно посмотрел на Жизель, затем на Альберта и вдруг быстро пошел по дороге. Что касается графа, то у него возникло чувство, что внутри что-то оборвалось. Он вдруг ощутил страшную усталость. Жизель вопросительно смотрела на него.
- Слава Богу, что он ушел. Вообще-то он не злой.
- Он твой жених?
- Мы не помолвлены, но отец очень этого хочет.
- А ты?
- Я – нет.
Они помолчали.
- Ты думала обо мне?
- Да.
- Много?
- Нет. Я только подумала, что у тебя необыкновенное лицо и сам ты необыкновенный, ни на кого не похожий.
В лес они вошли, держась за руки. Они долго кружили, затем вышли к ручью, где Альберт пил воду, а Жизель сидела рядом и смотрела на него. А потом они увидели знакомую поляну, и Альберт крикнул, что он тоже умеет танцевать, и, схватив Жизель на руки, стал кружиться. Она задыхалась от смеха, когда солнце хлестало ее лучами, прорывающимися из-за вертящихся сосен, а потом Альберт оступился и они полетели в траву, где уже оба хохотали. Потом Альберт лежал в траве, закрыв глаза, а Жизель тихонько трогала его ресницы пальцем.
- Какие у тебя длинные ресницы!
- У тебя такие же.
- Но у мужчин таких не бывает.
- А у меня и глаза такие же, как у тебя.
- Да, это я тоже заметила.
- Мы вообще похожи.
- Я таких, как ты, никогда не встречала. Ты не из нашего мира.
Альберт вздрогнул. «Она тоже не из «нашего» мира, - подумал он. – Но что это за мир, в котором нет никого, только мы вдвоем?"
- Что ты молчишь?
Альберт открыл глаза. Над ним склонилось ее знакомо тревожное лицо с теплым серым морем. Целуя Жизель, он успел вздрогнуть от вспышки солнечного света, ударившего в глаза.
Наконец Жизель вспомнила, что дома ее ждет мать. Кувшин был забыт у ручья – пришлось возвращаться. В это время в лесу послышался звук охотничьего рога. Альберт выпрямился и застыл, как каменный. Кровь отхлынула от его бледного лица, оно стало, как мел. Жизель набирала воду и не видела его.
- Мне надо идти, - прошептал Альберт ей в спину.
- Почему вдруг?
- Меня ждет отец, - соврал граф. – Я совсем забыл.
- А вечером ты придешь?
- Приду.
- Я буду ждать.
Альберт скрылся за деревьями и пустился бежать в сторону, противоположную деревне.


* * *

После встречи с Жизелью и Альбертом Ганс направился в соседнюю деревню. Вид и манеры того молодого человека не оставляли сомнений в его знатном происхождении. Выследив накануне, где живет Альберт, Ганс решительно шел к его дому, чтобы выяснить все до конца. Добродушный хозяин охотно подтвердил, что жилец появился недавно. Ганс назвался братом и объяснил, что хочет дождаться Альберта. Хозяин проводил его в комнату, но в это время на улице послышался шум и крики. Хозяин поспешил во двор, а лесничий прыгнул к большому сундуку и открыл его. Так и есть! Там лежала дорогая одежда. Ганс подошел к кровати и откинул покрывало: в золоченых ножнах лежала шпага. Ганс осторожно вынул ее и огляделся. Окно выходило на противоположную сторону дома. Аккуратно открыв его, лесничий выпрыгнул в сад и помчался в лес.

В это время в соседней деревне происходило чрезвычайное событие: впервые за многие годы пожаловал Герцог со свитой. Охотясь неподалеку, он заехал сюда, чтобы отдохнуть и остановился около дома Жизели. Ехавшая на вороном коне дама захотела поговорить с крестьянами.
Перепугавшиеся родители сунули в руки Жизели хлеб и кувшин молока – предложить дорогой гостье – и подтолкнули дочь вперед, потихоньку крестясь и шепча: «Господи помилуй!» Подав угощенье с глубоким поклоном, девушка тут же отошла в сторону. Жизели было семнадцать лет, и она никогда не видела знати. Эти странные люди, так богато одетые, вызвали у нее смутное чувство тревоги. Всматриваясь в надменное лицо Батильды, она невольно удивилась застывшему выражению этого лица. «Почему ее лицо не меняется? – думала Жизель. – Почему у них у всех такие странные каменные лица? Что это за люди? Неужели они всегда такие?» Какой-то молодой человек помог Батильде сойти на землю, и та, не удостоив его взглядом, прошла к вынесенному во двор деревянному столу и села рядом с Герцогом. Ее темно-синее бархатное платье лилось по земле. Такого материала Жизель никогда не видела. «Это платье, должно быть, такое же мягкое, как и мох,» – подумала она. Улучив момент, девушка приблизилась к краю этого бархатного моря и осторожно тронула пальцем. В это время Батильда обернулась. Жизель застыла. Но неожиданно та улыбнулась.
- Чем ты занимаешься? – спросила она.
- Пряду.
- А жених у тебя есть? – на щеках Батильды выступил румянец: она снова подумала о своей скорой свадьбе. Жизель посмотрела в счастливо смеющиеся голубые глаза дамы, и у нее невольно мелькнула мысль, что эти чужие глаза заняты своими мыслями.
- Есть.
Батильда встала и сняла с шеи золотую цепь.
- Вот тебе свадебный подарок. Помолись за меня, - сказала она, надевая цепь на Жизель. Та почтительно поклонилась. К ней тут же подлетели девушки, и каждая норовила потрогать дорогой подарок.
Герцог и Бательда вошли в установленный шатер, свита расположилась рядом.

Солнце клонилось к горизонту, наступал вечер. Жизель с несколькими девушками направилась к трактиру, когда увидела быстро идущего по дороге Альберта. Он был чем-то встревожен, глаза лихорадочно горели. Жизель сорвалась с места и подбежала к нему.
- Что с тобой? – спросила она, всматриваясь ему в лицо.
- Ничего, ничего, - отвечал Альберт, поспешно улыбаясь. Из трактира вышла кучка парней и направилась к девушкам. Послышался смех. Альберт хотел сказать, что придет завтра, а сейчас он не может здесь оставаться, когда раздался резкий крик:
- Жизель! Я же говорил тебе! – из трактира выскочил Ганс. Молодежь затихла, с удивлением глядя на него.
- Эта шпага принадлежит ему, - хрипло крикнул лесничий, указывая на Альберта. – Ваше высочество, извольте взять то, что Вам полагается по праву.
- Что это значит? – прошептал граф, бледнея. На нервном лице с изломанными бровями отразилась внутренняя борьба. Вместо ответа Ганс выхватил рог и затрубил. К Альберту подскочил Вильфрид, следом показались Герцог и Батильда, придворные.
- Альберт? Что это значит? Что это за маскарад? – спросил Герцог, подходя ближе.
Граф неопределенно махнул рукой, в лице что-то передернулось. Он попытался улыбнуться, но не вышло, только судорога исказила губы.
- Это ты, Альберт? – спросила Батильда. – Вот так сюрприз! А тебе идет крестьянское платье. Очень оригинально!
Она протянула ему руку, и он машинально поцеловал ее. «Боже, что делать? Помоги мне! Что делать? Что делать?..» - сердце запрыгало в груди, как прыгало его с Батильдой обручальное кольцо по ступенькам дворцовой лестницы, когда, ругаясь с родителями, он отшвырнул его два месяца назад. Сейчас он пойдет с Батильдой и… и…
Сзади раздался женский крик. Граф обернулся и увидел, что Жизель лежит на земле. Вильфрид схватил его за руки.

Едва Альберт поцеловал Батильде руку, Жизель почувствовала, как острая боль пронзила ее. Не успев ничего сообразить, она рухнула на землю. Перед глазами проносился ручей, смеющееся лицо Альберта, его губы, его глаза, голубые глаза Батильды. Жизель привстала и пыталась увидеть Альберта, но ее окружали крестьяне. Не обращая внимание на боль, она стала подниматься. Люди расступились. Широко распахнувшиеся глаза нашли знакомое лицо, и в ту минуту, когда она увидела, как он рвался из рук Вильфрида, ноги подкосились, и она упала замертво.
С трудом Альберт отшвырнул оруженосца и бросился вперед. Он увидел склонившуюся мать и безвольно свесившуюся знакомую худую руку. Растолкав людей, граф бросился бежать. Деревья отшатывались от него, давая дорогу. Наконец выбившись из сил, Альберт повалился на траву и застонал. Стон перешел в глухие, отчаянные рыдания.

* * *

Зеленоватый лунный свет едва освещал дорогу, по которой галопом мчался всадник. Черный плащ, подобно крыльям, летел за ним. Лицо всадника было бледно, ноздри нервно подрагивали, временами блестели нити седины в отдуваемых назад волосах.
Впереди показалось кладбище. Альберт осадил коня и спрыгнул на землю. Ночь была прохладная. Облака то закрывали луну, то проплывали мимо, окрашиваясь в зеленоватые тона. Привязав коня к дереву, Альберт некоторое время стоял в горестном оцепенении.

После смерти Жизели Батильда расторгнула помолвку с Альбертом, отец отрекся от него. Все это граф перенес, глядя в одному ему видимые дали, не произнося ни единого слова. Неделю он просидел у себя в спальне и вдруг помчался седлать коня…
…Очнувшись, Альберт взял собранный дрожащими руками букет белых лилий и пошел искать свеженасыпанный холмик земли. Плащ поплыл по траве, увлекаемый безвольной рукой. Граф остановился около деревянного креста с вырезанным на нем знакомым именем. Альберт не заметил букета колокольчиков и опустил свои лилии прямо на них, одновременно упав на колени.
Ему вспомнились тревожные серые глаза, худые руки, обвивавшие его шею, молитвенно сосредоточенное лицо с опущенными ресницами, подрагивающими от ожидания приближения его губ.
Альберт в отчаянье закрыл лицо руками и заплакал. Ему снова и снова виделись ее глаза. Они смотрели внимательно и спокойно. Они не исчезали… Они смотрели из-за листвы. Граф вздрогнул и вгляделся в темноту. За ветвями он увидел знакомое бледное лицо и закутанную в белую дымку фигуру. Жизель вытянула обнаженные руки и, разомкнув пальцы, окропила графа цветами белой буквицы, принесшими прохладу и спокойствие его измученному лицу. Альберт подался вперед, готовый на все, лишь бы удержать Жизель. Окруженная белым сиянием фигура приблизилась. На Жизели было воздушное белое платье, юбка его напоминала пышно взбитое облачко, из которого взлетали вверх, стремились к ослепительной луне строгие линии обтянутой белым фигуры. Ее тонкие руки спокойно спускались вдоль тела, она по-прежнему смотрела на Альберта внимательно и спокойно. А он замер, боясь спугнуть виденье. Отступив назад, Жизель медленно подняла руки и легко пробежала вперед. Трава от ее шагов слабо всколыхнулась, как от дуновения ночного ветра. Альберт боялся пошевелиться. От так и стоял на коленях, ноги затекли, но он не обращал на это внимания, только расширившиеся глаза следили за летающей в танце фигурой. Альберт вспомнил, как нечаянно увидел ее странный танец лесу, как она не согласилась танцевать для него и что он больше никогда не видел ее танцующей. Слово «никогда» болью отозвалось в сердце.
Вдруг Жизель протянула к нему руки и нерешительно взмахнула ими, одновременно приглашая присоединиться к ней и удерживая от этого шага. Из глаз ее заструилась печаль. Не раздумывая, Альберт поднялся с земли и приблизился к Жизели. Он протянул ей руку и едва ощутил нечто похожее на дуновение ветерка, как тело наполнилось силой и странным ощущением легкости. Жизель осторожно оттолкнулась от земли и невысоко зависла в воздухе, увлекая с собой и Альберта. Впервые в жизни Альберт ощутил желание и возможность танцевать. И легкая фигурка в белом, чьи прикосновения ничем не отличались от поцелуев ветра, перелетала с ним с места на место, посвящая в полет и танец. Вдруг со всех сторон из листвы стали вылетать дымчатые фигуры с каменными лицами. Среди них выделялась одна, в венке из белых буквиц и с веткой миртовых цветов в руке. Она остановилась около застывшего Альберта. От ее окутанной туманом фигуры веяло холодом, странно мерцали глаза. Она взмахнула веткой, и фигуры в белых дымках взялись за руки. В ту же минуту какая-то огромная сила подняла его с земли и наполнила каждую мышцу неудержимым желанием танцевать. Граф медленно задвигался, а затем ноги понесли его по траве. Он взлетал в неожиданно высоких прыжках, ощущая прелесть полета, и тяжело опускался на землю, и с каждым прыжком учащалось дыхание, наливались свинцом ноги, все сильнее колотилось сердце. Вдруг бледная фигура Жизели вылетела вперед и заслонила собой Альберта. Граф грузно повалился на землю. Дыхание со свистом вырывалось из горла, кровь стучала в висках, пот ручьями лился по лицу.
Мирта подлетела с другой стороны и снова взмахнула веткой. Граф, шатаясь, встал и понесся в отчаянных прыжках. Кровь шумела в ушах бурным потоком, боль пронзала натруженные мышцы. Вслед за ним полетела Жизель. Она то обвивала его руками, то легко прикасалась к волосам и плечам, и его освежал легкий ветерок, отдувавший куда-то ощущение надвигающейся смерти. Затем она опустилась около Мирты, и руки ее поплыли в стороны, отгораживая задыхающегося Альберта от Мирты и исходящей от нее воли. Альберт рухнул на землю. Спина его отчаянно пульсировала, багровая щека покорно утонула в траве. Повелительница вилис в третий раз взмахнула веткой, но рука не повиновалась ей. Она посмотрела вниз и увидела, что сжимает не зеленую ветку, а засохший прут. Мирта отбросила его в траву и застыла мраморным надгробным изваянием. Жизель подлетела к распростертому на земле Альберту и осыпала его белыми цветами. Их прохлада остудила его лицо, успокоила дыхание. Альберт поднял голову и увидел большие глаза, полные печали и сострадания. В это время вдали раздался легкий звон церковного колокола. Тени задрожали и начали разлетаться.
- Жизель, ты прощаешь меня? Прощаешь? – срывающимся голосом заговорил Альберт. Жизель чуть заметно кивнула головой, с просветленного лица смотрели ее любящие глаза. Альберт попытался удержать ее за руку, но тень начала бледнеть, таять, и наконец маленькое белое облачко взметнулось ввысь.
Альберт долго сидел в траве. Пролившиеся слезы успели высохнуть, когда глаза оторвались от вороха цветов, усыпавших могилу, и устремились на небо, где уже появилось оранжевое солнце, мягкое и приветливое. Пошатываясь, он встал и пошел через кладбище. Трава расступалась перед ним, деревья склоняли свои ветви, гладя по щекам и орошая всплесками капель, впервые за последние недели он слышал звон птичьих гимнов.
Подставив лицо нежным оранжевым лучам, граф вскочил на коня и понесся навстречу солнцу.