Лебединое озеро

Тем, кто неравнодушен к балету...


Мой интерес к танцу вырос из подростково-романтического чувства к артисту балета – схема довольно банальная. Но по мере взросления чувство к юному танцовщику таяло, а к балетным спектаклям, наоборот, росло с тревожащей быстротой, и, наконец, эта любовь прочно устроилась в первом ряду партера моих мыслей. Пока я вживалась в спектакли и анализировала исполнительские концепции разных артистов, у меня внутри начался какой-то неуправляемый процесс, который внезапно закончился броском к письменному столу – это была попытка удержать зыбкие картины привидевшегося. Вот они – два моих любимых балета, не либретто и не рассказы – так, две сказки, увиденные сквозь силуэты танцующих фигур.


ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО

На небольшом зеленом холме стоит старинный замок, за ним - долина, луг, где-то вдали лес, а вверху – куда ни глянь – огромное небо. За лесом садится красноватое солнце и обливает мягкими печальными лучами склоны холмов. Вокруг солнца устало развалились золотые и розовые тучки. Но вот из замка выбегают девушки, они смеются, по равнине разносятся их звонкие голоса. Среди них одна в серо-голубом платье: она ничем, пожалуй, не выделяется, но посторонний наблюдатель мог бы заметить, что иногда она вдруг замолкнет, посмотрит на солнце, пробежит взглядом по пылающим тучкам, окинет глазами огромный небосвод и вдруг тихонько вздохнет - словно прислушивается к тихой горячей волне счастья, разливающейся по телу.
И никто из девушек не видит, как на востоке, где небо стало темно-голубым, где уже клубится туман, над лесом выросла гигантская крылатая тень. Тень летит по лесу, по полю, застилает ночью землю, а в воздухе движется черная птица. Все ближе и ближе, девушки заметили ее, бросились бежать к холму, но не успели: исполинская тень накрыла их своими крыльями, раздался резкий торжествующий крик, и на траву опустился Ротбард, весь словно из мрака, на голове два черных пера, желтым огнем горят глаза-уголья. Один взмах его руки – и стали вытягиваться девичьи шеи, складки платьев взлетают в порыве ветра и превращаются в крылья, отталкиваются от земли перепончатые лапы, и уже стая белых лебедей взмывает в воздух, оглашая горестными криками холмы, устремляется на запад на поиски воды, а вслед им несется то ли хриплый зловещий хохот, то ли уханье филина.

* * *
Ночь опустилась на лес, окрасила воду озера в черный цвет, околдовала молчанием старые дубы. Из-за туч выглянула луна и облила зеленоватым светом ивы, обмакнувшие в воду косматые головы, посеребрила верхушки огромных тополей, задрожала блестящей дорожкой на прозрачной озерной глади. И вдруг среди священной ночной тишины послышалось хлопанье крыльев и плеск воды. К берегу устремилась лебединая стая. Белоснежные птицы вышли на берег и, едва ступая на траву, стали превращаться в девушек. Облитые лунным светом, предоставляя легким одеждам свободно развеваться, они принялись бегать и танцевать.
Движения их легки и прекрасны, летают в воздухе гибкие грациозные руки. Но среди танцующих не хватает одной. Одетта – та девушка в серо-голубом платье – сидит на поросшем мхом пне и смотрит вдаль. В золотых ее волосах маленькая блестящая корона, отлитая из солнечных и лунных лучей.
Едва превратилась она в лебедя, едва взмахнула крыльями и оторвалась от земли, как сердце сжалось от непонятного, волнующего чувства. Крылья понесли ее над зелеными лужайками, усыпанными засыпающими колокольчиками, ромашками и клевером, над березовой рощей, над еловым лесом. Солнце позолотило теплыми лучами белоснежные лебединые перья, подмигнуло огненным глазом, тучки приветствовали птиц мягкими пушистыми лапами, и отразившиеся в зеркальных осколках-озерах такие же золотобокие тучки-зверьки махали лапками и кивали головами. Долго летела стая, догоняя садившееся солнце, и наконец опустилась в темнеющую воду.
Осенью пускались лебеди в долгий путь к жарким странам, весной возвращались – много повидали они. Но лишь Одетта радовалась свежему ветру, лишь она одна купалась в мокнувшей под дождем изумрудной траве, прислушивалась к шелесту капель, ласкающих листья, разговаривала с жемчужно-серыми облаками, летящими по поручению северного ветра, любовалась разноцветными камешками на берегу реки. И неожиданно увидела, плывя лебедем по озеру, наклонив свою длинную гибкую шею, - увидела свое отражение с маленькой короной на голове.
Наконец Одетта встала, подошла к девушкам и только взялась с ними за руки, как за деревьями мелькнула тень, и на лужайку выбежал юноша. Девушки мгновенно кинулись врассыпную, и лишь Одетту он успел схватить за руку. Им пришлось взглянуть друг на друга. В его глазах она прочитала доброту, мечтательность и неопытность, смущение и любопытство, но это были глаза, которые она узнала бы из тысяч – глаза того единственного мужчины, который был предназначен ей. Что же касается принца Зигфрида, то едва он увидел строгую линию ее бледных щек, высокий взлет лба, ладью тонко очерченных губ, сень по-детски пушистых ресниц, как страх пронзил сердце: ни в каких своих мечтах он не смог бы придумать ничего прекраснее. Наконец стряхнув с себя оцепенение, юноша осмелился заговорить и стал расспрашивать Одетту, кто она и как здесь очутилась. Сильно волнуясь от противоречивых мыслей, Одетта стала рассказывать свою историю, время от времени заглядывая ему в глаза, чтобы убедиться, что интерес к ней не погас. Вдруг за деревом сверкнули горящие желтые глаза и мелькнул черный силуэт. Девушка испугалась: впервые она боялась Ротбарда, но и тут это был страх не за себя, а за Зигфрида. Конечно, юноша смел, но кто знает, что задумал этот дух тьмы.
Принц обернулся и увидел огромную черную тень ростом с ель. Тень расплылась и свилась в змею, которая, обвилась вокруг шеи юноши и скользнула к ногам. Коснувшись земли, она подпалила траву, которая загорелась синеватым пламенем. Зигфрид смотрел на все эти превращения расширенными от ужаса глазами, но с места не двигался. Он крикнул, чтобы Одетта бежала, и вслед за этими словами пламя исчезло, а вместо него из ничуть не обгоревшей травы выпорхнул большой черный филин с желтыми глазами и взвился в небо. Зигфрид подбежал к Одетте, шепча, что ей нельзя больше здесь оставаться. Девушка печально улыбнулась:
- Я ведь здесь не по своей воле – мы все им заколдованы. Только одно может вернуть нам навсегда человеческий облик: если меня полюбит человек, никогда не клявшийся другой в любви.
На Одетту смотрели удивленные глаза: принц никогда не думал, что счастье может достаться такой легкой ценой.
- И это все? – переспросил он.
- Одетта с тревогой вглядывалась в юное лицо.
- Это не мало, - медленно ответила она. – Полюбить по-настоящему не так просто.
Зигфрид ничего не ответил. Он улыбался, и глаза его сияли. Улыбнулась и Одетта. Она позвала подруг и сказала, что им нечего бояться принца. Девушки снова высыпали на поляну и вскоре перестали обращать на него внимание. Одетта и Зигфрид отошли к воде и заговорили. Они то торопились рассказать о самом сокровенном, то замирали от ощущения, что понимают друг друга без всяких слов. Волны узнавания уносили их все дальше и дальше. Наконец Одетта замолчала и посмотрела ему в лицо, стараясь запомнить дорогие черты. Небо значительно посветлело, на востоке алели облачные полосы: приближался роковой час восхода солнца. Сердце Одетты сжала тоска: что таил в себе новый день? Ведь теперь она не сможет сохранять душевное равновесие, весь день она будет мучаться и ждать, пока стемнеет, чтобы вновь увидеть эти глаза. О том же думал и Зигфрид. Оба молчали и смотрели на восток, где все ярче разгоралось малиновое пламя. Вдруг Одетта резко повернулась и сказала:
- Все, мне пора. Сейчас начнется… Не смотри, тебе лучше этого не видеть.
- Вечером я буду ждать тебя здесь, - прошептал Зигфрид. Он немного помолчал, что-то обдумывая. – Я понимаю, что нашел то, о чем мечтал.
И, счастливо улыбаясь, юноша скрылся за деревьями.


* * *

Во дворце давали бал. Владетельная Принцесса просила Зигфрида присмотреть достойную невесту, а он кивал головой и думал, что вскоре познакомит мать с самой удивительной девушкой на свете.
Томительно тянулись часы, мелькали однообразные девичьи лица, Зигфрид нервничал: мать посылала ему многозначительные взгляды и хмурила брови. Уже стемнело, юноша поглядывал в длинное дворцовое окно и все не мог улучить момент, чтобы бежать к озеру. Вдруг послышались сигналы труб, возвещающие о прибытии новых гостей. Все в зале переглянулись, а Принцессса удивленно повела головой: все приглашенные давно прибыли, больше никого не ждали.
Дверь зала распахнулась, и на зеркально начищенный пол ступила группа странных людей. Впереди шел мужчина в черном с золотом одеянии и девушка в черном платье. В золотых ее волосах покачивалось черное перо, в складках платья терялась золотая нить. За ними, гордо вскинув головы, плыли две красавицы в испанских платьях. Однако то ли несколько черных перьев, прикорнувших на их одеждах, то ли изогнутые стебли какой-то травы в черных волосах – что-то неуловимо тревожило взгляд. Пока гости раскланивались с Принцессой, Зигфрид напряженно всматривался в лицо девушки. Это была Одетта, такое лицо невозможно спутать, но в глазах ее пылал странный огонь и само ее появление здесь было настолько неожиданным, что смутное беспокойство иглой кольнуло сердце. Гостей объявили как фон Ротбарта с дочерью Одиллией.
Пока юноша стоял в нерешительности, девушка двинулась ему навстречу.
- Давай танцевать, а то мы привлекаем внимание, - сказала она, приблизив губы к его уху. Горячее дыхание ожгло его шею, бездонно темные глаза придвинулись совсем близко. – И не забудь, что здесь для всех я – Одиллия.
Не чувствуя ног, Зигфрид повел гостью в танце. Гибкая талия была послушна его ладони, от легчайших прикосновений ее изысканно длинных пальцев что-то тягуче заныло в груди. Она двигалась необычайно легко, словно не касаясь земли, черный шлейф, шурша, змеился над полом. Несколько раз Зигфрид пытался заговорить, но Одиллия останавливала его едва заметным движением головы, а взгляд ее, устремленный в его зрачки, обещал и сдерживал, манил и отталкивал. Принца пьянили тонкий аромат ее бледной кожи, безграничная податливость тела, вкрадчивый, почти не различимый («может мне только чудятся эти слова?») шепот прихотливо изогнутых губ: «Я твоя… твоя… навсегда…»
Они кружились танец за танцем, не видя, как довольно улыбается Принцесса и как нервно сжимает атлас плаща черная перчатка стоящего у окна фон Ротбарда. Наконец Одиллия, обмахиваясь черным веером, заметила, что в зале душно. Принц с готовностью подал ей руку и предложил выйти на балкон.
Ночь была теплая, небо сплошь усыпано звездами. Зигфрид застыл от изумления и восхищения: такого неба, сверкающего миллиардами звездных ожерелий, он никогда не видел. Одиллия подошла к плетеным перилам, вглядываясь во мрак парковых аллей. Ее обнаженные плечи мерцали под лунным сиянием, на длинной хрупкой шее золотистой пружинкой дрожал локон. Принц медленно приближался к ней, когда Одиллия повернулась навстречу, мазнув по его ногам шелком платья. Огромные, темные, неопределенного цвета глаза затягивали, сопротивляться их неодолимой силе было невозможно. Пальцы Зигфрида заскользили по нежнейшей коже, наслаждаясь осязанием тонкого очерка ее лица.
- Ты какая-то другая, я едва узнал тебя, - зашептал принц. – Как ты сюда попала? Мне почему-то тревожно… - Одиллия прервала его, коснувшись рукой его рта. Ее пальцы пахли влажной лесной травой – дурманящий, странный аромат… Наклоняясь к ее раскрывшимся губам, он видел легкое дрожание длинных ресниц…
- Мать просила меня выбрать невесту, - зашептал он. – Я не ждал твоего появления здесь, но теперь могу подвести тебя к ней. Это какой-то чудесный сон…

Рука об руку вошли они в зал. Зигфрид склонился перед Принцессой в почтительном поклоне.
- Вот моя невеста. Клянусь быть ей любящим и верным мужем.

Вдруг пламя тысяч свечей затрепетало от налетевшего неизвестно откуда ветра, в зале стало темно. Раздался дикий хохот, перешедший в уханье филина, по стенам забегало синее пламя, исчезли испанцы, прислонившись к стене и растворившись в пламени, к филину присоединилась большая черная сова. А за окном билась и кричала белая лебедь с маленькой короной на голове.
Зигфрид оглянулся, ища глазами Одиллию, и вдруг оцепенел от страшной догадки. Так вот почему с первой минуты появления черной девы у него так тоскливо сжималось сердце! «Полюбить по-настоящему не так просто…» Принц бросился вон из замка, исторгнув из мраморных ступеней лестницы протяжный стон.

* * *

Луна слабо освещала небольшую поляну. Не было слышно ни голосов, ни шуршания платьев танцующих. Девушки плакали, в воздухе царила атмосфера отчаянья и безысходности. Одетта сидела на своем любимом пне и смотрела вдаль. Глаза ее были сухи, лицо спокойно. Она думала о том, что сейчас прилетит дух тьмы и будет торжествовать от сознания своей победы, а с первыми лучами солнца она превратится в лебедя и больше никогда, даже ночью, не сможет принять человеческий облик. Однако эта мысль не приводила Одетту в отчаянье: все равно, после того, как она смотрела в глаза Зигфрида и говорила с ним, невозможно было забыть все это. Ее судьба – быть частью гармонии приро-ды. Познавать можно бесконечно долго, и никогда не устанешь восхищаться пушистыми деревьями, дрожащей от ветра травой, россыпью красок, игрой солнечного света и теней. Если бы все счастливо кончилось, это было бы слишком хорошо, в жизни так не бывает. Все равно, где бы она ни была, о чем бы ни думала, ее будут преследовать бездонные глаза, дорогое лицо.
Одетта встала, оправила складки платья. Маленькая корона сияла мягким светом. Девушка поднялась на носки, потянулась руками, головой, всем напрягшимся струною телом вверх, к луне, легонько взмахнула кистями рук и, сильно отталкиваясь каждой ногой от земли, побежала по поляне. Волосы золотым шлейфом полетели за ней.
Вдруг послышался хруст веток, и на поляну выбежал Зигфрид. Через всю щеку протянулась царапина, материя на плече была порвана. Он бросился к Одетте и быстро заговорил. На лице его был написан ужас, рот исказило отчаянье. Одетта сразу поверила ему. Иначе и быть не могло: такие глаза не могут лгать. Она позволила себе дотронуться до его плеч и прижалась головой к груди, в которой только для нее билось сердце. Она была счастлива, что свои последние минуты человеческой жизни проводит с ним.
Внезапно поднялся ветер, по озеру побежали волны, заскрипели старые дубы. Луна скрылась за тучами, стало совсем темно. Послышалось хлопанье крыльев, и на поляну опустился филин. Хлопнув крыльями по бокам, Ротбард принял свой настоящий облик: на голове покачивались черные перья, очертания фигуры, словно отлитой из сгустка мрака, терялись за складками черного плаща-тучи. Он направился было к Одетте, но остановился: присутствие здесь принца было неожиданным и неприятно его поразило. Но в следующее мгновение он был этому даже рад, желтые глаза его горели торжеством. Он повернулся к Одетте:
- Я уже начал было думать, что совершил ошибку, не превратив тебя сразу только в лебедя, но ничего: ты свое все равно получишь, - голос его был тихий, почти шепот, и исходил не от лица с неопределенными чертами, а раздавался в ушах Одетты и Зигфрида и, казалось, рождался лишь в сознании. – Ты не боялась меня – напрасно. Если я не могу отнять у тебя твои мысли, это не значит, что я не могу сделать тебя несчастной. Получилось даже лучше, - он повернулся к Зигфриду. – А у тебя теперь будет время подумать, что тебе ближе: реальные женщины или глупые мечты. От детских сказок сказка и осталась. Одетты тебе больше не видать.

Ветер кутал Ротбарда в черную тучу, трепал волосы принца, отдувал назад платье Одетты. Зигфрид молчал, сжимая руку девушки, молчала и Одетта, тихонько поглаживая пальцами вздувшуюся вену на его руке. Ротбарда насторожило это молчание. Он зорко всматривался в юные лица и вдруг понял, что они забыли о его существовании и о его словах не думают, а прислушиваются к чему-то, что ему было незаметно.
Тихо зашелестел дождь, усилился ветер. Дух тьмы взмахнул рукой, и дождь полил сплошным потоком, лица стоящих озарила синяя молния, раздался мощный рев грома. Одетта и Зигфрид прижались друг к другу и пошли по берегу. Ротбард, завернувшись в тучу, поплыл над травой за ними. Это были последние предрассветные минуты. Промокшие девушки сжались в кружок, дрожали и в отчаянье ломали руки.
Вдруг Зигфрид и Одетта резко остановились, развернулись к озеру, крепко взялись за руки и, прежде чем Ротбард успел что-либо сообразить, бросились в рябые от дождя волны. Дух тьмы застыл, пораженный происшедшим. И в это время невидимое из-за туч поднялось солнце, застав его в подлинном своем обличье: потрясенный увиденным, Ротбард забыл превратиться в филина с восходом, как ему было предписано. В ту же минуту тучи разлетелись, как осколки разбитого зеркала, мокрый лес и чистое голубое небо озарились розовым светом, разноцветные блики запрыгали по каплям в траве и на листьях.
Глыба мрака с желтыми глазами и с черным пером осела, растеклась по траве и тут же ушла в землю. Остались только два потухших уголька. И тут послышались возгласы: удивленные, радостные, испуганные, отчаянные, торжествующие, плачущие: ослабевшие от переживаний, в траву опускались девушки, тянули к солнцу руки, подставляли мокрые, посиневшие от холода лица и не вытирали слез, струившихся по щекам: уходила в прошлое лебединая жизнь, вместе с зарей занималась новая, долгожданная – жизнь среди людей.