Белая змея

Всем своим учителям посвящаю.

Вступление.

…Первая половина 19 века, немецкий городок Гиссен. Химическая лаборатория знаменитого немецкого химика Юстуса Либиха, известного не только  своим прогрессивным подходом к обучению студентов, но и вспыльчивым норовом. Особенно когда дело касается борьбе за истину. Однажды Либиха посещает, его бывший ученик, Аугуст Кеккуле (в будущем – автор идеи «бензольного кольца»),  с необычной просьбой, которая оказалась целой криминалистической загадкой...   
 
1.
«Написать публичный отзыв на совершенно  дерзкую, не имеющую границ приличия, статью мсье Жерара, ответить моему дорогому приятелю Берцеллиусу, разложить образец руды, которую прислал Вёлер, да еще прежде выслушать тех бездельников и тунеядцев, что именуются студентами, строят из себя химиков, а сами вместо того, чтобы заниматься, сидят по кнайпам, пьют пиво, заглядываются на всякую юбку и, вдруг, будто им в голову ударяет что-то, бегут ко мне и просят дать им какую-нибудь работу. Я и так, словно ломовая лошадь, тяну на себе этот непосильный курс, тяну эти занятия и лекции, и, следовательно, всех этих бездельников. И ещё должен выдумывать им работу. Нет ради Бога, милости просим. Из пары - тройки их, может, и выйдут толковые ребята, которые смогут излагать свои, заметим, не самые отсталые  мысли,  в устном и письменном виде, но остальные  - это просто лоботрясы.  Не хотят читать, не хотят думать. Зато одежда с такими  амбициями и претензиями, словно они прибыли только что из Парижа.  И конечно, если бы они послушали там Лорана и Жерара, у них в голове ничего больше не осталось бы как то, что они, будто, великие химики. Хотя при этом я сомневаюсь, что кто-либо из них правильно может перелить раствор из одного стакана в другой, я не говорю уже о том, чтобы провести самостоятельно какой-нибудь  опыт. Как я устал от этих лекций и занятий, студентов, работы вообще. Я ужасно устал, страшно устал. Господи, избавь же меня от всего этого, прошу тебя».
Так рассуждал средних лет человек по имени Юстус, шагавший ранним летним утром 18** года по узким улочкам небольшого немецкого городка Гисен. Он нарочно, выходя из дома на работу, делал круг в несколько кварталов, чтобы немного размяться, подышать свежим воздухом прежде, чем попасть в свою лабораторию, напоминающую более обитель какого-нибудь средневекового алхимика, нежели один из передовых научных форпостов Европы и цитадель свежих идей. Его работа располагалась буквально в ста метрах от дома, рядом с цветником, который заболиво был разбит его благоверной супругой Йеттхен. Юстутс любил это время года. Любил из совершенно меркантильных соображений – топить в это время почти не нужно. В летнее время требовались лишь гроши на древесный уголь для песчаной бани, но и эти деньги он выкраивал с трудом из своей весьма посредственной преподавательской зарплаты. 
Юстус взглянул с надеждой в сторону островерхой крыши кирхи Святого Николауса в соседнем квартале. Авось и сегодня господь поможет ему в тех неизбежных тяготах, которые Юстус взвалил на себя пять лет назад, возглавив кафедру химии в местном университете.

2.
«Ну вот, еще один шаг и все. Прощай, синее небо». Юстус отворил массивную дверь и вступил в прихожую, которая вела, собственно, в лабораторию.  И как всегда, подкосились ноги, навалилась какая-то тяжесть, словно на него, Юстуса, снизошла свыше непосильная задача абсолютного познания  законов всего Вселенского мироздания. Задача,  выполнению которой, конечно, помогают силы свыше.  Они помогают Юстусу подняться ранним утром с постели, когда еще мирно почивает благоверная Йеттхен, когда  еще спят четверо дочерей -красавиц. Небесные силы помогут всем им, они помогут Йеттхен: по рыночным дням её цветы продаваться будут лучше, чем у других. Дочери расцветут и превратятся в принцесс, на которых будут  засматриваться студенты из весьма не самых бедных и заурядных семейств.
Эти силы помогу Юстусу вовремя. В какой-то момент вдруг подешевеет  уголь и Юстус позволит себе купить новый сюртук или же преподнести кухарке Анне несколько дукатов в качестве рождественского подарка. Анне, которая, с утра до вечера держит жар в печи так, чтобы песчаная баня была постоянно горячей. Или вдруг городская управа поднесёт ему дар в виде пачки листов писчей бумаги.  Но это никак не избавит его от миссии, которая словно возложена на Юстуса свыше.  Это работа, работа, вечная, кропотливая, во имя познания, когда заметим, не было ещё ни строгого понятия химического элемента, когда только-только появились их символы, когда иные преподаватели еще не верили даже в существование кислорода. Когда еще несколько десятков  лет назад считалось, что существует всего семь металлов на Земле – посланцев небесных светил по их числу. Когда кругом – сплошные враги. Идейные враги. Большая часть их, несомненно, засела во Франции, один – в Стокгольме. И вся беда, что этот, последний, одновременно и лучший  друг его и учитель.
И разве нельзя назвать помощью свыше, что, когда Юстус начнет клевать носом, редактируя далеко за пол-ночь статью этого своего лучшего друга и учителя, господина Берцеллиуса, вдруг в буфете окажется еще немного сидра, который, казалось, был выпит еще на прошлой неделе во время воскресного обеда со своими учениками (кажется, они приходят больше для того, чтобы поперекидываться всякими молодежными с его дочерьми, нежели послушать учителя)? И, конечно же, пара глотков сидра придаст ему бодрости и сил, он доредактирует статью, отзыв на которую с завтрашней же почтовой каретой уедет в Стокгольм вместе с парой бутылок прекраснейшего рейнского вина. Папаша одного из студентов презентовал ему в качестве платы за обучение сына несколько ящиков отменного вина на редкость удачного урожая 1811 года. Денег у того не было, так же как, впрочем, и у Юстуса. Зато всем своим друзьям, бывшим ученикам, Юстус в течение целого года рассылал замечательное вино.
А когда умрёт бедняжка Агнес? Что спасет его, кроме работы, от горя по безвременно ушедшей в мир иной дочери? Везде, где нужно, Юстуса поддержат под руки ангелы и доведут его до лабораторного стола, но потом отойдут в сторону, предоставив работать руками и головой  ему одному. 
 

– Господин Либих, там ожидает ваш знакомый, господин, э-э-э, запамятовала его фамилию, Ке...ке... куле, кажется, - сказала ему кухарка Анна, которая приходила в лабораторию в самый ранний час и растапливала плиту с находящейся на ней песчаной баней,  – он из Дармштадта прибыл только что, учился у вас несколько лет назад, я его хорошо помню, и потому  пустила его.
Юстус словно преобразился, встрепенулся, услышав  фамилию своего земляка и ринулся в кабинет с распростертыми руками.
– Аугуст, мой юный друг. Вот ведь не ожидал, не ожидал. Дай же посмотрю на тебя. Господи, как я по тебе скучаю порой. Как ты, надолго ль, проездом, по делам? Написал бы письмо, что ли?  Анна, – Юстус обернулся в большую комнату, – несите рейнвейн и яблок. Я  никогда с утра не выпиваю, но только ради моего лучшего друга Аугуста изменю традиции.
Юстус обнял, и затем с отеческой любовью посмотрел на молодого человека, одетого в  черный сюртук.
– Ну выкладывай, как у тебя на новом месте? Как студенты?
– Сейчас, сейчас все расскажу по порядку. Вы как, учитель?
– Как всегда, в вечных трудах, заботах и хлопотах, мой дорогой Аугуст. Вот, последний выпуск, поолюбуйтесь, – и Юстус похлопал ладонью по стопке свеженапечатанных журналов. На верхнем можно было прочесть название: «Анналы фармации». – Здесь, кстати есть и ваша статья. Но вся беда во времени, мой друг, во времени. Его катастрофически не хватает.
–И все-таки, вам удается так много сделать. Знаете, что про вас говорят? Что пока идет опыт, Либих уже пишет статью, а когда тигель еще не успевает остыть, Либих отдаёт статью в набор.
Юстус рассмеялся:
– Те, кто это говорят.... Не знаю, чем набиты их головы. Вам ли объяснять, что прежде нужно тигель взвесить, а для этого хотя бы дождаться, чтобы тот остыл.  Да, кстати о тиглях.
Либих хопнул себя по лбу, стремглав убежал в кладовую, и вернулся оттуда сияющий, неся в руках два небольших, весьма изящных стаканчика.
– Вот, полюбуйтесь, Аугуст, наше последнее новшество.
Юстутс никогда не говорил «моё», всегда давая косвенно понять, что какая-то доля успеха во всем принадлежит и ученикам. С этими словами он расставил стаканчики на столе.
–Ну ка-с, мой юный друг. Что это за металл? Угадаете?
Аугуст с интересом вертел в руках небольшой серебристый стаканчик в руках.
–Интересно, почти как серебро, но ....какое-то белёсое, какое-то не такое. И тяжелое.
Аугуст взвесил в руках по очереди стаканчики.
–Вот именно, почти как серебро. Серебришко, не так ли? Или по-испански «платина». Вы же знаете, как эти полные идиоты испанцы приняли ее за бесовскую примесь к серебру с золотом и прилюдно топили в реках? И потому назвали серебришком. Узнали?
И, пока Аугуст с интересом рассматривал тигли, не дожидаясь ответа, Юстус продолжал:
–Нет, это я дурак. Полный дурак. Эти тигли могли бы появиться у нас и раньше. Их делал еще покойный лорд Волластон в Англии. Пишут, даже в России научились делать такие изделия. А я, бестолочь, только сейчас догадался применить их для работы. И не зря – результат прекрасный! Я бы сказал, целый переворт! Где вы, Аугуст, найдёте ещё столь жаропрочный и устойчивый металл?
–Но все бы ничего, если бы не борьба, – продолжал Юстус. –Все силы отнимает борьба за идеи, мой друг. Да, да, борьба. Жестокая, непримеримая.
Тон Юстуса понемногу нарастал.
–Вот, взгляните ка!
Юстус взял со стола пачку конвертов, потряс ими перед Аугустом и стал их перебирать:
–Пожалуйста, мсье Жерар и мсье Лоран из Парижа. Впрочим, какие они мсье. Один из них уж точно разбойник с большой дороги. Второй подвизался за ним. Это моя боль, дорогой Аугуст. Ведь Лоран – из моих лучших учеников. Он два года работал за этим самым столом, где сидите сейчас вы. Далее, некто Фрицше из Санкт-Петербурга. Знаете, что он учудил? С небезызвестным другом Вёлером мы занимались мочевой кислотой. Так вот сей, с позволения сказать ученый муж, беспардонно растолкав нас локтями, любезно предложил стать нам его соавторами. Мне ничего не оставалось делать, как заставить его сожрать дерьмо, которое он бросил в нашу тарелку.
Юстус разошелся не на шутку.
–Господин Йенс Берцелиус из Стокгольма, – Юстус потряс еще одним конвертом и тяжело вздохнул. Потупил взгляд в сторону и Аугуст. Все знали о давней перепалке Юстуса с корифеем науки, сопровождающейся, правда, периодическим пермирием.
–Я не могу, не могу иначе, мой дорогой Аугуст. Йенс для меня более, чем друг. Он учитель. Но именно потому я и не могу лицемерить. Я могу сказать ему правду и только правду. Возможно, в слишком резкой форме. Потом мне придётся, конечно, извиняться за всё, идти на попятную, искать примирения. Но только так ведь можно наставить человека на путь истины.
–И наставить может на это путь никто иной, как Юстус Либих, –с горькой иронией вставил Аугуст.
–Знаете, что я скажу вам, мой дражайший Аугуст. Я просто так не критикую никого. Критикую, поскольку ещё питаю хоть какую-то надежду. Её ещё нужно заработать, эту критику. Я предвижу, что все эти недоумки с гордостью будут говорить через много лет, когда мой прах разложится на аммиак и прочие составляющие, что их критиковал сам Либих. К вам это не относится, мой дорогой Аугуст – вашу статью я намеренно не правил и напечатал как есть, а критические замечания могу высказать прямо сейчас же, так что долго вам ждать не придётся.

3.
Фамилия Аугуста была Кекуле, родом он тоже был из Дармштадта, как и Юстус. Сперва Аугуст пошёл по стопам отца и попал таким образом на курсы по архитектурному искусству, которые читались в одном из университетов Дармштадтского герцогства, в Гисене. По ошибке заглянув однажды на лекцию по химии, которую читал профессор Либих, Аугуст так был заворожен опытами, что так ловко проделывал Юстус, что записался на его курсы, и через пол-года понял, что одним архитектором в Германии теперь станет меньше. 
Аугуст с благоговейным трепетом вошел несколько лет назад в ту самую лабораторию, в которой они сейчас сидели вместе с Юстусом и внимал его зажигательным речам. А уже месяц спустя своими руками делал здесь самостоятельные эксперименты под назидательным оком Учителя. А нужно заметить, что око было недремлющим. Как-то раз, когда Аугуст вздумал самостоятельно заняться гремучей ртутью, Юстус устроил ему нагоняй, с одновременным уничтожением всех продуктов его деятельности, чем навек приучил его думать прежде, чем творить.
Теперь уже сам Аугуст заведовал кафедрой химии в одном из университетов. И вот он оказалься вновь в своей alma mater.
– Я ведь не один прибыл, дорогой учитель.
– Вот как? Если бы вы не были женаты, я бы сразу решил, что на смотрины ко мне вы привезли свою невесту. И кто же этот человек, с которым вы прибыли?
– Советник тайной сыскной полиции Дармшдадта, – вполголоса сказа Аугуст.
Юстут побледнел:
– Уж не натворили вы чего? – Юстус тотчас вспомнил про гремучую ртуть. – Что случилось, и почему ко мне?
– Успокойтесь, ничто я не натворил, а приехал вместе с ним по просьбе графа нашего, фон Герлица. Чтобы попросить вас кое в чём помочь. Вы ведь знаете его?
Ну, кто же в Дармштадте не знает виднейшего из горожан, графа фон Герлица. На его супругу, по молодости грешным делом засматривался и сам Юстус, до чего же она была хороша.
– Так вот, – продолжал Аугуст. Два месяца назад в замке графа случился пожар и графиня сгорела.
– Да что вы, как же это случилось?
– Как сгорела графиня, никто толком не знает. Говорят, выпила лишку горячего глинтвейну, пропиталась им насквозь и загорелась от этого. 
Аугуст замолк, глядя на раздувающиеся ноздри Юстуса. Похоже, предвидилась новая атака:
–Это кто же такую сказку придумал, что графиня пропиталась вином? Дармштадские эксперты? А, ну я их знаю. Если Лоран и Фрицше – это разбойники от науки, то эти – разбойники от судопроизводства. Дорогой мой Аугуст. Могу спорить на мое годовое жалованье, что если мы с вами сейчас оприходуем на двоих даже ящичек этого рейнвейна, мы никогда с вами им не пропитаемся. Глупости и вздор. Почитайте об этом в наших последних работах. А эти идиоты не пробовали в качестве эксперимента напиться до состояния графини, а потом себя поджечь? Сомневаюсь, что у них что-то получилось бы.
–Ну ладно, графине фон Герлиц царство небесное, а чем теперь я-то могу помочь? Сказать теперь задним числом дуракам-экспертам, что да, они действительно дураки и полные кретины?
–Тут вот что ещё. Стали допрашивать прислугу. И подозрение упало на дворецкого. Дело в том, что после пожара пропали кое-какие драгоценности. В основном золотые и серебрянные украшения. У дворецкого ничего не нашли, а вот у папаши его – медника и лудильщика, в мастерской нашли колечко, точь-в-точь такое, какое было у графини. Во всяком случае, граф сразу признал это кольцо. И сказал, что в 1829 году подарил его графине. А папаша дворецкого невозмутимо ответил, что кольцо это принадлежало ещё его матери и хранится в семье чуть не с 1800 года. А вот откуда оно у матери, он припомнить не мог. Кстати, колечко это мы захватили с собой.
–Мне пришлось ведь участвовать в этом деле в качестве свидетеля. Я гостил у отца. – продолжал Аугуст. – Усадьба графа находится напротив наших окон, через улицу. Я слышал в какой-то момент крики прислуги, потом повалил дым. А поведение дворецкого мне показалось каким-то странным. Он суетливо бегал перед домом, хотя на показаниях говорил, что был в саду и ничего не слышал.
–Ну, а где кольцо-то?
–Оно у сыскного советника, господина Краузе, с которым я приехал. Так вот, дело закрыли за недостатком улик. Только по городу поползли слух, что сам граф и убил графиню, а дом поджёг, чтобы скрыть следы преступления. У них, говорят, нелады были последнее время. После этого сам граф и потребовал провести дополнительное расследование. Знаете, мой учитель, внутренний голос подсказывает мне, что это самое кольцо и есть ключ к разгадке.

4.
Перед Юстусом сидел средних лет человек с заметным брюшком, уже побывавший, судя по запаху, в ближайшем кнайпе и влившим в себя не менее трёх кружек пива. Это был следователь сыскной полиции из Дармштадта, господин Краузе. Он только что достал из кожанного дорожного портфеля сверток, опечатанный сургучными печатями, и вскрыл его. Там находилась коробочка, устланная бархатом. Из коробочки господин Краузе извлек кольцо и осторожно обхватив его толстыми пальцами, передал Юстусу.
Кольцо представляло собой две переплетенные змеи, головы которых увенчивались огранёнными камнями голубоватого оттенка. Одна змея была сделана из золота, другая же – какого-то светлого серебристого металла. Юстус достал увеличительное стекло из жилетки и внимательно стал изучать кольцо.
– Искусно, очень искусно сделано. А белый металл – что это? Он ведь не похож на серебро. А, мой дорогой Аугуст?
Тут Юстус обнаружил еще одну интересную вещь.
– Э-э-э-э, а его кажется пытались распаять или сплавить. Вот тут следы есть. Но почему-то не смогли. Очень, очень интересно.
Юстут продолжал изучать поверхность изделия.
– Да, изящная штучка, хотя конечно это не  похоже на Жанетти.  Здесь стоит штамп “I.Sch.”
– Прошу прощения, что за Жанетти?
– Французский ювелир. Но это так, пока мои догадки. Господин Краузе, позвольте мы оставим колечко в лаборатории. У меня, правда, есть некоторые предположения, но пока я воздержусь от высказываний.

5.
Вечером того же дня господин Краузе вновь оказался в лаборатории. Его поразило, что, несмотря на вечернее время, лаборатория была полна народу. Порядка десяти молодых человек стояли за столами и возились с какими-то непонятными для Краузе стеклянными сосудами, помешивали растворы, стоявшие на песчаной бане на плите, что-то записывали в тетради. Словом, работа кипела. Между столами прохаживался Юстус:
– Когда переливаете раствор из стакана на фильтр, нужно подставлять стеклянную палочку, молодой человек. Смотрите, у вас так половина раствора в рукав затечёт.
Юстус заглянул через плечо другого студента, который усердно записывал что-то в тетрадь:
– Вот такие исправления, Иоганн, как у вас, я вижу в последний раз. Что это за моду взяли – черкать поверх написанного. Если вы написали неправильно, то зачеркните эту цифру, и напишите рядом правильную. И никогда, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, не делайте исправлений поверх старых записей.
Эту банальную и казалось очевидную истину Юстус втолковывал студенту с такой страстью, что у бедняги задрожала рука и он посадил огромную кляксу.
– Господин Краузе, прекрасно, что вы пришли. Это вот студенты наши трудятся.  И заметьте, все делают сами, своими руками... 
В этот момент у одного из работающих студентов лопнула реторта, которую тот неосторожно поставил на плиту. Студент растерянно смотрел на треснувшую реторту, растекшийся по плите раствор, и едкий дым, который пошел от плиты.
– А вам, Фридрих, придётся освоить не только уроки аккуратности, но теперь ещё и стеклодувного дела. Открывайте окна, проветривайте. Ну, что смотрите?– прикрикнул он на студентов.
Юстус увел следователя в свою комнатку. Там сидел знакомый уже нам Аугуст, а вокруг него высились стопки томов в золочёных переплетах и журналы. Аугуст листал один из томов, и выписывал что-то в тетрадку.
– А мы с нашим юным другом для вас кое-что уже приготовили.
Юстус выложил перед следователем кольцо. И рядом поставил уже известные нам стаканчики, и загадочно взглянул на следователя.
– Не догадываетесь, зачем я рядом с кольцом поставил эти тигли? Это платиновые тигли, господин Краузе. Слышали, я надеюсь, про такой металл? Так вот белая змея в кольце сделана тоже из платины. Я это проверил, и утверждаю однозначно.
Краузе с любопытством вертел тигель. Потом повертел кольцо.
– Действительно, будто одинаковый металл,– следователь переводил взгляд с одного предмета на другой. – Ну хорошо, пусть платина. А чем это нам поможет?
– Поможет, ещё как поможет. Господин Краузе, вы представляете себе, что такое платина? Расплавить ее обычными способами и обработать невозможно. Во всяком случае, когда речь идёт о самородках, которые встречаются в природе.
– Ну, и как же тогда, позвольте, сделано вот это всё?– Краузе указал на кольцо, затем на тигель.
– Первой изготавливать платиновые изделия стала фирма Жанетти во Франции. Жанетти получал из сырой платины ковкую ещё лет 80 назад. Конечно, начал он с побрякушек – на что ещё способны легкомысленные французы? – Либих всегда искал повод поддеть представителей ненавидимой им нации. – Правда, потом Жанетти стал делать сосуды, реторты, змеевики из платины для промышленности. В начале нашего столетия более совершенным способом получения ковкой платины овладел англичанин, сэр Волластон. Он держал в секрете свой способ почти до самой смерти. Но зато всем продавал готовые листы и проволоку из ковкой платины. Это был его, так сказать, бизнес, если только это слово применительно для ученого. Теперь у меня вон студенты могут сами выковывать изделия из платины, – Либих кивнул головой в сторону зала, где трудилась молодёжь. И если какому ювелиру и попала платиновая проволока, то это могло произойти никак не раньше 1805 года, когда Волластон более - менее наладил выпуск своих изделий. А что говорит отец дворецкого,  что колечко у них хранится с 1800 года?
–С восьмисотого, да. А вдруг это все-таки кольцо фирмы Жанетти и действительно было сделано гораздо раньше?- спросил Краузе.
–На этот счет наш юный друг, неудавшийся архитектор и художник, но замечательный химик, – Юстус с улыбкой похлопал по плечу Аугуста, – тоже провел маленькое расследование.
– В университетской библиотеке я нашел такой вот недавно изданный альбом – каталог ювелирных изделий фирмы Жанетти. – Аугуст раскрыл перед господином следователем толстый фолиант. На более чем сотне страниц плотной бумаги, проложенной тонким листами кальки, были изображены все изделия, которые когда-либо вышли из стен мастерской за все время ее существования – цепочки, броши, кольца, подвески, браслеты...
– Я внимательно просмотрел все, но не нашел даже близко такого изделия. Кстати, в предисловии написано, что сочетание золота с платиной Жанетти в своих изделиях не практиковал – после испанских «фальшивых» дукатов в те времена это отпугнуло бы богатых клиентов.
Господин Краузе, по роду своей работы слышал об этих дукатах. Их изготавливало испанское правительство в середине прошлого века, чтобы поправить свои финансовые дела. На вид это были золотые дукаты, а внутренняя начинка была сделана из тяжелой, никому не нужной платины. В городах-государствах тогдашней Германии они были объявлены вне закона.
– А вот еще одна книга, – Аугуст раскрыл очередной фолиант. – Это изделия мастеров из Идар-Оберштейна.
Краузе наугад перелистнул несколько страниц. Здесь  были и литье, и каменные статуэтки, и резные  фигурки животных.
– А вот, кстати, и наше колечко.
Краузе чуть не подпрыгнул и буквально впился в фолиант, поднес кольцо к рисунку.
На рисунке было изображено точь-в-точь такое же кольцо, как в руках у Аугуста: две переплетенные змеи, увенчанные огранёнными камнями.
– И вот что здесь пишут про это. Что в 1825 году фирма «Иоганн Шварц» впервые изготовила серию ювелирных изделий из золота и нового благородного металла – так называемого «серебришка из Пинто», или платины. А штамп на кольце, кстати сказать, скорее всего принадлежит как раз этой мастерской – «I.Sch.».

Послесловие.
На суде, который состоялся некоторое время спустя, Либих  выступил  в качестве эксперта. Дворецкий, едва услыхав неопровержимые факты, которые приводил Юстус, признался во всем. Как поджег дом, как забрал драгоценности. Он рассказал даже, как отец его пытался распаять змей, чтобы отделить золото от непонятного металла, но у него это не получилось. Аугуст выступал в качестве свидетеля, и все его свидетельские показания теперь подтвердились. Репутация графа была восстановлена.
А вечной памятью об этой истории станет бензольное кольцо, о котором знает каждый школьник. Говорят, что на идею бензольного кольца Аугуста Кекуле натолкнуло именно то самое кольцо графини, с переплетенными змеями. Хотя, скорее всего, это уже легенда.

Январь 2007