Лето

- Как же ее звали? - он на минуту задумался, улыбаясь. Таня? Да, конечно, Таня! То ли Чернышова, то ли Чернова? ...Надо же, сколько лет прошло, даже забыл ее имя. Чернышова, конечно, ну точно - Таня Чернышова! Когда-то это имя мне казалось прекрасной музыкой...  как я был в нее влюблен!
Вокруг было темно и как-то печально. Был вечер конца сентября, когда днем еще тепло и солнечно, но вечерами уже становится прохладно и чувствуется близкое соседство осени.
Пятидесятилетний уставший мужчина сидел в плетеном кресле, на крыльце своего небольшого загородного дома и наслаждался тишиной и покоем. Почему именно сейчас вспомнилась ему та далекая история, история его юности? Разве можно понять, почему они вдруг, неожиданно-нежданно вспоминаются, эти далекие истории?

За свою жизнь он дважды женился, столько же разводился, как говориться «отдал браку лучшие годы жизни, неоднократно». Детей, привязанностей, так и не нажил, но верил,что в сущности еще не старик, и может счастливо жениться. Преподавал историю художественной культуры. Знал, что его не любят студенты - за скучные и пустые лекции, но успокаивал себя тем,что ценность его лекций студенты поймут с годами.
- Что же все-таки тогда произошло, почему мы с ней расстались? – он нахмурился, пытаясь вспомнить, – Ах да, родители продали дачу и мы перестали с ней видеться, но ведь жили тогда в одном городе, почему же не продолжилось?
Он стал вспоминать места, где когда-то его родители имели маленький участок земли, на котором ютились небольшой домик, теплица, банька и летняя открытая беседка. Все это тесное хозяйство жило в соседстве с такими же крохотными участками, называемыми садовым товариществом. Правда, товарищества от такой тесноты никогда не было и садов тоже, пять-шесть плодовых деревьев, вот и все что могли себе позволить товарищи садоводы, на таком ограниченном пространстве. Однако, природа в тех местах была удивительная. Летом небо на западе всю ночь зеленоватое, прозрачное, будто каждую ночь на горизонте что-то тлело. Если уйти от садовых домиков в сторону, то обязательно наткнешься на мелкий непроходимый лес, с тонкими стволами плотно растущих невысоких деревьев, полный мошкары, комаров – места были довольно болотистые, влажные. И везде, где нет людей непередаваемая тишина, такая, что если встать неподвижно, можно услышать собственное сердце, особенно в жаркие дневные часы. К вечеру же поднимался шум стрекочущих цикад, ной комарья, жужжанье надоедливых мух. По ночам было громче, чем днем, а все из-за лягушек, которых в этих местах было превеликое множество.
- Да, лягушки – сказал он вслух, заулыбался и снова стал глядеть в то далекое жаркое лето.

Эта Таня - их соседка, была ничем не примечательной девочкой, худенькой, невысокой, веснушчатой. А потом вдруг, приехала на дачу, в очередное лето, уже не неуклюжая девочка подросток, а юная девушка. В легком сарафане на завязках, с геометрическим рисунком, в плетеных сандалиях, на босу ногу, она часто сидела на крыльце своего дачного домика и рисовала на картоне карандашом. Лицо ее нельзя было назвать красивым, скорее милым, но было в нем что-то такое, заметное. Густые длинные ресницы и масса веснушек, которые пестрели и на плечах и на шее и по верху спины. Эта особенность ее кожи была забавной, трогательной. Ее родители в то лето ждали второго позднего ребенка. Отец приезжал только по выходным, мать и вовсе не появлялась и Таня жила одна, иногда по неделе и больше. А его мать, на правах соседки опекала девочку, звала ее и к обеду и к ужину. И скоро она стала для него своей, привычной, близкой, знакомой.

Вначале Таня приглядывалась, осторожничала, густо краснела, когда он заговаривал с ней и отвечала невпопад. А потом вдруг, целиком открылась ему и доверилась. В доме летом сидеть скучно и они убегали, то на озеро купаться, то в ближайшую деревню, до нее было около четырех километров. Там можно купить еще горячего, только что надоенного молока и жадно пить, большими глотками, так, что льется с краешек губ… А еще он вспомнил заброшенный вагончик, на самом краю садовых участков, почти у леса. Его они, не сговариваясь, стали называть будкой. Они обнаружили этот незапертый заброшеный вагончик, приспособленый под садовый домик, случайно, и еще боялись зайти внутрь, увидеть там что-нибудь страшное, например, давно умершую старушку, которую так никто и не хватился. Но внутри никого не оказалось. Только пыль, грязь, сломанные стулья и стопки старых журналов двадцатилетний давности. Они часто сидели в этой будке и рассматривали сморщенные цветные страницы «Советского экрана» или «Вокруг света». Он вспомнил, ее привычку на любой фотографии выискивать что-то свое, например на фотографии с панорамой города она обязательно спрашивала: «А ты в каком доме жил бы?» и, не дожидаясь пока он ответит, обязательно показывала, с детской непосредственной радостью – «А я бы вот тут!». Какой был в этом смысл, зачем она делала это? Он не понимал. Но эти ее забавные привычки рождали в нем такую нежность и любовь к ней, что щемило сердце.

Однажды в ливень он ждал ее в будке, и она прибежала, вся промокшая, вбежала, вытирая от воды лицо, смеясь. Он остро вспомнил, как кинулся разувать и целовать ее мокрые узкие ступни, и как был счастлив в ту минуту! И как потом, целуясь, они сидели прямо на ворохе журналов, облокотившись о стену. Обнявшись, дышали друг другом и слушали свежий летний ливень, громкий густой, пахучий.
 

В то лето его родители были на грани развода, поэтому мать все старалась делать сама, как-то занять себя. Отец на дачу приезжал редко, привозил продукты, какие-то хозяйственные мелочи и в минуты этих молчаливых визитов отца, он старался уйти, скрыться. И Таня, их будка, чувство и то обостренное лето, в котором они тогда существовали, были ему жизненно необходимы.

Он вспомнил, что она купалась всегда с визгами, с брызгами, громко. Плавала плохо, «по-собачьи», часто перебирая в воде руками, с силой била ногами о воду, и быстро утомившись, задыхаясь, выходила на берег и валилась на покрывало. Вспомнил, как однажды, ее укусил огромный слепень, она дико вскрикнула, замахала руками, он схватил это гадкое насекомое и, скомкав, швырнул в воду, ощущая живое скрипучее движение между пальцами. Как она тогда испугалась, побледнела и как поразила его своей красотой беззащитного ребенка.
 
Ночью они никогда не виделись, но он каждую ночь думал о ней и радовался, что она спит совсем близко, в соседнем доме. Каким-то особенным существом была она для него. И все ему, тогда влюбленному, казалось прекрасным, и громкие журчащие лягушачьи ночные разговоры и тоскливый просительный ной комаров под утро…

А потом все кончилось. Его родители помирились,где-то в конце августа и отец увез его с матерью обратно в город. Осенью дачу, по какой-то причине, продали. 
Почему они больше не виделись, почему он не искал ее потом, почему не продолжилась их любовь? Уже не вспомнить. Да и какая теперь, в сущности, разница?
Он неуклюже поднялся, почувствовав, как затекли его ноги, и неспеша отправился спать.