Бродяга начало

И снова утро… На этот раз, на редкость, мокрое и мрачное. Дождь льет тонкими косыми струями, не оставляя даже слабой надежды на свое скорое отступление. Тучи висят прямо на верхушках деревьев. К тому же донимает похмельный синдром. Не сильный, надо сказать, вполне привычный, но все же заслуживающий того, чтобы от него избавиться. Но это как раз и представляется абсолютно невозможным и потому огорчает. Денег нет, встретить знакомых в такую погоду – дело абсолютно бесперспективное, да и в гости едва ли кто-нибудь зайдет. Остается телефон, но обнадеживающих номеров, по которым можно напроситься к кому-то в компанию, с каждым днем становится все меньше и меньше. Да и оставшиеся не внушают особо радужных ожиданий.

Нет-нет, память меня не подводит, с памятью на цифры пока все в порядке. Мне всегда все говорили, что у меня редкий математический дар. Просто количество домов, где еще хотят меня видеть, за последние годы резко уменьшилось. По разным причинам… Хотя, если честно, причина этому только одна: я больше не вписываюсь. Я как-то почти незаметно для себя превратился в убогую развалину, которая никак не может служить ни украшением подушки, ни даже украшением стола. А больше ничего я никогда и не умел толком.

А как хорошо все начиналось! Я до сих пор не могу забыть 1987-й. Год, когда я вернулся из армии, и у меня так легко все получалось. Легко восстановился в университете на любимом матфаке. Волосы быстро отросли, опали блестящей черной волной и были подстрижены в прическу, именуемую в те времена «скобкой». Помнится я прикупил тогда по случаю настоящий фирменный макинтош и был в нем совершенно неотразим, как мне казалось, и при случае всегда всем рассказывал о том, чем отличается настоящий макинтош от обычного заурядного плаща. Именно тогда я вдруг обнаружил, что обладаю вполне сносными чертами лица и приличной фигурой. Рост, правда, немного подкачал, но при общей пропорциональности, я не испытывал в связи с этим обстоятельством особых комплексов. И самое главное, я вдруг понял, что нравлюсь женщинам! Вы не представляете, что значит для двадцатилетнего парня, только что вернувшегося из армии, осознать такое! Что-то было во мне такое, что заставляло их бросаться мне на помощь, сочувствовать, сопереживать и разделять мои разнообразные творческие и нетворческие искания.

А для тех, кого не удавалось обаять одним только взглядом, в запасе был Сереженька Есенин. С Есениным меня связывало какое-то особенное родство. Я никогда не был особо религиозен, но в данном случае, готов был поверить в переселение душ. Начиная с того, что название городка, в котором я провел свое детство, было почти созвучно названию родного села великого поэта, и заканчивая чертами лица, тембром голоса, восприятием жизни и так далее и тому подобное. Я сравнивал, честное слово, с портретами и старыми пластинками. Действительно, похоже. Да и зовут меня Сергеем. Разрешите, кстати, представиться. Родители, как будто почувствовав, что это поможет мне выжить в этом сумасшедшем мире, назвали меня этим именем. И, действительно, ведь помогало! Фамилия, правда, была другая… Но что такое в наше время фамилия! Ее так легко сменить…Хотя делать этого я, безусловно, не собирался. Наоборот, я старательно держался за любые отличия.

Все было так похоже, что иногда мне становилось страшно. А существую ли я сам, на самом деле? Не просто ли я бледная тень гениального соотечественника, тень, похожая на оригинал во всем, кроме одной самой мало-мальской малости, – катастрофически плохо рифмующая строчки. Я никогда не считал себя одаренным поэтом, хотя до сих пор что-то пописываю, каюсь. Хорошо и то, что блондином я никогда не был, и темперамент, по-моему, у меня поспокойнее… Значит, все-таки я существую! Анализируя себя таким образом, я всегда утешался.

Но сомнения в уникальности собственной личности ни коим образом не мешали мне использовать духовное родство с неповторимым романтиком всех времен. В армии я выучил почти все, что вышло из под пера поэта. В особенности его любовную лирику и еще поэму «Анна Снегина». Я знал, что никогда не смогу ни о чем в этой жизни сказать лучше и тоньше. Собственную бездарность лучше признать вовремя и воспользоваться тем, что хорошо за тебя сделал кто-то другой. Так я считал тогда. И эта точка зрения меня никогда не подводила.

Так вот, о тех женщинах, которых не удавалось обаять одним лишь взглядом, Есенин на них действовал, практически, безотказно, за редким-редким исключением, совсем уж бесчувственных и циничных особ, продвинутых в области поэзии и сыпящих стихами направо и налево еще похлеще меня. В таких случаях я знал - лучше отступиться и остаться друзьями. Не помог Есенин – не поможет уже ничего.

Таким образом, сложилась вполне определенная схемка моей жизни, обещающая много приятностей и, практически, грубо говоря, «на халяву». Вот испытания этой самой «халявой» я и не выдержал. А кто выдержит-то? Таких сильных мало…Но об этом после. Сейчас на дворе стоял год 1987-й и жизнь представлялась бесконечной чередой удовольствий и волшебной сказкой.

В стране в это время началась «перестройка», которая для людей не слишком практичных, обернулась, прежде всего, гласностью. В эти годы даже самые отсталые слои молодежи узнали, что такое рок-н-рол и вообще русский рок во всем своем подвальном великолепии. Английское слово «undergraund» было тогда особенно популярным. Народ слушал, слушал и слушал, наслаждаясь живым словом и иллюзией перемен. Музыканты, в свою очередь, интенсивно сочиняли и пели, выпуская все новые альбомы, радуясь возможности выступить, наконец, на большой сцене. Процесс шел взаимоприятный, и мало кого из публики волновало тогда, что другая, менее многочисленная, категория населения одной шестой части суши изучала в это время совсем другие слова, тоже, кстати, англоязычного происхождения: «приватизация», «маркетинг», «экспорт», «импорт» и многие другие, с целями гораздо более конкретными, чем исправление и возрождение всего человечества. Но об этом сейчас нет уже совсем никакого смысла рассуждать и, тем более, сожалеть.

Тот день был особенно удачливым, впрочем, в цепочке не менее счастливых дней предыдущих. В тот день я познакомился с Никитой и пребывал в полном восторге от обаяния его личности.
Никита учился на соседнем факультете, более прикладном, что-то связанное с бухгалтерским учетом. Он был совсем уж маленького роста, скорее некрасив, но обладал поистине уникальной силой характера и общего обаяния. Вокруг него всегда была толпа почитателей и поклонников, внешне казавшихся более сильными и привлекательными, парней, которые при первом же соприкосновении с его личностью, молниеносно превращались в послушных и безропотных тюленей, которыми Никита вертел, как хотел. И это ему нравилось. Власть над людьми, пожалуй, это было единственным, что доставляло ему такое острое удовольствие, которое он не мог сравнить ни с чем другим.

Но в тот день, познакомившись со мной, он, видимо, понял, что просто подчинить себе такого человека будет заурядным делом, небольшим удовольствием. А вот сделав меня своим другом, своей неподражаемой тенью, он станет обладателем гораздо больших возможностей, чем теперь. Вроде бы чем-то на него похожий, я обладал тем, о чем Никита мечтал всю свою сознательную жизнь – привлекательной для женщин внешностью и поэтически-романтическим обаянием. С такими данными вкупе с практичностью и силой характера самого Никиты, можно было перевернуть весь белый свет с ног на уши. Ни на что меньшее Никита изначально согласен не был.

Так встретились двое друзей. И эта встреча была божественно необходима, хотя бы для того, чтобы жизнь менее изобретательных и удачливых однокурсников и однокурсниц стала немного ярче и веселей. По части «разукрашивания» жизни во все возможные цвета радуги, оба мы были великие мастера!

С этого самого «разукрашивания», начинался каждый новый божий день. Так как учеба донимала не слишком (при наших-то общих способностях!), то целый день можно было посвятить тому, чтобы придумать, что делать вечером. И тут нужна была гениальность! Это вам не сессию сдавать! Хотя сессии, надо признать, тоже иногда требовали некоторой изобретательности. Но ответы на три главных вопроса: где? с кем? и на что?, которые ставил нам очередной день студенческой жизни, не приснились бы в самом сказочном сне ни одному преподавателю. Столько в них было вложено души, таланта, недюжинного интеллекта и неподдельного интереса к предмету!

Первым в списке всегда был вопрос: «где?». Комнаты в общежитии постоянно бывали заняты более трудолюбивыми соседями. Им, видите ли, учиться нужно! Библиотеки им мало! Девчонки тоже не всегда приглашали. Ложная скромность и страх, что потом от нас не избавишься. Зря они боялись, надо сказать. Ребята мы были ненавязчивые. Но, как правило, девочки сами предпочитали быть приглашенными куда-нибудь. Но куда? Местные и те, которые снимали квартиры в городе, тоже не всегда желали быть образцом гостеприимства. Частная собственность, даже если она временная, накладывает таки свой отпечаток.
Вообщем, если удавалось решить первый вопрос и вписаться куда-то на вечер, мы были несказанно счастливы, но тут же возникал вопрос номер два: «С кем же разделить это самое счастье?» И вы очень ошибаетесь, если считаете этот вопрос праздным, а проблему надуманной. От правильного ответа на него при нашем состоянии финансов зависело, во-первых, решение третьей главной задачи: «на что?», а также весь общий смысл мероприятия, продолжение банкета и все радости бытия. Что и говорить, «кадры решают все»!
Каждое утро мы, занимаясь собственным имиджем, вспоминали добрым словом незабвенного Венечку Ерофеева с его потрясающе гениальной фразой: «Не знаю, каким мне быть: вкрадчиво нежным или пленительно грубым…». От правильного выбора тактики зависел успех стратегии. Все было, ох как непросто! Но мы были молоды, и даже, кажется, счастливы.

Что-то я слишком развеселился, предавшись воспоминаниям! И даже дождь не кажется таким уж мокрым. В конце концов, какие проблемы, пойду сдам бутылки. Достукался, конечно, но что поделаешь? А там и жизнь, глядишь, наладится на какой-то, пусть даже самый короткий срок.