Три новеллы, любезно предоставленные м-ром Л О

I. Ужин с покойником в графстве Йоркшир 12-го мая сего года

Доктор Кэлок сидел один и без удовольствия пил чай у себя в доме №5 по улице Хичстрит. Место, сами понимаете, не очень. Доктор это прекрасно понимал, но переехать в лучший район ему никак не удавалось. Да и дом было жалко: два этажа, чердак, подвал: все из красного кирпича… где теперь такой найдешь?..
Но я отвлекся.

… Кэлок пил чай на нижнем этаже своего пустынного дома, как вдруг в дверь постучали. Доктор удивился, ведь было уже за полночь (доктор всегда ужинал за полночь). Он подошел к двери и открыл.
На пороге стоял Джеймс.
- А я к вам доктор! У меня что-то тараканы в голове завелись. Вот к вам пришел, подлечиться! – с этими словами он достал из уха жука и бросил на пол.

Джеймс умер полтора месяца назад, поэтому выглядел, сами понимаете, не ахти как. Возможно от созерцания внешности гостя, а может и от того запаха, который вскоре распространился в помещении, доктор упал без чувств, а если быть точнее сполз по стене и растянулся на полу прихожей… Очнулся он уже в креслах и с чашкою в руке. Здесь бы надо сказать, что это все доктору «почудилось» или «приснилось»,.. но нет! Мы напишем правду. Оно ему еще не почудилось!

Бросив взгляд на стул напротив, Кэлок увидел там Джеймса.
- Так, вы, мне помнится, с месяц как изволили скончается! – сказал Кэлок с присущей ему врачебной точностью, после чего вопрошающе посмотрел на гостя поверх пенсне, чем разрушил все впечатление.
- Не я изволил, а вы изволили!
- Простите великодушно,.. то есть как?! – ощупывая себя левой рукой, с ужасом выговорил доктор.
- Вы изволили, доктор, чтобы я скончался, или как вы тогда выразились: «покинул бренный мир». А я вот не покинул! Нет-с!

Тут Кэлоку в голову стукнуло, знакомое нам по трудам Алана По, слово «летаргия», но пришедшая затем приземленная фраза «сорок с лишнем дней в гробу» заставила забыть греческий термин.

- Доктор, доктор, - затараторил Джеймс, - не молчите, а то я подумаю, что вы сами решили оставить бренный мир, а вместе с ним и меня.
- Я… - запинаясь начал доктор, - не совсем понимаю… вы живой… или..?
- Нет?.. - закончил Джеймс, - это вы тут доктор. Впрочем, сказать по чести, вопрос сложный, не волне медицинский. Можно бы решить, что и жив, да есть мелочи: я  гнию и боли не чувствую… вообще ничего не чувствую. Непонятно, как только дошел сюда.
- Но ведь вы видите, слышите... - в эту минуту правая рука доктора, подчиненная рефлексу поднесла чашку ко рту.
- Она пуста.
- Что?
- Чая нет... Я его выпил.
Доктор опустил глаза и увидел на дне человеческий зуб. Чашка выпала у него из рук и с грохотом разбилась.
- Я плохо вижу, - продолжал Джеймс, - и плохо двигаюсь, но существую,.. мыслю и даже сердце бьется чуть-чуть... кажется... только вот ничего не чувствую. Наверное, после яда.
- Яда! Какого!? - вскричал в страхе Кэлок, оглянувшись назад.
- Нет никого… Этель придет в восемь утра, почтальон будет около семи. Одни мы с вами, доктор, - печально заключил покойник, после чего у него из носа начала вытекать какая-то жидкость.
- Вы мне друг, доктор, - вновь начал Джеймс - я не в обиде, что вы меня отравили, вам ведь заплатили, а деньги нужны бывают. Сейчас я бы и сам их вам дал, да у меня нет, а когда были, я бы их вам не дал… Смех один!
- Я… Я… Господи.
- Что-что? - спросил Джеймс.
Вдруг до них донесся чей-то вой в дали.
- Вы слышали… о Шамаше?
- Да, а что? - неуверенно произнес эскулап.
- Вы помните у него еще были законы?
- У Шамаша?
- Ну да, он их еще передал Хаммурапи. Помните?

Доктор выглядел очень растерянным, его глаза были вытаращены и при этом сведены в некую точку где-то на столе. Там ничего не было.

- Ну, так вот, - вновь продолжил свою речь гость, - как вы считаете, законы Шамаша действуют в Англии?
- Думаю, что нет, - отвечал доктор, не меняя ни позы, ни выражения.
- А в Шотландии?.. - Джеймс выдержал паузу. - Знайте, на самом деле законы Шамаша действительны по всему миру, но не для всех!.. Вот, как вы думаете, для кого?
- Боюсь, не знаю.
- А вы не бойтесь! Я вам так отвечу, чтобы вы не испугались... Они для Хаммурапи, для Александра, Клеопатры, Сенеки,.. для Ее Величества Королевы Виктории… и для меня! Вы догадались?
Доктор молчал.
- Законы Шамаша действительны для мертвых, дорогой доктор. - Кэлок вздрогнул, но глаз не поднял. - теперь, полагаю, вам ясна цель моего визита!..


Проснулся доктор Кэлок от щелчка ключа в дверном замке.
- Доктор Келок! Я пришла! - крикнула Этель, не поворачиваясь.
Она поднялась по лестнице, а затем спустилась, найдя хозяина в кресле на нижнем этаже.
- О, да вы сегодня рано! - пробормотала девушка удивленно.
- Этель,.. - безжизненным голосом простонал Кэлок - Этель, ты не можешь сказать, нет ли под моим креслом разбитой чашки?
Служанка нагнулась и заглянула под кресло.
- Нет, доктор Кэлок.
Доктор вздохнул с облегчением, но тут Этель резко встала:
- Фу! Гадость какая!
- Что, что такое? - вскричал Кэлок.
- У вас тут под стулом валяется какой-то зуб!
Доктор ощупал языком свою ротовую полость, и обнаружил, что там нахватает одного зуба. Нагнувшись, он взял зуб под креслом и тут же его бросил. «Таких грязных и гнилых зубов у живого человека быть не может!», - подумал доктор, после чего встал и поднялся наверх.

Нет нужды сообщать, что доктора Кэлока нашли мертвым в его собственной спальне на верхнем этаже дома №5 по Хичстрит, вечером 12 мая сего года.
Искренне Ваш, Л. О.


II. Три Ворона

Миссис Хайсворд стояла у раскрытого окна, из-за которого на нее глядела полная луна. Шум ветра, задувшего свечи в комнате, заставил миссис Хайсворд вздрогнуть (последнее время эта дама часто вздрагивала). Она уже собиралась закрыть окно, но странный звук заставил ее замереть и сильнее вслушаться. Этот звук, переходя из одной октавы в другую, одновременно напоминал кошачий крик, вопль женщины и плач. По белой спине дамы пробежали мурашки.

Скрюченные деревья, прихотливо рассаженные вдоль улицы у старого особняка, гнулись под натиском Борея, издавая чудовищный скрип. Миссис Хайсворд немного успокоилась и вновь принялась закрывать створки, как вдруг почувствовала, что с неба за ней кто-то пристально наблюдает. Приглядевшись, она увидела в темной глубине над деревьями, как, тускло поблескивая перьями в свете луны, кружат три черных птицы.
 
«Вороны ночью! Вот до чего доводит проклятое уличное освещение!», после такого мысленного замечания странная идея проскользнула в голове этой весьма спокойной женщины. Ей показалось, что вороны смотрят на нее. И как бы в ответ ее предположению один ворон прокричал: «Да, ты!»

И тишина вдруг опустилась на всю округу. Пропал и ветер, и все звуки способные нарушать покой. Женщина почувствовала тепло исходящее от нее и холод окружающего пространства. Тепла становилось все меньше, а холод уже начал проникать в ее тело. Она ощутила, как бьется сердце, вздымается грудь и как дыхание покидает ее, превращаясь в пар, а легкие заполняет ледяной воздух. Это оцепенение нарушил следующий ворон, прокричав: «Умрешь!»

Казалось, не было уже ничего в этом мире: ни дома, где жила миссис Хайсворд, ни окна возле которого она стояла, ни улицы... Ничего кроме ее сознания и этих адских птиц, кружащих в неком бескрайнем просторе вокруг невидимого предмета в котором, разумеется, и заключался весь смысл происходящего. Эта пустота, которая без сомнения может существовать вечно, была разрушена третьим вороном. Он прокричал: «Сегодня!»

И тут же раздался четвертый возглас, гораздо более земной, исходящий из-за спины миссис Хайсворд:
- Вы что стоите около открытого окна? Там же мороз! Вы простудитесь… прямо перед свой столь скорой свадьбой!
С этими словами экономка отстранила миссис Хайсворд и закрыла рамы.
К даме вернулись все чувства, звуки и предметы, а за окном она вдруг обнаружила странного прохожего, который напомнил ей того, о ком ей помнить вовсе не хотелось. Этот человек неспешно и довольно странно волочился (а по-другому и сказать нельзя) вдоль улицы.

Миссис Хайсворд хотела рассмотреть путника получше, но это ей не удалось, так как вместо улицы она вскоре увидела свое отражение в стекле и то, как экономка внесла старый канделябр из многих свечей, ярко освятивших комнаты.
- И когда уже свет дадут? – проворчала старушка.
Миссис Хайсворд села за вязание. Это было новое ее увлечение, по этому она вязала медленно и часто распускала. К слову сказать, Кэтрин Хайсворд сменила за свою жизнь множество различных хобби. Она их обожала и на каждое она тратила не скупясь деньги своего мужа, который в пылу ярости написал на нее следующий пасквиль:

Кэтти на свете много видала:
От Мезоамерики и до Бенгала,
Но лишь на атласах и в литографиях,
Ведь ее страстью была география!

В разное время она занималась
(Не понимала, но все же старалась)
Этимологией и археологией,
И филолологией, и биологией,

Химией тонкой и органической,
Механикой грубой, не эстетической,
И рисованием, и фотографией,
И вышиванием, и агиографией.

Садовник иль плотник – все это она,
Хотя б и успешной нигде не была.

Джеймс Хайсворд не был поэтом (что хорошо видно из этого стихотворения), да и миссис Хайсворд вряд ли можно было назвать Эвтерпой, однако, всякий кто знал эту парочку, считал, что стишок «хорош уже правдивостью». Но я отвлекся...

Внезапно часы пробили десять. Вновь вошла экономка и сообщила, что уезжает. Не дождавшись ответа, она вышла на лестницу. Миссис Хайсворд слышала, как та спустилась и закрыла за собой дверь. Более в доме никого не было: другие слуги уже разошлись по домам, кот миссис Хайсворд решил сбежать и вот уже две недели не появлялся, а муж преставился полтора месяца назад. Просидев в молчании пять минут, женщина убрала вязание и легла спать.

На следующий день 13-го мая в 11 утра слуги нашли тело достопочтенной миссис Кэтрин Хайсворд в странном положении, закрытое в шкафу ее собственного дома по адресу Кокстрит 8. Полиция прибыла лишь к часу дня, а личный врач, вызванный следом, вовсе не явился, по причине собственной смерти. Патологоанатом, который осматривал тело, пришел к выводу, что «женщина скончалась вследствие сердечного приступа». На вопрос же полисмена: «с чего бы это ей умирать от сердечного приступа в шкафу?», врач ответил кратко: «больная страдала, по-видимому, неврозом, отягощенным агорафобией!». Это вполне удовлетворило любопытство служителей закона. Дело было закрыто.

Вот такая проза жизни.
Искренне Ваш, Л. О.


III. Дверной колокольчик

Слышался ночной гул Города.
Гул его недр.
Город спал, но где-то в его сердцевине все двигалось и шумело подобно тому, как в спящем человеке бьется сердце.
Хауард Чейплзод отошел от окна в надежде забыть про мерзкий шум, исходящий из ночи, но сделать этого ему не удалось: гул все еще давил на голову. Такие низкие звуки неспособен был вызвать ни один орган и не мог услышать почти никто, кроме пары человек, среди которых был Хауард.
Опустившись в потрепанные неудобные кресла, он презрительно оглядел стоявший на столе бокал недопитой красной жидкости.
«От этого паршивого вина у меня и болит голова», - решил Хауард.
В этот самый момент внизу, далеко в холле раздался привычный звук старого дверного звонка. Долетев до ушей молодого человека, несвоевременный звон причинил тому немалую боль.
«Кредиторы! - подумалось ему, - сделаем вид, что дома никого нет!»
Благо свет в комнатах не горел, да и сам дом скорее производил впечатление заброшенного.
Тут Хауард вспомнил, что совсем скоро он, вероятно, будет жить в хорошем большом особняке, окруженный прислугой и заботой богатой жены. Возможно, он также обзаведется детьми. Эта милая мысль в тот момент показалась ему настолько мерзкой, что юноша невольно подумал о самоубийстве.
Достав из ящика стола свой "браунинг" и поставив пистолет на предохранитель, молодой человек начал его прилежно полировать. Денег на пули у него не было, но от верных привычек сложно избавиться.
Вновь раздался звон…
Хауард поморщился от резкой боли в правом виске. Он приложил к этому месту холодное дуло и боль начала утихать, но тут внезапный звук вновь пронзил его мозг словно шило, судорога сковала палец.
Раздался хлопок и Хауард Чейплзод упал.
По истертому паркету, медленно затекая во все щели, разлилась жидкая неоднородная масса, которая вскоре образовала бурое пятно причудливой формы.
Излишне говорить, что больше в дверь не звонили.

PS
Похороны Хауарда Чейплзода и еще двух горожан прошли 15-аго мая сего года, что, впрочем, не важно.
Искренне Ваш, Л. О.

Москва, 2006