Часть одиннадцатая. Домой, в город

- Бабушка, послушай, я стихи сочинила!
- Да? Расскажи-ка!

- А вот:
       Листья шуршат под ногами,
       Не слышно уж пения птиц,
       И только ты видишь, как тихо
       Падает медленно лист…

- Ух ты! И правда – стихи. А красиво как. И в рифму. Молодец ты у меня, девочка моя.

Мы с бабушкой идём по лесу. Насобирали грибов и тащим наши корзинки домой. День выдался тёплый и солнечный. Сейчас конец сентября или даже – начало октября. Мне шесть лет. В следующем году я пойду в школу. Это последний раз, когда мы с бабушкой дожили в деревне почти до середины осени. До листопадов, до заморозков по утрам, до грусти…Потому что - пора ехать домой, в город. Теперь уже точно пора. Как бы поздно не стало, как бы не досидеть до снега!

Обратного билета у нас никогда не было. И это давало нам возможность покинуть наш маленький серенький домик тогда, когда нам самим этого захочется. В любой день. Как только бабушка решит, что этот день настал.

А бабушке, я это хорошо понимала, совсем не хотелось уезжать. Она любила жить в деревне. Намного больше, чем в городе…И её настроение, конечно, передавалось мне. Но, в то же время, готовиться, собираться, укладывать вещи мне тоже очень нравилось. И я всегда сильно нервничала по этому поводу. Вдруг, что забуду? Хотя и забывать-то особо было нечего. Потому что очень многое из моих вещей мы вовсе не брали с собой. То из одежды, что становилось мало, отдавали девочкам-Виноградовым. То, что было ещё как раз или велико – складывали и оставляли в шкафу. На полгода. Лежать и ждать, когда я снова приеду, вытащу всё из шкафа и, забыв за зиму, сколько у меня есть всякого разного, начну примерять и радоваться. Моё!

Игрушки, вымытые и высушенные, укладывались спать в большой фанерный ящик из-под чьей-то посылки. И я относила их на чердак. В объятия мягкой и тёплой чердачной пыли, от которой я обязательно громко чихала. Мне было жаль расставаться с моими игрушками. Но бабушка говорила, что в городе же у меня есть другие. Зачем тогда тащить с собой и эти, летние, деревенские. И я вздыхала и – соглашалась. Хорошо, пусть перезимуют здесь. Ладно уж.

Незадолго до отъезда, каждый год, мы с бабушкой натирали на тёрке мелкий картофель – делали крахмал. Я старалась, тёрла и постоянно ранила себе пальцы. Плакала, зло отбрасывала от себя картофелину и очень обижалась. И на тёрку, и на бабушку – что помогать заставила, и на весь свет. Больно было очень!

И вот этот крахмал, а также разные консервы и несколько банок с огурцами-помидорами бабушка прятала в подполье. На следующий год. Чтобы, когда приедем весной, было бы что покушать.

Всё остальное – за лето выращенное и собранное - сушёные ягоды и грибы, варенье, овощи, всевозможные соленья мы брали с собой. Обязательно с собой! Ведь именно ради этого и жили мы тут, в деревне, чтобы зимой есть и радоваться.

Дом постепенно становился прибранным, чистым и строгим. Даже как бы немного чужим. Он уже готовился к одиночеству и тишине внутри себя. К зиме, к отдыху, к спячке. Я ходила теперь по дому не как хозяйка…а как гость, заехавший всего на несколько часов и совсем не собирающийся обживаться…

И вот однажды вечером бабушка говорила мне:
- Сонечка, ложись спать. Завтра встанем рано, ещё темно будет. Завтра уезжаем мы…- и бабушка вздыхала. - Как-то мы в этот раз доберёмся-то, Господи, помоги! Был бы Гриша мой с нами…

Я уже давно спала и видела десятый сон, а бабушка всё шуршала где-то, то на кухне, то в комнате, прямо у меня над ухом, то бежала на улицу, вспомнив, что не убрала в дом вёдра или лопату. Вещей, как всегда, набиралось много. А тащить-то их теперь – кому? Просто, пока был жив дедушка, он был хорошим помощником в этом деле. А теперь – только я, дитя малолетнее, много ли я унесу? Конечно, не много. Но - что смогу - потащу. Куда же я денусь?

Холодным и тёмным утром вставать не хотелось. Но мысль о том, что впереди долгая дорога, полная приключений и впечатлений, заставляла меня просыпаться. Завтракали быстро, без лишних слов. Потом – скорей-скорей одевались и готовились выходить. Тут же прибегали соседки, которые ещё неделю назад обещали бабушке, что придут нас провожать.

- Ну, сядем на дорожку, - почти шёпотом говорила бабушка.
И мы все присаживались. В полной тишине. Вот она, эта волшебная секунда покоя и сосредоточенной отрешённости. Мы ещё здесь и уже – не здесь…Всё, пора! Двинулись.

Соседки хватали что потяжелее, я – что поменьше, специально для меня собранное и упакованное. И мы отправлялись.

В последний раз в этом году выходила я из любимого дома. В последний раз шла до изгороди. По пути быстро-быстро прощалась с соседской собакой Куклой. Целовала её в нос, гладила-трепала её рыжую шерсть, нюхала её… И бежала за взрослыми. Времени было крайне мало. А идти надо было долго и трудно. Сначала – с горы, потом через мост над речкой, а потом – ещё по грязной, неасфальтированной дороге. До автобусной остановки. Никак не меньше, чем полчаса. И опоздать на автобус означало не уехать. И мы всегда, каждый год, боялись этого и – чуть не бежали, таща свои неподъёмные сумки и рюкзаки.

Вещей, само собой, было значительно больше, чем нас, уезжающих. Моя бабушка говорила: «Ничего, сначала автобус, а потом поезд - увезут!!!». Наше дело – дотащить и выгрузить. Да ещё ничего случайно не оставить, не забыть, не потерять – передвигая, перетаскивая и – снова загружая. Ужас! Как мы со всем этим мучились всякий раз. Сколько всегда было суеты и спешки. Стоит вспомнить – сразу в жар бросает.

- Одна, две, три сумки. Так. На месте. Рюкзак один. А второй – где? Варвара Николаевна! Рюкзак-то отдай, что – обратно, домой потащишь, мать твою так!!! – весело и нервно восклицала моя бабушка, пересчитывая на остановке наш багаж.
- А что? И потащу. У тебя нонче огурцы хорошие получились, хрустящие, я пробовала. А у меня – совсем худые. Так я себе и заберу. Мёд-то я тебе принесла? Вот и будет тебе вместо твоих огурцов!!! – отвечала бабка Варя. И – с превеликим трудом снимала с плеча рюкзак, такой тяжёлый, словно он до самого верха был наполнен отборными кирпичами.

До прихода автобуса все провожающие оставались с нами. Кто стоял молча, кто шутил, кто вдруг вспоминал, что…
- Вот – хотела же дать вам с собой пирожков-то с картошкой, да забыла!
- Так ты сбегай, Нюр, автобус часок подождёт. Мы водителю скажем, что пирожки будут. Он и постоит, погазует!

От всех этих разговоров у меня начинал болеть живот. Хотелось есть, спать, пить и – сама не знаю, чего ещё…Скорее бы уже! И я начинала просто уже танцевать от нетерпения.

Наконец, подходил автобус. Как обычно – внезапно выезжал из-за поворота. И быстро останавливался. Оборвав разговор на полуслове, взрослые, наскоро поцеловав на прощание, запихивали меня в автобус, потом – загружали бесконечное количество вещей, а потом – и бабушку заталкивали…И мы, горько вздохнув и облегчённо выдохнув, опускались на сидение. Поехали!

Ехать до железнодорожной станции надо было три часа. С одной остановкой. Меня почти всегда укачивало. Укачивало так сильно, что, когда автобус останавливался – минут на двадцать - я не находила в себе сил, чтобы выйти из него. Я сидела возле открытого окна и дышала свежим воздухом, пропитанным запахом сигаретного дыма. Я жадно вдыхала этот запах. Как это ни странно, он помогал мне прийти в себя. И я начинала чувствовать себя немного лучше. Почти совсем-совсем хорошо…Как раз к этому времени в автобус возвращался водитель, и мы ехали дальше.

Наш поезд был проходящим. Именно поэтому у нас никогда не было обратных билетов. Это сюда, в деревню мы ехали как люди, потому что – из города, из большого города. А вот возвращаясь назад – мы должны были садиться на маленькой станции под названием Галич. И это было сущим кошмаром. Особенно для взрослых. Потому что сначала, выскочив из автобуса и перетащив в два-три приёма все вещи в зал ожидания, взрослые неслись к кассе. Чтобы добыть билет на поезд. А потом – обзаведясь этим билетом – ехать весь день и всю ночь в общем вагоне. Сидя, по трое, на нижнем сидении или – если повезло - лёжа на второй или даже третьей полке.

Само собой, что мне, пока я была маленькая, уступали место, чтобы я могла лечь и поспать. Не всегда и не все делали это охотно…Но – двигались, пересаживались, пропускали. А вот бабушке приходилось не только сидеть и не спать всю дорогу, так ещё и служить мне подушкой.

Когда мне было лет одиннадцать и я уезжала из деревни уже не с бабушкой, а с моим дядей, нам пришлось, чтобы добраться до нашего вагона, пролезать под составом, который стоял на первом пути и перекрывал нам дорогу к нашему поезду. Помню, как люди, не зная, что им делать, носились туда-сюда вдоль этого, непонятно откуда на нашу голову взявшегося состава. А потом – с криками кинулись под вагоны. Потому что поняли, что наш поезд сейчас отправится, а мы так и не сможем занять в нём наши места!

Мне было так страшно, там, под поездом, о котором никто не знал – когда он двинется. Я понимала, так же как и все остальные, что специально давить нас, наверное, не будут…наверное…Но всё равно боялась. А кто его знает? Не заметят и – поедут! И всё. И ничего от нас не останется. И сердце бешено стучало. Доведя меня до полуобморока.

Мой дядя потом часто со смехом вспоминал:
- У тебя были такие глаза – круглые и огромные, во всё лицо.
А мне так никогда и не стало смешно. Просто – менее страшно. Но не смешно.

С тех пор я всегда возвращалась обратно через Ярославль. До него можно добираться и в общем вагоне – всего-то четыре часа. Либо ехала одна, либо вместе с родственниками, которые жили (и живут!) в этом городе. А уж из Ярославля, прогостив там какое-то время и купив себе нормальный билет, я ехала домой. И мне очень нравилось, что я могу – когда долго, а когда и всего несколько недель – пожить и в деревне и в другом городе. Не заезжая домой. И вернуться к первому сентября. Полной самых разнообразных впечатлений, воспоминаний и радостных чувств.
       
…Само собой, никакой жареной курицы у нас с собой не было. Да и почти никакой еды – тоже. Она бы просто не поместилась в наших сумках. Поэтому мы ели на вокзале. И это было здорово! Если времени до поезда было много, мы – по очереди, чтобы было кому стеречь вещи, шли обедать в столовую, где обязательно брали суп, второе и компот.
А если времени было мало – просто покупали что-нибудь в буфете. Я всегда с огромным удовольствием ела там жареную треску с хлебом. Рыба была сухая и уже не горячая. А иногда – и вовсе холодная. Но – ужасно вкусная. Я ела её быстро, периодически давясь и запивая сладким лимонадом. Это было такое счастье! Которое, впрочем, не очень-то было понятно для моей бабушки…Она всякий раз немного ворчала на меня, что вот – рыбу она и сама пожарить может, как в город вернёмся…И свежее будет и вкуснее! Но, хоть и ворчала, а покупала мне её. Понимала, что мне очень-очень хочется именно здесь, именно сейчас, как раз вот эту, неизвестно кем и когда приготовленную треску.

В поезде уже почти не кушали. Только пили чай. Горячий, крепкий, душистый, в резных подстаканниках и с маленькими кубиками сахара.

Большая часть пути и мучений была позади. Ночь проходила быстро. Наступало утро. Мы въезжали в город. Выходили на перрон.

Впереди было самое последнее испытание – дотащиться до трамвая, сесть в него, выгрузиться и – уже вообще никуда не торопясь - дойти до дома…

Я всякий раз ничего вокруг не узнавала. Смотрела на всё с удивлением и интересом.
- Бабушка, а теперь нам куда? А это что? А? Я не помню. Ой, а где наш дом? – засыпала я бабушку вопросами. И постепенно вспоминала, как бы приходила в себя после долгого, глубокого сна. Новая реальность прояснялась, картинка становилась более чёткой, более конкретной.

А в тот, последний дошкольный год, выйдя из трамвая на нашей остановке, я по привычке попыталась «не узнать» родные места и не смогла. Я сразу сориентировалась, сразу нашла глазами наш дом и…мне это почему-то не понравилось. Я перестала быть малышом с короткой памятью. И, как я ни старалась, я не могла отделаться от того неприятного чувства, что вот, я теперь всё вокруг знаю, всё помню и всё понимаю. И, главное, не могу уже делать вид, что это не так. Не получается. Да и не приносит никакого удовольствия.

Мама ждала нас дома. Мы не стали давать ей телеграмму. Решили, что справимся сами.

- Мама, я приехала! – закричала я, едва бабушка открыла ключом дверь нашей квартиры, и – скорее понеслась по коридору в мамину комнату.
Там, на маленьком столике, стояла ваза с флоксами – сладко-грустными осенними цветами. Единственными в своём роде. Которые я сразу полюбила…
- Ой, а что это за цветочки такие у тебя? У бабушки в деревне таких нет. Как они пааааахнут! Ой! Мама! – я кинулась к ней, обняла и поцеловала.

Я была рада, что я вернулась. Мы все так соскучились друг по другу! День возвращения всегда был спокойным и добрым.