Воскресенье

Воскресенье. Обычный выходной день. На улице пустынно, пасмурно, и клочки тумана уходят сквозь ветви деревьев в небо, рассеиваются в переулках и подъездах домов. На улице вообще никого нет, даже дворника.

Я потушил сигарету в банке, подышал на окно и написал пальцем на запотевшем стекле «В». Это значит – воскресенье.

Я скользнул в холодную куртку, натянул первые попавшиеся носки, кроссовки, проверил в карманах – есть деньги, рублей десять, взял ключи и вышел в подъезд.

Снаружи было куда холоднее, чем это казалось из окна кухни. Вон оно, моё окно – я опять не потушил свет. Не люблю тушить свет. Я съёжился горизонтально, согнулся вертикально и пошёл к ближайшему киоску. Там начинался день.

Я шмыгнул носом, сказал здравствуйте и улыбнулся. Сегодня воскресенье, а значит утро начинается с улыбок. Из киоска тоже улыбнулись, заспанно. Пачку сигарет, сказал я. Каких? спросили из киоска. А подороже, сказал я, сегодня воскресенье. Много улыбок и никаких кавычек. Какие могут быть кавычки в воскресенье? Я взял сигареты, взял семь пакетиков маккофе, взял рулет, взял сдачу и попрощался. Спасибо, сказал я, и в киоске ответили пожалуйста. И улыбнулись. Я пошёл по сырым плитам к подъезду. А вот и первый прохожий! Я.

Я вернулся на кухню, вскипятил чайник, пересыпал кофе из пакетика в чашку, растеряв на столе порошка на пять копеек, залил кофе кипятком. За то время, что я ждал, когда кофе остынет, небо стало светлее, показалось, что на улицу капнуло солнцем. Как маслом на сковородку. Вот потеплело, вот пошел запах – жирный, характерный, металлический и теплый. А вот на улицу выбежали дети, как кусочки попкорна – и зашипело. Дети всегда первыми встречают воскресенье, раньше дворников, единственный день недели. Странно, правда? Мне – нет.

Кофе остыл, я взял чашку и уселся за стол поудобнее. Сегодня утром я буду читать. Когда он проснулся, солнце было высоко, и палатка уже начала нагреваться. Ник вылез из-под сетки от комаров, которой был затянут вход в палатку, поглядеть, какое утро. Когда он вылезал, трава была мокрая на ощупь. Брюки и башмаки он держал в руках. Солнце только что поднялось над холмом. Кругом были луг, река, болото. За рекой по краю болота росли березы.

(Я понял, что для полного счастья мне необходимо покурить).

Сейчас, ранним утром, река была светлая, гладкая, бежала быстро. Шагов на двести ниже по течению поперек реки торчали три коряги. Вода перекатывалась через них, гладкая и глубокая. Ник увидел, как выдра перешла по корягам через реку и скрылась в болоте. Раннее утро и река радовали его. Ему не терпелось отправиться в путь, хотя бы и без завтрака, но он знал, что позавтракать необходимо. Он развел небольшой костер и поставил кофейник на огонь.

Я допил кофе и пошёл поискать что-нибудь в холодильнике. Рулет – это святое, это нельзя трогать. Я достал колбасу и сделал бутерброд. Я его съел и понял, что такой холодный бутерброд необходимо запить горячим кофе, и поставил чайник на огонь.

В мешке он отыскал большую луковицу. Он разрезал ее пополам и содрал шелковистую верхнюю кожицу. Затем одну половину он изрезал на тонкие ломтики и приготовил два сандвича с луком. Их он тоже завернул в пергамент, засунул в другой большой карман и застегнул пуговицу. Он положил сковороду вверх дном на решетку, выпил кофе, сладкий и желтовато-коричневый от сгущенного молока, и прибрал лагерь. Хороший получился у него лагерь.

У соседей включили радио, и я отложил книгу. Я допил второй кофе и пошёл прибраться. Нет, сначала всё-таки ещё покурю. Потяну время. Вытягивать из времени по ниточке, надеясь, что так станет больше времени, или свитер не станет меньше – глупо. Но я любил тянуть время, хотя от этого всегда всем становилось хуже, и в первую очередь – мне. Мне просто необходимо было включить музыку – во-первых, чтобы перебить радио соседей и показать, кто в подъезде хозяин, во-вторых, чтобы комфортнее и веселее было убирать под музыку, а в-третьих, (хотя это и совсем не важно, точнее, даже совсем не важно) я так тянул время. О, у меня есть много способов тянуть время.

Воскресенье, радостный день, на-на-на-на м-м-м тень. Хей-хей-хей, выйди скорей. Говорят, есть очень похожая песня называется бьютифул сандей.

Убирать, конечно же, надо с носков. Если в квартире живет холостяк, то надо начинать убирать с носков. Всё равно потом в последние секунды будешь их распихивать по полочкам, и они вывалятся в самый неподходящий момент. Причем складывать носки желательно в корзину для грязной одежды. Некоторые хранят их в тазике с мыльной водой – это неправильно. В корзине у них гораздо больше шансов выжить в течение той недели, когда холостяк будет собираться их сегодня вечером постирать. Вот, носки собраны, можно заняться объедками и огрызками. Затем крупная одежда, некоторая почти чистая. Можно застелить диван и найти забытую флэшку, где хранится образ кол оф дьюти, в который так давно не играл, а установить никогда не рано. И тут: звонок.

А я ж не одет. Почти. Я переодел футболку, пригладил волосы. Сейчас войдёт она, и внесёт с собой запах воскресного утра, солнца, детей, играющих на площадке, шумной улицы, автомобильных гудков, тёплого серого пальто и нежной девичьей шеи. Так и есть – я открыл дверь, сказал привет, и все эти запахи ворвались в мою квартиру, как нашествие воздуха в космическую пустоту. Знакомая мне до боли девушка бросилась мне на шею и окунула в волну запахов, воскресных улыбок – всех воскресных улыбок этого города – и я хлынул ей навстречу волной радости и хорошего воскресного настроения.

Я когда-нибудь расскажу вам об этой девушке – она прекрасна. И хотя ей совсем немного лет, я чувствую, что она придает моей жизни странный оттенок мудрости и какого-то тайного смысла. А какой у меня ещё может быть смысл жизни, пока она здесь, рядом со мной?

И щёки её зарделись от семи маршей лестницы, и глаза у неё льют в мою кухню галлоны счастья, и пальцы её неловко развязывают пакет, и вот она уже пытается раскусить накрепко завязанную веревку. И я подошел к ней, забрал у неё пакет и прильнул к её губам, как к роднику, а он пахнет вишнями, карамелью и свежестью весеннего утра. И эта девушка счастлива здесь, со мной, на кухне, где вместо пепельницы на подоконнике стоит банка нескафе, где за окном видны только рыжие стены трёх домов и маленький дворик, где на обеденном столе лежит книга рассказов, а на плите выкипает в эмалированном чайнике вода.

Воскресное утро.