двести 1

На платформе железнодорожной станции «N-ская» стоял молодой человек – он был единственным, кому в этот ранний час понадобилось отправиться по маршруту, указанному парой отлакированных железных рельс, а потому силуэт юноши, сгорбленный, исковерканный угловатым рюкзаком, издали казался знаком – не вопросительным, не утвердительным, а отчаявшимся, безрадостным, одиноким.
В электричке напротив меня замерла девушка – лишь изредка, механически, будто не по своей воле, поправляя волны своих темных волос, в остальном же - недвижимая, с остановившимся еще до моего появления взглядом, вряд ли что-то рассматривала в беспокойной, мчащейся киноленте пейзажа за окном, скорее она пребывала в отдалении собственных неподъемных или же невесомых воспоминаний, а, может, просто находилась в тягостном, утомленном отсутствии всякого рода мыслей.
Мальчуган – возраста более чем дошкольного, роста менее, чем детского, миниатюрностью и игрушечностью своей вызывающий пока у всех, без исключения, лишь добрую улыбку, не ожидающий еще издевки и насмешки – своих ровесников, жалости и опеки – взрослых, на тротуаре близ Центрального вокзала рисовал чье-то лицо – с чрезмерно большими глазами, безо рта, без носа (эти части человеческой внешности еще не были рождены) – лицо, обращенное к задернутому облаками небу – и с мольбой, и с любопытством во взгляде.
На лавочке, которыми была украшена припорошенная осенней листвой парковая аллея – та, что втекала в привокзальную площадь, сидели два пожилых человека - дама склонила голову на плечо своего друга и, быть может, дрема увлекла ее за собой, а, возможно, прикрыв глаза, в тишине и молчании сказанного и проговоренного – всего, без остатка, она делилась со своим спутником неизрасходованной нежностью и теплом.
В переулке, от желто-красной аллеи вздернутой рукой поднимающимся куда-то вверх, на холм, в гору, к облачности, готовой уже соединить дождь с городом, несколько юношей и девушек танцевали – их движения были подчинены единым мотивам и мелодиям, но не музыки, которая не была слышна, а чему-то иному - и не сразу становилось понятно, что вместо обычных музыкальных ритмов вокруг них звучала не тишина, а многообразный шум улицы – с аккомпанементом неспокойных автомобилей, с возгласами заигравшейся детворы, с негромким пением ветра.

Мне подумалось, что все встреченные мной сегодня люди – и мальчишка у вокзала, и пожилая пара, и одинокий путешественник на станции, и рассматривающий разорванную афишу господин в шляпе, и танцующие студенты - странным, непостижимым образом стали точными отражениями моей прошедшей жизни – от ее детской поры, окрашенной в тона не только светлые – из-за осознания собственной ущербности мною, маленьким во всех отношениях ребенком - до потери друзей, что обретены были еще в студенческие, танцующие, ликующие времена, до усталости от одиночества, до старости, до скамеечки под тенью красно-желтой листвы. И лишь одна часть моей жизни, быть может, самая яркая, самая теплая, самая живая часть всех моих лет отчего-то выпала из этого нежданного составленного списка жизни – ребенок на тротуаре и студенты, господин и пожилая пара – нет, не нашлось места в нежданном итоге дней моей единственной жене, моей единственной любви. Как жаль...