Франц. Глава 3

III


Время до вечера тянулось бесконечно долго. За пару часов я успел раз двадцать безуспешно попытаться заставить себя сходить в магазин и наконец, окончательно измучавшись от внутренней борьбы, повалился на кровать в полном изнеможении и с ощущением, что только что пробежал марафонскую дистанцию. Перспектива голода сегодня вечером пугала меня не так сильно, как перспектива одиночества в течение всех последующих за этим дней. Я не мог представить себе жизнь, заключающуюся только в работе, тем более что с отъездом Аниты я вряд ли бы смог продолжать работать в обычном режиме и с тем же воодушевлением, что и прежде. Дело было не в том, что мне не нравилось то, чем я занимаюсь, – писательство не относится к тем занятиям, которые выбирают в надежде заработать на пропитание, хотя как раз в этом отношении мне не на что было жаловаться, – так вот, дело было совсем не в этом, а в том, что до сих пор сестра была для меня чем-то вроде домашнего критика. И, думая об её отъезде, я уже мысленно представлял себе свои дальнейшие метания по поводу собственных неудач и сомнений в плане создаваемых произведений. Не помогли и прохладный душ и безуспешные попытки заснуть – я пребывал в самом скверном расположении духа, какое только можно было себе представить. Все мои занятия в последний час перед выходом из дома свелись к долгому и упорному рассматриванию собственного отражения в зеркале в надежде придать лицу хоть сколько-нибудь приветливый и радостный вид. Оставалось надеяться, что, пребывая в приятном возбуждении в связи с переездом, Анита не слишком-то будет обращать внимание на мою кислую физиономию. Последний раз послав своему отражению злобный взгляд, я наконец поплёлся к двери. Уже спускаясь по лестнице, я вдруг вспомнил, что оставил книгу Аниты, которую она просила привезти, лежащей на тумбочке. Стоит ли говорить, что моё настроение вполне позволяло поддаться слабости и вспомнить о дурных приметах. Закрывая дверь в квартиру второй раз, я уже перебирал в уме все неприятности, которые могли произойти со мной по пути на вокзал и обратно. Правда, всё невезение свелось к тому, что автобус минут двадцать простоял в пробке, и на вокзал я прибежал всё с тем же, ставшим уже привычным ощущением усталости, как после многокилометровой пробежки. Анита и Роберт уже стояли на перроне и явно обрадовались, увидев наконец меня. Меня же хватило только на то, чтобы кивнуть в ответ на приветствие и протянуть сестре книгу. Прощаясь, Анита обняла меня и с улыбкой сказала:

– Надеюсь, ты тут не изведёшь себя вконец самокопанием. Пора уже найти кого-нибудь, кто будет делать это за тебя.

В тот момент я возблагодарил всех святых за то, что густой румянец и так покрывал мои щёки после пробежки до вокзала, так как, судя по тому, что мне вдруг стало невыносимо жарко, я покраснел, как красна девица. Анита любила шутить со мной на подобные темы, и за столько лет мне пора было к этому привыкнуть, но всякий раз краска неумолимо заливала лицо, хотя я и сам не мог объяснить собственного смущения. На этот раз я лишь улыбнулся и заверил сестру, что сам прекрасно справляюсь с упомянутым самокопанием и вряд ли кто-нибудь другой сможет делать это лучше меня.

– Как знаешь, – пожала плечами Анита и, внезапно серьёзно на меня посмотрев, добавила: – Смотри, Макс, я ведь не шучу. Сколько можно...

Она не договорила и, снова улыбнувшись, крепко меня обняла. С застывшей на лице улыбкой я смотрел на отъезжающий поезд, по мере удаления которого выражение моего лица медленно становилось всё более страдальческим. Я почувствовал, как скулы сводит от внезапно появившегося во рту горького привкуса, и, поёжившись от прохладного дуновения вечернего ветерка, поплёлся к дому. Правда, так до него и не дошёл. Мне оставалось всего лишь перейти улицу, чтобы зайти в подъезд и, поднявшись по лестнице, погрузиться в тишину пустой квартиры, но ноги сами понесли меня в противоположную сторону. Как я догадался через пару минут – спасая от голода, потому что желудок, видевший за весь сегодняшний день одну лишь чашку кофе, вполне недвусмысленно давал понять, что он категорически против такого с ним обращения. Бросившаяся в глаза надпись "домашняя кухня" над дверьми одного из ресторанчиков несколько успокоила его, но огорчила меня, в очередной раз напомнив, что чего-чего, а домашней кухни мне теперь не видать как своих ушей: не будешь ведь каждый вечер ужинать в ресторане, пусть даже и недорогом. Устало опустившись на стул у одного из столиков, стоявших на открытой террасе, я в задумчивости склонился над меню. Через полминуты стало ясно, что мои пальцы, листавшие страницы, живут жизнью, отдельной от меня самого. Пару раз глубоко вздохнув, я предпринял ещё одну попытку не просто прочитать слова, а понять, что они означают. Заставив наконец взгляд сфокусироваться на названиях блюд, я сделал заказ и откинулся на спинку стула, закрыв глаза и подставив лицо прохладному ветерку, гулявшему вдоль немноголюдной улицы и трепавшему светлые скатерти. Очнулся я лишь тогда, когда официант аккуратно расставлял приборы на столе передо мной. Защекотавший ноздри запах жареного мяса окончательно разбудил притупившиеся на время чувства, вливаясь приятным дополнением в сонм ароматов, плывущих над неширокой пешеходной улочкой. Сосредоточенно и с наслаждением жуя сочную свинину, я думал о том, почему не родился девушкой или, по крайней мере, не унаследовал хоть от кого-нибудь из родителей способностей в области приготовления пищи. В конце концов, мне бы вполне хватило уверенности в том, что я в любой момент могу порадовать себя бифштексом или яблочным пирогом – если, конечно, перед этим смогу заставить себя сходить в магазин за мясом и фруктами. Вспомнив про Аниту, я даже на мгновение перестал работать челюстями и снова глубоко вздохнул. В списке вещей, которых я лишался с её отъездом, наряду с приятными беседами и уборкой моей холостяцкой квартиры стояло столь же приятное разнообразие моего ежедневного меню. И, вспомнив слова сестры, сказанные ею на прощание, я усмехнулся, подумав о том, что если и нуждаюсь в ком-то, то отнюдь не для того, чтобы этот кто-то помогал мне в моём постоянном самоанализе, а лишь затем, чтобы не допускать того, чтобы я ложился спать с пустым желудком. В этот момент, словно разглядев во мраке спасительную дорожку, сознание, с самого утра пребывающее в состоянии, затуманенном жалостью к самому себе, начало проясняться. И хотя какая-то его часть упорно твердила, что никакие блага не стоят того, чтобы доверять заботу о себе постороннему человеку, другая часть (находившаяся, видимо, чуть ближе к желудку, так не вовремя вспомнившему, что такое вкусная домашняя еда и теперь отказывающемуся так просто об этом забыть) пыталась заверить меня в том, что тысячи людей нанимают домработниц и ничего, живут себе припеваючи. Заканчивал я ужин уже в приподнятом настроении и весьма довольный если не жизнью, то, по крайней мере, самим собой. Казалось бы, чего проще – дать объявление в газету и спокойно ждать, когда стремящиеся позаботиться о ближнем дамы, любящие и умеющие готовить, выстроятся в очередь, горя желанием помочь молодому писателю за умеренное вознаграждение. Надо сказать, мысли о подобном варианте развития событий вызывали у меня скептическую улыбку, но прижелудочная часть сознания в очередной раз убедила меня в том, что ничего страшного в этом нет и даже наоборот. По дороге домой я попытался забыть обо всём и просто наслаждаться свежим октябрьским вечером и возможностью спокойно прогуляться. Не могу сказать, что это мне удалось: мысленно я постоянно возвращался к объявлению, и в голове помимо моей воли крутились обрывки фраз, которые могли бы украсить страницы одной из газет, пестревших всевозможными рекламами и сообщениями типа "куплю-продам". Вторым пунктом, мешающим мне насладиться пешей прогулкой, были вычисления, которые я производил в уме, пытаясь прикинуть, во сколько мне обойдётся эта внезапная идея. Выходило, впрочем, не так и дорого, хотя о ценах, царящих в данной сфере услуг, я знал лишь понаслышке. Сейчас, вспоминая тот вечер, я удивляюсь, почему я так и не задался простым вопросом, кто может появиться на пороге моей квартиры и – что самое главное – кого бы я сам хотел видеть в роли человека, выполняющего обязанности заботливой хозяйки. Единственное, что я могу сказать точно, так это то, что, какие бы предположения я тогда ни построил, я вряд ли смог бы предугадать тот странный поворот, который совершит судьба, решившая принять мои условия игры и вписать в них пару собственных правил.