Хроники ненормативного счастья. ГЛ. 2, 3

ГЛАВА 2
(октябрь 2001 год)

Лицо обсохло от недавних слёз.
Ну, и на что урок такой сгодится?
Принять ли мне иллюзию всерьёз,
Иль только в миг счастливый насладиться?
 


       На вторую неделю письма с адресом «Радовой до востребования» стали приходить не каждый день, и не по десять – двадцать штук. Ульяна почти раскаялась в своей затее с объявлением. Большинство писем содержало номер мобильного телефона и предложения звонить в любое время и даже требования незамедлительной встречи. Такое ощущение, будто с куцых листков тянутся потные, нетерпеливые руки, и никому не интересна твоя душа, твои представления о сказочных фантазиях, в которых на первом месте желание найти отзыв на все мысли о необычных и прекрасных отношениях, узнать, что планета твоих грёз обитаема и красива.
 
       Три года назад на этой планете отыскалась Лена, ровесница Ульяны. Эта девушка не признаёт художественных изысков. При первой встрече, после распитой вместе бутылочки кагора, она принялась раздевать Ульяну и получила пощёчину, которая
подразумевала отказ от дальнейших отношений, но Ульяна почему-то не удивилась, когда Лена пришла на следующий день, и они поцеловались так, что Ульяна могла бы уступить вспыхнувшей страсти, но Лена сама остановилась.
       - Неужели за такую дерзость опять будет только пощёчина?

       Тогда Ульяна достала из шкафа где-то добытый кожаный солдатский ремень, заставила опуститься провинившуюся на колени и оголила её, как требуется для наказания. В тот день они не стали любовницами.

       И порку, и ласку Лена воспринимала с одинаковым удовольствием, но объяснять своё состояние, рассуждать о причудливых своих желаниях она не хотела.
       - Зачем об этом говорить. Если мы можем это делать?

       Она не догадывалась о том, как страстно мечтает Ульяна о своём наказании и не может о нём попросить, стеснялась обнаружить свою самую тайную слабость даже перед такой подругой, а ещё боялась, что боль может оказаться только болью, а давнее желание – исчезнувшей иллюзией. Её по настоящему никогда не пороли, даже в давних детских играх с подружками она всегда оказывалась «строгим учителем», а от роли ученицы исхитрялась уклониться, жалея потом об этом до слёз. Также и с Леной перемена ролей не обсуждалась, и Ульяна с досадой понимала, что не посмеет на это намекнуть.
Получается, что даже с Леной не обо всём можно говорить.
 
       Иногда они ссорились, не виделись месяц или два, а причиной каждый раз было накопленное Ульяной недовольство собой.

       В такое время она особенно сильно тосковала о Надюше, самой родной подружке со школьных лет. Они были вдвоём долго, по окончании школы жили даже два года вдвоём в надиной квартире, и для ульяниной родни это стало фактом скандальным.

       Девушки любили, не переставая изумляться единости воззрения на всё, что их окружало и занимало. По иному поводу им было достаточно обменяться взглядами или парой слов, а получалась всеобъемлющая оценка события. Они общались на своём особом языке, в котором всё мог означать взгляд, улыбка, прикосновения и какая-то общая, разделённая боль с предчувствием неизбежного разлучения.

       Так и случилось, Надюши давно нет в этом городе и в этой стране, и никакие воспоминания не утешали, даже об одной любимой игре…

       Лена присутствия третьих лиц и даже упоминаний о них не переносила. И в таких случаях начиналось долгое и бестолковое выяснение отношений, и настоящим ударом для неё явилось состоявшееся полтора года назад замужество Ульяны, на которое та решилась после долгих колебаний, уступив искреннему чувству и благородству будущего суженого.
Это надёжный человек и, по мнению родни, крепкая опора, в которой не совсем путёвая,
далёкая от реального бытия девица явно нуждалась, и уже вскоре Ульяна не мыслила жизни без заботливого, милого Константина. А упиралась, оттолкнуть пыталась отчаянным признанием в том, что она «старая лесбиянка и садомазохистка», на что Константин продемонстрировал полную толерантность, заявил о своей расположенности к сценам лесбийской любви и немедленно объявил себя законспирированным мазохистом.

       Лена действовала враждебно и решительно. Зажав Константина в каком-то углу, она провозгласила своё единоличное право на Ульяну, объявила их брак страшной ошибкой, от которой будут несчастны все трое. После свадьбы обиженная подруга надолго скрылась, но потом позвонила, пришла и постаралась отвоевать утраченные позиции уже без объявления войны. Ульяна приласкала её и выпорола в то время, когда Константин был дома и находился в соседней комнате.

       - Ну, вы даёте, - произнёс он, когда Лена ушла, то ли с осуждением, то ли с восхищением. Больше всего хотелось тогда Ульяне пообсуждать с ним это происшествие, но заметила, что не передаётся ему её волнение, и в мире своих грёз она оставалась без него.
       
       Откровенности в отношениях с мужем и подругой вроде бы хватало, но самое-самое сокровенное оставалось неразделённым, непроизнесённым. Это мечта, которая должна воплотиться извне, когда ничего не надо просить и объяснять. Не объясняют же любимым, как надо нас ласкать, и что нам говорить, и как на нас смотреть, как нами обладать, и где слова, которыми можно объяснить, как нас наказывать.

       Душа Ульяны исходила неслышной мольбой: «Накажи меня, принеси розги и накажи!»

       Константин замечал и не понимал её маеты, тихо ревновал жену к её фантазиям и к Лене, и сам испытывал неопределённое чувство вины. Предупреждала его Ульяна о своих странностях, а ему казалось, что он всё понимает, и всё способен воспринять ради её присутствия, ради своей любви, но понять и принять оказалось непосильным, и оставалось только терпеть. Но всё-таки она принадлежала ему, стала близкой и родной. Он даже постарался быть поприветливей с Леной и сразу ощутил благодарность Ульяны. Они вместе разглядывали журнальные объявления в разделе «Экзотика».

       «Дам безвозмездно молодой ученице уроки англ. яз. Гарантирую быстрое
       усвоение предмета, достигаемое поркой за неприлежание и ошибки.
       До востребования Иванову А.И.»

       «Госпожа познакомится с состоятельным, щедрым рабом, который готов к частым и жестоким наказаниям. А/я…»

       «Покорная рабыня Евгения давно заслужила порку и ожидает
       Строгого и щедрого повелителя. Тел. 8-911………………»

       
       Константин посмеивался.
       - Хочешь быстро выучить английский? Главное, что даром!

       Ульяна разыгрывала серьёзное раздумие.
       - Кроме английского, я не успела освоить математику, химию и физику. Нет ли
там коллектива преподавателей? Впрочем, пусть лучше учить меня будет женщина!

       Константин запротестовал.
       - Нет, женщине я это не доверю, ты быстро с ней поладишь и, чего доброго, сама начнёшь её воспитывать. Вот Лена – учительница по профессии, а её порет бывшая двоечница.

       - Ну и что? Учительница тоже человек и может провиниться. Должен её кто-то наказать? Ей повезло, я догадалась, как её следует наказать.
       - То-то она к нам зачастила!
       
       Своё мнение по поводу отношений жены с подругой Константин чаще всего замалчивал или принимался иронизировать, но и сам он чувствовал, что не оправдал надежд Ульяны, а себя не мог считать обманутым.

       Сдержанности порой не хватало. Однажды, придя с работы, застал, как часто бывало, подруг дома, а так всё же хочется, чтобы встретила тебя женщина, готовая только тебе уделить внимание, покормить, поговорить, поинтересоваться его делами, а вместо этого чувствуешь себя гостем и чуть ли не третьим лишним.

       Лена предупредительно сообщила:
       - Я сейчас ухожу.

       Ещё досадней стало оттого, что она угадала его настроение, и едва скрываемая неприязнь вырвалась наружу.
       - Вот и хорошо, - дерзко улыбнулся он.

       Лена сникла и скрылась в прихожей. Заплакав, она так быстро оделась и выбежала из квартиры, что Ульяна к ней не успела.

       У Константина появилось тягостное ощущение совершённой подлости, хотя в действительности у подлецов такого ощущения не бывает. Уже раскаиваясь, он слышал рыдания Ульяны.
       - Зачем, зачем ты так!

       И он понял, почувствовал горе, и сам, охваченный жалостью, бросился догонять Лену. Он догнал её у входа в метро, извинился, и они помирились. Вот только вернуть её не удалось. Лена сказала, что в самом деле должна куда-то успеть.

       А Ульяна долго не могла успокоиться. У неё вообще есть склонность утрировать значение проступков, и если ей кажется, что она обнаружила в человеке незамеченные раньше неприятные качества, то испытывает она ужас непоправимого несчастья и в душе её кипит негодование. В тот день она чуть ли не разочаровалась в своём замужестве. Константину не пришлось искать выход из создавшегося положения, и он просто не думал об этом. Несколько агрессивное поведение Ульяны направило его чувства не на противостояние. Вместо этого он заново ощутил её привлекательность,
возбуждающую фантазию и рождающую желания, и слова тогда уже мало значили. Он обращался с ней по интуитивным побуждениям влюблённого, и невозможно было этого не заметить. Ульяна оттаяла.
 
       В один из вечеров её ждал подарок. Константин купил в/кассету «История О», о которой Ульяна давно мечтала и не могла найти. Такое внимание тоже нельзя не оценить. Фильм посмотрели вместе, и Константин заговорил первым.
       - Ты мечтаешь о таком окружении, как Рене и сэр Стивен?

       Ответ у Ульяны был готов.
       - Нам показали сказку о девушке по имени О. Это её история, в которой свершилась её мечта, а мечта у каждого своя. В моей сказке есть ты и...

       Константин помог преодолеть заминку.
       - И Лена?

       - Да, если ты, мой повелитель, не возражаешь. А тебе понравился фильм?

       - Впечатляет. Люди взяли, да осуществили такие свои желания, в которых обычно никто не признаётся. Действительно – сказка, и то хорошо, что здесь нет настоящего насилия, всё, как говорится, без состава преступления, но в жизни-то разное бывает, вот попадёшь к садомазохистам, а ты слабенькая, запорют тебя…
 
       Ульяна улыбнулась грустно и снисходительно.
       - Самое страшное попасть к дуракам. К счастью, их, как правило, можно распознать. Я уверена – любое истинное чувство не выразить без ума и таланта, в своих мирах я вижу умных и добрых людей.

       Затем, помедлив. Ульяна призналась.
       - Я бы хотела узнать о таких людях в реальном мире. Представить только – они где-то живут, работают, ходят по улицам, как я, и мы все друг для друга неузнаваемы даже, если находимся совсем рядом. Я не собираюсь устраивать замок Руасси и тому подобное, но интересно было бы пообщаться, лучше по переписке.

       - Если интересно, дай такое объявление, и тебе напишет куча маньяков, ну да я не против, почитаем.

       - Ты в самом деле не против?
       
       Константин посмеивался.
       - Если ты это в самом деле серьёзно, то и я не против.

       Ульяна, подлизываясь, поцеловала мужа.
       - Правда? Я уже придумала дать объявление под фамилией Радова, закрою лишние буквы в паспорте такой незаметной лентой, она в канцелярском продаётся, и будет полное инкогнито – «Радовой до востребования»! Может быть ты прав, и отвечать не понадобится, но я уверена – что-нибудь интересное нам напишут. Только, пожалуйста, без ревности, это будет всего лишь литературный эксперимент.

       - Эротический, - поправил Константин.

       Ульяна заупрямилась.
       - Нет, литературный, но, так и быть, на несколько эротическую тему.

       Так появилось объявление, попавшее на глаза Тожеву.

       Получать письма приятно. В письмотворчестве, видимо, участвует несколько иная часть ума и души, нежели при личном разговоре. Как ни странно, в письме труднее притвориться и солгать, чем сделать это в глаза. Неправда в собственных строках настолько становится очевидной, что сам устыдишься, если, впрочем, совесть имеется.
Письмо - не только обращение к адресату, но и к самому себе, а отсюда только в письмах рождаются самые красивые и удивительные откровения. Мы невольно об этом заботимся, поскольку письмо всегда является посланием в близкое, а то и далёкое будущее.

       Ульяна с нетерпением ждала подарка от получаемой почты, и горько было признавать правоту Константина. То, что приходило, письмами назвать было нельзя, но всё переменил день, когда она получила объёмистый конверт из областного городка.

       В конверте оказалось три листа и два из них со стихами. Тексты машинописные. Взгляд потянулся к стихам, выхватив из середины столбца одно из запретных и сладких слов. Не терпелось, но лучше сначала прочесть письмо. Сама не думала, что так заколотится сердце.

       Здравствуйте!
       От души желаю, чтобы эти осенние дни, пусть даже самые мокрые и хмурые, дарили Вам надежду, светлую радость и хорошее настроение.

       Не скрою, очень боюсь произвести своим письмом неприятное впечатление, не оправдать какие-то Ваши надежды, но надеюсь, что вдруг мои представления о названной теме совпадут с Вашими. С тех пор, как я стал осознавать себя, пришли откуда-то и стали волшебными такие слова, как «наказание», «скамья», «розга», «ремень», «порка».

       Ни разу я тогда не выдал своих предпочтений окружающим, проявив изощрённую для детского ума осторожность и предусмотрительность.

       Внешних причин для моего пристрастия не было. Проще говоря, меня в детстве не пороли, но откуда-то приходили на ум яркие, подробные сцены телесного наказания, которое не представлялось мне страшным по сравнению со всеми возможными реальными неприятностями. Меня довольно часто обижали, драться я не умел, потому что не способен был ударить обидчика, брезгуя прикоснуться к агрессивной оболочке злого, непонятного мне существа. Но дружить я умел, был начитан, горазд на интересные, в том числе и озорные, выдумки, и порядочные ребята относились ко мне хорошо. Хуже было со взрослыми, перед ними я тушевался и зачастую выглядел неинтересным, туповатым ребёнком. Писал неплохие стихи, но стеснялся их показывать, знал правильный ответ, но неловко было поднять руку. Никаких успехов от меня и не ждали, а я ушёл в чтение книг настолько, что чуть ли не путал описываемые события с действительностью, что оказывалось не в пользу реальной жизни, и я испытывал ужасную неловкость и стыд за людей. Случалось по-детски отвлечься, побыть обыкновенным мальчишкой, но неприятные чувства возвращались, и я замыкался в себе, становился рассеянным и неприлежным, вызывая раздражение и непонимание со стороны взрослых.

       В такое время я с ещё большим упоением уходил в мир своих фантазий, где уже существовала своя мораль и свои правила, а главное – в этом мире существовали только женщины, как воплощение справедливости и красоты, как символ «ненасилия».

       Там исчезали страхи, чувство вины казалось приятным и требовало признания,
за которым последует наказание. Грезилось, как строгая красивая женщина с ремнём или розгой приказывает раздеться и лечь. Стыд, предчувствие боли были настоящими, наполняли меня необъяснимым счастьем, и я содрогался от воображаемых ударов, и боль воображаемая проникала в тело, будто давно знавшее эту боль. А потом я отчаянно страдал от несбыточности тайных желаний.

       Я стал выискивать в книгах сцены наказания девушек и женщин. Мне никогда не нравились чужие несчастья, и я мысленно доводил все сюжеты до благополучного конца, но порка возносила моих героинь на пьедестал красоты, чистоты и святости, наполняла меня их душевными и телесными ощущениями. Наказаниями, описанными в книгах, показанными на экране или произошедшими в воображении, в моём представлении заменялись несуразности и жестокость реального мира.

       Помнится, кажется, в четвёртом классе, учительница попросила меня и Валю Н. оформить после уроков стенгазету.

       «Я не могу, меня мама выпорет, если задержусь», - возразила моя чистенькая, умная одноклассница. Произнесла она это без страха, без жалобы и без смущения, словно говорила о чём-то само собой разумеющемся и вполне естественном, и она сразу стала для меня недосягаемо божественным существом. Газету мы с ней сделали на следующий день, поскольку она маму предупредила. Валя рисовала, а я придумывал надписи, стихи, стараясь при этом превзойти самого себя, и не было тогда для меня лучшей награды, чем её смех и одобрение. Я не стремился увидеть её наказанной в своих фантазиях, я представлял себя в её теле, явившимся домой к её маме с непозволительным опозданием.

       Много было детских впечатлений и фантазий, а позже стали складываться в бесчисленном множестве стихи, посвящённые вожделенной порке.

       И до сих пор такие стихи возникают сами по себе, и в такие минуты всё описываемое в этих стихах кажется мне реально происходящим в каком-то скрытом от чужих глаз мире, и до сих пор нестерпимо хочется открыть этот мир взору, жаждущему и внимающему с похожими на мои чувствами.

       В Вашем объявлении речь идёт о переписке, а на большее я не претендую. В мире своих фантазий я одинок, но в реальном мире у меня семья, которой я посвящаю свою жизнь без остатка, и лишь позволил себе надежду найти отклик родственной души, поверить с кем-то вместе в существование и право на жизнь прекрасного и неискоренимого чувства, о котором Вам пишу.

       Ответу был бы сказочно рад, а ещё прилагаю стихи, вдруг понравятся.
       Примите мои лучшие пожелания.
       Владимир Стожев.

ОЖИДАНИЕ

Ждала, не отходила от окошка,
И даже на часы взглянуть боюсь,
Я провинилась, кажется, немножко
И откровенно в этом признаюсь.

Сама себе рассказываю сказки,
Саму себя надеждами дразня,
А ты сейчас войдёшь, как конь Троянский,
Чтоб сразу взять, да выпороть меня.

Я поклянусь, что буду впредь послушней,
Но состоится главный разговор
Не в комнате моей, а на конюшне,
И я пойду босая через двор.

А там скамья, покрытая попоной,
У входа под навесом, на виду,
И мне обескураженной, смущённой
Привыкнуть ли к подобному стыду.

Уж, ладно, был бы уголок укромный,
Но у конюшни, здесь, средь бела дня
Весьма возможно – чей-то взгляд нескромный
Застанет обнажённую меня.

Но никуда от этого не деться,
От возражений лишних воздержусь,
Я суетливо тороплюсь раздеться,
Неловко и опасливо ложусь.

Идёт урок заслуженный успешно,
И главное всё будет впереди.
Привязываешь ты меня неспешно,
Вытаскиваешь розги из бадьи.

Отборные, намокшие в рассоле,
Как раз на твой взыскательнейший вкус,
И вспоминает тело поневоле
Их жгучий посвист, жадный, злой укус.

Не много ли для мелких прегрешений,
Которых никому не избежать?
Но справедливость всех твоих решений
Я не хочу сегодня обсуждать.

Не избежать постыдной, строгой кары,
И около конюшни, на ветру
Звучат нещадно хлёсткие удары,
И я, как ненормальная ору.

Терзает боль, душа уходит в пятки,
Труслива пляска голых ягодиц.
Да, я не в храбром нахожусь десятке
Средь сумасбродных женщин и девиц.

А вот другой какой-то удаётся
Терпением при этом удивить,
Не пикнет даже и не шелохнётся,
Достоинство стараясь сохранить.

Вот мне бы так держаться гордо, смело,
Когда ты розги длинные берёшь,
Но я бы от обиды заревела,
Узнав, что ты сегодня не придёшь.


ОСЕННИЙ СОН

Нагрянувший дождь беззастенчиво стукал в окошко,
Как–будто смеялся над тем, что закончилось лето.
Жалел ли меня кто-нибудь, ну хотя бы немножко?
Когда я разделась, никто не смутился при этом.

Не скрыть от окошка своё обнажённое тело,
А осень смотрела сквозь дымку стекла простодушно,
Как- будто бы это простое, обычное дело -
Раздеться безмолвно и лечь на скамейку послушно.

Но сделала это я, словно во сне беспокойном,
Всему подчинялась и ёжилась в позе неловкой,
И знала я, что без малейших сомнений достойна,
Чтоб в виде таком привязать меня грубой верёвкой.

А осень смотрела в окно без особой тревоги,
В лесу отсыревшем свои наводила порядки,
И, может быть, это лесные лукавые боги
Для девушек розги кладут в огуречные кадки.

Не слышал никто от меня ни мольбы, ни протеста,
Пока не коснулась лоза меня с посвистом жадным,
Всему, очевидно, найдётся и время, и место,
И это не будет событием слишком уж важным.

Когда поднимусь, не увижу улыбок злорадных,
Пойду погулять, поклонюсь удивлённой соседке,
А осень игриво качает в ладонях прохладных
У речки тугие, листву потерявшие ветки.


       И письмо, и стихи Ульяна перечитала несколько раз. Раскрасневшаяся, со счастливой и победной улыбкой, она сразу показала полученное послание Константину.
Ничего скабрезного или пошлого в письме действительно нельзя было усмотреть, но восторгом Ульяны Константин был уязвлён и опечален, постаравшись, впрочем, это скрыть. Он понимал, что ответ некому Владимиру Стожеву Ульяна непременно напишет, и спрашивать об этом не стал.
       


ГЛАВА 3
(октябрь 2001)

В счастливый день, негаданно-нежданно
Свою вину пришлось мне искупить,
Теперь душа чиста и благодарна,
И хочется об этом говорить.


       После отправки письма Тожев себе на удивление был спокоен. Не получив ответа, он навсегда откажется от попыток отыскать себе… Кого отыскать? И он мысленно назвал свою возможную корреспондентку собеседницей. Он не слишком надеялся на ответ и со смущением думал о женщине, которая вскроет конверт и прочтёт его откровения, и заранее чувствовал свою вину на тот случай, если письмо окажется для неё неприятным и глупым. В придуманном мире проще и уютней, там свобода от страха перед непониманием и жестоким, презрительным осуждением, а вина сладка и исправима. И тогда Адриан, как провинившийся школьник, оказывался в своих фантазиях перед строгой и прекрасной женщиной, приготовившей розги и подзывающей его к скамье, чтобы наказать за неслыханную дерзость…

       Тожев сам ездил по делам на служебной старенькой «Волге», заезжал и на почту за заказной корреспонденцией для учреждения, а теперь и в свой абонементный ящик заглядывал, убеждаясь в его пустоте чуть ли не с облегчением.
 
       Через две недели в ящике оказался конверт, и Тожев взял его украдкой, как нечто не ему полагающееся. Читал в машине. Оказалось, что забыл очки, но день выдался светлый, а почерк в письме был ровным и разборчивым.

       Здравствуйте, Владимир!
       Мне тоже хочется в первых строках пожелать Вам самого прекрасного, что есть в жизни.
       Ваше письмо лучшее из всех, которые я получила, самое тонкое (не в смысле объёма) и интересное, единственное, на которое захотелось ответить. Оно написано словно моими мыслями и чувствами.
       Пленительные мысли о порке и мной овладели с самого раннего детства. От чтения, от разговоров на эту тему и одних лишь мыслей я испытываю желание оказаться на месте наказываемой или самой взяться за ремень или розги.
       Откуда приходят такие желания, такая удивительная мечта? Я почти всерьёз думаю о существовании волшебного мира, в котором наказание даётся с любовью и принимается с душевной радостью, несмотря на боль, страх и ещё многие чувства, которые неизбежны в такой ситуации. Такие мечты лучше иногда занимающих меня мрачных, фантастических видений, в которых тёмные силы побеждают и властвуют.
       Признаюсь Вам, Владимир, в детские годы я была ужасной ябедой, и попробуйте догадаться, ради чего я ябедничала. Да-да, для того, чтобы кого-нибудь из моих знакомых выпороли. Результаты моих доносов редко становились мне известны, но одну из моих подружек наказали ремнём чуть ли не при мне. Мне за это стыдно, но, и стыдясь, я улыбаюсь и думаю, что ничего плохого тогда не произошло. Подружка действительно совершила нехороший поступок и этого не отрицала, а порка была не жестокой.
       Меня за несколько двоек по физике один единственный раз отстегали электрошнуром от чайника, но боль тогда оказалась всего лишь болью. Помня это, в играх и в других отношениях с подругами я всегда исхитрялась избежать даже шуточного наказания, но в моих заветных мирах наказывают меня.
       Вам я всегда рада буду ответить, и , пожалуйста, пришлите мне ещё хоть пару своих стихотворений (нужно ли говорить, что я в них в них влюбилась!).
       В Ваших стихах я начала узнавать саму себя, и очень хочу, чтобы это узнавание продолжилось, а, впрочем, пишите обо всём, о чём захотите.
       Всего Вам самого хорошего, с нетерпением жду.
       Называйте меня Людмилой.
***
(и Адриан, и Ульяна придумали себе другие имена и фамилии)


       Вернувшись в Учреждение, Тожев закрылся в кабинете, перечитывал письмо и продолжал считать это событие невероятным. Кровь пульсировала в висках, лицо горело.
Уходят горькие переживания по поводу неизвестности, одиночества. Его мысли , его стихи встречены с восхищением и благодарностью.
       
       Весь день он пытался обдумать ответ, но мысли разбегались, пытался вообразить внешность этой молодой женщины, приглядывался тайком к её возможным сверстницам, и вздрагивал, подумав о невероятных тайнах и невысказанных желаниях, обитающих в красивом теле и нежной душе. А он почти стар, некрасив, малоопрятен, и претендует на самые сокровенные признания. Сплошная самокритика и самоосуждение не помешали выбрать вечером одно из свежих стихотворений с несвойственным в его творчестве присутствием мужчины. Таким образом Тожев думал угодить Людмиле, а ирония и некоторое подражательство чему-то (он не вспомнил, чему) расположит, как он счёл, к доверию. Подсознательно он стеснялся своей одержимости и полного перевоплощения в женский образ и одноврменно в образ человека у скамьи, но испытывал сладкую обязанность в этом признаться..


ВОСПИТАНИЕ ПАТРИЦИИ
(их нравы)

Пришёл субботний день, она сегодня дома,
И никуда она сегодня не пойдёт,
Ни снега, ни дождя, ни молнии, ни грома
У светлого окна Патриция не ждёт.

Не знает репортёр, не ведают соседи,
Что девушка дрожит от страха и стыда,
И что ещё вчера седой садовник Фредди
Нарезал гибких лоз у дальнего пруда.

Они намокли так, что не всплывают в бочке,
Средь комнаты большой скамья, как эшафот,
Патриция стоит босая и в сорочке,
 Ласкается к ногам пушистый, белый кот.

В наш просвещённый век такое видеть странно,
Но радостью полны жестокие сердца,
И леди Маргарэт, и горничная Анна
Несчастной помогли раздеться до конца.

Невнятные слова Патриция бормочет,
Растерянность её заметна по глазам,
А Фредди уходить из комнаты не хочет,
Патрицию пороть он предпочёл бы сам.

Испытанный слуга прекрасно знает дело,
И леди Маргарэт не стала возражать,
Привязано к скамье растянутое тело,
И этому никто не в силах помешать.

Не чувствует никто смущенья и тревоги,
Когда звучат шлепки, рыдания и крик,
Вздуваются рубцы и дёргаются ноги,
Не пожалеет сил услужливый старик.

Никто не спорит с тем, что это очень больно,
Пусть даже брызнет кровь, как искры из костра,
Но леди Маргарэт за девушку спокойна,
По-своему она желает ей добра.

И доктор никакой Патриции не нужен,
Заменит это ей любой медикамент,
Идёт ударом счёт до трёх и больше дюжин,
И будет лишь тогда исчерпан инцендент.

И снова тишина царит на вилле частной,
Но время нужно, чтоб волнение унять.
Патриция себя не чувствует несчастной
И ей саму себя пока что не понять.

Опять субботний день и скучно юной леди,
И с трепетом в душе надеется она,
Что в комнату войдёт седой садовник Фредди,
 Но в доме и вокруг покой и тишина.

А за окошком дождь с утра и беспрестанно,
 И многие опять не ведают о том,
Что после «файф о клок» в саду служанка Анна
Наказана была берёзовым прутом.


Но здесь не отыскать скандальных неприличий,
На благо служат плеть и розги, и ремень,
Всё делается так, как требует обычай,
Пришедший из веков в любой субботний день.

И горничной простой, и очень юной леди
Все силы отдаёт, готов служить и впредь
Заботливый старик седой садовник Фредди,
И незачем ему на пенсии сидеть.

Ухожены кусты, пострижены газоны,
Порядок и уют повсюду здесь царят.
За это и ещё за трепет и за стоны
Его не упрекнут, его благодарят.

Патриция умна и очень дружелюбна,
Вокруг неё светло от восхищённых глаз,
Но леди Маргарэт не будет слишком трудно
Когда-нибудь ещё суровый дать приказ.


       Стихов у Адриана достаточно, однако признание Людмилы в детском ябедничестве искушало дать волнующий и яркий отклик, чтобы разделить её воспоминания и переживания, оказаться в её волшебном мире.


ПРАЗДНИК ЯБЕДЫ

Про надины проделки расскажу,
Её отцу, седому Адриану,
С трудом улыбку радости сдержу,
И облизнусь, как кошка на сметану.

Я с детства, как своя, у них в семье,
Присутствие моё смутить не может,
И вот теперь на кухонной скамье
Отец мою подруженьку разложит.

А Надя плачет и боится лечь,
Но не поможет ей никто на свете,
И вот упал халат домашний с плеч,
И трусики остались на паркете.

Во мне все страсти адовы зажглись,
 Пока звучали просьбы о пощаде,
Уже раз пять отец сказал: «Ложись!»,
И боязливо подчинилась Надя.

Раздался первый с посвистом шлепок,
Заверещала Надя, как ребёнок…
Ремень у Адриана не широк,
Но и нельзя сказать, что слишком тонок.

И захлебнулись надины слова
В слезах и визге, будто поросячьем,
А у меня кружилась голова
И что-то стало личико горячим.

Осталось мне стоять, разинув рот,
Не отрывая взгляда от скамейки,
Ах, если бы я знала наперёд,
Как происходит порка в их семейке!

А если бы и знала, ну и что?
Не видеть это было бы обидно,
И перед сладкой, сбывшейся мечтой
 Легко и быстро меркнет слово «стыдно».


Никто так никого при мне не драл!
Не слишком ли для юной озорницы?
И будто бы тревожный стоп-сигнал
Сияет то, что ниже поясницы.

И много тёмных, вздувшихся полос
Впечатал ремешком родитель строгий,
Метались пряди спутанных волос,
Качались бёдра, вскидывались ноги.

Затем, когда отец суровый счёл,
Что всыпал дочке так, как полагалось,
 Он ей свою нотацию прочёл,
Потом ушёл, а Надя одевалась.

А вот размолвки не было у нас,
Про мой донос подружке неизвестно,
И думаю, что в следующий раз
Не менее всё будет интересно.

Но перед сном, в уютной, тёплой тьме,
В своей мечте настойчивой и странной
Саму себя я вижу на скамье
Пристыженной, испуганной, бесштанной.



       Отвечая на письмо Людмилы, Тожев словно искал оправдание прямоте и натуралистичности стихов. Эти строки продиктованы не жестоким сластолюбием, которого у него нет, и Тожев писал о нелюбви к насилию и действительному унижению, А мечта о вожделенном наказании - может быть, это не только сказка?

       Ульяна, получив эти стихи, легко и с восторгом ощутила себя в теле юной Патриции, затем со сладким ужасом, как наяву, увидела Надю, дорогую свою подружку,
в забавной и чувственной сказке, в игре, от которой и настоящая Надя не отказалась бы,
будь они вместе.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ