80 лет Михаилу Лаптеву

Сергей Каратов

г. Москва, Август 2008 г.



       ДОСТОИН ПЕСНИ И ВЕСНЫ
       
       К 80-летию писателя Михаила Петровича Лаптева

Среди литераторов последних лет возник водораздел, основанный на признании и непризнании тех, кто не сделался знаменитым и узнаваемым. Я считаю, что нельзя сбрасывать со счетов заслуги тех, кто внес посильный вклад в развитие отечественной литературы. Иные желают считаться только с небожителями, тем самым и себя априори причисляя к ним. Престижно сфотографироваться с «повсеместно оэкранненным» автором романов, с популярным поэтом или всюду пропагандируемым и премированным драматургом. А литературный процесс по большому счету опирается на литераторов не очень-то узнаваемых, не избалованных вниманием СМИ и широкой публики, особенно, если они живут в глубинке. Но они есть, и их вклад не стоит умалять.
       Михаилу Петровичу Лаптеву в этом году его родственники, ученики, его друзья, коллеги по Литературному институту, могли бы послать множество поздравительных телеграмм, подарков, цветов по случаю его 80-летия. И конечно мы бы могли собраться вместе в его гостеприимном доме, хотя нет, все его друзья ни за что бы не поместились в нем – слишком много было их у нашего юбиляра! Понадобилось бы снять кафе, или Дворец культуры, чтобы слышнее были его задушевные слова, которых он не жалел при жизни на всех нас. Возможно, он бы прочитал свои стихи, хотя Михаил Петрович был скромным и не очень-то любил выделяться. Все было бы прекрасно оформлено с помощью друзей-художников, друзей-журналистов, друзей-литераторов и просто хороших людей, которые любили его. Но самое обидное, что этого не может произойти: его не стало в марте 1980 года – так много уже прошло времени без него. Но ощущение такое, что он где-то все это время находился рядом с нами, подсказывал, как поступить в трудную минуту, помогал править написанное, радовался вместе с нами, когда нам было хорошо. Словно бы и не расставались мы, а Лаптев лишь на время оказался в отъезде.
Этой весной мне довелось пообщаться с Полиной Петровной – вдовой Михаила Петровича Лаптева. Она рассказала нам с писателем Борисом Мироновым, близко знавшим нашего юбиляра по работе в городской газете, о многом, чего мы не знали в ту бытность. Особенно были интересны ее откровения о юных годах Лаптева, который, будучи фельдшером, попал по распределению в маленький поселок в Кировской области. Там жизнь свела их и вскоре они поженились. Сама Полина Петровна была родом из семьи староверов, где господствовали строгие мораль и преданность дому, работе, мужу. Такой она оставалась на протяжении всей жизни со своим суженым. А свел их случай. В этом селе был спиртзавод, где и работала молодая и статная девица – будущая жена Лаптева. Директор спиртзавода был неравнодушен к ней, о чем тут же догадалась его жена. Эта активная женщина решила устранить свою конкурентку весьма необычным способом: она решила свести ее с молодым фельдшером, только что приехавшим в их село. Она взяла на себя роль сводни, и у нее все сложилось в лучшем виде. Юный Лаптев, который вовсе не собирался жениться, тут же был благополучно «окольцован». Его мать была против такого внезапного брака, поскольку в большой семье Лаптевых, где кроме старшего Михаила была еще куча-мала других пацанов, а отца не было. Главным кормильцем семьи должен был стать только что оперившийся и получивший диплом медицинского училища Михаил. А он решил завести семью, то есть, тратить средства на содержание своего дома. Но жена директора оказалась такой пробивной дамой, а Полина такой интересной и надежной женой, что Лаптев не послушался отговора матери. Так он сделался семейным человеком. Но все равно много сил и средств тратил на младших братьев. Делился последним. И все же их любви он не обрел: они не могли ему простить того, что он получил образование, а они остались без оного. Мне довелось их увидеть: это были крепкие неразговорчивые мужики, которые, несмотря на пожизненную обиду, все же приехали весной 1980 года в Миасс на похороны брата. Из рассказа Полины Петровны я узнал, что Михаил Петрович в молодые годы был неравнодушен к женщинам, из-за чего у них не раз возникали скандалы. Она сталкивалась с его любовницами в самых разных житейских ситуациях: то он задерживался в своем медкабинете допоздна, где она заставала его с «больной», нуждавшейся в лечении. И Полина Петровна «лечила» очередную претендентку на мужа по своему рецепту…
Она подозревала мужа в изменах и в годы, которые он провел в Литературном институте в Москве, куда поступил учиться из Нижнего Тагила. Там он активно писал стихи, подрабатывал внештатным корреспондентом в местной газете и посещал литобъединение. Там он стал готовиться в Литинститут. У них уже был на руках сын Слава, с которым и осталась на Урале Полина Петровна. Несмотря на вечные материальные трудности, ей удавалось содержать семью и выделять деньги на студента-мужа, которому надо было и питаться, и гардероб обновлять. Словом, у Лаптева всегда был надежный тыл и хранительница семейного очага в лице Полины Петровны.
В Миассе, куда он приехал по окончании Литературного института, волею судеб ему пришлось совмещать литературную работу с журналистикой. Вторая профессия давала возможность зарабатывать деньги. Работа ответственным секретарем в газете выматывала его, и мало сил оставалось на творчество. Другому литератору и того бы не удалось сделать, а Михаил Петрович Лаптев, несмотря на очень трудную творческую судьбу, все-таки смог написать ряд замечательных произведений и выпустить их в Челябинске. Это книга рассказов «Пластинка на винчестере», роман «Костер рябины красной» и сборник стихотворений «Изморось». Его стихи печатались и в столичных изданиях, хотя пробиться туда в те годы было очень сложно. Зато в городской газете «Миасский рабочий» публиковались и стихи Лаптева, и романы с продолжением, и отдельные рассказы этого интересного писателя.
       По первому диплому Михаил Лаптев был медиком и лечил людей у себя на родине, в вятской губернии, в Башкирии. Он хорошо знал север, работал среди лесорубов, плотогонов, рыбаков. Его жизнерадостный смех лечил и всех нас, кто когда-то пришли к нему в литобъединение при газете «Миасский рабочий» (тогда оно еще не имело названия «Ильменит»). Это название дал именно Михаил Петрович Лаптев, и оно прочно закрепилось за городским литобъединением. Не так давно я узнал, что на острове Мадагаскар ведутся разработки месторождения ильменита – руды, из которой выплавляют титан. На столе у Лаптева я видел кусок этой руды, которая есть на территории Ильменского заповедника, примыкающего к Миассу.
 Михаил Петрович обожал философские беседы, любил обсуждать прочитанные книги. У него было масштабное видение; даже в какой-то незначительной детали он мог разглядеть огромный смысл. За ним надо было ходить с записной книжицей и фиксировать все, что он говорил. Будучи фельдшером, он принимал роды, и говорил он об этом явлении природы, как о чем-то очень значительном, словно бы речь шла о рождении новой планеты, о появлении новой звезды, то есть он вкладывал в него вселенский смысл. По натуре очень внимательный и заботливый, молодых литераторов он поучал ненавязчиво, поправлял корректно. Таковы и его письма, которые я берегу от первого до последнего (более пятидесяти штук). Они скопились за 11 лет нашей безупречной дружбы. Его письма согревали меня, когда я был на севере, и позднее, когда оказался по совету учителя в Литературном институте. Мы никогда с ним не ссорились, хотя споры по тем или иным вопросам могли иметь место. Но правота всегда оставалась за моим старшим товарищем.
       Мы с ним бывали на выступлениях в библиотеках города, на областном телевидении в Челябинске, где читали свои стихи, говорили о литературной жизни в Миассе. Раза три ездили с ним на прииск Тыелга, где я водил Михаила Петровича на рыбалку на новые разрезы, оставленные после добычи золота. Мы поднимались с ним на гору Маяк и наблюдали красоту наших пейзажей с пожарной вышки, что на самой макушке горы. Мы набирали с ним настоящих уральских груздей, ели костянику и вообще нам нравилось дышать родным воздухом моих гор. Он мне всегда говорил: “Сережа, ты ходишь по золотой жиле тыелгинской тематики, ты обладаешь таким богатым материалом для написания романа о золотой лихорадке, которую пережила эта земля. Ты не имеешь права не написать этого романа!”
       Он был очень компанейским человеком: шутить, рассказывать анекдоты, заигрывать с женщинами – это был его почерк. В Тыелге, куда я привозил его к своим родственникам, всегда накрывали богатый стол, приглашались гости на вечерние посиделки за чаркой вина, где он, конечно же, становился душой коллектива. Потом в доме Булкиных все у меня непременно спрашивали об этом необыкновенном человеке и просили кланяться ему, передавали привет и спрашивали, когда же я снова его приглашу в гости?
А еще я припоминаю эпизод, когда мы с Михаилом Петровичем возвращались пешком с озера, где нам устроили выступление в доме отдыха “Тургояк”. Выступление прошло очень хорошо, мы были на подъеме. Одетые во все светлое, мы шли с ним по проселочной дороге. Хотя и свечерело, но жара еще давала о себе знать. Михаил Петрович, вследствие своей полноты, не любил быстрой ходьбы, поэтому мы шли спокойно, любовались открывавшимися пейзажами, говорили об искусстве. Я уже заканчивал Литературный институт, и мне надо было решать, где найти свое место в жизни. В отличие от Лаптева, я уехал учиться холостым. У меня не было обязательства перед семьей, поэтому я мог обосноваться и в Москве. Сожалел ли Михаил Петрович о том, что в свое время не остался в столице и не устроил свою творческую карьеру именно там, а не на Урале? Да, вполне возможно, что сожалел. В минуты отчаянья он признавался мне, что хотел бы все бросить и уехать в Москву. Здесь его инициативу сковывала каждодневная работа, невнимание к его творчеству со стороны Союза писателей в г. Челябинске, неудачи с литературными публикациями в области и в столице, неприятности в семье, связанные с его вечеринками после работы в среде газетчиков, после которых он шел домой, готовый к очередной головомойке. Трудно совмещать искусство и быт, эти две стороны жизни заведомо противоположны, а противоречия неизбежно ведут к отрыву одного от другого. Творцу необходимо общение, а его супруге - порядок в доме и огонь в очаге. Но, поскольку я не особенно увлекался спиртным и, значит, не очень отрицательно влиял на учителя, то жена Лаптева Полина Петровна относилась ко мне довольно дружелюбно.
Как приятно было оказаться в обществе этого интересного человека. И такие счастливые мгновенья остаются в памяти надолго, как и то путешествие от берегов озера Тургояк. Оно мне напоминает прогулки Конфуция со своими учениками и беседы, на первый взгляд обыденные, но в которые он, так или иначе, вкладывал глубокий философский подтекст.
       Его жену, Полину Петровну, женщину хлебосольную и добрую, тоже можно было понять: она пыталась сохранить семью, боролась за его нормальный образ жизни, хотела, чтобы он был здоровым и веселым, больше занимался не с литераторами, а со своими детьми. Бывало, приду к нему сразу же по возвращении на каникулы, а он встречает в дверях с широченной улыбкой, с мощными объятьями, с крепкими похлопываниями по спине. Когда он улыбался, то глаза его сужались до двух щелочек. Что-то было татарское в его широком лице, в уголках его зорких глаз. Бывает, прихожу к нему в выходной день, с утра. Он только что побрился, надушился пригоршней цветочного одеколона, его веселый гомон и смех буквально наполняют большую трехкомнатную квартиру, повсюду уставленную стеллажами книг. Его кабинет украшен дружескими шаржами местных художников, где Лаптев представлен как веселый балагур, толстяк и любитель пива. Этакий шекспировский Фальстаф.
Поразительный по экспрессии сувенир стоял на его рабочем столе: лапа хищной птицы, когти которой вонзились в гриб-трутовик. Этот образчик лесной трагедии Михаил Петрович нашел на дереве, когда ходил грибы. Птицы нет, только ее лапа с когтями. Вероятно, молодой ястреб сел на этот трутовик и по неопытности выпустил когти, не зная, что мягкость трутовика весьма обманчива и коварна. В этом сувенире Лаптев усматривал для себя какой-то потаенный смысл, своеобразный и неведомый рунический знак; символ, вынесенный им из прежних жизней, из запредельных миров. Он словно бы сам по неопытности засадил когти в бытовщину, и не смог потом их выдернуть…
       Как-то мы гуляли с Михаилом Петровичем по окраинам Машгородка (новый район Миасса) и говорили о том, что у каждого человека есть свое предназначение, и что не каждый это осознает на данном этапе. Мне кажется, так оно и получилось с Лаптевым. Он всецело отдал себя своему любимому делу и людям, которые составили его окружение. Учитель растворяется в своих учениках. Каждый из учеников подхватывает ту область знаний, ту характерную особенность жанра, который ему ближе. Один из членов литобъединения “Ильменит” Борис Михайлович Фридлянский в знак благодарности к своему старшему товарищу и учителю стал, можно сказать, биографом Михаила Петровича. Но если быть более точным, то биографом литературного Миасса, одним из составителей энциклопедии города. Лаптева хорошо знают не только в одном городе и в одной области.
И на Вятке, откуда он родом, и на среднем Урале, в частности, в Нижнем Тагиле, где он женился и прожил несколько лет, люди помнят его за добрые дела, любят его стихи и прозу. Его знают и помнят друзья по Литературному институту, которые частью остались в Москве, частью разъехались по всей стране. А это уже немало. Можно прожить в огромном городе, но не сделать того, что замышлял, не добиться такого признания, какое тебе дарит благодарная малая родина.
       Наш философ Николай Бердяев сказал: “Когда Бог рождается в человеке, человек умирает”. Вероятно, уход Лаптева был предопределен Свыше, кто знает. Он часто попадал в больницу и писал мне в письмах, особенно последних лет, что он отказывается от соблазнов и что если он начнет снова, то врачи ему не гарантируют благополучного исхода. А буквально в следующем письме он делает мне такое признание: “Ты прав, Сергей, я много еще смогу - только не пить не могу. Уж прости...” Это было написано за три месяца до кончины.
       А где-то, наверное, в это же время писалось в стол:
       ...И жизнь
       Сама пойдет в другое русло,
       Где нет отчаянья, тоски,
       Где просто все и безыскусно
       До самой гробовой доски...
       Там буду хлеба я достоин,
       Достоин песни и весны...

       Лаптев до конца был романтиком, мечтал о странствиях, о своей звезде. Помнится, мы с моей будущей женой Галей, которую я пригласил в дни каникул на Урал, отправились с Лаптевым на озеро Тургояк, к моим друзьям-яхтсменам. Как он радовался легкому бризу, нашей белокрылой яхте, синим горам вдали и необыкновенно прозрачной воде озера. И он - такой добрый, вальяжный, с бумажкой на переносице, чтобы не облупился нос от загара, стоит под парусом и самозабвенно смотрит вдаль.
       Он любил поэзию Николая Гумилева, особенно его романтический цикл. И сам замечательно писал в этом ключе:
       
       МОЯ ЗВЕЗДА
       
       Был шаг мой весьма неуверен,
       Пугал меня всякий пустяк.
       Но стала светить мне Венера -
       Звезда пастухов и бродяг.

       Я жил небогато и шумно,
       Любой презирая багаж.
       Порой - точно старая шхуна,
       Теряющая такелаж.

       Степные снега заметали
       Дороги и тропки мои.
       Какие цветы расцветали,
       Какие гремели ручьи!

       И ночью, высокой, как вера,
       Мой каждый твердеющий шаг,
       С небес одобряла Венера -
       Звезда пастухов и бродяг...
       
       
       
Так получилось, что на посиделках у Полины Петровны мы с писателем Борей Мироновым никак не могли понять, почему наша хозяйка никак не хотела нас отпускать. И только из ее заключительных слов мы узнали, что Полина Петровна соскучилась по такого рода «светским раутам». После кончины Лаптева она вторично выходила замуж за крепкого работящего и рукастого мужика. Она пережила и его. Казалось бы, она нашла мужа подстать себе. Ан нет, она призналась нам, что он во всем хорош, а поговорить с ним было не о чем. Да, после такого красноречивого, умного и веселого мужа, каким был Лаптев, все прочие в ее глазах бледнели и меркли. Многолетнее общение с таким интересным и многомудрым человеком наложило свой отпечаток на ее мировоззрение, на ее вкусы, пристрастия. Вот почему она соскучилась по тем старым друзьям, среди которых протекала не только жизнь Михаила Петровича, но и ее жизнь тоже. И жизнь ее детей: Славы и Лены. Вот почему она так долго не хотела нас отпускать.
       Состоялась новая книга из произведений Лаптева. Касательно ранних произведений Михаила Петровича могу признаться, что я о них мало что знаю. Спасибо составителю Марату Шагиеву, который взялся за эту работу и открыл нам раннего Лаптева. Я только краем уха слышал, что поэт в свои студенческие годы написал сценарий к фильму, который готовы были ставить. Но автора не устроило то обстоятельство, что режиссер выдвинул условие разделить авторство, как это водилось в ту пору. Да и сейчас, по-моему, эти поползновения сохранились в киношном мире. Как бы то ни было, Михаил Петрович не согласился, и фильм не был поставлен. Принципиальность автора навредила ему, но сценарий существует. Возможно, теперь он вернется в студию и выйдет к народу в виде фильма. Посмотрим. Очень хотелось бы, чтобы такое кино было поставлено. Лаптев из-за своей принципиальности и нетерпимости ко всякой лжи и несправедливости нажил себе немало врагов. И сам страдал от этого больше других.
       Как-то снова перечитывая произведения Ивана Сергеевича Тургенева я наткнулся на его миниатюру из цикла «Стихотворения в прозе». Называется она «Кубок». В ней великий русский писатель сетует на житейские неурядицы, на непонимание его идей отечественными литераторами, критиками, на его бесконечное одиночество в любом краю, куда бы ни приехал. Он растрачивает себя на работу со словом и что в итоге он получает: «Я, как ваятель, как золотых дел мастер, старательно леплю и вырезываю и всячески украшаю тот кубок, в котором я сам же подношу себе отраву».
       Если великие могли подобным образом сетовать на судьбу, то что же оставалось делать литераторам иного ранга? Михаил Петрович Лаптев находил себе отдушину в общении с молодежью. Но и с ней не все так просто складывалось. А чуткая душа бывает особенно ранима. Он тоже наподобие автора прекрасной миниатюры весь вкладывал себя в творчество, в воспитание молодой литературной поросли, а в результате приближал к себе кубок с отравой. Но не будем о грустном. За свои неполных 52 года он успел сделать много: написал несколько крупных прозаических произведений, десятки рассказов и множество замечательных стихотворений. А сколько учеников могут гордиться ныне тем, что набирались ума-разума у этого славного и отзывчивого человека! Недавно я нашел публикацию своей подборки стихов в газете «Вечерний Челябинск», где еще при жизни Михаила Петровича я сделал посвящение своему учителю. А написано оно было после беседы с Лаптевым, где я сравнивал его годы учебы в Москве и мои годы учебы. Как мы были близки по своим взглядам на происходящее вокруг!


НОЧНАЯ МОСКВА

       Михаилу Лаптеву

Не верится, что всё-таки когда-нибудь
Над августом сомкнутся холода.
А в жизни нашей
       первое свидание,
С последним так не схоже иногда.

Захочется и листьям
       невесомыми
Еще побыть хоть несколько минут.
И шпилями, и зданьями высотными
Намерен город
       в вечность заглянуть.

Здесь много
       на двухтысячный похожего.
И сон, как гимн заботам и делам.
Но манит город
       каждого прохожего
Игрой невыцветающих реклам.

А день сгорел, сгорел, но не обуглился.
Прозрачна ночь.
Москва в ростках лучей…
Вот светофор и я, рассекший улицу,
Не защищенный в сущности ничем.

Тревожно мне иль полон я беспечности –
Какое дело всем, кто я таков!
Смеется над понятьем нашим
       Вечности
Окаменелость греческих богов.

1975 г.


 
Сергей Каратов

Сергей Федорович Каратов – автор семи поэтических сборников.
Закончил Литературный институт им. А.М. Горького.
Публиковался в «Новом мире», «Юности», «Смене», «Октябре»,
«Дне поэзии», а также в современных журналах «Наша улица», «Предлог»,
«Московский Парнас», «Зинзивер», «Острова», «Кольцо А»,
«Царицынские подмостки», "Дети Ра" и др. Переводился за рубежом. Пишет прозу, выступает в периодике как критик и публицист. Выступает на радио и региональных телеканалах.
Его работы можно встретить в «Литературной газете», «Литературной России»,
в «Независимой газете», в газетах «Культура», «Информпространство»,
«Глагол» и др. Член Союза писателей СССР с 1983 года.
Член Союза писателей Москвы.

Официальный сайт Сергея Каратова: karatov.narod.ru