Капитан Радугин

Капитана Радугина сослуживцы звали Радугой. Он привык и не огрызался. Хотя ударение в его фамилии падало на «у». Радугин поднялся из-за стола, включил чайник, затушил сигарету. Из соседнего помещения с застеклённой стенкой, неслось бормотание нескольких раций. Лет пятнадцать назад, появившись в отделении, Радугин всё старался разобрать отдельные слова и фразы из этого гула, прерываемого радиопомехами. Но он давно привык к бормотанию и уже не пытался ничего разобрать. Капитан подошёл к одной из клеток, прилепленных к стенам отделения. Он погладил небритый подбородок, и смерил спокойным взглядом мальчика в углу, с ссадиной на запястье.

В сущности, капитан Радугин был человек душевный и даже честный. Поэтому работа в отделении делала его серым на лицо, вялым на функциональный орган и депрессивным на всё остальное. Отзывчивую свою сущность он каждый день старался сберечь до вечера.

-Миш, а этот-то чего? Вроде приличный…

Сержант Миша, не проснувшийся ещё после дежурства, вторую половину которого провёл на кушетке в отделении, вяло подошёл к решётке.

-Да ****ец, шатается пьяный по Таврику. Русским языком написано: «ЗА-КРЫ-ТО» - он сделал ударение на каждом слоге, - Так нет, прётся с винищем! Мы бы и отпустили восвояси, да он залупаться начал. Кулёмин его и забрал. Они там чуть не подрались.

Капитан Радугин усмехнулся. Он прекрасно знал, как было дело. Кулёмин – грубый и неграмотный проходимец с сержантскими лычками, рад помахаться. Всегда ведь можно сказать что парнишка сам начал драку – кто ж оспорит? Сержант Миша сказал «чуть не подрались», значит так оно и было. Когда, изредка, кто-то надаёт по морде самому Кулёмину, или нарвутся, ненароком, на старших в штатском, Миша мямлит и мнётся. Но Миша формулирует именно так. Значит, мальчику в углу за решёткой, просто не повезло вчера вечером. Радугин вздохнул, почти ненавидя сейчас и сержанта Мишу, и Кулёмина, и майора, который зачем-то держит этих уродов на службе.

-Ладно, открой.

Он вошёл в клетку. С другой стороны коридора в такой же клетке сидели женщины, видимо проститутки. Трезвые, в цветастых юбках, клетасто-полосатых колготках, которые они упорно демонстрировали сержанту Мише, с огромным количеством безвкусного макияжа. Когда скрипнула дверь клетки, оттуда донеслось: «Ага, и мальчонку забрали. У-у-у!»

-А ну, цыц! - рявкнул капитан Радугин.

-Цыц, ****и! – тотчас, как верный адъютант среагировал сержант Миша.

-Парнишка, ты что тут делаешь? – спросил капитан.

Парнишка лет двадцати поднял голову. Под ухом у него белел кусочек пластыря. Видимо товарищи по клетке поделились.

-Да я сам не знаю. Видимо, ваши друзья расставаться со мной не хотят.

Он, не вставая с пола, махнул рукой на сержанта Мишу. Тот стиснул зубы, покраснел, потом позеленел, отошёл и, пыхтя китом, уселся за дежурный стол, заваленный кипой бумаг. Капитан Радугин усмехнулся, показал рукой, чтобы парень поднялся.

-Нулис Пётр Каспарович?

-Кажется, да – мальчик ощупал карманы испачканной куртки. – Паспорт мой у вас.

-Ладно, хорош ёрничать. Иди, давай, домой.

-Угу – мальчик поднялся, поёжился и вышел из клетки.

Отзывчивую свою сущность капитан Радугин каждый день старался сберечь до вечера, когда он усядется за столом с женой, сыном и собакой. Придя домой, с удивлением обнаруживал, что доброму сердцу требуется заправка. Он отправлял в желудок стакан-другой и отправлялся спать. Раз в месяц он позволял себе напиться в дым. Каждое утро, придя в отделение, капитан потирал усталые красные глаза. Когда дежурил сутками, стакан-другой тоже был неизбежен.

Капитан сел за стол, заполнил какие-то бумажки и спросил, протягивая пареньку паспорт:

-Подполковника Фатеева знаешь?

-А то как же! А он-то меня как знает! – мальчик расплылся в улыбке.

-Ну, иди. Спасибо ему не забудь сказать. И это… - капитан замялся. Терпеть не мог извиняться за младших чинов. – Извини за это.

Он показал на синяк расплывшийся у паренька на шее, вокруг пластыря.
Паренёк вышел под солнышко и отправился к магазину. Николай Фатеич, думал он, называя подполковника принятым между студентами прозвищем, отвратительный подполковник. Старший преподаватель военной кафедры из него тоже ни к чёрту. Но как проректор по воспитательной работе – очень даже милый мужик.

А капитан Радугин снова уселся за дежурный столик, потирая покрасневшие глаза. Глаза надо подлечить. Надо, но дорого. Видеть он стал хуже, приходится уже напрягаться. А когда он напрягается, глаза слезятся. Надо подлечить.