Солнце моё

       Сколь безбрежен океан в предрассветных сумерках, теряющийся в смуглой пелене тумана. Столь безбрежны чувства в своём многообразии. Сколько чувств, столько океанов. И у каждого они свои.
       Миледи, ТЕБЕ.


       Она брела по опустевшему пляжу. Маленькая одинокая фигурка промокшей насквозь дворняжки. Остановившись у переполненного мусорного бака, так, для приличия покопалась в нём, раскидывая недопитые банки пива и обёртки от мороженного. Нет. Тут съестным не разжиться. Задрав перепачканную сладким мороженным морду, она посмотрела ввысь, туда, где проносились грозные полчища облаков.
       Первые крупные капли упали на раскалённый песок жадно впитавший долгожданную влагу, камни были поскромней, они с полминуты демонстрировали выдержку, но натура брала своё, и камни осторожно испаряли залетевшее к ним сокровище.
       Ёлка вытянула руку из под приютившего её навеса и пыталась поймать маленькую ещё горячую струйку, стекающую с края её прикрытия. Ей становилось грустно. Вот так всегда. Когда ей хоть немного становилось хорошо, тут же возникало нечто, перечёркивающее её шаткое настроение. Дождь. Как же так? Я только приехала и тут дождь.
- Дождь, - раздалось из-за спины.
Ёлка перепугано оглянулась. Но никого поблизости не было.
Мерещится мне что-ли? А вслух сказала:
- Да, дождь. Я люблю дождь.
- Неправда.
- Кто здесь?
- Да, не бойтесь вы, я не привидение, но если вы не будете оглядываться, я буду вам очень признателен.
       Почему вдруг я не должна оглядываться, и собственно зачем я разговариваю с незнакомым мне человеком? – промелькнуло в Ёлкином мозгу, она вздёрнула носик.
Следующее перепугало Ёлку больше, чем зримое отсутствие человека, ведущего диалог
- Просто сделайте это, а разговаривать со мной совсем необязательно. Хотите, я с вами буду говорить? А ещё лучше смотрите… сейчас начнётся такое!!!
       Словно по мановению волшебной палочки небеса прорвало. С неба посыпался настолько крупный дождь, что сквозь него нельзя было увидеть даже моря. Он то усиливался, порывами, минутными зарядами, то немного утихал и сквозь звук колотящего по навесу дождя, Ёлка слышала мягкий, вкрадчивый голос незнакомца
- У неё были красивые глаза. Манящие, игривые, серо-зелёного цвета с вкраплениями глины, обрамлённые тугими чёрными ресницами. Я плавился как шоколад, под её мимолётным взглядом. Я просто не знал куда себя деть, моё сердце готово было вывалиться наружу и, упав к её ногам трепыхаться, только бы она заметила это и только бы …хотя, может вам не интересно?
       С чего бы это мне было интересно, - подумала Ёлка, слегка скосив взгляд, может всё же удастся разглядеть говорящего. А вслух сказала:
- Да, говорите уже, всё-равно дождь, она наигранно безразлично повела плечами. Кофточка, купленная специально к поездке на море, давно была мокра, и прилипнув к телу бессовестно прорисовывала силуэт фигуры.
- Вам холодно?
- Шутите?
- Да, наверное нет, море, влажность, да и духота невыносимая, может вы хотите искупаться, я подожду.
У него что, не все дома, купаться в такой дождь! Там прибойка катает не камни, просто булыжники, ими все ноги обобьёт.
- А сами то, чего не купаетесь?
- Я не могу.
- Ясно.
- Но, я обещаю, что когда всё доскажу, обязательно уйду в море.
Что за чудик такой, - подумалось Ёлке, - Кто вы?
- Зовите меня Паганини, нет правда, вам лучше не знать моего истинного имени, так будет легче. Легче говорить. Вы никогда не думали, почему нам легко раскрывать свои тайны незнакомым людям?
- Думала. Мы боимся огласки. Боимся запустить в душу человека, который в будущем, когда-нибудь, сможет воспользоваться твоей информацией.
- Не то. Просто мы говорим с собой. По большому счёту с собой, нам фиолетово, кто нас в данный момент слушает. Только не обижайтесь, прошу вас, ведь вы меня совсем не знаете, а я вас. Мы знакомы без малого десять минут, и…скоро кончится дождь.
- При чём здесь дождь?
- Когда он кончится, я уйду.
- Тогда начинайте.
       Мягкий баритон, приятных обертонов, тихий, спокойный, он вплетался в струи дождя, вот только бы мягкий плед на ноги, и горячего кофе.
…Она вошла в комнату, и всё озарилось под её взглядом. Или мне только казалось? Ветром смахнуло со стола бумаги, они опадающими листьями плавно ложились на пол, как в замедленном кино. Никогда со мной такого не было. Просто прострелило.
- Ой, - это я, извините.
- Ничего, я всё соберу.
Вечная история, мы кинулись собирать бумаги вместе. Ползая по грязному полу, я вдруг ощутил момент счастья. Да, да, реального счастья! Мы не бились лбами, как в плохой мелодраме, мы не смотрели друг на друга, мы даже не разговаривали. Но я был счастлив.
- Просто за окном дождь – оправдывалась она, - ветром задуло в окно. У вас старинного вида окна, как забавно открываются!
Я слушал и молчал. Чтобы растянуть момент удовольствия, а может просто от смущения, я сортировал листы, пытаясь разложить в том порядке, в каком они пребывали последние полгода, дожидаясь очереди на просмотр.
- Вот так, - она потянулась к брошенной в угол сумочке, достала влажную салфетку и неспешно стала протирать руки
- Ой, простите, возьмите, - салфетка пахла морем. Я взял, машинально сунул на стол, под бумаги. Отчего она прыснула весёлым смехом.
Заметив моё смущение, она тактично сменила тему
- Мне бы Владимира Ивановича
- А шефа нет. Он… – я смутился, шеф как всегда пребывал в состоянии лёгкой влюблённости, я был в курсе его интрижек, надо же было его прикрывать и оправдывать перед клиентами, которым подавай немедленно и сейчас. Стоит отметить, шеф никогда в жизни не пролетал. Он умел очаровать и успокоить любого самого беспокойного клиента. Его ослепительная улыбка действовала безотказно. Причём он улыбался уже с порога, и шёл к клиенту так спешно, слегка наклоняясь вперёд, будто ему не терпелось пожать руку и приобняться с ожидающем его и находящимся в наивысшем градусе раздражения человеком. – Он скоро будет. Присаживайтесь.
Я раздражённо спихнул со стула одну из зазевавшихся стопок бумаг, как не кстати она разлеглась. Пыль. О Боже, пыль! Вокруг излюбленного бумагохранилища, чётким абрисом вырисовывалось место водружения – видимо это было так давно, что пыль бумаги и стул подружились, прижились и прописались.
- Спасибо, я постою. А хотите, я помогу вам, пока ваш шеф, то есть Владимир Иванович, не вернётся.
Кровь ударила в виски, а ум отказывался воспринимать информацию
- Конечно. Только чем?
- Я помогу вам убраться в … - она неспеша оглядела видимое пространство, - в каморке папы Карло, - её взгляд упёрся в огромное старинное панно. На нём крупными мазками была нарисована дверь, даже не дверь, а калитка. Выложенная диким камнем, туго затянутая ядовито зелёным плющом, вперемежку с виноградными лозами. По краям ( и это уж совсем пошло и безвкусно) свисали огромные не по размеру виноградные гроздья. Создавалось впечатление, что сюжет рисовал один мастер, а пририсовывал другой. За калиткой угадывались морские дали. Довольно объёмный кусок неба, в лёгких разводах облаков, непременная чайка – этот атрибут не упустит ни один художник, где-то в углу минуту назад закатилось солнце и стыдливо выбрасывает последние лучи на небо, подсвечивая брюшко парящей птицы алым. Моря, собственно не видать, но я не встречал ни одного человека, кто бы не сказал мне – какое очаровательное море, у вас за калиткой!
- А за этой дверкой море?
Да, она была неоригинальна! Это немного смутило меня. А чего я ожидал? Романтики? Безудержного буйства фантазии? Нечто такого, что перекрыло бы все мыслимые и немыслимые формы красноречия?
По-видимому разочарование отразилось на моём лице, и я поспешил обнулить ситуацию
- Там театр.
- Правда? – Она чуть не захлопала в ладоши, - Не верю? Хочется чтоб море!
- Там театр. – Я серьёзно глянул на неё и …, с ходу влип в этот поглощающий меня взгляд, я не мог устоять перед ним – Театр страстей.
- Как печально вы это произнесли! - Она провела ладонью по шероховатой поверхности и неожиданно громко чихнула. – Простите, аллергия, пыль, - она чихнула ещё и поспешно отошла от панно. Немного времени, всё те же влажные салфетки, мгновенно набухший нос – но всё это уже было не важно. Всё было второстепенно. Главное, в этой жизни была ОНА. ОНА, - с большой буквы!
На улице моросил мелкий устойчивый дождь. А комнату озаряло Солнышко. Оно заполнило её до краёв, оно заливало мою душу, СОЛНЦЕ МОЁ! Моё СОЛНЦЕ, моё СЧАСТЬЕ, моя РАДОСТЬ и моя ЛЮБОВЬ!
В этот момент небо дало трещину. Она мгновенно расползлась от края горизонта кверху. Как шторы в кинотеатре раздвинуло тучи, и в море ударил ослепительно яркий луч света. Как прожектор, как раскалённый лазер. Ёлки на мгновение показалось, что море в месте соприкосновения вскипает. Нет, правда. Хотя…
- Паганини?
Ёлка больше не чувствовала незримого присутствия человека. Он исчез. Исчез вместе с дождём. Так, как обещал. Стало пусто и холодно – с плеч и ног скатился невидимый плед, а на душе осталась недосказанность.
* * *


Санаторно-курортные мероприятия раздражающе навязчиво заполняли досуг отдыхающих. Бесконечные процедуры, водно-солевые ванны, грязевые и медовые натирания, сегментарно-рефлекторный (пока выговоришь, вся жизнь в голове промелькнёт) и лечебный массаж, всё делалось для того, чтобы пациент был доволен. Как-то раз у Ёлки тоскливо защемило сердце, - она увидела того двортерьера, немного похожего на добермана, который рылся в мусорном баке в первый вечер её приезда. Ёлка подбежала к нему и хотела потрепать по холке, но собака осклабилась
- О, так вас надо переименовать из добермана в злобендога? – не моргнув, проверещала она, первое, что пришло ей в голову, она осторожно отодвинулась – ну, чего ты такой злючий? Я ведь только хотела познакомиться. А ещё, я подарю тебе сосиску, их сегодня в столовке давали, не люблю сосисок, а ты ешь, ешь, - Ёлка подкинула сосиску вверх, так чтобы не казалось, что кидает камень.
Тем не менее, собака отпрыгнула в сторону, и боязливо уставилась на приземлившуюся на её место вкуснятину.
- А ты не так бесстрашна, как хотела бы казаться! – констатировала она, совсем потеряв страх. – Слушай, давай дружить? Знаешь, тут так тоскливо! Я-то думала, море, солнце, новые встречи, впечатления, а мне грустно! Ёлка глубоко вздохнула. – Одни процедуры да дождь. Зато вылечу свою аллергию, да ты ешь, ешь, дурында.
Собаку не стоило уговаривать, она давно осмелела и проглотила сосиску, не пожевав даже для приличия.
- Фу, никаких манер. А где ты живёшь? Ёлка тщательно осмотрелась – Ведь живёшь же ты где-то. Может на кухне, хотя, - Ёлка решительно отмела последнюю версию, не срастается, такие доходные к столовым не приписаны. Она посмотрела на сторожку, - красивенькое зданьице в стиле «аля изба рубленна», только пропитана ядовитых тонов пинотексом, отчего смотрится как игрушечная. Нет. И это не то.
На пригорочке, среди зелени пушистых южных крон прорисовывались несколько куполов, с жёлтого чистого отлива ажурными крестиками. Купола так гармонировали природе, и так вписывались в обстановку, что казалось убери их сейчас, и чего-то не будет хватать. Но собака туда тоже не вписывалась.
Бабушка Ёлки не пропускала ни одного воскресения, более того, она приучила Ёлку по любому поводу бегать к Богу. Хорошо ей было, плохо. Ёлка бежала в храм. Постоит немножко, подумает, расскажет Богу все свои беды и как-то отходит, устаканивается.
- Нельзя собакам у храма жить, - заключила она, - не положено вроде. А, ладно, чего голову ломать? Ты приходи ко мне, а знаешь, давай лучше на пляже встречаться? Там, где мы в первый раз познакомились.
Ёлка погрустнела.
-А ты не встречала Паганини? Хотя, чего я хочу от тебя бессловесное животное, - но собака встрепенулась и уставилась на Ёлку всепонимающим взглядом.
- Ну, ты скажи еще, что знаешь кто это!
Собака пару раз коротко вильнула хвостом.
- Ну нет, нет, не нужно мистики, не люблю.
Ёлка порылась в сумочке, ища чем бы ещё можно было попотчевать нового знакомого, отпраздновать так сказать акт заключения дружбы, но кроме завалявшейся и основательно подтаявшей карамельки в сумке ничего не нашлось, - ладно лови хоть это!
Но собака тактично отказалась.
- Ах ты разбалованное животное! Так и хочется потрепать тебя по загривку. Приходи сегодня в нашу беседку. Опять будем смотреть на дождь. И знаешь, - в глазах Ёлки блеснул задорный огонёк, - а вдруг! Приводи Паганини, ведь ты же знаешь его? Знаешь!
Ёлка долго ждала, пока освободится её любимая беседка. На ней стойко расположилась стайка местного молодняка, ретиво отплясывающего под нечто отдалённо напоминающее музыку. Причём старались в основном кавалеры. Один, самый заводной, мерно тряс головой так, будто выбивал из уха засидевшуюся там воду, он вытягивал руки вперёд, закатывал глаза и от этого священного действия уходил в такую нирвану, что ничто земное не могло даже коснуться его затуманенного сознания.
Барышни, безучастно уставившиеся в горизонт как по команде шевелили жвалами, выцеживая из жвачки последние капли аромата.
- Когда же это кончится? – Раздражённо подумала Ёлка, - Может они обкуренные?
Выяснять сей факт, ей не хотелось. Вообще сталкиваться с подобными компашками было выше градуса её терпимости.
Вчера вот, например, та же компания облюбовала её беседку и обогнала её (волна негодования перехлестнула Ёлку), буквально на пару секунд, - всё тот же ретивый вьюноша втиснул свой худосочный зад в небольшой шезлонг под навесом и мило улыбнулся на немой протест, непроизвольно вспыхнувший в глазах Ели.
На небе – (вот уж действительно удача!), опять собирались тучки. Что за сезон дождей? Просто муссонные широты. Ну, почему мне так не везёт. Все люди, как люди, появляются в городе загоревшие, свеженькие, в конец утомлённые солнцем, а я? Ну белая мышь! Ещё и с грязевыми процедурами, - так тебе и надо! Каждому своё!
Самобичевание продлилось недолго.
Завидев печальную перспективу, в виде огромной стремительно приближающейся тучи, гоп-компания резко засобиралась. Оглушительная музыка сомнительного качества, напирающая из включенных на полную фонящих и снимающих все мыслимые барьеры восприятия звуков вообще, сотовых телефонов была выключена. В мусорный (как водится переполненный) бак полетели банки недопитого пива. При всём при том, целились по корзине издалека, не отрывая задов от нагретых лавок, отчего страдала меткость. Ну, не беда! В чём вопрос? Всё равно собаки растащат.
Первый гром, как набат. Как призыв к забегу. Компания резко подскочила и мелким аллюром ускакала в сторону стихийных ларьков, пора было дотариться хорошим настроением. Ещё минуту меж стриженых кустов мелькали пёстрые головы бегунов.
Всё стихло. Атмосфера напряглась. Набухали и наплывали низкие облака. Подсвеченные сверху, они имели неряшливо бордово-перламутровый вид, непрозрачный, но и не плотный, как гель для умывания. И этот кошмар грозил переродиться в добротный шторм.
- Опять дождь.
Ель не удивилась и не испугалась. Единственным и вполне справедливым желанием на тот момент было оглянуться. Она еле сдержалась.
- А у вас есть характер.
- А, то!
- Я не ошибся в вас. Хотите, продолжим…
По берегу на мягких лапках семенил всё тот же ничейный злобендог.
…- Знакомьтесь. Это наш лучший сотрудник, гений и специалист экстра-класса Паганини
(Ну, зачем он так!)
- А это Даша. Дарья Михайловна. Она наш новый сотрудник.
- Очень приятно.
- Не менее. – Ненавижу себя за это. Поостроумней нельзя что ли?
- Дарья Михайловна с высшим экономическим образованием и хорошими рекомендациями…
(Когда успела? На вид ей лет двадцать – двадцать два. Мистика.)
И тут меня резануло. Краем глаза я перехватил её взгляд из-под густо накрашенных ресниц, она смотрела на него. Боже! Как бы я хотел чтобы этот взгляд предназначался мне! Она взглянула на него с нескрываемым восторгом. Нет, ещё не было любви или обожания, ещё не было ревнивой искорки и игривого блеска. Ещё ничего не было, но всё было на грани. Я чувствовал это.
Страх двойной спиралью скрутил мой позвоночник, а сердце сжалось. Оно превратилось в твёрдый комок и неприятно заныло. Оно забилось так глубоко в грудь, так старалось спрятаться и упастись от охватившего его отчаяния, что ещё секунду, и оно превратится в льдинку. Упадёт и рассыплется на миллиарды маленьких прозрачных кусочков. И попробуй потом из этих ледяных стекляшек выложить слово «ВЕЧНОСТЬ». Да и зачем мне эта ВЕЧНОСТЬ, которая БЕЗ НЕЁ.
Чтобы отвлечься и не разворачивать ситуацию, я что-то промямлил в ответ. Я говорил как мне это приятно, давно пора было пригласить в офис хорошего специалиста, зазывал на чай, короче делал всё, чего делать не любил, не хотел и не делал раньше.
Шеф пристально смотрел на меня. Я видимо был смешон.
- У тебя всё в порядке, Паганини? Ты здоров, братишка?
- Да, несомненно, всё хорошо.
- Первый раз его таким вижу! – теперь это не ко мне, это к ней.
Да что со мной в самом деле?
- Давайте пить кофе!
- О, я же говорю что-то не так. Знаешь дружище, я, пожалуй, откажусь. Ты же помнишь, у меня, - он слегка, я прекрасно знал этот жест, повёл бровью – деловая встреча. Кто же напивается кофе перед деловой встречей. Правда, Дашуня?
Умеет охмурить, подлец. Нет, дело своё он знает. И как товарищ хорош. Особенно когда ты на мели, или нужно куда-то срочно подорваться, тут ему равных нет, всегда поможет. Но женщины? Женщины его погубят!
- Мне он противен – Ёлка непроизвольно передёрнула плечами.
- Почему?
- Он лавелаз, не люблю таких.
- Вы не знаете его лично. Уверен он бы и вас очаровал.
- Ну уж нет.
- Скорее всего да. Он делает это искренне. Каждый его роман, каждая интрижка, - это такая неземная любовь! Ради женщины, он способен горы свернуть. Он щедр, он отдаст всё, до последней дыры в кармане. Он засыплет её цветами, он бросит к её ногам пол мира (а потом будет пол года, сидеть на несладком чае), он разобьётся в лепёшку, но пронесётся над ней на треклятом дельтаплане, пусть даже его пару раз стошнит, на головы бедных отдыхающих. Он побреется на лысо, он отрастит бороду, вставит в ухо серьгу, хоть это вообще против всех его правил. Он выполнит любой её каприз, она будет знать, что это только для неё, и будет счастлива. Нет, он умеет сделать женщину счастливой!
Но фишка заключается в том, - что едва он увидит что женщина счастлива, мой друг теряет к ней всякий интерес.
Ёлка слегка улыбнулась.
- Ваш друг Казанова?
- Нет. Просто он такой. И я всегда спокойно относился к этому. Он сам не понимал механизма отторжения, и даже боялся его. Он предчувствовал его и всячески избегал. Но подходило время, и он бросал очередную жертву. Теперь я знаю, что вело моего друга все эти годы, кто управлял им, но тогда…
В этот момент с неба так громыхнуло, что заинтригованная рассказом Ёлка вздрогнула. Она помнила, как незаметно исчез в прошлый раз Паганини, и испугалась больше этого, нежели разгула стихии
- Что было дальше? Что дальше? Кидала и кидала свой вопрос Ёлка, но ей никто не отвечал. Незнакомец опять растворился в неизменном ливне дождя.
Теперь она ждала вечера. Утомительно – принудительные процедуры сменяли одна другую. Нужно было бегать по корпусам, выстаивать небольшие очереди, участвовать в самодеятельности, - непременный атрибут организованного отдыха, читать проспекты, пробовать местное вино сомнительного качества, и всё это только для того, чтобы хоть как-то заполнить досуг. Чтобы получить полный пакет Черноморско-курортного отдыха. Она старалась не думать о нём. Но ей думалось. Более того, она не могла не думать. Всюду, куда направлялась, она брала журнал. Специальный вкусненький журнальчик, самый её любимый, с массой интересных историй, зачитанных ею до дыр, этот (!), она ещё и не начинала!
Вот это да! – думала она, - Какая любовь! Наверное, такое только в сказках бывает, может где-то там, за Тридевятым морем, на Филиппинских островах, или на Таити, где люди любят по-другому, что им ещё делать-то под жарким южным солнцем. И тут она вспомнила о солнышке. Как ласково он называл её, - СОЛНЦЕ МОЁ! Так мягко, так нежно.
Ёлка сладко вздохнула и громко высморкалась, - что такое? Опять аллергия? Или приступ сентиментальности? А может и то и другое в связке?
Ёлка вспомнила о своей первой, такой неправильной и скомканной любви. Какая там нежность? Сплошная страсть и эмоции. И так на протяжении всего романа. Эх, поцелуйчики одни, да и те как у удава, - в заглот. Нежность! И звучит-то как? Не-ж-ность! Здорово! Ёлка посмаковала это слово, покатала его во рту, примерила на себя, а что, очень даже хотелось бы! А в моей с позволения сказать любви была ли нежность? Она вспомнила почти единственные свои цветы, вот почему-то именно их! Он подарил ей розы, да розы! Только сплошь увитые берёзкой, даже сорняки не обобрал, что уж говорить о купленных цветах!
И что я расстраиваюсь, примеряю на себя чужие одежды. А хочется? Хочется! Она посмотрелась в зеркало. Серо-зелёные глаза, и тоже вроде вкрапины глины, она подправила реснички, и немного прищурилась – убийственный взгляд! Надо будет отрепетировать на досуге. Хотя, бабушка была бы точно недовольна: не в этом ценность, милая, - сказала бы она, - ценность во внутреннем порядке (сказывается выправка бывшего педагога, хотя…, бывших педагогов не бывает), если есть внутренний порядок, - внешний приложится. Как же, приложится, - думала раньше Ёлка, - стоит только посмотреть на моих однокурсниц – меняют кавалеров как перчатки, с виду такие паиньки, а внутри, - кто бы знал!
Ёлка ещё немного покрутилась у зеркала, критично разглядывая свою едва заметную грудь, - ну а что сделаешь, такова природа! А вот в бёдрах уже перебор, пора завязывать со сладостями, - а хочется!
Ещё не сношено три лёгких платьица – результат многочасового подбора, специально к отпуску, и ещё вечернее. Оно уютно расположилось на ближайшей вешалке в огромном (зачем бы?) гардеробе. Ну куда мне в нём идти? А главное с кем?
Даже номер ей достался одноместный – заслуга папочки генерала. Словом переброситься не с кем. Она пробовала завести знакомства в коридорных очередях, но как-то всё не складывалось. Единственное знакомое ей лицо, дежурной по этажу, - ну о чём с ней разговаривать? Нет, она конечно выслушает, чего не сделаешь ради развлечения туриста, но по большому счёту, - надо оно ей?
Скорее бы вечер, - печально думала Ёлка, и тут же пугалась, - а вдруг не будет дождя, и он не придёт? Сегодня весь день светило солнце, тусклое правда, но для непривычного к зною тела в самый раз. Никогда не думала, что буду ждать дождя.
И собачонка куда-то запропастилась. Она как символ удачи, как гарантия его прихода, не зря же она так вильнула хвостом – умная моська!
Заканчивалась пятница. Бархатный сезон. И недопитая кружка чая на подоконнике.
* * *


Погода не подкачала. Как по часам на небе стали собираться тучи. Море натужно ревело. Не как всегда, лениво и безалаберно, а так настойчиво, с напором. Видно быть шторму. Ветер гнал с моря тяжёлые облака, становилось душно. Стремительно и хаотично носились чайки. Жирные, раскормленные, но такие гордые и свободные. Не единожды махнув крылом, на одном дыхании, поддерживаемые ветром они с торжественным криком вонзались в воду, видно спешили наесться, а может просто волной выбрасывало на поверхность зазевавшуюся рыбёшку и им ничего не оставалось, как подбирать её – когда ещё такая халява предстоит?
Сегодня по берегу гуляла немолодая пара. Они легонько держали друг друга за руку, одними пальчиками, и ни на минуту не упускали соприкосновения. Если кому-то приглянулся застрявший в расщелине корешок, он непременно перехватывал руку и доставал необходимое. Всё складывалось в небольшую плетёную из ивняка сумочку, и пара неспешно продвигалась дальше. Что умиляло Ёлку, - они совсем не обращали внимания на мир – то есть вообще! Какими стихиями была захвачена природа, что творилось вокруг, кто наблюдал за ними исподтишка, всё было не важно – они были одни в этом мире, только вдвоём, только вместе.
- Продолжим?
Ёлка от неожиданности оглянулась. Нет, собственно она ждала его, и это легко сказано ЖДАЛА! Она была в таком нетерпении, что готова была расплакаться, если он вдруг не придёт.
- Ая –яй! Зачем же вы так? Мы же договорились не оглядываться.
- Простите.
Да, где он там, опять за спиной никого нет. Я что, с собственным «эго» разговариваю? Может, мне в Хащенко пора?
- Я вас не осуждаю.
- Давайте лучше продолжим? – предложила Ель, ей неприятно было осознавать свою ошибку. Неудовлетворённое любопытство требовало сатисфакции, но Ёлка держалась изо всех сил, - Продолжим?
- Разумеется.
…Её каблучки нервно простучали по кафельной плитке, выстеленной в коридоре. Я умел отличать её шаги от сотни других, я знал её, казалось лучше, чем она сама себя знала. Что-то случилось. Тревожно забилось и затрепыхалось сердце. Оно всегда предчувствовало беду.
Я выскочил в коридор. Потом опомнился и, заскочив в комнату, схватил первую попавшуюся под руку папку. Теперь можно идти как бы по делам. До чего я дошёл? Почему я так унижаюсь?
Проскакав по лестничным проёмам, влетел в ближайший лифт, может, догоню на выходе?
Так и случилось. Да так удачно, что она и не увидела откуда я возник, взъерошенный и запыхавшийся. Она вообще замечает что я существую? Что я присутствую в этой жизни.
- Что случилось?
В её прозрачных глазах пролегла тень печали. Вот-вот, и оттуда потекут нескончаемые реки слёз. Что их до сих пор сдерживало? Неизвестно. Может, гордость? Моя гордая лилия! Моё позднее СОЛНЫШКО! Моё потерянное спокойствие!
- Он, он – она, наконец, подавилась слезами, - совсем на меня не обращает внимания, и знаете, знаете, это невыносимо!
- Мне это знакомо. Ну-ну, утрите слезу, где ваши знаменитые салфетки?
- У меня… кончились…
-Я дам вам свой огромный, мущинский носовой платок. Возьмите.
- Ой, тушь поехала.
- Не беда, я мигом исправлю положение.
Я взял платок и аккуратно протёр ей глаза. Сознаюсь, это было трудно.
Трудно по двум причинам. Первая, – я не мог оторвать взгляда от её прозрачных глаз, сейчас, наполненные слезами, они стали глубже, и насыщенней, мне стоило усилий удержаться и не поцеловать каждый из них. Вторая, - щемящая сердце тоска. Что её сердце, похоже, никогда не станет моим. Эта тоска поселилась с того дня, когда …
Он вдохнул и замолчал.
Молчала и Ёлка.
А море разыгрывало свою вечную драму, Ель знала её наизусть, сейчас налетит ветер, потом закапает дождь, а дальше, дальше как в жизни, всё вступит в свою решающую фазу. Но всему приходит конец. Окончится и этот вечер, и этот дождь, и эта история.
Ель выглянула из-под укрытия. На небе, в тёмно-синих просветах, едва наметились звёзды.
- Продолжим?
- Конечно.
…- Куда вы ведёте меня?
- Мы идём в парк. Вы часто гуляете?
- Почти никогда. Я всё время, сколько себя помню, училась. Потом работала. Знаете, у нас не любят молодых специалистов, нужно было зарабатывать авторитет
- Ну и как?
- Заработала. Чего мне это стоило! Самое большее, куда я ходила, был цирк. И то в детстве.
- Так вы много потеряли.
- Надеюсь что нет.
Мы гуляли среди роскошных дубов. По уютным, устеленным жёлтым листом аллеям. Мы слушали дождь. И кормили с руки птиц. А ещё мы разговаривали. Я открыл, что она может говорить. Хотя она была достаточно замкнутым человеком. Таким, не напоказ. Она больше слушала. А слушать она умела.
- Я тоже умею слушать.
- Я заметил.
- Рассказывайте дальше.
- Как скажете
…Знаете, тогда я превзошёл себя. Я был так красноречив и словоохотлив. Я упивался её вниманием, но некая червоточина всё же разъедала мне сердце.
- ? –
- Она была не моей.
- Может поэтому она была более притягательна? Ведь человек всегда прыгает от обратного.
В первый раз голос за спиной смутился и немного помедлив, добавил
- А вы умная девушка! И со способностями.
- Обойдёмся без лирических отступлений. Смотрите, собака!
По пляжу гордо задрав хвост семенила старая знакомая. Сегодня, она куда-то спешила, и даже не удосужила урну посещением.
- Мокрючая какая, наверное за горкой идёт дождь
- Всё может быть.
- А дальше?
…У меня промокли ноги. Она тоже промёрзла. Я вызвался проводить её домой. Мне так не хотелось расставаться. Вот бы это не случилось никогда.
- А хотите, - зачем я это предложил, - я научу вас как себя вести? Я знаю своего друга больше чем он сам себя. Он влюбится в вас, обещаю.
- Хочу, - грустно ответила она.
- Зачем вы это предложили? – не удержалась Ёлка
- Сам не знаю. В тот момент мне хотелось быть рядом с ней, мне было всё равно что мы делаем, для кого, и зачем. Я был рядом с ней и был от этого счастлив.
- А зачем она согласилась?
- Она его любила.
- Ой, ли? Неужели она не заметила ваших чувств?
- Посмотрите под ноги. Видите вот этот чудесный цветочек? Он давно здесь. Он распустился ещё три дня назад. Сколько раз вы наступили на него сегодня? Хотя видели что он красив, он тянет к вам свои лепестки, он рядом, он близко.
- Хорошо, сдаюсь. Обычно, я вижу все цветы что растут у меня под ногами. Но сегодня я слушаю вас.
- Вот и она, хотела только его. А того кто рядом, просто не брала во внимание.
- Но вы-то могли хоть как-то проявить себя?
- Только этим и занимался.
- Так, понимаю. Безуспешно.
- Совершенно верно.
- И вы приступили к тренировкам?
- Конечно.
Стая огромных чаек прохлопала крыльями, облетая берег вечерним обходом. Ёлка видела, как зорко птицы всматриваются в выброшенные штормом горы водорослей и рваных медуз. Есть чем поживиться. На самом краю воды, у разыгравшейся прибойки стояла хилая чайка. Одно крыло её нелепо и инородно волочилось по прибрежной гальке. Птица то и дело закидывала непослушное крыло на спину, но уже через секунду оно безвольно сползало вниз. Чайка вновь и вновь продолжала свою процедуру, не забывая при этом зорко осматриваться.
- У неё сломано крыло и…Она голодна.
Но, никто ей не ответил. Ёлка нисколечко не удивилась. Она уже привыкла. Человек ко всему привыкает. Пока окончательно не стемнело, Ель поплелась в свой корпус, а чайка бросила лёгкое тело в воду, и отплыла от берега. От греха подальше.

* * *


Следующим утром ей не хотелось вставать. Приоткрыв один глаз, она разглядела за окном пасмурную погоду и решила ещё немного потренировать бока. Но сон уже не шёл. Предатель мозг успел включиться, и услужливо разворачивал картинку вчерашнего разговора.
- Ой, что-то я не понимаю!
Ёлка оглушительно зевнула.
- Что-то до меня не доходит.
Она вырвала разнеженное тело из мягких объятий простыней и подушек
- Он что калека какой? Ведь не зря же назвался Паганини. Последний, как известно, был горбат и некрасив (мягко сказано!). Опять же – Ёлка сунула зубную щётку глубоко в рот – Паганини был ещё тот лавелаз. Имел любую понравившуюся ему женщину. Они просто обожали его, - пузыри с шумом вылетали из её незакрывающегося рта, если бы кто увидел её в тот момент, обрыдался бы от хохота, - а может он играет на каком – нить струнном инструменте? Тоже вариант. Он меня, кстати, больше устраивает. Нужно обдумать, как не вызывая подозрений поглядеть на своего сказочника.
Довольная глубокомысленными выводами, она вылезла таки из ванной комнаты, надела длинную юбочку, косыночку и отправилась в церковь. Пора было поговорить с Богом.
Из храма она возвращалась морем. Так ей захотелось. Настроение немного грустное, совсем не удалось сосредоточиться на молитве, да и духота, скопившаяся в храме, сделала своё дело. Во время Литургии, Ёлке всё время казалось, что на неё кто-то смотрит. Она специально отошла в дальний угол, и втихаря оглядела храм. Ничего такого, что вызвало бы у неё интерес, она не увидела. Прихожан было немного, в основном они сбились в кучу и стояли молча, неспешно накладывая крестное знамение ровно тогда, когда это нужно было делать – так они учили «захожан» уму разуму. Немногочисленных причастников поздравляли всё те же церковные мастодонты – они знали друг друга. Среди служащих были монахи. Их чёрные мантии то и дело мелькали в неприкрытых дверях Царских врат.
Ёлка не стала задаваться вопросом – откуда тут монахи, может это и не церковь вовсе, может это монастырское подворье. Ей откуда знать?
Её внимание привлекла рослая девушка. Одетая во всё тёмное, не чёрное, а именно тёмное, она неестественно прямо сидела в углублении, между небольшими колоннами. Ёлка отметила, что девушка не встаёт даже на «входах» и чтении Евангелия. Ладно. В конце концов, это её личное дело. Пусть себе сидит.
Едва она это подумала, как девушка встала и поспешно пошла к выходу.
Какие у неё печальные глаза – отметила Ёлка, когда девушка проходила мимо неё, - а запах? Что же он мне напоминает?
Она не успела додумать, на солее, перед Царскими Вратами появился священник в блестящей золотистой фелони, длинной в цвет епитрахили и золотистых поручах. Он станул внимание Ёлки на себя и она тут же забыла о существовании девушки.
Теперь, Ёлка брела по самой кромке берега. Сбросив неудобные туфли, осторожно ступая по мелким камешкам, она непроизвольно высматривала мелкие ракушки. Подбирая подходящие экземпляры на бусы и мониста, что висели у неё дома. Каждый год на них прибавлялось по нескольку десятков свеженьких экземпляров. Ракушки находились. Изъеденные водой, с большими дырами у основания, что облегчало процедуру насадки на нить, ракушки словно подбрасывались добродушным морем, своей давней поклоннице.
Сегодня, Ёлка не пойдёт в корпус, а будет дожидаться его на берегу. Может удастся хоть краем глаза увидеть своего собеседника. Нет, пытлива и любопытна человеческая натура! Всё ей чего-то не хватает.

* * *


Первые капли сорвались с мелких туч и лениво полетели вниз.
Да, сегодня дождь подкачал!
Ничего, может разойдётся ещё.
Что я говорю? – Ёлке стало смешно, от собственных нелепых умозаключений. Когда бы она так ждала дождя? Она его терпеть не могла!
Как всё в жизни интересно! Ещё несколько дней назад она не любила дождь. Она была молода, адекватна, активна. Конечно она не любила дождь.
А сейчас как дура ждала его.
Дождя ли она ждала?
С пляжа неспеша уходили семейные пары с детьми. Дети бегали по берегу, продолжая резвиться, а родители, утомлённые солнцем обернувшись широкими полотенцами, молча брели рядом.
От многочисленных палаток доносилась музыка. Перекрывала всё композиция гитариста Френсиса Гойи, Ёлка была рада этому. Красивая печальная музыка, очень подходила к обстановке
Немного рано я пришла – подумала Ёлка, - пойти, пройтись что ли?
Она знала окрестности. В первый же день обежала всё что возможно, осмотрела всё, даже забралась на небольшую нависающую над морем скалу. Для этого ей пришлось карабкаться по мокрой тропинке, цепляясь за колючие кустики, которые, однако, не ломались а только гнулись, - стойкие.
Подойдя к началу подъёма Ёлка засомневалась, стоит ли ей карабкаться наверх – уже начинался дождь. Ладно, я на минуточку. Побыстренькому.
На самом верху, располагалась небольшая смотровая площадка. Большой камень выпирал из недр горы, предоставляя возможность утомлённому подъёмом туристу комфортно отдохнуть. Камень был отшлифован сотнями поп, и просто притягивал к себе. Но Ёлка не села. Мокро. Она подошла к краю обрыва и осмотрела окрестности.
Всё в дымке подбирающегося дождя. Быстро же он собрался!
Уютная маленькая бухта. Вот там серия палаток, рядом как всегда дети и праздно шатающаяся публика. Изгиб парапета на дальнем конце и серия пляжных беседок посередине. Небольшие вымощенные тропинки разбегались в разные стороны бухты и цветы. Огромное количество грамотно высаженных цветов. В основном они окаймляли тропинки, но были места, где цветы росли террасами – под скалой, красивая задумка дизайнера! Деревья привносили в пейзаж прохладу и спокойствие зелени, округлые, с аккуратной роскошной гривой, они царствовали над пёстрым покровом растительности.
Век бы тут жила – Ёлка достала платок и высморкалась. Влажно.
Она присмотрелась к своей одиноко отставленной беседке. В ней никого не было. Вот бы бинокль сейчас! Ей так хотелось тайно разглядеть силуэт загадочного мужчины. Да где там? Разве его разглядишь!
Немного постояв и слегка замерзнув, Ёлка начала спускаться по тропинке вниз. Она так замечталась и задумалась, что поскользнулась, и, шлёпнувшись на попу, заскользила по мокрому жёлтому суглинку вниз.
- Замечательно – флегматично прокомментировала своё падение Ёлка, едва остановилась. – Ну, Бог шельму метит. Нечего было высматривать с высоты того, кто не желает быть видимым. Теперь, подруга, ты совсем не пойдёшь на бал! – Ёлка начинала сердиться.
Пока она осматривала свою одежду, негодование нарастало. Ей не жаль было того милого костюмчика, который купила специально к поездке, он так подходил к её глазам, хотя ещё пару дней назад она налюбоваться им не могла. Она знала, что ни за какие коврижки не подойдёт сегодня к своей беседке, в таком виде.
Ёлка подошла к морю и неожиданно для себя стала заходить в воду. Вот так, не раздеваясь, в том великолепном костюмчике, что так шёл к её глазам.
Грязно жёлтые круги расходились во все стороны, дождик усиливался, а Ёлка всё шла и шла вглубь. И от ощущения содеянного ей становилось легко и свободно. С той грязью, набранной по ходу стремительного спуска, смывалось и отчаяние, да, да, именно отчаяние, охватившее было душу.
- Что это? - Не понимала себя Ёлка. - Что со мной случилось? Почему я так остро реагирую на происходящее? Никогда со мной такого не было.
Если честно она знала, вернее, догадывалась, в чём дело. Но! Но, боялась себе в этом признаться.
Что ж, это обычный защитный механизм подсознания. И ничего с этим не поделаешь.
Срывающийся с неба дождь, крупными каплями набивал на воде одно вечное слово ЛЮБОВЬ.

* * *


- Вас вчера не было.
- Да, мне было некогда – Ёлка на ходу придумывала, что сказать, если её спросят о причине.
- Понимаю.
- А вы сегодня пришли, хотя, дождя нет.
- Вот видите, как стремительно меняется мир.
В его голосе промелькнула смешинка. И Ёлка почему-то подумала, что он не такой уж извечно грустный, и она могла бы с ним подружиться. В обыденной жизни. До того как…
В воздухе повисла утомительная пауза. Такое бывает, когда взаимоотношения людей переходят какоё-то барьер. Некоторые люди, даже не замечают таких барьеров. Обычно это балагуры, а здесь…
- Давайте-ка продолжим – эти слова? У Ёлки возникло ощущение дежавю, а может просто зарождающаяся привычка, но обдумать это она не успела, рассказ захватил её
…Она так забавно крутилась перед зеркалом, так раскованно прикидывала на себя новые наряды, так заразительно смеялась! Я сидел в низком дутом кресле напротив и блаженствовал. Я хотел, чтобы этот миг никогда не кончался. Чтобы время, то время что Бог реально отмерил этому миру и конкретно мне, нашло мёртвую точку, и просто замерло. Так мне было хорошо.
(Что-то грустно он это произнёс – отметила про себя Ёлка)
- Вам нравится?
- Нет, вам не идёт этот цвет. Давайте попробуем вот этот.
- О, нет, это не по мне. Слишком мрачно.
- Ничуть. К вашим глазам. Давайте поэкспериментируем!
Ей шло тёмное. Причём неважно какой цвет. У неё открывались глаза. Становились выразительнее, заметнее. За неброскостью одежд открывалась видна она сама. Вы понимаете о чём я говорю?
Повисла пауза.
- Вы мало смотрите не людей – весело засмеялся Паганини (как же заразительно он смеялся!)
По берегу расхаживала раненная чайка. Калечка, - как прозвала её Ёлка. Она видимо привыкла питаться тем, что вынесет море, а со вчерашнего дня на берег вынесло много водорослей, среди которых были мелкие ракушки, запутавшиеся в водорослях крабики, и прочая мелюзга, коей можно было перекусить. Чайка тщательно осматривала кучи, выбирая съестное, не забывая впрочем, оглядывать берег, дабы избежать опасности быть пойманной.
Вот так выживают птицы. И люди, наверное, также, в определённых условиях перестраиваются, и находят приемлемые для себя условия жизни.
…Мы много ходили по бутикам и небольшим магазинчикам. Мне это доставляло удовольствие
- А ей?
- Ей нравилось. Она вообще преобразилась. Куда делась та угловатость и комплекс отличницы, когда много знаешь, но мало можешь. Я учил её легче относиться к разговору. Немного проще к общению. Это подбирает расстояние. Ведь по большому счёту никому не интересно, что в вас заложена полная библиотека конгресса США, это даже напрягает. Заставляет собеседника смотреть на тебя снизу вверх. Учил «дать себя» в мужских и смешанных компаниях. Что сказать, как взглянуть на собеседника, - всё, что только может понадобиться молодой леди, в приличном обществе. Я вкладывал в неё себя.
У Ёлки засвирбило в носу. Опять насморк – отметила она, - что же это такое, нигде от него житья нет!
Так и есть. Нос мгновенно набух, и ей ничего не оставалось, как громко высморкаться. Собеседник затих.
- Простите.
- Да, ничего. Мне это знакомо, у неё тоже была аллергия. Но мне всегда казалось что море лечит – с недоумением заметил он.
- В нашем с вами случае нет.
- Почему в нашем с вами?
- Потому что на гобелен что висит у вас в офисе у вашей леди аллергия!
- О! А вы …, ну да ладно.
…Она была хорошей ученицей. Уже через пару недель мой друг начал выказывать ей знаки внимания. Что воодушевило её. Она как одержимая пытала и пытала меня. А главное выполняла все мои рекомендации и.., если хотите прихоти.
Я лепил её. Мне льстило, что она так послушна, ведь, в сущности, она человек с сильным характером и твёрдой волей. Каково ей было смиряться и послушно делать все, что я скажу. Это не каждому под силу. Бывало она срывалась. Мы ругались. Но примирение следовало тут же, мы не могли долго сердиться друг на друга.
Так и жили.
С утра благопристойные служащие средней руки фирмы, а вечером… Вечером, начиналась совсем другая жизнь.
Она преобразилась. Куда делась та серьёзная, но наивная отличница, какую я встретил в тот дождливый день?
Это была совсем другая девушка.
Неброско, со вкусом одета, минимум косметики. Небрежный взгляд, лёгкая походка. Она умела внутренне подобраться и светиться. К ней тянуло. Хотя бы просто заговорить. Бросить комплимент, улыбнуться.
Единственное что я не стал менять в ней – её запах. Её неповторимый запах. Этого я не поменял бы никогда.
По небу носило лёгкие облака. Снизу, они подсвечивались заходящим солнцем, ярко-оранжевого цвета. Красиво и величественно.
Чайка давно уплыла. А на мысу, том что начинался сразу за парапетом стояла одинокая фигура и смотрела вдаль. Её профиль чётким абрисом выделялся на фоне заходящего солнца. И что-то знакомое проглядывалось в осанке и высоко поднятом подбородке, но ведь после недели отпуска, все основные персонажи санатория знакомы, основательно изучены и подлежат опознанию. Кто-то из нашенских, - Ёлка знала, что на этом разговор закончен. Чувствовала. Она теперь хорошо чувствовала своего собеседника. Но вопреки прогнозам он медлил, не уходил.
- Завтра обещает быть хорошая погода.
- Значит, мы с вами не услышимся? – неожиданно для себя спросила Ёлка.
- Но к вечеру набегут облака.
Ёлка облегчённо вздохнула.
- Сейчас вы уйдёте. А я буду думать о вас. Только думать.
Это, Ёлка хотела сказать. Но слова будто запутались в языке и никак не выбирались наружу. Никак.
Она подобрала маленький камушек и запустила его в море. Не долетел. Шлёпнулся в прибрежные камни. Слился с ними, поди, найди теперь этот камушек?! Среди тысяч себе подобных, он со временем изотрётся в песок, песок смоет морем, всё будет идти своим чередом. Своим обычным чередом.

* * *


- У меня всё хорошо мама, - Ёлка четверть часа уговаривала мать не приезжать к ней в санаторий.
- Но у тебя печальный голос, я слышу это.
- Просто немного хрипит горло. Попила холодной водички.
- Не обманывай меня, я знаю тебя лучше чем ты думаешь.
Опять старая песня – печально отметила Ёлка, никакой самостоятельности, и это в таком-то возрасте!
- Бабушке нездоровится, - наконец созналась мать, - ты когда возвращаешься?
- У меня есть ещё несколько дней, но ради бабушки…
Ёлка любила бабушку, едва ли не больше чем собственную мать. Не мудрено, бабушка была первой воспитательницей девочки, её Ариной Родионовной.
- Я приеду раньше. Как только смогу.
- Постарайся доча, - облегчённо выдохнула мать.

* * *


Ей так захотелось. Искупаться в просыпающемся море. Одной. И чтобы рядом никого. Только она и море. Ласковое, утреннее. С мелкими разводами облаков на горизонте. С лёгким ветерком.
Она шла по серой тропинке. Рассвет ещё не раскрасил небо в яркие тона, но было светло. Странно, но Ёлка не боялась. Ни идти одной среди спящих корпусов, ни купаться в море.
Раньше, первым делом она бы подумала о безопасности: кто может разгуливать в столь ранний час по пустым улочкам санатория? А море? Там вообще неприютно, волна, прилив, и… никого рядом!
Сейчас она хотела этого.
Прошагав по территории альма-матер, она нашла дыру в заборе (предусмотрительно!), и выбравшись с обратной стороны заспешила к берегу.
Ёлка не сразу поняла что произошло. Она просто услышала пронзительный крик чайки и торжествующее лаяние пса. На берегу, среди камней, она увидела бегущую к воде чайку. От усердия, и желания быстрее достичь воды чайка спотыкалась и падала, потом подскакивала, и нелепо размахивая крыльями снова бежала к воде.
Её настигала собака. Тот злобендог, что был приятелем Ёлки. Он играючи гнал жертву к воде, и…, настигнув, подмял под себя.
Но пес, по-видимому, не знал что делать дальше. Он завис над жертвой в раздумье и торжествующим лаем ознаменовал свою победу.
Ёлка ринулась к псу. Она не раздумывала ни минуты. По дороге вооружившись забытым кем-то шлёпанцем и еле удерживая на ногах свои.
- Пошёл вон – кричала она, - убирайся, оставь её в покое!
Собака с недоумением взглянула в сторону разъярённой защитницы, которая в тот момент прицелилась запустить в неё лёгким шлёпанцем.
Ёлка сделала это, но шлёпанец, как бумеранг изменил траекторию полёта, и как лайнер на бреющем, полетел совсем в другую сторону. Но эффект был достигнут. Собака бросила жертву, и отскочив на приличное расстояние смотрела как добыча улепётывает в спасительные нейтральные воды.
Теперь торжеству Ёлки не было конца! Она скинула лёгкие одежды и с чувством выполненного долга искупалась.
Немного посидев на берегу, под освежающим утренним ветерком, и медленно набегающими волнами, она захотела спать, и пошла в корпус с чувством выполненного долга. Ей надо было собираться в дорогу.

* * *



Почему она медлила с отъездом? Ничего уже не держало. Сумка собрана, вещи уложены, что ещё?
Море? Море, её давняя любовь, к морю, она ещё вернётся.
Да, конечно, Паганини!
Он не отпускал её.
Едва дождалась вечера, а вдруг не придёт, - мелькнула в голове мысль, и холодок сковал душу. Нет, она не уедет, не дослушав рассказ до конца. А может ей и не рассказ нужен?
Она надела своё лучшее платье. Коротенькое, с глубоким декольте и мелкой оборочкой по краям. Немного подкрасила глазки, нацепила бюжетерию, - сто раз пожалела, что мама уговорила не брать драгоценности на побережье. Да, совсем забыла про запах!
Какой же подобрать?
Совершенно непроизвольно выбрала Иссей Миаки, - лёгкое дуновение ветерка, морского ветерка.
Ну, вот, готова вроде.
Поймала себя на мысли, что очень волнуется. Очень!
Нужно успокоиться и идти в свою беседку.
Так и сделала.
Она смотрела на море. Прогноз оправдался. К вечеру набежали облака, но дождя не последовало. Просто было душно, и неприютно.
- Что за день такой? Утром собака, сейчас вот серость, и безликость.
Она метко подобрала сравнение. Море действительно было безликим. Никаким.
Вот-вот пойдёт дождь, и нет его. Она вытянула из-под навеса руку, в ожидании что на неё упадёт хоть одна капля, - нет.
- Как в первый день нашего знакомства. Вы вытянули руку, и пошёл дождь.
У Ёлки радостно подпрыгнуло сердце
- А я сегодня уезжаю
- Я знаю.
Ёлка не стала выпытывать, откуда Паганини знает о её отъезде. У неё сложилось стойкое мнение, что он знает всё.
- Я должна.
- Да, долг, это то, что всегда всплывает на горизонте, когда этого не хочешь.
Она тяжело вздохнула.
- Я взяла бы Вас с собой. Я ввела бы Вас в свою жизнь. Я всегда была бы рядом, только бы Вы захотели – пронеслось в её голове. Разумеется, она этого никогда не озвучит, ну вот, опять нелепый насморк!
- Тогда не будем терять времени, дождь будет недолгий.
…Мой друг приободрился. Теперь он в открытую приударил за ней. Зная все его замашки и уловки, я легко предугадывал развитие событий. Единственное чего я боялся, это её ответной реакции. А вдруг сорвётся, не устоит перед очарованием опытного ловеласа. Но пока всё обходилось.
Сработал рефлекс подчинения. За это время, она так привыкла слушать и выполнять всё что я говорю, что делала это без раздумий.
А природа брала своё. Она теряла голову на глазах. Всё чаще, она с раздражением отмахивалась от моих замечаний, - мол, я всё надумываю, и дело обстоит не так. Мне стоило больших усилий переубедить её. Пока она держалась.
Но чем больше она была недоступна, тем больше распалялся мой друг.
Теперь, речь не шла о простых и лёгких взаимоотношениях, - мой друг заговорил о любви!
До сих пор не пойму, - зачем я затеял всё это? Зачем играл их чувствами? Как я мог? Какое имел право?
Но на тот период я больше ни о чём не думал, да и не мог думать как о ней. Только о ней! Мне важно было быть рядом. Просто быть с ней рядом и всё! Разговаривать, видеть её. Мне льстило, что она слушает меня, выполняет всё что я ей скажу, даже если это расходится с её точкой зрения. Безумный! Она делала это для него! А я?
Ёлка в первый раз за всё время знакомства услышала в его голосе нотки отчаяния. Её это удивило и немного напугало. Но Паганини быстро справился с эмоциями. Он на минуту замолчал. Его голос выровнялся.
…Простите, ветхий я ещё человек, - подвержен эмоциям, но это последние воспоминания, я в последний раз оживил картинку прошедшего и теперь, она спадёт с моих плеч, как спадают ненужные, отжившие своё одежды.
Ёлка поёжилась, - что он говорит? О чём? Ей становился непонятным ход его мыслей, и от этого, она чувствовала себя неуютно.
…Держать под контролем ситуацию становилось всё трудней. Они явно тяготели друг к другу, я видел это. Ещё мгновение и плотина прорвётся! А что дальше? Всё ведь до банальности просто, не так ли?
Ёлка не поняла, к ней ли относится вопрос, или он задаёт его себе самому. Складывалось впечатление, что ему вообще неважно, слушает ли его кто, он уже говорит сам с собой. Вот так было вначале. Он сам признался, что ему всё равно говорит ли он со мной, или сам с собой…
…Нет, мне важно, чтобы вы слушали меня.
Этот ответ на её мысли сначала не дошёл до сознания Ёлки, но когда она его осознала!!!
…Только не поворачивайтесь, прошу вас, не поворачивайте головы. Знаю, трудно, но прошу вас!
Ёлка взяла себя в руки. Она даже не задала вопрос: откуда он знает её мысли? Казалось, он знает всё!
- Вы не Паганини, вы Пуаро. Рассказывайте, - только и произнесла она.
- Хорошо.
…- Она не любит меня.
От этой фразы моего друга у меня комок подступил к горлу.
- С чего ты взял?
- Я знаю это. Что мне делать? Скажи что?
Вот тебе батенька и Юрьев день! Я что должен взять на себя труд и его учить линии поведения. А что, это было бы забавно! А почему бы и нет?
И тут меня прошиб пот! Пот и страх! Липкий, холодный, он сковал мои мысли, и я некоторое время не мог даже пошевелиться! Одна мысль поселилась в моей голове…
Вы спросите какая?
Отвечу: все, что я делаю, действия сатаны!
- ? –
Да, зто его прерогатива. Играть чувствами других людей. Сталкивать их, разжигать страсти, поддерживать огонь взаимоотношений. Накалять обстановку и смотреть как люди выкручиваются, и пытаются выйти из сложившихся обстоятельств.
- Знаю, вы начнёте оправдывать меня.
Ёлка встрепенулась.
- Не пугайтесь, прошу вас, я сам этим довольно долго занимался. Я оправдывал себя, свои действия, свои поступки.
Да их отчасти можно было оправдать и понять, ведь я любил, я безумно любил эту женщину.
Тем не менее, это так.
Голос Паганини стал жёстко-непримиримым. Вот сейчас ему не стоило перечить. Было видно, что он уверен в своих выводах. И ничто…ничто не заставит его думать иначе.
- Дайте догадаться, что было потом
- Прошу вас.
- Они были близки, так ведь?
- Да. И узнал я об этом тогда же.
…-Она не любит меня.
- С чего ты взял?
- Она не моя. Я понял это вчера вечером.
- Постой, так ты встречался с ней вчера вечером?
- Да, она сама мне позвонила.
Это случилось. Странно и смешно. А чего я хотел? Я сам подводил к этому. Я мог бы поставить себе пятёрку с плюсом, - у меня всё получилось! Торжествуй! Радуйся! Твой талант психолога и педагога не пропал даром!
Только пусто. С этого момента, в моей душе поселилась пустота.
На самом деле она спасла меня от многого.
Знаете, в таких случаях люди способны на безрассудные поступки и действия. И выяснения отношений с предметом своего вожделения отнюдь не самое страшное, что ожидает их в будущем.
- Вы имеете в виду суицид?
- И его тоже.
- Так она пришла к нему сама?
- Да. И я не знал об этом.
- Постойте, дайте догадаться: в тот вечер всё и случилось…
- Да, именно в тот вечер. Но развязка не всегда ведёт к предсказуемому результату. Скажу больше, они разные. Они духовно чужие друг другу люди.
Всё что я мастерски исполнил, было никому не нужно и по большому счёту неважно. Ведь техника взаимоотношений это далеко не то же что сами взаимоотношения. У них разладилось бы всё гораздо быстрее и проще. Не было бы того накала страстей, какой я искусственно создал для них. Не было бы и такой концовки.
Вот так благими намерениями выстилается дорога в ад!
- Это не благие намерения, это личная заинтересованность.
- Я знаю.
- И что было дальше?
- …Всё банально и просто. Но только со стороны. Стремительные порывы чувств. Взаимная тяга друг к другу, быстро, очень быстро… и всё!
Мой не выспавшийся друг всё утро пытал меня, - почему я беру расчёт? Я не мог толком объяснить ему, не мог сознаться, дать совет. Я вообще прятал от него глаза. Мне было стыдно. Принимая сторону одного, я предал другого. А он, не обращая на меня внимания, рассказывал о ней.
Всё это, должен был рассказывать ему я. Но вышло иначе.
Друг сокрушался, что в такой момент, когда он можно сказать обрёл наконец свою любовь, я бросаю его. Он говорил много, но я не слушал его.
Я бросал в сумку всё что только подворачивалось под руку. Какие-то ручки, блокноты, скрепы с файлами. Высыпал содержимое из многочисленных, коробок и ящиков не разбирая, - мне нужно было чем-то занять свои руки.

Вот бы ещё и закупорить уши!
А друг всё говорил. И я может быть понял бы его, и принял и помог, если бы не один фактор, - который решал всё. Он был занят только собой. Я ему был не нужен. Ему было наплевать на меня, он только о себе говорил.
Я печально посмотрел ему в глаза, думаете мне было жаль его?
Нисколько. Несчастный человек. Зацикленный исключительно на собственной персоне.
Он до сих пор не знает истинную причину моего ухода.
- А что было с ней? Вы виделись?
- Мы до сих пор видимся. Глазами. Но сегодня, это было в последний раз.
- Почему?
- Потому что заканчивается дождь. И мне пора уходить. Завтра для меня наступит новый день. Стерильный. Я заново пишу свою биографию. А то что я вам рассказал, смоет последний дождь. От него на небе останется радуга. Всего небольшая полоска на небе, яркая и разноцветная. Она окружит землю кольцом, и если провести по ней рукой, можно почувствовать теплоту красок. И это здорово!
Знаете что такое радуга?
Это завет с Богом. Бог положил на небе радугу в знак примирения с человечеством. Он дал слово не уничтожать больше людей, за их грехи и слабости и в знак примирения водрузил на небе радугу.
В этот момент на небе раскатисто громыхнуло. Грохот эхом прокатился по небу, словно карамелька во рту великана и затих где-то в горах. Небо словно прорвало, словно выплеснуло огромное ведро воды. Пелена дождя была настолько плотная, что дальше двух метров невозможно было ничего рассмотреть. Если бы Ёлка была одна, наверняка испугалась бы, но она чувствовала силу человека стоящего у неё за спиной
- Вы ещё не ушли?
- Я здесь. Спрашивайте.
- Зачем вы рассказали мне всё это?
- Я скинул ношу, которую долго носил за плечами. Завтра я становлюсь иноком. Получу постриг. Это новая жизнь.
- А как же ваше СОЛНЫШКО?
И тут, Ёлка увидела его. Он шагнул вперёд, и не оглядываясь пошёл в сторону моря. Это действительно был послушник. У него не было чёрной мантии, клобука и четок. Но он был в чёрном. Статная фигура, уверенная, чуть плывущая поступь, и руки. Руки пианиста с длинными, слегка узловатыми пальцами.
Ещё мгновение и его скроет пелена дождя.
- Постойте!
Это крикнуло её сердце.
И он откликнулся.
Остановился. Слегка повернул голову назад. Ёлка увидела его глаза. Пронзительно чёрные, наполненные добротой и лаской. Такие глаза не могут врать. Ещё мгновение и он скрылся из вида. Ушёл в море, море дождя.

* * *



Через замутнённое влагой стекло автобуса она смотрела на маленькую одинокую фигурку промокшей насквозь собачонки, роющейся в корзинке для мусора и думала о таинственной женщине, что встретилась ей по дороге с моря.
Где она видела эти серо-зелёные с вкраплениями глины глаза? Может в зеркале? В собственном зеркале.
Ах, да! Молодая девушка, в церкви! А ещё на пляже, на мысу.
Ёлка вспомнила, тёмные одежды, величавую осанку.
Умеет себя подать!
Запоминающаяся внешность. Только отчего грустные глаза? И что это за таинственная особа? На пляже, а не купается.
Собака подбежала к автобусу и жалостливо уставилась на отъезжающих
- Люди добрые, подайте кто сколько может! – просили её глаза.
Опять ощущение дежавю!
Автобус фыркнул и зазвонив натужно тронулся….

* * *



Звонок продолжался и продолжался. Будильник. Ёлка открыла отекшие от сна глаза, надо же насниться такому!
- Ой, мама родная, я же опаздываю! Автобус. Я сегодня еду на Юг, на море. Моё любимое море! Ласковое, !;солнечное море. Моё.