Точка возврата

       1

       Он летел уже, казалось, целую вечность. Когда, а главное, как и в какое мгновение, он допустил эту ошибку? Он, посветивший горам столько времени, отдавший им столько сил!
 Сначала, подсознание работало только на то, чтобы в череде событий отыскать ту крайнюю точку, с которой началось падение. И он нашёл её. Это был маленький цветочек. Маленький альпийский цветочек, невесть как занесенный, а главное распустивший свои крохотные белёсые лепестки, изо всех сил стремящиеся выглянуть из-за прикрывавшего их уступа, отбрасывающего многовековую тень и перекрывающего весь мир.
       Он и сам не знал, почему нужно было жалеть этот однолеток. Ведь он никогда не разбирал дороги, и если нужно мог растоптать не только это хилое создание, всеми своими слабыми силами цепляющееся за жизнь. Но в тот момент он пожалел его и поставил ногу, обутую в современные непромокаемые трикони «пау-лапы» с мягкими липкими разнонаправленными ворсинками, чуть выше, на выпирающий и казалось прочно вцепившийся в скалистый грунт камень. Это была его ошибка
 -Живец! -Только и успел подумать Баюн почувствовав как из под его только что прочно вцепившегося в грунт ботинка уходит земля.
 Он попытался исправить положение, широко раскинув руки хоть скользом зацепиться за край скалы, которая стремительно приближалась к нему. Он помнил, что на самом краю скалы есть остряк,- камень с острыми, как бритва краями, способный вспороть не только человеческую плоть, но и современные эластичные, но супер прочные материалы, без которых не один уважающий себя скайлер не будет выпущен на трассу.
 -Будь что будет! - вслух крикнул Баюн,- Может сила удара будет не велика, и скайлёрка выдержит,- уже додумал он, по крайней мере, ему хотелось в это верить.
       Скрежет срывающихся крючьев, треск цепляющегося за выступы металла, визг сработавшего датчика опасности и пот, удивительно остро и как-то непривычно противно пахнущий пот, шибанувший в ноздри Баюна, всё смешалось в едином кошмарном падении. Он и не думал, что можно так долго падать. Подсознание делило полёт на кусочки, разбивало на эпизоды: вот всепоглощающий, до тошноты и вялости в руках охвативший его страх, дальше небольшая надежда на спасение,- поиски вариантов, за ними - поиски причин и вот теперь остряк,- вот он приближается, как в замедленном кино,- да когда же это кончится!
       Удара Баюн не почувствовал. Перед самым отделением от земли его развернуло, это от него не зависело, просто неудачное стечение обстоятельств и этот корень, за который он ухватился, но не рассчитал динамики рывка
 -Лучше бы и не хватался!- промелькнуло в воспалённом мозгу Баюна, - Только всё испортил. Какую молитву просила выучить меня Алена? Помнится, перед самым выходом на трассу она рассказала мне случай про одного старика, который лежал в глубокой коме и никак не мог умереть. В какой-то момент он очнулся и слабым голосом попросил измученного долгим ожиданием смерти старца сына научить его молитве «Отче наш…», без неё якобы старца не принимают на небе. Как только сын научил отца этой молитве, старец тут же скончался. Я долго смеялся над этим её анахронизмом, но уступил, похоже, самое время вспомнить! «Отче наш, иже еси на небесех,» - начал Баюн с трудом восстанавливая, а иногда бессовестно перевирая текст древней молитвы.
       Глухой, с хрустом удар и темнота. Его пересохшие губы, только что шептавшие молитву, застыли, затем на них отразилась едва заметная, но уже синюшная улыбка.


       2

 -Как интересно,- подумалось Баюну,- я что умер? Или нет? Во всяком случае нужно уйти достойно, по-мужски.
 Баюн внутренне собрался и сосредоточился, в ожидании, что же будет дальше? Но темнота не отступала. Баюн ждал. Его нечто, может подсознание, может сущность, он и не знал что,- начало напрягаться: что же дальше? Казалось на него всем своим весом и тяжестью навалилось время, он задыхался
 -Не может быть? Ведь сущность не имеет тела, как я могу задыхаться?
 И тут его подхватило. Будто включили огромный невидимый пылесос, и его как щенка всосало в невидимое чёрное пространство. Еще никогда в жизни он не развивал такой скорости, душу захватывал восторг, а сознание начало отключаться
 Хлоп. Что это? Да это же я! Только маленький
 -Смотри Баюша, кого мы тебе принесли!
 Это мама, она держит на руках маленькую плетёную корзиночку, а из нее, о чудо, торчит мохнатая усатая и такая умильная мордочка!
 -Это Баюша котенок, живой настоящий котёнок, смотри какой он маленький!
 -Я отвалил за него безумные деньги,- как всегда рационально заявляет папа,- за такие деньги можно купить парочку первоклассных роботов-утилизаторов, вышло последнее постановление правительства о частичном снижении налогов тем, кто собственными силами справляется с утилизацией отходов своей жизнедеятельности.
 Хлоп. Это опять я. Держу котёнка за задние лапки, ещё мгновение и я тресну его об угол комнаты, отныне, он перестанет бесконечно мяукать.
 -Ничего страшного если у мальчика умер котёнок, наверное, он был болен.
 -Я оплатил ему все необходимые прививки, он просто не имел права умереть, нужно поподробнее расспросить ребёнка о случившемся.
 -Он же пояснил что проснулся, а котёнок мертв, прошу милый, не мучай мальчика.
 Хлоп. Академия. Да, это знаменитая Форстерстовская академия. О, пятый курс, помню, помню! Беззаботные и знатные были времена. Сашка, да это же Сашка-ежик, он всегда стригся под ежа. Нет, не хочу о нём! Отключись сознание! – всё приказывал и приказывал себе Баюн. Но его будто приколотили острыми гвоздями к огромному табло-сигнализатору, и если бы были веки, он без промедления сомкнул бы их. Но век не было и приходилось смотреть проплывающую и до пронзительной острой боли неприятную картинку. Сколько раз он пытался забыть, запить её вином, забаловать с девчонками, но она всё стояла и стояла перед глазами. Только в последнее время боль притупилась, поостыла, покрылась коростой.
 Сашка, Сашка, ну зачем ты такой упертый? Такой непримиримый? Нет, ты сам виноват. Но лента жизни двигала и двигала картинку вперёд:
 -Два вправо, теперь прямо, просчитай варианты малыш.
 -Уже просчитано, Баюн.
 -Что ты видишь?
 -Да, так игрушки, я сделаю его за пару минут.
 -Ой, ли Санёк!
 -Да пошёл ты, я сказал, сделаю, и точка.
 -Я и смотреть на это не хочу.
 -Тогда проваливай.
 -Как скажешь, дружок.



       3
 -Лазер взбунтовавшегося робота полоснул понизу, разрезая всё, что попадалось ему на пути, оставляя за собой лишь едкий сизый дымок, оплавленные края металла, да сладкий запах жареного мяса.
       Глаза, круглые от удивления глаза Саньки- ежа, он, похоже, и не ожидал от меня такого предательства, ведь я его напарник, я его стена, я его ведущий и страхующий.
 Хлоп. Алёна.
 -Да ладно, у нас свободный мир, свободная любовь, а я свободный парень и…,хорош собой. Да она и не узнает. Ну, еще разочек и всё, завязал, нет честно, завязал.
 Девочки. Как я люблю эту плоть!
 Хлоп.
 -Ты деспот, папа, просто домашний деспот, вот уже и маму в могилу свел, да я знать тебя не хочу, понял, ты мне больше не отец!
 Я брызгал слюной и бросал колкости уже в пустоту. Папы, разумеется, рядом не было. Да я бы никогда и не отважился сказать это ему в лицо, а вот удачно выполненной голограмме я могу сказать все, что о нём думаю. Но папу я действительно игнорировал. Я не отвечал на его приглашения и всячески уклонялся от прямого общения. Только запись на персоналке я закручивал до дыр - просматривая в сотню раз, сдержанное отцовское приглашение на уикенд.
 Хлоп. А это вообще свежачок. Студия.
 -Давай Баюн, начинай.
 А что, я совсем неплохо смотрюсь.
 -Стоп, стоп, так не пойдёт! - это режиссёр звукозаписи. - Я же просил тебя заменить эту нецензурщину, я же просил!
 -Да нормальный человек без остринки и слушать ничего не будет, тем более композицию о войне!
 -Ну, остринка остринкой, а это ведь чистый и отборный мат!
 До сих пор не пойму, чего он привязался к моим словам, вроде всё на месте?
 -Стой, а куда меня несёт? Холодок освежил душу Баюна, теперь он уже мог разбираться в новых ощущениях,- да меня же не вверх тянет, меня вниз засасывает, нет точно вниз, вот и темнее стало. Господи, что же делать? И никого рядом. Думай о хорошем, думай…
 От непомерного, внезапно навалившегося на него страха Баюн начал задыхаться, как в первый раз, как только вышел из тела, только сильнее, теперь картинки его жизни начали проноситься мимо с реактивной скоростью, он едва успевал ухватить взглядом кусок того или иного фрагмента, уже не обрабатывая в памяти его развязку.
 -О хорошем, о хорошем,- а о чём хорошем я могу вспомнить? Вот Санька, тот да! Тот только о хорошем и может, он ведь за свою жизнь даже в кошку не плюнул. А что я? Думай Баюн, думай!
 Он привык быстро принимать решения, собственно это было его работой, он был синхронист, - элита кибер - обслуги, его верхушка айсберга. После того как машинам дали на откуп сферу самопроизводства, человеку только и оставалось, как поставлять комплектующие и следить за отклонениями в работе механизмов, синхронизировать их. Вот этим увлекательным и очень почётным делом и занимался Баюн. При малейшем сбое в работе или отклонении от нормы он был вправе истребить дорогостоящий механизм. Надо ли говорить каким проверкам и тестам ежегодно подвергался Баюн со стороны психотерапевтов! Психика его должна быть идеальна!
 Но сейчас он медлил. Он просто не знал алгоритма решения задачи, но, похоже, нащупал его, - добро! Доброе дело. До сих пор эпизоды его жизни выдавали удручающую картину,-

       4
ни одного доброго дела,- он чувствовал, как после каждого проплывающего мимо него эпизода скорость его падения увеличивается, она уже так разогнала бедные останки его души, что он просто не успевал отслеживать очередной кусок памяти, проваливаясь всё глубже и глубже вниз.
 -Алёна, помоги! - наконец взмолился он, и тут же вспомнил с укором и любовью смотрящие, казалось, в саму душу голубые глаза Алёны
 -Ты знаешь что делать, - неожиданно жёстко сказала она,- Делай, я учила тебя!
 И он взмолился: Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…-он взывал и взывал к Небу, всей своей душой стараясь сосредоточиться на плохо заученной молитве и, казалось, временами ему становилось легче, удушье отступало, падение приостанавливалось и тут…неожиданно
взглянув вверх - туда, откуда он, занесённый почётом, славой и вседозволенностью в один миг свалился-рухнул как мешок с опилками, как отслуживший свой срок механизм падает в плавильную печь,- там он увидел цветок. Да, да именно цветок,- маленький невзрачный альпийский цветок, с четырьмя безликими лепестками и пятым, ярко жёлтым - как посадочная полоса привлекающим насекомых. Именно этот пятый листочек, цветок изо всех сил тянул к своему благодетелю, вдруг передумавшему топтать его.
 -Я сделал доброе дело! - закричала душа Баюна,- я не растоптал эту кроху!
 Падение резко прекратилось. В наступившей тишине можно было бы расслышать стук колотящегося от страха сердца Баюна - если бы оно у него было!
 -Да, я мог бы, но не растоптал этот цветок. Собственно из-за него я и упал…
 Он не успел закончить фразы, как снова началось резкое падение
 -Я понял, понял, я не осуждаю свой цветок, я сам, сам виноват в своём падении, Господи, помоги мне!
 Тело Баюна обмякло, окончательно перестав сопротивляться, его железная воля дала трещину, надежда на собственные силы почти угасла. Баюн перестал сопротивляться и только твердил: Господи, помоги! Господи, помоги!
 Перед глазами всплыло доброе, но чрезмерно изрезанное морщинами лицо бабушки Она цепляла ему на шею какой-то образок. Баюн сопротивлялся, как мог сопротивляться трёхлетний ребенок, но мама стоящая поодаль ласково успокаивала
 -Баюшка, ну сделай это для бабушки, дружочек.
 Маленький самовлюбленный, гордый и избалованный мальчик с некоторой брезгливостью относился к бабушке - морщинистое лицо, старомодное платье, разговор не «пантовый»,- почти всё раздражало его. Едва бабушка ушла, перекрестив мальчика и сказав: «Николенька - Угодничек, сохрани мальчика!», как он сорвал с шеи образок и забросил на дальние антресоли.
 Сейчас он вспомнил, и малая надежда затеплилась в душе Баюна.
 -Николенька - Угодничек, сохрани меня!- непроизвольно вырвалось у него.
 Неожиданно, перед взором Баюна возник старичок. Худенький, седовласый, в нелепых никогда не виденных раньше Баюном одеждах, в длинной епитрахили, свисающей с шеи и поручах, слегка прикрывающих запястья. Он заглянул добрыми глазами, казалось, в самую сердцевину души Баюна и ласково - тихо сказал:
 -Тяжко, детка?
 Невидимые слёзы брызнули из несуществующих глаз Баюна, он захлёбывался ими, но прошептал
 -Совсем невмоготу.


       5

 -Бабушка твоя отправила меня попредстательствовать за тебя. Тяжко и мне. Ведь как ты худо жил?
 Ну, ничего, поживешь еще, добре поживешь. Пойдем.
       Он невидимыми путями повёл Баюна куда-то вглубь темноты, которая вдруг расступалась и освещалась, едва святитель ступал в её зону. Они вошли в большую долину, отдаленно напоминающую альпийское предгорье. Свет равномерно заполнял все, даже самые потаённые уголки долины, каждый камушек, каждую складку местности, хотя солнца как такового не было. Вдалеке, стояла небольшая, на два входа церквушка, сияющая позолоченными куполами. Несоразмерно большой крест венчал золочёный куполок и излучал такую энергию, от которой щемило душу. Огромная, многотысячная очередь печально выстроилась к одному из входов в церковь. У каждого стоящего в ней угрюмо опустившего голову человека на левом плече сидел зверь с ярко горящими злыми красными глазами. Каждый зверь имел свои особенности: у одних это был кабан, с желтоватыми клыками, щетинистой мордой и бородавчатыми наростами по всему, вросшему в нижнюю часть человека телу. У других буйвол, с уродливыми, нереальными конфигурациями. Были там и тигры и ехидны. Баюн даже не стал всматриваться в эти уродливые конгломераты людей и животных одновременно. Но что поразило и одновременно испугало Баюна,- его собственное животное, оказалось преспокойно сидящим у него за плечами. Он ощутил его только когда тот тревожно и напряжённо зашевелился, предчувствуя беду. Баюн осторожно скосил глаза за спину и обомлел, на него в упор и с укоризной уставился красный злой взгляд раскормленного клыкастого кабанчика,- мол, как ты можешь, ведь я всю твою сознательную жизнь сопровождал тебя, а ты?
 Святитель провёл одуревшего от впечатлений Баюна вдоль всей нескончаемой очереди людей и ввёл во внутрь Церкви. Внутренняя обстановка так поразила Баюна, что тот на мгновение потерял дар речи. Посреди большого, не по размерам внешних объёмов церквушки пространства, залитого всё тем же равномерным светом, прямо перед алтарём стоял огромный досчатый щит, с всаженными в него острыми, длинными шипами. На некоторых шипах ровными рядами были нанизаны звери, очень похожие на тех, что сидели на спинах и плечах людей в очереди. Только глаза их были потухшие
 -Это наши греховные страсти,- сказал святитель, снимая истошно визжащего кабана со спины Баюна,- не греши больше!
 Кабан, едва его насадили на приготовленный для него штырь, вдруг обвис, глаза его мгновенно потухли. Теперь он представлял собой только уродливое разнообразие спаянных в одну форму оболочек нескольких разных зверей, из которых доминировал несомненно кабан.
 -Как же туго переплелись мои страсти!- подумалось вдруг Баюну, взглянувшему на это уродство. На щите, рядом с его зверем, висели чем-то похожие, но совершенно разные животные. - Может потому что люди разные, и в пределах своей маленькой жизни каждый приплюсовывает к предыдущему новый грех. Поэтому звери разные? А если делать добро? Оно что, тоже имеет свои формы? Да конечно имеет,- сам ответил на свой вопрос Баюн,- стоит только взглянуть на этого благородного старца,- он ещё раз вгляделся в святителя Николая,- А как же Алёна? – неожиданно резанул его выплывший из неоткуда вопрос, - Как она? С кем?
 -Не беспокойся о Елене, у неё всё будет хорошо,- неожиданно ответил на незаданный вслух вопрос святитель,- А ты, не греши больше!

       6

 -Но зачем я вам. Такой. Испорченный.
 -У Бога каждая душа на счету. Но ты, не греши больше! - в третий раз сказал святитель.
 …Сначала ворвались звуки. Резкие, шумные, бьющие по перепонкам. Затем пришла боль, пронизывающая и до того невыносимая, что в пору умереть. Лёжа на спине, с открытыми глазами, раскинутыми руками и подломленной ногой он ощущал вокруг себя некое движение. Это суетились и ползали по его телу роботы-анализаторы, тщательно фиксируя каждый разрыв кровеносного сосуда, каждую поломанную или треснувшую косточку, каждую гематому. Данные тут же отправлялись в центр пара - хирургии и с минуты на минуту ждали ответа парамедиков, стоит ли транспортировать тело или его вообще опасно перемещать, чтобы не вызвать осложнений. И уже вызвать специализированную лабораторию для осуществления операции на месте.
 Лысоватый, потный мужичок, средних лет не зная, куда себя деть и что предпринять в следующую минуту, бросал своё громоздкое тело то к одному спасателю, то к другому в попытке объяснить:
 -Трасса была идеальна, я сам проверял. Откуда взялся этот камень? Я вообще не помню тут камня, на моей трассе нет ни одного «живца», головой отвечаю!
 Он потел и, забыв обо всем, теперь обращался к роботам-анализаторам, не беря в расчет, что те его вовсе не понимают
 -Я сорок лет начальник лучшего в мире скайленга. У меня самая чистая трасса. Я знаю её до каждой крупинки, откуда взялся этот краеугольный камень, этот «живец»?
………………………………………………………………………………………………………….
       На вершине горы, там, куда уставились невидящие глаза преобразившегося в одно мгновение Баюна, стоял человек. Он переступил с места на место мягко лязгающими и отыгрывающими при ходьбе протезами и немного нагнулся, чтобы лучше разглядеть распростёртое у подножия горы тело
 -Ну, будь здоров, Баюн, не кашляй,- хрипло процедил он,- всё оказалось так просто, всего-навсего удачно выполненная копия «живца» - и везунчик Баюн уже никогда в жизни не выйдет на трассу.
 Он тряхнул головой с оттопыренными ёжиком волосами
 -Эх, Санёк, Санёк, а ведь я не чувствую удовлетворения! Грязно в душе как-то. Гадко.
 На его левое плечо приземлилась невидимая никому, но такая ощутимая ноша.