Последнее имя

Облака словно заспанные лениво плыли по утреннему небу. За окном послышался хруст подобный звуку надкушенной вафли. Это ветер запутался среди деревьев и нечаянно сломал пару засохших веточек.
Растам открыл глаза. Проснулся раньше, чем услышал звон будильника. Потянувшись в постели, он попытался вспомнить сон. Но увиденная ночная картина ускользала от него оставляя лишь вырванные эпизоды. Снился ему Троицкий собор с позолоченными куполами, Дом художника и памятник первой учительнице. В этом сне Растам бродил по улицам родного Саратова в маске, которую, будучи ещё мальчишкой, сделал себе из фольги и картона после того как увидел фильм «Человек в железной маске».
-Устал я от Москвы. Возьму отпуск и поеду домой,- произнес вслух Растам, приподнимаясь с кровати. В круглом зеркале ванной он посмотрел на своё отражение.
Под густыми бровями чуть раскосые глаза цвета крепкого чая, правильный нос и лёгкая ворсистая тень небритости.
- Таким меня видят чужие и прохожие. Но «внутреннее лицо» без воображаемых достоинств и недостатков узреть могут лишь близкие,- подумал он, включая холодную воду.
Через неделю он уже ехал в такси по улицам родного города. На одном из домов по улице Соляная Растам заметил старую табличку – Архангельская. В Саратове это никого не удивляет. Многие таблички со старыми названиями не успели снять. Соляная была, когда Архангельская и Леонова. Словно улица дважды побывала замужем, а старая табличка напоминают её девичью фамилию. Саратов не похож на Москву. Москва казалась Растаму холодной и величественной в оттенках красного. А Саратов – тёплым, скромным и разноцветным. Как детская мозаика.
Когда Растам проезжал по улице Вольской, послышался звонок его мобильного телефона.
- Дракончик! – радуясь, крикнул Растам. Звонил Сашка Мамаев. Они знакомы ещё со студенческих лет. Последний раз виделись год назад на рыбалке. Варили уху, пели песни. Сашка танцевал «цыганочку» и рассказывал о новых приключениях. Теперь Сашка работает и живёт в Ставрополе.
- Ты в Москве? – спросил Сашка.
- Уже дома. По Вольской еду. А ты?
- И я приехал вчера.
- Подъезжай вечером в «Мандарин» там наши собираются,- предложил друг.
- Отлично! До вечера!
Проходя мимо школы, Растам увидел забор, через который в школьные годы перепрыгивал не раз, сбегая с уроков. Тогда это бетонное ограждение казалось огромным. Теперь оно выглядело приземистым, морщинистым и жалким.
Растам нажал кнопку звонка с потёртой синей краской.
- Абсалямов! Здорово! – воскликнул брат Рустам, который старше Растама на год.
- Ты чего без предупреждения? – засуетился брат.
- А если и предупредил бы, что на вокзале встречал бы с оркестром? – усмехнувшись, спросил Растам.
- Ага. И орденом наградил бы, - подыграл Рустам.
Растам вошёл в свою комнату и увидел в углу под компьютерным столом коробку из- под телевизора. Среди конструкторов, сломанных машин и разных деталей, он нашёл ту самую маску. Вспоминая свой сон, Растам подумал, что часто сны предвещают некоторые события, но оставляют после себя много тайн, которые, наверное, никогда не познать простому человеку.

Таксист повернул на улицу Яблочкова. Девичья фамилия этой улицы – Скромная. Растам вспомнил как много лет назад его друг Арман Джусубалиев немного подвыпив, собрался поговорить с девушкой. Он был уверен, что она живёт на втором этаже и решил попасть на её балкон, забравшись на дерево. Был уже третий час ночи и в комнате девушки не горел свет. Арман начал стучать в стеклянную дверь балкона. Через пару минут в окне загорелся свет, и, увидев на пороге мужчину в семейных трусах и топором в руке,- Арман понял, что перепутал балкон.
Мужчина начал разъярённо кричать, а Арман перевалился через перила и упал в сугроб. Растам еле сдержал смех, вспоминая этот случай.

Машина остановилось неподалёку у входа в ресторан с красными колоннами и приподнятой по краям с зелёной каймой крышей. Растам пару раз был в этом ресторане год назад. Здесь ничего не изменилось. Тот же интерьер в китайском стиле в красных тонах и тусклое освещение. Другими были лишь лица охранников и официантов.
 Только Растам оказался в общем зале, он услышал громкий женский смех, который особенно выделялся среди общего хохота. За круглым столом сидели его друзья.
- Ну, москвич рассказывай. Как живёшь? – спросил уже подвыпивший Гайрат и закинул в рот креветочные чипсы.
- Как видишь. Я в порядке,- ответил Растам и скромно улыбнулся официантке, которая протянула ему меню. Пробежав глазами по черным буквам и цифрам, он заказал куриные кубики с грецкими орехами.
- Познакомься это Меруэрт, подруга Румии,- произнёс Сашка, наливая Растаму в бокал сливовое вино. Растам посмотрел на девушку с короткой стрижкой и печальным взглядом. Её черные жидкие волосы с кривым пробором слева напоминали цвет выжженного поля. На правой щеке выделялась родинка цвета и формы арбузного семечка. В белом с длинными рукавами платье она была похожа на Пьеро.
- Ну, давай Растам скажи чего-нибудь хорошее,- попросила Румия, поправляя чёлку. Растам не любил произносить тосты. Он подмигнул Сашке и после минутной паузы произнёс:
- За встречу!
- Великий тост! – смеясь, сказал Сева.
- Люди не меняются,- добавил Гайрат, пододвигая к себе кружку пива. Края кружки обнимала обильная похожая на мыльную, пена. Меруэрт сидела рядом с Сашкой и безотрадным взглядом смотрела на свой бокал вина. Растам заметил на её белой коже рук светло-зелёные кривые полоски вен, которые были похожи на реки карт и глобусов.
- Как жизнь Сева? – спросил Растам, сделав глоток прохладного вина.
- Нормально. Но всё не так как я хочу,- ответил Сева. У него покраснели щеки, и он был похож на мальчика лицо, которого обтёрли хорошенько полотенцем.
- А что ты хочешь?
- Хочу машину с водителем. Пузо хочу. Ещё хочу ролекс некитайский, татушку на грудь и любовницу с Новой Гвинеи.
- А почему именно с Новой Гвинеи?- поинтересовалась Румия.
- Чем дальше, тем лучше,- ответил за Севу Гайрат.
- Ты почему, такая печальная, задумчивая, с затуманенным взором? – спросил Сашка, обращаясь к Меруэрт.
- Она всегда такая. То грустная, то весёлая. Человек крайностей. Не знает, что такое середина,- поведала Румия.
- Меруэрт ты посмотри вокруг - столько прекрасных людей, и в основном ты всем нравишься, даже тем, кто тебя не видел, а может и не увидит никогда,- пошутил Сева.
Меруэрт сразу же рассмеялась. И все присутствующие загоготали вслед за ней. У Севы тоже был громкий гомерический смех, но уводило за собой именно хохотание Меруэрт. Её смех словно тянул рычаги веселья у тех, кто его слышал. Растам всегда хотел найти определение голосовым звукам смеющихся. Смех – это аккорд радости,- подумал Растам, прислушиваясь к смеющейся девушке в белом платье.
- Ты похожа на астру. Я уже нашёл шестьдесят четыре сходства между вами,- продолжал любезничать Сева. Ещё в школе, когда Растам только учился играть на гитаре, перебирая пальцами струны, заметил, что звучание самых толстых из них близко к тембру голоса Севы.
- Почему шестьдесят четыре? – удивилась Меруэрт. В её цвета дикого чёрного винограда глазах появились искорки.
- Откуда я знаю почему? Мне нужно было доказать, что много сходства,- пробурчал Сева. Он сидел напротив Меруэрт и пытался шутить с серьёзным выражением лица. Похоже, ему нравилось, что она громко смеётся и при этом запрокидывает голову вверх.
Через некоторое время Сашка пригласил на танец Румию, а Гайрат вышел на улицу звонить своей девушке. Растам остался слушать шутливый разговор между Севой и Меруэрт. Сева размахивал руками, жмурил глаза, томно вздыхал, а Меруэрт ему подыгрывала, заполняя шум ресторана «аккордами радости» и привлекая к себе взгляды гостей за соседними столиками. Глядя на них можно было подумать, что это два актёра выучили роль и развлекают публику.
- Ты в юности гадала на ромашке? – спросил Сева.
- Нет.
- Да ты что? Это же так романтично! Вот ты даёшь! Я тебя научу.
- Научи!
- На ромашке очень просто гадать: Вырываешь по лепестку - каждый лепесток - либо любит, либо нет. Вот если остается последний с пометкой "не любит", то тебя твой избранник не любит.
- Ха-ха! Ромашки- врунишки!
- Отвечаю всё сходится! Я сам так гадал!
- Ха-ха! Врунишки! Они мне говорили, что «любит» когда мне было четырнадцать. А он не любил меня.
- Это ты врунишка! Гадала, значит?
- Гадала!
- А я сижу, напрягаюсь, учу тебя. Плохая ты. Мне и так грустно, ещё ты издеваешься.
- А чего это ты грустный?
- Одна маленькая серая мышь сгрызла у нас платы в оборудовании на пять тысяч долларов, и мы все остались без премии.
- Шутишь?
- Нет, правда, вчера мы ее прибили и провели экзекуцию всей редакцией.
- Ага. Это была самая дорогая мышь в моей жизни. От депрессии я даже поправился. Не знал, как похудеть без физических нагрузок. Хотел липосакцию сделать, а потом решил остаться маленьким кругленьким комочком счастья.
- Ну, по тебе не скажешь. Пуза то нет!
- Было пузо. Я его продал одному родственнику, на котором пиджак висел. Теперь мечтаю о новом пузе.
- Ха-ха! Хватит смешить! Мне сейчас плохо будет!
- Бедная, съешь банан! Если не поможет я подарю тебе троллейбус - будешь по ночному городу катать ведьм.
- Ха-ха! Я боюсь их!
- Не бойся. Я знаю средство, как спастись от их колдовства. Нужно забить полный рот пива! Ты думаешь, почему мы мужчины пиво пьём? Не от хорошей жизни.
- Всё замолчи Сева! – протянула Меруэрт и закрыла руками уши.
- Я то замолчу. Главное ты не молчи. А ты знаешь, что по итогам голосования, твой голос был признан самым желанным голосом года? – продолжал играть на публику Сева.
- Не поняла, по каким итогам?
- Я проводил голосование среди себя и себя, и выявилось, что я очень хотел бы услышать твой голос больше всего.
- Ха-ха! А я чуть было не поверила и даже испугалась.
Растам смотрел на Меруэрт, и временами ему казалось, что её смех дублирует кто-то другой. Её хрупкой фигуре не очень-то подходил громкий голос и взрывной хохот.
Можно ли нарисовать смех? – спросил он сам себя. Наверное, нет, послышался ответ его второго «Я». Улыбку или любое другое застывшее выражение лица смеющегося, но передать кистью смех – невозможно. Скорее получится нарисовать плачущего человека. А есть ли в природе звуки похожие на человеческий смех? Тоже нет. Ветер напоминает зевание. Дождь близок к плачу. Гроза на стук по железной крыше. А что напоминает смех? Разве что совсем чуть-чуть - волны, плещущиеся о скалы.
Меруэрт посмотрела на часы и сообщила, что ей пора домой.
- Останься! Куда тебе торопиться? – недоумевал Сева.
- Мне завтра на поезд.
- А куда ты едешь? – спросил Растам.
- В командировку.
- В Новую Гвинею? – интересовался Сева в том же шутливом тоне.
- Ха-ха! Почти!
- Тебе будет без меня грустно. Я представляю - ты будешь сидеть в купе, наблюдать звезды и по твоим щекам будут плыть слёзные реки. А рядом сидящий мужчина будет смотреть на чудо. Он захочет "перевести" это на свой варварский язык. Но ему это не удастся и убитый горем он будет разрывать свою грудь, чтобы подставить сердце под светлые капли твоей печали. И тогда ты поймёшь, что жила не зря,- произнёс патетическую речь Сева. Меруэрт, конечно же, рассмеялась.
- Извини, я не могу тебя проводить. Если моя жена узнает - мне придётся ехать в Африку замаливать грехи,- сказал Сева с виноватым выражением лица.
- А как я одна в такую темноту буду возвращаться? – спросила Меруэрт растерянно.
- Я тебя провожу,- отозвался Растам. Сева сделал страдальческую гримасу, но на этот раз Меруэрт было не смешно.
Летний ветер, вдохновлённый легким шёлком прикасался невидимыми ладошками то к подолу, то к рукавам платья Меруэрт. Оказалось, что они живут неподалёку друг от друга.
- Давай пешком прогуляемся? Не хочу на такси ехать,- предложила Меруэрт дотронувшись ладонью к верхушке выстриженной в форме треугольника деревца и тут же испуганно одёрнула руку, заметив как выпорхнула бабочка.
Растам улыбнулся вместо ответа.
- А я много слышал о тебе,- после недолгой паузы сказал он.
- Да? Интересно и что же ты слышал? Это, наверное, нескромно, но каждый человек, наверное, хочет знать каким его видят со стороны.
- Говорили, что ты весёлая. Оказалось, что это правда.
- Когда я закончила школу, очень сильно простудилась перед выпускным вечером. Врачи не отпустили меня на бал. А я готовилась, платье заказывала. Но так и не попала. Спустя неделю меня выписали. И как-то раз вечером я заснула и позже проснулась от голосов из соседней комнаты. Прислушавшись к разговору, я поняла, что у нас в гостях наша классная руководительница. Мне всегда казалось, что она недолюбливает меня. Она рассказывала моей маме о том, что я её любимая ученица. Я сидела на кровати не двигаясь, и прислушивалась к каждому звуку. И тогда я поняла: Мы боимся того, что мало нравимся кому-то. Мы думаем, что если человек не выражает своих симпатий, значит, плохо относится,- рассказывала Меруэрт и почему-то оглядывалась назад. Каблучки её босоножек негромко стучали по асфальту, напоминая звуки палочек бьющихся о полотно ирландского рамочного барабана.
- Расскажи о себе ещё что-нибудь? – попросил Растам.
- Разве можно поведать то, что пропустила через морщины женщина? – смеясь, произнесла Меруэрт.
- А ты постарайся.
- Нет. Теперь твоя очередь.
- Учился на бухгалтера. Окончил наш Саратовский университет с красным дипломом. Потом служба в армии. В данное время работаю экономистом в Москве. А ты кем работаешь?
- А я модельер. Мечтаю о собственной коллекции. Работаю в доме моды.
- Меруэрт ты куришь? – спросил Растам достав из кармана пачку сигарет.
- Курила. Недавно бросила. Но мне нравится смотреть на дым. Он похож туман. Грязное облако, слетающее с губ…
- Глядя на дым можно увидеть время, тебе не кажется? – подхватил идею Растам, закуривая сигарету. Меруэрт улыбнулась и её родинка, словно на мгновение поднялась вверх вместе с щекой.
- А я видела в дыме бороду старика, пар от чайника и даже фонтан. А как-то
раз увидела даже хвост лошади.
- Это как? Так же как и глядя на облака? –удивился Растам.
- Нет, на облака смотришь, задрав голову. Смотришь и никуда не торопишься. А образы в дымке сигаретной видны секунды и нужно успеть. Когда я была маленькая, думала что облака появляются потому, что на небе курит старичок длинную трубку и пускает дым. А дождь идёт потому, что старушка отмывает небо от копоти этого дыма и ругается голосом грозы,- засмеявшись, рассказала Меруэрт.
- А ты веришь в хиромантию? – спросил Растам.
- Не верю!
- Мне как-то сказали, что по линиям выпадает два брака, а так не хотелось бы, - с сожалением в голосе поделился Растам.
- А у меня по линиям выпадало три брака, но мне уже скоро тридцать, а я ни разу не была замужем. Получается, я должна торопиться и выполнять план гадалок - в пятилетку по мужу,- снова рассмеявшись, вымолвила Меруэрт.
- Как у тебя в личной жизни?- вполголоса спросил Растам и тут же мысленно казнил себя за этот вопрос.
- Никак. Рассталась с любимым человеком. Не вижу завтрашнего дня. Иногда возвращаюсь в прошлое. Не знаю, что я там потеряла...
- Почему расстались?
- Он сказал, что тяжело любить меня, и я ушла...
- А почему тяжело?
- Не знаю. Но я не верю в это. Я позже поняла, что это были лишь красивые слова.
Он знал, что я романтик и подумал, наверное, что от меня нужно уходить красиво.
Вот и ушел… Пока никто не умер,- глубоко вздохнув, поделилась Меруэрт.
- Может ещё вернётся?
- В момент расставания я почему-то была уверена, что он меня не отпустит. Но я ошибалась. Отпустил. А куда улетает птица, когда её отпускают? Вслед за облаками.
Легко уходить, когда ты чувствуешь себя ненужной. Наверное, сложнее уходить тем, кого просят: Не уходи! Да и ладно. В чёрную пятницу не вернешь счастливую среду. Разве что ждать следующей,- неторопливо говорила Меруэрт.
- Ты знаешь, что эта ночь воробьиная,- спросил Растам, заметив как в небе вспыхнула молния.
- Как это понять?
- Воробьиные если я не ошибаюсь самые короткие в году.
- Не знала. А орлиных ночей нет? Или ястребиных? – шутя, спросила Меруэрт.
- Не слышал, но можно придумать. Мне бы понравилась, допустим «Ночь вишневого варенья»
- Ночь, когда кушают варенье и кидают друг в друга косточки?
- Нет. Чтобы мужчины и женщины обмазывали губы вишневым вареньем, а потом целовались
- Фантазёр! А целоваться даже с нелюбимыми? Губы нелюбимого хоть вареньем смажь - все равно не вкусный будет поцелуй. А если губы любимого мужчины смазать горчицей, то, как ни странно покажется сладко,- размышляла Меруэрт.
В это время они перешли улицу рядом с гостиницей. Навстречу к ним походкой жирафа, шла девушка в коротенькой красной юбке и прозрачной блузке. Растам давно заметил, что часто походка человека выражает его внутреннее состояние. Медленные раскачивающиеся шаги девушки говорили о беззаботности её натуры.
В темноте освещённой фонарями её ярко накрашенные пунцовые губы казались листочком мака, приклеенным под носом, а глаза украшенные линзами - запонками на затушёванном пудрой лице. У девушки был бесстыжий взгляд. При ходьбе голова её содрогалась как при икоте. «Жизнь проституток – бесхозная жизнь. Они не хозяйки даже приближающейся ночи, не то, что своей судьбе. В их душе всегда вакантно место для греха» - подумал Растам.
- Не смотри на неё так,- недовольно попросила Меруэрт.
- Как?
- С осуждением.
- Я всего лишь посмотрел в её глаза,- попытался оправдаться Растам.
- Проститутку Бог простит, ибо с грузом грехов она получает груз унижений. Да и не у каждой девственницы девственная душа,- высказалась Меруэрт.
- Может быть. Не знаю,- вполголоса протянул Растам. Он не стал спорить с Меруэрт, но мысленно не согласился о прощении проституток.
- Тебе нравится наблюдать за влюблёнными? – спросила Меруэрт остановившись у магазина, с витрины которого помертвелыми взглядами смотрели на ночную улицу манекены в летней одежде.
- Я не помню, чтобы я специально наблюдал за кем-то.
- А я люблю смотреть на счастливые пары. Особенно когда весной снег только-только растает, нет ничего приятнее выйти на улицу, - еще не жарко, но уже и не холодно. Снимешь шапку и, запрокинув голову лицом к солнцу, стоишь, впитывать его теплое дыхание... Вот так и с влюблёнными. Смотришь на них и чувствуешь себя безотчетно счастливой. В этот миг признаешься себе как школьница, которая украла чужой пирожок - что в тебе живёт ещё многое... То многое, что ты так тщательно давила ногами и ломала,- произнесла Меруэрт и зевнула, прикрывая ладонью маленький ротик.
- Ты, наверное, устала и уже хочешь спать? – спросил Растам.
- Вовсе нет! Я как газель Томпсона сплю тридцать минут в сутки,- ответила Меруэрт и расхохоталась.
- А я записал твой смех, - признался Растам включая диктофон на мобильном телефоне.
- Как ты умудрился? – удивилась Меруэрт, слушая запись разговора с Севой.
- Вот.
- Зачем?
- Буду слушать, когда грусть придёт. Может даже сделаю мешочек смеха,- пошутил он и посмотрел на Меруэрт.
- Мне пора. Спокойной ночи Растам,- произнесла она взволнованно и неспеша направилась к подъезду.
Растам посмотрел на чёрное величие неба. В детстве он как-то спросил маму:
- А у неба есть руки?
- Нет,- ответила она.
- А живот?
- Нет. Только лицо,- смеясь, говорила мама
- Звезды это серебристые родинки неба,- думал тогда Растам.
До рассвета осталось чуть больше трёх часов. Ленивыми шагами Растам направился в сторону своего дома.

Вернувшись в Москву, Растам несколько раз пытался расспросить у Румии о Меруэрт, но та под разными предлогами уходила от разговора.
Пролетело три года. Как - то раз, Растам прогуливался неподалёку от Покровского женского монастыря. Был летний солнечный день. Над его головой пролетел веероусый жук, издавая жужжание схожее со звуком бегунка на замке джемпера. За спиной послышались шаги. Растам обернулся и увидел в нескольких метрах от себя двух монашек. Они прошли мимо, и лицо одной из них показалось ему знакомым. Растам остановился, пытаясь вспомнить, где он мог видеть это лицо с большой родинкой на щеке. Память подсказала ему: Меруэрт! Он не мог поверить в это. Нет! Не может быть! – спорил он с памятью. Монашки уже приближались к воротам монастыря.
- Меруэрт! – крикнул Растам и быстрым шагом направился к монашкам. Они даже не обернулись. Оказавшись на расстоянии чуть больше метра от монашек, Растам снова произнёс вслух имя. Вторая монашка обернулась и спросила:
- Что Вы сказали?
- Это Меруэрт? – спросил он голубоглазую монашку. Меруэрт отворачивалась от взгляда Растама.
- Это матушка Маргарита,- ответила монашка удивлённо.
- Здравствуй, Меруэрт,- поздоровался Растам оказавшись в двух шагах от неё.
- Я сейчас приду. Ты иди,- сказала Меруэрт второй монашке. Та исподлобья посмотрела на Растама и направилась в монастырь. Меруэрт смотрела вслед удаляющейся монашке, делая вид, что не замечает, как Растам внимательно разглядывает её. На голове Меруэрт был клобук, сверху подрясника чёрная ряса с расширяющимися от локтя рукавами. В руках она держала чётки с узелками и деревянными бусинками, которые заканчивались плетённым крестом и кисточкой из сутажного шнура. Нервно перебирая пальцами чётки, Меруэрт прошептала что-то. Растам услышал лишь последние слова: "… помилуй мя, грешную".
- Как же так Меруэрт? Я глазам своим не верю,- вполголоса произнёс Растам.
- Меруэрт умерла. При крещении мне дали второе имя – Марфа. А при постриге нарекли Маргаритой,- ответила она, не поднимая глаз.
- Не говори так. Ты жива!
- Я умерла для мира.
- Но ты же мусульманка! – возмутился Растам.
- Это долгий разговор. Я не хочу об этом говорить.
- А как же родители?
- А что родители?
- Наверняка они хотят, чтобы ты устроила свою жизнь. Вышла замуж и родила детей.
- Мало ли что они хотят? Я не хочу жить по их сценарию. У меня свой путь – служение Богу.
- Монашество - это смерть! – почти крикнул Растам.
- Это новое рождение,- невозмутимо ответила Меруэрт.
- Ты бросила своих родителей. А согласно Корану грех – бросать родителей в старости,- пытался её переубедить Растам.
- А разве не грех запрещать человеку жить, так как он хочет? – спросила Меруэрт повышая голос. Растам вместо ответа задал следующий вопрос:
- Ты разочаровалась в любви?
- Нет! – ответила она и посмотрела пугливым взглядом на Растама.
- Я люблю весь мир,- добавила Меруэрт, и Растаму показалось, что она сама не верит в свои слова. Он тяжело вздохнул. Больше всего ему хотелось взять её за руку и увести подальше от монастыря. Снова услышать, как она беззаботно смеётся. Хотелось увидеть её в белом платье. Он поднял голову к небу и прищурил глаза от солнца.
- Зачем мы молим Бога о чём-то, если всё уже предрешено? – спросил он, немного успокоившись.
- Господь хочет, что бы мы обращались к нему,- ответила Меруэрт. Её слова были выструганы, отточены.
- Ты считаешь себя грешной?
- Всем нам кажется, что мы безгрешны. Но наше внутренне содержание знает только сам всевышний. Мы ведем себя так, словно заплатили Богу за жизнь и ждём гарантии на счастье здоровье и любовь,- ответила она чётко, как выученный урок.
- Я счастлива!- добавила зачем-то она. Растам посмотрел на неё. Ответ без вопроса похож на оправдание – подумал он.
- Счастлива, или обманываешь себя?
- Счастлива!
- Что не могло выдержать твоё сердце в жизни мирской? – спросил Растам. Она не ответила.
Растаму показалось, что мир, в котором они когда - то встретились, теперь разделился пополам.
В её мире имена святых и великие праздники в месяцеслове. Чудотворные иконы, иногда удивляющие миротечением и отчаянные глаза паломников. Тропари и колокольный звон.
Постная пища и поясные поклоны. Робкое шуршание страниц часослова с текстами неизменяемых молитвословий. Певчие-клирошане напротив алтаря воспевающие славу Божию. Она читает по ночам Неусыпаемую Псалтирь. Носит чёрные одежды, напоминающие о горьком плаче души, умерщвленной грехами.
Она забыла свои предыдущие имена. И лишь с последним именем готова умереть в стенах монастыря…
В его мире нервные горожане, улыбки детей, ночные огни городов. Неведомые и ведомые грехи. Когда ночь сжимает в лапах его непонятный сон, он забывает о грусти, что приходила к нему под вечер незваной гостьей в чёрной кружевной мантилье.
Иногда он слушает безгласную исповедь своей глазастой совести.
В будни мирские обиды царапают его душу, как колючелистые кустарники оставляют следы на коже рук. А возникающие время от времени проблемы как брыкливые кони не дают себя оседлать.
Стоя на границе этих миров разделённых невидимой чертой шириной с карандашный грифель, они ещё пару мгновений смотрели в глаза друг другу.
Послышался колокольный звон.
- Мне пора! Да хранит тебя Господь!- сказала Меруэрт и, не дождавшись ответа, поторопилась уйти.
Растам закурил сигарету. Струйки дыма похожие на метеорный след слетали с его губ и испарялись. Он достал из кармана мобильный телефон и включил старую запись.
- Ха-ха! - послышался хохот Меруэрт. Он часто слушал этот заливистый смех в моменты грусти. А в этот момент, стоя у стен монастыря ему казалось, что он слышит через яркие звуки смеха - безудержное рыдание.
- Как я раньше не понял, что это не смех, а эхо её страданий? – спросил себя Растам.
Ему захотелось закрыть уши, чтобы не слышать дуэт тревожных колоколов и хохотание Меруэрт. Он посмотрел на ворота монастыря.
- Прощай, Меруэрт - Марфа-Маргарита! – произнес он спокойно, протяжно выговорив имя последнее. Колокола умолкли. Растам удалил запись со смехом и зашагал в сторону станции метро. Он шёл быстро, не оборачиваясь назад. И всё это время ему казалось, что вот-вот он услышит за спиной шаги и девушка, в белом платье, смеясь, произнесёт:
- Ха-ха! Ромашки- врунишки!


Рисунок автора