Naruto - Тени

*ахтунг: саннины, муть невнятная, ангст, АУ и прочая гадость. гет, паранойя и всем плохо. вроде тянет на pg-13


Слава великого порнографа и ловеласа сопровождает Дзирайю всюду, где он называет своё имя. Иногда называют за него - да он и не против: внимание и репутация, которые работают на тебя, всегда могут пригодиться.
Вся Коноха и соседние селения точно знают, что Дзирайя из легендарной троицы невероятно силён, весел и вспыльчив, а ещё безумно и не спрашивая любит женщин, и стены всех бань и горячих источников в ужасе дрожат от одного его взгляда.
Он не любит врать, так что это всё правда.
Он не любит обманывать чьи-то ожидания и разочаровывать, так что это останется правдой ещё долго - дольше, чем проживёт он сам.
Но во всей Конохе и соседних селениях почему-то мало кто замечает, что уже давно Дзирайя действительно предпочитает просто смотреть.

Цунаде знала - замечала, может, даже раньше, чем он сам. Примерно с тех пор, как очередная новость о занятиях бывшего товарища по команде была озвучена вслух.
- Как он только мог до такого додуматься, - качал головой Дзирайя, и по его лицу невозможно было прочесть ничего. Она не знала, что ему сказать.
Оба понимали, что - замечательно додумался. Эффективно и логично, с его-то уровнем техник и неразборчивостью в средствах.
Менять тела.
Сливаться с ещё живой чужой плотью, оставляя позади, словно сухую кожу, оболочку своей. Или чьей-то ещё.
Была ли для него вообще разница?
Цунаде не знала и, кажется, не хотела бы знать.
А Дзирайя покачивал головой и тем же ровным, негромким голосом добавлял:
- Ты бы это видела, детка... Если бы я знал тогда. Чёрт...
Цунаде могла бы представить себе, как это происходит. Могла бы попробовать понять суть техники, вообразить результат. Ей не хотелось.
Дзирайя - видел.
Один раз он, после предательства Орочимару не перестававший следить за ним, - видел, как происходит процесс переселения в другое тело.
Ему хватило.
В тот вечер он явился к ней, бледный и молчаливый, долго сидел рядом, глядя на бутылку саке. Потом махнул сразу не меньше половины.
- Я думал, это будет как шкуру сбрасывают. Ну, ты помнишь, он всегда был того, со змеями своими, всяким этим. Но там... Если б просто шкуру. Налей ещё, химе.
Она тогда протянула ему всю бутылку. Поколебалась - и села рядом, обняла, прижала к себе.
Расспрашивать ей казалось неуместным и глупым.
Что ещё сказать на такое, она не представляла.

Ей кажется, это должно быть лестно или смешно, - человек с самой распутной в Конохе репутацией обнимает её весенними ночами, как последнюю женщину в этом мире.
Днём - смотрит на других, смеётся и острит, ввязывается в драки и прожигает деньги и время. Работает, ходит на самые опасные миссии, пишет, рискует жизнью и плюёт на это с улыбкой. Потом исчезает на дни или месяцы.
И приходит снова.
Цунаде не гордится и не смеётся даже про себя.
- Прости меня, - шепчет он в темноте потом, думая, что она спит. - Но если кто угодно другой может оказаться... Прости.
Она прижимается к нему и думает, что, наверное, любит и пытается защитить.
И ещё - что скоро не выдержит и уйдёт сама до того, как он в очередной раз вернётся.
И продолжает ждать.

...Собранной инормации всегда недостаточно. Не Конохе - ему самому. Конохе довольно знать степень опасности и расстояние до врага; прямой угрозы селению нет, косвенная минимальна, цель теперешней деятельности точно неизвестна, местонахождение предположительно... Большего от него не требуют.
Дзирайе редко удаётся подобраться близко.
Собранная информация - бесценна.
Он не видел Орочимару в лицо с того раза, после которого пришёл к Цунаде и впервые не получил по морде за попытку с ней переспать.
Это всё - просто факты.
Пункты в свитках.

У женщины чёрные как смоль волосы, чёрные и пахнущие розовым маслом, и глаза, подведённые, словно сурьмой, зияют в полумраке.
Таких Дзирайя больше всего не любит, - почему-то ему кажется, что чем больше какая-то из них похожа на Орочимару, тем больше шансов, что вот сейчас она усмехнётся, сверкнув жёлтыми глазами, и привычно облизнёт сохнущие губы.
Дзирайя понимает, что это глупо и безосновательно. Но когда он берёт её за руку и позволяет оседлать свои колени, внутри у него сворачивается холодный комок.
*То* тело принадлежало бледной черноволосой женщине из Селения Скрытого Дождя.
Вдруг это какая-то генетическая особенность, которая ему нужна, может же она проявляться в сходной внешности?
Он привычным жестом кладёт руки ей на бёдра, - женщина худощава, косточки упираются в ладони, а под кожей ходят тонкие мышцы. Подавшись вперёд, она мастерски неуловимым движением стягивает через голову тунику. Чёрные волосы рассыпаются по угловатым плечам.
Женщина льнёт к нему гибким горячим телом, ёрзает на его коленях, теребит его одежду.
Он хочет её, это очевидно. И не хочет знать, отчего это ощущение заставляет холодный ком внутри стягиваться плотнее и тяжелее, как змеиный узел.
Собранной информации всегда недостаточно. Видимо, нужно менять подход к её добыче.
Срочно.
Дзирайя отдёргивает её руку, берёт за подбородок и заставляет поднять лицо.
- Что-то не так? - хрипло шепчет она. Чёрные глаза мерцают прорехами из-под спутавшихся волос.
Он передёргивается и опускает взгляд.
По её запястьям льются чернильные разводы едва различимой татуировки.
- Ты...

**
Ладонью по траве, уверенный голос, треск.
Кажется, чёрные узоры на его руке вспыхивают, а по земле вокруг разбегаются росчерки - как трещины, только быстро тонут без следа.
- Ну, как? - гордо спрашивает Орочимару.
Перед ним на траве удивлённо шевелится довольно крупная блестящая змея. Показывает троим подросткам раздвоенный чёрный язык и поворачивает голову в сторону.
- Фигня, - презрительно отворачивается в ответ Дзирайя.
- Да ну? - Орочимару понимающе щурится и любуется призванной тварью. Та скептически переводит взгляд с него на остальных, потом обратно.
- Фигня, - повторяет Дзирайя, сложив руки на груди.
- А ты так сможешь? - подкалывает его Цунаде.
- Я-то? Да я, в отличие от него, на самом деле такое могу!..
- Ну докажи, докажи...
И Дзирайя, поколебавшись, лезет в сумку, достаёт свитки. Угрожающе скосив глаза на друзей, начинает разворачивать. Но не успевают те отпустить ещё-то что-то колкое по этому поводу, как порывом ветра свитки уносит куда-то прочь, растаскивает в разные стороны.
Дзирайя матерится им вслед, Цунаде заливисто смеётся, и все трое бросаются ловить. Потом Дзирайя, корча грозные рожи, прыгает вокруг внучки Первого, пытаясь вернуть свои сокровища, она спотыкатеся, он, хохоча, поднимает её за шкирку. Орочимару улыбается, потирая вязь призывных татуировок на запястьях.
Забытая змея смотрит несколько мгновений на этот цирк, потом с достоинством уползает в траву.
**

Он выгоняет женщину почти сразу, срываясь на непечатную брань, не давая ей и минуты, чтобы одеться. Суёт в руки сброшенную одежду и выгоняет, почти пинками.
Он едва не вывернул ей руку, просто потому что узор показался смутно знакомым.
Это уже слишком.
Дамочка уносится из гостиницы в ужасе, хлопнув дверью, и в темноте даже не слышно эха от её торопливых шагов.
Тогда Дзирайя медленно выдыхает, пытаясь унять дрожь в руках, и понимает, что это почти безумие. После третьего срыва за месяц пора бы уже насторожиться.
Или испугаться за свои возможности - но Дзирайя честен с собой и понимает, что дело не только в нём.
Напряжение не отпускает, неудовлетворённое тело мешает сосредоточиться и начать связно думать, - но лучше уж одному, чем снова.
Всё равно она ничего не знает ни о каких убитых синоби, думает он, привалившись к стене. А я не могу спать с ней, не зная, кто она на самом деле.
Обнимать её тело, понимая, что, может быть, оно давно уже не её.
Судорожно, против воли, искать знаки.
Вздрагивать, понимая, что ошибся.
Дзирайя слепо, неловко стягивает одежду и падает на смятую кровать.

Больше всего он боится, что даже касаясь Орочимару и глядя ему в глаза, - так его и не узнает.

Быстрые шаги женщины, на ходу натягивающей на себя одежду и бормочущей что-то о пьяных извращенцах, затихают между домами.
Снаружи, с улицы, видно, что окно на втором этаже распахнуто, и света там не горит.
У стены дома напротив, в тени, стоит хрупкая девочка не старше пятнадцати-шестнадцати лет. Не отрываясь глядит на окна, хмурит тонкие брови.
У девочки чёрные волосы острижены по-мальчишечьи, губы плотно сжаты в болезненное подобие усмешки, руки тонут в широких рукавах кимоно. А когда она поворачивается и делает первый шаг прочь, движения выходят чуть неточные, неуверенные.
Может быть, с непривычки.
Может быть, потому что уйти всегда оказывается чуть труднее, чем должно бы.
Дзирайя наверху забывается тяжёлым полусном, не глядя ни в какие окна, и не может такого знать, - но может быть, в глубине души эта девочка слишком хорошо понимает, чего он боится.