SAINT FRANCIS
ПРОСТО ЦИТАТЫ
Прощание со счастьем – начало премудрости и вернейшее средство найти счастье. Нет ничего более отрадного, как возвращение радости после отказа от неё.
(Фёдор Достоевский)
В человеке тварь и творец сплавлены воедино: в человеке есть материал, обломок, глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человеке есть также и творец, ваятель, твёрдость молота, божественный зритель и седьмой день – понимаете ли вы, что это противоречие? И пони-маете ли вы, что ваше сострадание относится к твари в человеке, к тому, что должно быть сформировано, сломано, выковано, разорвано, обожжено, закалено, очищено – к тому, что страдает по необходимости и должно страдать.
(Фридрих Ницше)
Мир, в который мы попадаем с рождения, жесток, и груб, и в то же время полон священной красоты. Какая чаша весов перевесит другую – смысл или бессмыслица – зависит от меры, которая в конечном счёте есть сам человек. Если бы бессмыслица правила всем безраздельно, жизненный смысл оставил бы нас на нашем пути. Но в действительности – или мне это только кажется? – этого не происходит. Скорее всего, как и во всяких метафизических вопросах, истинны обе стороны: жизнь полна смысла и бессмысленна одновременно. Я же лелею беспокойную надежду, что смысл возобладает и выиграет сражение.
(Карл Густав Юнг)
Мир, друг Говинда, не есть нечто совершенное или медленно подвигающееся по пути к совершенству. Нет, мир совершенен во всякое мгновение; каждый грех уже несёт в себе благодать, во всех маленьких детях уже живёт старик, все новорожденные уже носят в себе смерть, а все умирающие – вечную жизнь. Ни один человек не в состоянии видеть, насколько другой подвинулся на своём пути; в разбойнике и игроке ждёт Будда, в Брахмане ждёт разбойник. Путём глубокого созерцания можно приобрести способность отрешаться от времени, видеть всё бывшее, сущее и грядущее в жизни, как нечто одновременное, и тогда всё представляется хорошим, всё совершенно, всё есть Брахман. Оттого-то всё, что существует, кажется мне хорошим: смерть, как и жизнь; грех, как и святость; ум, как и глупость – всё должно быть таким, как есть. Нужно только моё согласие, моя добрая воля, моё любовное отношение – чтобы всё оказалось для меня хорошим, полезным, неспособным повредить мне. На собственном теле и на собственной душе я убедился в том, что мне нужен был грех, что и сладострастие, и стремление к земным благам, и тщеславие – мне нужны были в такой же степени, как и моё постыдное отчаяние, дабы наконец отказаться от противодействия миру, дабы научиться любить его таким, как он есть, не сравнивая его с каким-то желательным, созданным моим воображением миром, с придуманным мною видом совершенства.
(Герман Гессе)
Зачем, рассудок беспокоя, гадать, что ближе: свет иль тьма – когда от запаха левкоя мне так легко сойти с ума… Для несказанного ответа предвечной мудростью рождён, темнее тьмы, светлее света, и тишины беззвучней он. Скорее радостен, чем сладок, свежее свежести самой, он – по ту сторону загадок, во мне сливается со мной.
(Владимир Вейдле)
XVIII ДЮЖИНА
1. Карл Густав Юнг (1875-1961) – мистический психоаналитик (Швейцария)
2. Владимир Вейдле (1895-1979)
– питерский богоискатель немецкого происхождения, Париж 1924
3. Леопольд Ленинзон (1958-?) - волынский прозаик, Питер – Иерум 1991 (ИЖ)
4. Саддам Хусейн Абдальмаджид Тикритский (1937-2006)
- повешенный иракский диктатор 1979-2003
5. Эрих Зелигман Фромм (1900-80) – франкфуртский неофрейдист, Ньёрк 1934
– Мексика 1949 - Локарно 1969
6. Соломон Лёвенгауэр (1903-83) – дед вашего покорного слуги – отец Зелика
(Волынь – Товаровск)
7. Александр Городницкий (1933-?) – академгеофизический бард (Питер)
8. Владимир Высоцкий (1938-80) – московский бард, театр на Таганке 1964
9. Беныеуда, он же Элиэзер Ицхак Перельман (1858-1922) – ивритоман
- жертва чахотки, Виленщина – Париж 1878 - Палестина 1881
10. Мартын Переделкин (1994-?) – сын Фаранского Старца & Марины Белкинд
11. отец Серафим (Юджин Деннис) Роуз (1934-82) – калифорнийский старец 1977
12. Марина Имярекова (1960-?) – питерская поэтесса, Иерум 1992 – Амстердам 1997
КОЗНИ КАСТАНЕДЫ
набросок
Томер Фиш честно отслужил в сионистской армии, но вернулся домой опустошённым морально и физически.
Серый Ёж честно пытался служить в армии советской, но выдержал лишь полгода, после чего слёг в дурку и, полный беспочвенного оптимизма, вернулся в славный город Энск.
Фишка начитался Кастанеды и рванул Мексику, где в традициях доколумбовой Америки на-шёл своё призвание. Фишкиным учителем стал Катуса, умудрённый опытом шаман из числа наследников легендарного Донхуана.
Проучившись года три, Ёжик понял, что наука – не его призвание, всё бросил и подался в Сочи, где на тусовке встретил Фаранского Старца.
Всё шло хорошо, пока Катуса не узнал, что Фишка служил в армии.
– Как ты мог?! – возмутился старый шаман, – Человеку войны не место в нашем племени. Фишка стоял перед нелёгким выбором: остаться навсегда в Чиуауа или вернуться в Палестину. Научившись строить вигвамы, псевдоиндеец вернулся-таки на родину предков.
Фаранский Старец стимулировал обращение Ёжика в эзотерическое христианство. Другим стимулом была неудачная попытка женитьбы на москвичке по имени Наташа. В конце концов Ёжик покинул гостеприимный Кавказ, в душе надеясь на великие подвиги. В это время в славном городе Энске завелись уже свои собственные псевдоиндейцы.
Вернувшись на Ближний Восток, ученик Катусы долго не мог привыкнуть к большому шум-ному городу, но шаманская мудрость не дала Фишке пропасть, и в конце концов он обрёл себя окончательно и бесповоротно.
Ёжик снова вернулся в славный город Энск и честно закончил универ, но из стен alma mater вышел опустошенным морально и физически. До сих пор он не может простить себе глаза Наташи, тщетно искавшей в нём попутчика на Алтай к тамошним псевдоиндейцам. Ёжик видел их заброшенное стойбище в окрестностях энского Академгородка.
Постепенно Фишка настолько освоился в Телявиве, что завёл себе съёмную квартиру, машину и жену по имени Аманда. Тем не менее своему призванию псевдоиндеец не изменил. Напротив, теперь он как никогда близко подошёл к успешному внедрению шаманизма в умы израильтян.
Наконец, и Ёжик обвенчался со своей Наташкой, эмигрировал на Землю Обетованную и раз пять уже был за границей, но вигвамы с тех пор видел лишь дважды: один – в лесу из окна поезда на перегоне Пльзень – Хеб, а другой – у себя в Эйнкареме в полусотне метров от монастырской стены.
После очередного индейского шабаша Фишка внимательно вгляделся в лицо своей второй половины и вдруг понял, что перед ним – другая женщина.
– Аманда? – изумлённо прошептал шаман.
– Что с тобой, милый? – округлила глаза госпожа Фишкина, - Ты забыл моё имя?
Фишка напрягся было, но тут же облегчённо расслабился:
– Прости, Наташ, показалось.
– Ф-фу, напугал, чёрт, – улыбнулась Наташка.
И вот мы с Фаранским Старцем в Святом Городе, курим у меня на балконе индейскую трубку мира.
– А что, Наташа не поедет?
– Какая Наташа?
– Ой, прости, Ёжик, я забыл вдруг, как зовут спутницу твоей жизни.
– Ничего, Старче, бывает. Аманда, пренты назвали её Амандой в честь активистки борьбы за права американских аборигенов.
(Вол Худой 30.04.2006)
ЛЁВА ЛЕНИНЗОН
фельетон
Так и быть, оставим привычную среду обитания Фаранского Старца и из верхних лёгких слоёв атмосферы спустимся вниз, на нашу грешную землю.
Итак, снижаемся. Осторожно, перегрузки! Внимание, тормозим! Трах-бах!
– Ну вот, пыль улеглась, а видимость не улучшилась. Где это мы?
– Известно где – Ближний Восток, Передняя Азия, Благодатный Полумесяц.
– А-а, Ближний Восток. И что же тут у нас, на Святой Земле, происходит?
– Известно что – конфликт.
– Конфликт? Какой такой конфликт?
– Известно какой – арабо-израильский. Встретились два барана на узком мосту.
Араб: Куда прёшь?
Еврей: Не твоё собачье дело! Пусти, не видишь – спешу!
Араб: Ещё чего! Это я спешу! Пусти, свинья!
Упёрлись бараны, упрямые, что с них возьмёшь, на то они и бараны. А внизу-то – пропасть! Смешно?
– Смешно.
– XXI век, понимаешь. Высокие технологии. Очень высокие, на грани фантастики. Любая задрипанная Северная Корея почитает своим долгом обзавестись оружием массового поражения. Да, с Ираком промашечка вышла, ничего не попишешь. Не нашли его америкашки.
– Кого, Саддама?
– Да нет, Саддама-то нашли, а вот химического оружия нет как не было.
– Ну, это ничего. В Ираке не нашли – в Иране точно есть, можете не сомневаться.
– Весело?
– Обхохочешься.
– В общем, как ни крути, приблизилось Царствие Небесное. Да, вот теперь точно приблизилось. Хотите – кайтесь, хотите – продолжайте веселиться, я никого ни к чему не призываю. Потому как свобода выбора – это всё, что нам осталось. Всё остальное – блеф, фикция, сказки для дураков. Да – да, нет – нет, а что сверх того – то от лукавого. Ну вот, Лёва, ты еврей, сионист, израильтянин. Скажи мне, пожалуйста, фашизм – это болезнь?
– Я от немцев до сих пор, как от чумы, шарахаюсь.
– Правильно. А коммунизм?
– Китайский – ничего, особенно в Гонконге. А в Совке ноги моей больше не будет.
– Тоже правильно. Ну а сионизм?
– Сионизм? Сионизм – это... это единственно верное решение еврейского вопроса.
– Неужели? Еврейский вопрос так-таки решён?
– Ну, по крайней мере, частично. С арабами вот только разберёмся, и всё будет чики-пики.
– Э, да не будет всё чики-пики, неужели не ясно? У каждого народа своя чума: у немцев – фашизм, у русских – коммунизм, а у евреев – сионизм. У немцев рубашки были коричневые, у русских – красные, а евреи – в тельняшках. Ну, так и быть, скажем мягче: сионизм – это ошибка. Чудовищная, трагическая ошибка.
– Но ведь люди верили, мечтали, трудились, болота осушали, пустыню орошали...
– Советские люди тоже и верили, и мечтали, и целину подымали – что с того? Поколение мечтателей вымерло, а мы – у разбитого корыта. Сколько говорено, а всё впустую, без толку, как об стенку горохом. Человек, он только в проекте был ангел, а в жизни – баран, свинья, обезьяна, кто угодно, только не человек. Человек – это звучит гордо! Я – человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Это значит: я – обезьяна, ничто обезьянье мне не чуждо, и я этим горжусь. Скажем, бараны или там обезьяны живут стадом – вот и мы, евреи, арабы, русские, будем жить стадом. А чем плохо? Выберем вожака, пусть за нас думает. Скажет:
– Евреи! Вот этот клочок земли – наш! Гоните отсюда всех остальных взашей, всех, кто не еврей.
– И погоним! А как же?
– А как же не убий? Как же любовь к людям?
– Дык это ж не люди, это ж арабы. Паразиты, ну вроде комаров малярийных. Да и чушь всё это, насчёт любви к людям. Мой бог – еврейское государство*, вот его я буду любить и ему буду поклоняться.
А внизу-то – пропасть!
(Вол Худой 18.10.2006)
* Государство должно быть уничтожено, если человек становится настолько связан-ным с ним, что процветание государства, его мощь и слава превращаются в критерий добра и зла. (Эрих Фромм)
прокламация «Русской лиги» №3:
Многие сотни лет человечество вынашивало идею справедливого общественного устройства, пока в XX веке не разродилось русским социализмом, немецким фашизмом и еврейским сионизмом. Все три тоталитарные идеологии похожи друг на друга, как три капли воды. Не беда, что социализм взялся построить бесклассовое коммунистическое общество, а фашизм планировал осуществить мировое господство арийской расы. Сионизм поставил перед собой менее грандиозную, но не менее амбициозную и абсурдную задачу - создание самостоятельного сугубо еврейского государства в Палестине. Коммунистическая утопия потерпела крах вслед за фашистской. Ныне мы являемся свидетелями краха сионизма. Крушение всех трёх указанных систем обусловлено изначально неверным принципом, лежащим в их основе – принципом возведения в абсолют одного из факторов общественного развития в ущерб всем остальным. Для коммунизма таким жупелом стала классовая борьба, для фашизма – расистская теория, для сионизма – еврейское государство. Говоря предельно просто, коммунисты решили осчастливить рабочих за счёт буржуев, фашисты – немцев за счёт евреев, сионисты – евреев за счёт арабов. В итоге беспрецедентной волны насилия страдают как буржуи (евреи, арабы и прочие паразиты), так и рабочие (немцы, евреи и прочие полезные члены общества). Все делят бублик, но в конце концов всем достаётся лишь дырка. Впрочем, несмотря на ми-ну, заложенную в фундамент тоталитарного сооружения, адский механизм никогда не само-уничтожается полностью. В идеях фашизма черпают вдохновение правые экстремисты наших дней, в идеях коммунизма – левые. Идеи сионизма до сих пор так же живут и побеждают. Более того, как после смерти человека остаются его наследники, так после гибели демонического государства на его месте возникает новое государство, наследующее инфраструктуру своего жестокого предка. Как на месте третьего Рейха выросла новая Германия, так из коммунистического пепла возродится рано или поздно новая Россия. На смену еврейской диктатуре и арабскому террору грядёт новый Ближний Восток. Каким он будет с точки зрения «Русской лиги»? Безусловно мирным, безусловно демократическим, безусловно таким, где свободное развитие каждого обеспечивает свободное развитие всех. Необходимым условием такого светлого будущего как раз-таки и является признание официальными структурами права русских израильтян на свою национально-культурную автономию.
В настоящий момент русское население Израиля находится между двух огней. С одной стороны русские, как и весь Израиль, страдают от непрекращающихся атак исламских фанатиков (спровоцированных такими же фанатиками-евреями). С другой стороны, мы терпим унижения и издевательства от наших еврейских хозяев. Мало того, что мы гибнем в мясорубке войны. Мало того, что мы получаем нищенское вознаграждение за самую грязную и тяжёлую работу. Мало того, что большая часть этой смехотворной суммы уходит на оплату непомерно дорогого жилья, представляющего собой подобие тифозного барака. В дополнение ко всем этим прелестям слово русский не произносится в Израиле иначе как в сочетании с эпитетами вонючий и проститутка. Даже в случае откровенной агрессии по отношению к нам со стороны нерусского большинства нам некуда обратиться за помощью, поскольку власти потворствуют погромщикам. Всё русское воспринимается как антиеврейское, антисемитское, антиизраильское. По этой причине русский язык презирается и искореняется. Система русского образования и воспитания пребывает в зачаточном состоянии. Насаждается гиюр. Вне закона нееврейский брак, нееврейский похоронный обряд и фактически любое нееврейское вероисповедание. В такой ситуации русским ничего не остаётся как объединиться и начать борьбу за гарантии своих прав и просто за своё человеческое достоинство. Обеспечить последние и призвана будущая русская национально-культурная автономия.
Возможно, сионисты скорее пойдут на уступки, если «Русская лига» предложит им претворить в жизнь проект израильского казачьего войска – линии русских военизированных сельскохозяйственных поселений на границе еврейского государства по образцу киббуцев времён Войны за независимость. Под покровительством Объединённых Наций русские заменят международный контингент на всех линиях разделения огня. Под давлением России, русских общин и всего христианского мира сионисты признают израильских казаков особым сословием и даруют им свободу совести, языка и образования в обмен на пограничную службу. Со временем русско-израильские станицы станут таким же неотъемлемым элементом ближневосточного пейзажа, как верблюды, мечети и синагоги, и огласят весёлым колокольным звоном многострадальную древнюю Святую Землю. Благовест заставит ближневосточников, позабыв распри, вспомнить наконец-то о любви к ближнему. Одна из станиц вырастет в многолюдный город, где одинаково вольготно будут чувствовать себя представители всех христианских конфессий, включая мессианских евреев. Паломники со всех четырёх концов света стекутся в Новый Иерусалим.
(Вол Худой 2002)
РУССКАЯ АЛИЯ И АБСОРБЦИЯ
сочинение на тему, заданную Лазарем Дранкером
Солнце, воздух, сионизьм укрепляют организьм... Вот так всегда у меня получается: хочу сказать о великом и вечном, а выходит даже не смешно - просто пошло. Впрочем, особого почтения - не то что любви - к сионизму я никогда и не испытывал. Ещё мой светлой памяти дед Соломон Зинделевич писал, бывало, в эпоху Застоя гневные письма в газету «Правда» то ли по поводу резни в лагерях Сабра и Шатила, то ли имея в виду ещё что-то в этом роде:
Мы, советские евреи, не имеем ничего общего с этими выродками рода человеческого. Я, коммунист ленинского призыва...
и т.д. и т.п. Короче, сионизм - это фашизм. И я, будучи ещё совсем несмышлёнышем, прекрасно понимал: у меня с еврейским государством нет и никогда не будет ничего общего.
И вот я уже почти полтора года в Израиле. То ли в той самой стране, текущей молоком и мё-дом, о которой мечтали поколения, то ли в той самой безводной пустыне, где со времён бри-танского мандата вместо молока и мёда текут кровь и слёзы двух братских, в общем-то, народов. Всем грамотным людям известно, что и евреи, и арабы - потомки Авраама, да и есть ли в мире хотя бы ещё один, третий, семитский народ?*
Русская алия девяностых и её абсорбция в Израиле - безусловно, явление того же историче-ского масштаба, что и Великое переселение народов или открытие и заселение Нового Света. Судите сами: сотни и сотни тысяч людей, бросив всё, стекаются со всех концов огромной - 22 миллиона квадратных километров - территории на крохотный клочок земли ровным счётом в тысячу раз меньше, и без того достаточно густонаселённый, да ещё и для того, чтобы присоединиться к обществу и без того раздираемому всевозможными внутренними противоречиями.
И, опять же, эта не прекращающаяся ни на минуту вооружённая борьба ни на жизнь, а на смерть с подавляющим большинством семитского населения мира. Конечно, русская алия - козырь в этой братоубийственной войне, но она же и стратегический резерв пушечного мяса. И я питаю отвращение к призраку сионизма именно за то же, за что все нормальные люди ненавидят фашизм и коммунизм. Как бы ни была велика, красива и благородна идея создания того или иного нового общества (а именно такое общество сионизм пытается создать в Израиле), если путь к этому идеалу лежит через человеческие жертвы - это неверный, это гибельный путь. Цель никогда не оправдывает средства - вот главный урок всей человеческой истории и истории ХХ века в частности.
Израиль был и остаётся самой большой после II мировой войны мышеловкой для евреев с од-ной-единственной разницей: захлопнуть эту мышеловку арабам гораздо проще, чем было немцам отлавливать нас по всей Европе. И тот аргумент, что Израиль является авангардом западной цивилизации в глобальном ходе борьбы Запада с Востоком, подразумевающий, что Израиль воюет с арабами всё же не один на один, мало что меняет в устройстве нашей мышеловки.
В свете всего вышесказанного становится неясным, что же человек, столь далёкий от израильской государственной идеологии, делает в самом что ни на есть логове сионизма? А, может быть, он, то есть я – агент КГБ? Полноте, бдительные сограждане! Израиль - демократия западного образца и этим действительно можно и нужно гордиться, а я всего лишь, пользуясь свободой слова, открыто высказываю свои взгляды на так называемую русскую алию и абсорбцию. У меня и в мыслях не было никого ни за что агитировать, однако я смею думать, существует достаточно большое количество людей в этой стране, готовых со мной согласиться. И я думаю, что количество это будет неуклонно возрастать, не спонтанно, а в силу исторического закона, по которому идеологии, подобные сионизму, долго не живут. И я хочу надеяться, что моё присутствие Здесь, как и людей, мыслящих мне подобно, сделают рано или поздно своё дело - тлеющий в течение 5О лет очаг новой мировой войны на Ближнем Востоке будет ликвидирован. Часть евреев останется здесь же, на Ближнем Востоке, жить в мире и дружбе с братьями-арабами, а другая, большая, часть - разъедется, как повелось, по всему белу свету.
И сказали они: построим себе Город и Башню, высотою до небес; и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей Земли... И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать... И рассеял их Господь оттуда по всей Земле; и они перестали строить Город...
(Вол Худой 23.05.1997)
* 9 лет назад мне почему-то не пришло в голову, что есть такой третий народ – эфиопы
11333
Так и любим друг друга, без слов, будто время над нами не властно, будто тайный обычай таков, будто прожита жизнь не напрасно, будто только и было забот опасаться, что небезопасно греть на солнце свой голый живот, будто солнце всегда было вешним и всегда голубым небосвод, будто не было ночи кромешней, чем кромешность межзвёздных пространств, будто не было дня безутешней, чем сошествие в ад или транс тот, в котором мы все пребываем, когда мечет кровавый пасьянс нам в лицо та тоска мировая, что историей кто-то назвал... Да, тоскуем и переживаем.
Ностальгирует с нами «Подвал». Городницкий, Высоцкий и Визбор - чувств забытых растрёпанный шквал:
Где вы, хаты родные и избы? Где ты, белый холодный простор? Мент в конце я концов или вор? Век не видеть мне ваш парадиз бы!
Блин, куда нас вообще занесло?! Всё смешалось: Лукич, коромысло, Бен-Егуда, мадонна с веслом... Так и любим друг друга без слов, без сознанья, без воли, без смысла.
(К.Эзрахолам 22.02.1997)
* Подвал - была такая передача на радио Дрэка
письмо Сионского Старца* Серому Ежу от 27.03.1997:
Привет странствующему собрату!
Совершенно искренне был рад получить от тебя письмо. Осенью получил письмо и от брата Шварцмана. На которое я ему тут же ответил, но, судя по срокам, уже не уверен получил ли он его. Хотя на моё первое письмо он отвечал два года, так что есть ещё надежда... А время конечно необычайно стремительно... Горгиппия – как это далеко... В настоящее время жизнь занесла меня в такую стремнину, где все усилия сведены в буквальном смысле к физиче-скому выживанию. Работа по 12 часов практически без выходных. Но воспринимаю это как выплату долгов за прожитые годы праздной лености... Наша семья увеличилась ещё на одно-го человека – Мартын (2,5 года). Бегает, дерётся, плюётся и увеселяет нашу жизнь всевоз-можными безобразиями. Но парень симпатичный, и честно признаться не представляю, как мы жили без него раньше... В эмиграционном отношении наше дело дрянь, может быть что-то наклюнется к 2000 году (то есть по прожитии 7 лет в стране) – может быть. Но я как-то с этой мыслью уже примирился. В конце концов, не важно где жить, но важно - как. В этом смысле ты сейчас переживаешь опыт, который нам не довелось – киббуц. Я не знаю, как это работает в действительности, но по-моему в этом что-то есть... Из твоего письма я не совсем понял или довелось тебе лично познакомиться с отцом Рафаилом, но помню как он говорил, что духовное родство больше кровного... Отец Рафаил очень популярен здесь в Калифорнии в монастыре где подвижничал отец Серафим Роуз («Жизнь после смерти»). Я познакомился с этой книгой впервые у отца Рафаила. И когда, уже будучи здесь в Калифорнии, заехал в этот монастырь, то тут же услышал об отце Рафаиле, что он почитается старцем на Валааме. Вот такая брат пространство-временная связь в деяниях людей достойных... Кстати, если необхо-дима духовная поддержка, могу порекомендовать матушку Анну – игуменью женского мо-настыря при церкви Марии Магдалины в Иерусалиме. И может отца Серафима в монастыре у Святого Дуба. Он долгие годы был игуменом на Афоне. И потом есть у вас уникальная возможность присутствовать при схождении благодатного огня на Пасху, смотрите не упус-тите эту возможность, как упустили её мы... Что касается твоей духовной неустроенности и сомнений в своём назначении, то могу сказать только одно – что все эти вопросы и состоя-ния, исключительно порождения тёмной стороны нашего сознания. Там где есть Свет, там где есть Любовь, там где есть Истина, там этих вопросов уже нет. И я надеюсь, что лучики истинного света коснулись твоей души, оттого она и болит, жаждая большего. Но восприни-май это как факт, свидетельствующий о том, что душа твоя знает в каком направлении искать ответы на вопросы и дело лишь времени и усилий когда это дойдёт до сознательного уровня. Возможно, в вышесказанном есть некоторая патетика, но удали всё патетическое из жизни и что тогда останется... Америка мне нравится (всё в сравнении) особенно Калифор-ния и Санфранциско. Но в силу суперразвитых структур Америки развитие человеческой ин-дивидуальности весьма затруднено. Всё подчинено закону экономической необходимости. Хотя всё очень тепло, светло, сытно и относительно чисто. А при такой мягкой подстилке со многими идеалами приходится расставаться почти что безболезненно... У муз вдохновения, самоотвержения и так далее начинает жирок завязываться на брюшке, и они, сбившись на фальшивые голоса, начинают самозабвенно петь гимн мещанству... Вот такая брат перспек-тива... Кстати, как тебе идея создания киббуца на христианской основе? По-моему, в этом что-то есть. Ты парень молодой, образованный, энергичный, тебе и карты в руки. Заручиться поддержкой у Церкви, а правительству это только выгодно будет – иметь свой форт где-ни-будь на арабо-израильской границе. Настоящая необходимость в этом, думаю, имеется – многие подобные тебе и мне мыкаются, не имея пристанища. Так что подумай и, если воз-никнут вопросы, давай обсудим... Здесь в Америке практикуются христианские общины, и некоторые из них достаточно успешны. Я лично знаком с одной общиной. Сравнительно приличная публика – учителя, инженеры, медработники, писатели и так, кто придётся, арен-дуют большой дом и живут там единой большой семьёй... У них там даже два своих священ-ника (баптиста). Они проводят интересные совместные вечера, изучают Евангелие, устраи-вают всевозможные мероприятия, работают с больными детьми и поддерживают связь с другими общинами. И смысл в этом явный как в экономическом, так и в интеллектуальном и духовном аспектах... Прости за неразборчивый подчерк, пишу сидя в машине... Ну вот пока и всё, надеюсь, что Юра всё-таки получил моё письмо, и тогда он перешлёт тебе. Для более полной картины... Напиши подробнее о твоей жизни в киббуце, опиши и положительные сто-роны, и отрицательные. Напиши о своих переживаниях, устремлениях, мечтах... Молю Бога, чтоб дал тебе духовной крепости, но и красоты устремлений, как и сознания, что наши стра-дания вряд ли превышают страдания многих миллионов людей, которые ничем не хуже нас с тобой, но живут, как и умирают в условиях гораздо более суровых и жёстких.
Поклон супруге.
Поклон Святой Земле.
Поклон матушке Анне и отцу Серафиму (если их встретишь).
* вплоть до 2005 Фаранский Старец был известен как Сионский
ВЕЛЕСОВА КНИГА
- Для кого написано? - задала вопрос Марина Имярекова, услышав вот это:
- Эйфо ата йоред?
- А ты где?
- Киббуц Пелех. Пе-лех.
- Не знаю. Я выхожу на Месилате.
- O, key, - и Арик плюхается посередине, освобождая место с краю типично-рыжему ашкеназу в кепке задом наперёд.
Полминуты уходит на разворот и сосредоточенные передачу пассажирами и сбор денег водителем маршрутного такси. С началом спуска к Сореку Арик вновь обращается к Рыжему:
- Ты работаешь в Иерусалиме?
- Да.
- А живёшь в пригороде?
- Что значит, по-твоему, в пригороде? Вифсамис - пригород?
- Пригороды - это всё что в радиусе 3О км от города, и Вифсамис тоже.
- Дело не в расстоянии. Смотри, я живу в 25 км от города, но трачу на дорогу до работы 15 минут. А люди, живущие где-нибудь на окраине – в Вениаминии, скажем – едут полчаса-час.
- А плата за проезд не беспокоит?
- Я езжу через день. Одна поездка туда и обратно - 2О тугриков. Стало быть, трачу 3ОО тугриков в месяц. Это копейки по сравнению с тем, сколько я экономлю на разнице в ценах на жильё.
- Неужели дом в Месилате дешевле квартиры в Иерусалиме?
- Своего дома у меня нет. А съём квартиры в мошаве берёт у меня 3ОО $ в месяц, тогда как в Иерусалиме не найдёшь меньше чем за 5ОО. Но главное преимущество не в этом. Главное - это то, что я живу в деревне, а это значит - тишина и свежий воздух.
- Да, леса вокруг вашего Месилата знатные. И я не понимаю, как люди вообще могут жить, скажем, на улице Яффо. Как у них башка не треснет от этого жуткого транспорта?
- Иерусалим ещё не шумный.
- Не шумный?!
- По сравнению с Телявивом. По шабатам город словно вымирает.
- Да, но шабат бывает раз в неделю. А остальные шесть дней?
- В шабат из Иерусалима не выбраться. У кого нет своей машины, те и на выходные в каменном мешке.
- Несчастные! Однако, машина удовольствие дорогое. Во-первых - купи, во-вторых - права получи, в-третьих - бензин, гараж, ремонт... С ума сойти можно. По-моему, если ты не водитель, то лучше и не начинать.
- Вообще-то у меня все друзья имеют свои машины даже в Вифсамисе, но, во-первых, Вифсамис - тоже какой-никакой город, хотя работы там нет, и всё равно все они вынуждены мотаться в Иерусалим. Во-вторых - с точки зрения финансовой, машина себя, конечно, не окупает, но её владельцу гораздо важнее денег удовлетворение моральное. Машина - хобби, машина - престиж, ну и всё такое. Мне-то всё это ни к чему. Поэтому тут я полностью с тобой согласен. Не водил, не вожу и водить не собираюсь.
Маршрутка выскакивает на мевассеретский гребень, сворачивает с трассы, чтобы высадить одного из пассажиров (им оказывается соседка Арика и Рыжего, третья и последняя в ряду от дверей) и снова ныряет вниз, к верховьям Кесалона.
- И легко было найти тебе эту квартиру в Месилате?
- Да, довольно легко. Через тивух в Вифсамисе, через компьютерную базу данных, но договорился сам, и, в общем, крупно повезло. Живу уже четыре года. Тебе нужна квартира?
- Ну, в общем-то, да.
- Ты один?
- Я и Верочка. Жена.
- Семья, стало быть. Сколько комнат хочешь?
- Одну.
- Однокомнатных квартир в Израиле не бывает.
- Ну, две.
- Сейчас в киббуце живёте что ли?
- Сейчас в киббуце.
- После киббуца, как после армии или после тюрьмы: выходишь на волю и - словно первый раз замужем - никакого понятия о жизни по эту сторону колючей проволоки.
- Что правда то правда. Первые полгода в Стране в киббуце провели. Потом ломанулись было в город, в центр абсорбции. Да с непривычки такой дикой нам эта жизнь городская показа-лась, что бросили всё - и обратно в киббуц.
- Забавно. А сколько всего уже Здесь?
- Год с хвостиком.
- А откуда?
- Откуда из России?
- Да.
- Если конкретно, то из Шереметьево-2.
Арик отвечает таким образом на вопрос Откуда? не первый раз. С интересом следит за реакцией спрашивающих. Рыжий усмехается.
- А в Шереметьево откуда?
- В Шереметьево - из Карачарова.
- Стало быть, жили в Карачарове.
- Последние три года. В основном в Карачарове. Но только последние три года.
- У вас в Карачарове десантное училище.
- Да. И военный аэродром, откуда летают ребята в Афган, на Кавказ и тому подобное.
- А назад - цинковые гробы.
- Гробы получают по всей стране.
Рыжий опять усмехается, на этот раз зло.
- А что? нормально, в порядке вещей. Не в раю ведь живём. На земле, - тонко намекает Арик на то, что не только в России гибнут люди. Но Рыжий не слышит, погружённый в какие-то свои мысли.
- Илья Муромец, - выуживает он из вороха воспоминаний, рассчитывая, очевидно, доставить Арику удовольствие.
- Да, был такой. В честь него ещё площадь Ленина в Карачарове переименовали. Или нет? не переименовали. Хотели переименовать. Неважно. Был. В Карачарове, вообще, не только десантное, там ещё два военных училища, плюс школа МВД. Да, но десантное самое-самое.
- Да, знаю.
- Откуда? Ты москвич?
- Нет, я родился в Одессе. Но жил в Сталинграде.
- Сталинград? Знаю. Был там. А на Украине был только в Харькове. И в Крыму.
- Я был в Москве во время Путча. После этого меня туда не тянет.
- Я тоже был в Москве во время Путча. Это был кайф. Тебе не понравилось?
- У меня самолёт задержали. Какой к чёрту кайф!
- Э, нет. Это было самое весёлое время. Кульминация. Апогей.
- Тогда ещё был Горбачёв.
- Это было как раз когда Горбачёв уже кончился, а Ельцин ещё не начался.
Немного помолчав, Рыжий роняет в задумчивости:
- Говорят, дураки уехали в Израиль, умные - в Америку, а самые умные - остались в России.
Машина оставляет позади Кесалон и, миновав Кирьятъеарим, начинает плавный спуск в Нахшонское ущелье. Арик молчит. На самом деле он уже выяснил всё, что хотел, и на долгий разговор с незнакомыми людьми его не хватает.
- Специальность есть? - осторожно подбрасывает Рыжий дров в затухающий костерок беседы.
- История, - не слишком охотно отзывается Арик.
- История? - присвистывает Рыжий. - Сочувствую. Пединститут?
- Университет.
- Карачаровский?
- В Карачарове нет университета. Впрочем, сейчас есть. Когда я учился - не было. Я учился в Энске.
- А, Энский университет. Как же, как же. Наслышаны.
- Да, энский Академгородок - место в России известное.
- Был там?
- Да нет. Слышал. Слышал о тамошней нелояльности...
- Об оппозиционных настроениях в годы Застоя?
- Слышал о тамошней нелояльности к евреям. Был там у вас такой театр «Факел» антисемит-ский.
- Антисемитов в Энске никак не меньше, чем в Москве или в Питере. Антисемитов всегда много в тех городах, где много евреев. Что ж тут удивительного? Главная улица в Академгородке называется Морской проспект, так ходила такая хохма в народе: Чем отличается Морской проспект от Суэцкого канала?
- Тем, что у канала евреи по одну сторону, а у проспекта - по обе?
- Угадал, - улыбается Арик. Рыжий хмыкает удовлетворённо и возвращается немного назад:
- А какая история?
- Просто история, - усмехается Арик, однако, в отличие от Рыжего, стремится тут же пояс-нить почему.
- Почему-то когда я отвечаю история - все непременно спрашивают какая?
- Ну правильно. Какая? Всеобщая? Русская? Какой период?
- Сначала занимался археологией. Юг Дальнего Востока. Маньчжурия.
- Маньчжурия - это не юг.
- Юг Дальнего Востока СССР.
- Какая ж там может быть археология? Разве там были древние цивилизации?
- Были. Ещё какие. Расцвет древнеманьчжурской культуры приходится на Х-ХII века нашей эры.
- Так это средние века.
- Ну да, средневековье. Но есть и более древние памятники. Я говорю только про самую мощную культуру. У предков маньчжур было своё государство, сильно китаизированное, правда, но могильников и поселений хватает. В Приморье были довольно большие города. Этой-то культурой я и занимался.
- Откуда-то оттуда пошли монголы.
- Монголы пошли из Монголии. Маньчжурия восточнее.
- Тюрки тоже откуда-то оттуда.
- Тюрки как будто с Алтая. У меня диплом был как раз по тюркам. Тюрки Южной Сибири.
- Вот как? И что за тема?
- Тема - тюркская система родства.
- Что значит система родства?
- Система родственных связей. «Происхождение семьи, частной собственности и государства» - слышал, может, есть такая книженция у Фридриха Энгельса?
- Ну, слышал вроде бы.
- Ну так вот, по Энгельсу, семья прошла несколько этапов в своём развитии. И каждому этапу соответствовала своя система родства: австралийская, гавайская, турано-ганованская и тэ дэ.
- Это что-то этнографическое.
- Именно. Я бросил археологию, взял другой регион и накатал диплом сразу и по этнографии, и по антропологии, и по социологии - словом, куча-мала, но главное - язык. Система родства - это термин языковедческий вообще. Эти самые родственные взаимосвязи отражаются, видишь ли, в том или ином языке в виде разных слов специфических, ну, папа-мама, сват-брат, шурин там, внучатый племянник. Вот эти все словечки, собственно, и изучаются.
- Хазары ведь тоже тюрки?
- Скорее всего, да.
- Тюрки-тюрки. Недавно фильм был по телику про хазар.
- Да, я слышал. Не видел, к сожалению.
- Туфта. Сионистские бредни. Но тема интересная.
- Ты так считаешь?
- Да.
- Интересная. Только с тюркологией я уже завязал. Познакомился с одним профессором в Иерусалимском университете. Выдающийся тюрколог. Нет, действительно, фигура крупная. Не веришь?
- Верю, верю. Ну и?
- Как же ты, говорит, написал диплом по тюркологии, не зная тюркских языков? И послал к другому профессору. А другой профессор тоже крупный спец, и по хазарам тоже. Этот сказал сразу: Сколько языков знаешь? Причём, в отличие от первого, по-русски. Я врать не стал (может, и зря), сказал, мол, кроме русского - никаких.
- Ну?
- А он говорит, дескать, для того, чтоб ко мне в аспирантуру поступить, нужно знать 5 европейских и 5 восточных как минимум.
- Он что, рехнулся? Если бы ты столько знал, то сам бы профессором был.
- Наверное. У меня был один такой, говорит, из Средней Азии. Узбекский знал. А, может, и таджикский. Не смог, говорит, у меня учиться. Не выдержал темпа.
- И что же ты решил?
- Что я решил? Сейчас осаждаю ещё одного профессора. Историк русского еврейства.
- Вся еврейская история - сплошная фальсификация.
- Так можно сказать про любую историю.
- Когда я жил в Таллине, то тоже этнографией увлекался. Хотел выяснить происхождение русских эстонцев - есть такая этнографическая группа. И один специалист тоже мне отсоветовал. Сказал, не лезь в это болото. Греха не оберёшься.
- Вот видишь.
Крутой вираж - и микроавтобус покидает магистраль Иерусалим - Телявив. Впереди – последний небольшой подъём перед истоками Бурмы и Меира, среди которых - утопающий в зелени конечный пункт поездки Рыжего.
История - не специальность, история - часть жизни Арика. Эстонская притча собеседника, как и весь предыдущий разговор (разговорил-таки его Рыжий!) на околоисторические темы, задевает Арика за живое, будит в мозгу ассоциации. Рыжий не просто любопытен или догадлив - судя по всему, он неплохо осведомлён во всём этом. Проверим-ка ещё разок.
- Про академика Рыбакова тоже слышал небось?
- Да, в курсе. Читал. Бред сивой кобылы.
Другого ответа Арик даже и не ждёт. Нет никакого сомнения. Он и Рыжий нашли общий язык. Более того - понимают друг друга с полуслова. Приятно болтать с кем-либо, кому не надо объяснять, что дважды два - четыре. Любая история - фальсификация. Велесова книга.
- Может, и Велесову книгу читал?
- Это которую?
- Праславянские письмена на пальмовых листьях. Руны. Где говорится про то, как праславяне воевали с прасемитами где-то на Дунае...
- А-а, это. А ещё пишут, Русь - это еврейская фактория была на самом деле, и варяги – наёмная дружина при ней. А вот и мой мошав. Можешь проверить – ровно 15 минут. Ацор, нэаг! Ани йоред кан. Счастливо, брат...
- Арик.
- Ицик.
- Шалом леха, Ицик.
- Для кого? для кого? - да для всех, кому это интересно. Однако, в первую очередь, разумеется, для себя. Если человеку самому интересно то, что он пишет, значит, обязательно интересно и ещё кому-то. Один еврейский писатель по-русски так и сказал: Человеку прежде всего интересен другой человек. Потому что, познавая другого, человек познаёт сам себя. Все мы люди, все мы человеки, как сказал кто-то. Хотя звучит это не гордо. Звучит более чем обыденно. Что ж, банальна вся наша жизнь.
(Вол Худой 03.04.1997)
XIX ДЮЖИНА
1. преподобный Илия Муромец (?-1204) – карачаровский богатырь – святой 1643
2. Михаил Горбачёв (1931-?) – генсек 1985 – лауреат 1990 (Ставрополье – Москва)
3. Борис Ельцин (1931-2007) – I президент России (1991-99), Урал – Москва 1985
4. Борис Рыбаков (1908-2001)
– академический директор Института Археологии 1956-87 (Москва)
5. Исаак Бабель, точнее Бобель (1894-1940) – одесский писака – жертва Сталина
6. Доктор Маг, он же Владимир Магарик (1931-2005) – математический поэт, Питер
– Иерум 1982
7. Михаил Матусовский – автор слов Подмосковных Вечеров 1956, Луганск 1915
– Москва 1990
8. Василий Соловьёв-Седой (1907-79) – автор музыки Подмосковных Вечеров (Питер)
9. Григорий (Яков) Канович – литовский писака: Йонава 1929 - Бат-Ям 1993
10. Иосиф Бродский (1940-96) – питерский поэт – лауреат 1987, Аннарбор 1972
11. Виктор Кривулин (1944-2001) – луганский деятель питерского андеграунда
12. Валентин Никулин (1933-2005) - театр Современник 1960 (Жидостан 1991-98)
ТА САМАЯ ЭЛЛА
ИЛИ
ОПЫТ КОММЕНТАРИЯ К ДНЕВНИКУ СЕНЬКИ БЯНКИНА
А что касается сенькиной работы - вспомните о мечте И.Бабеля: он очень сетовал, что никто не описал день прачки.
(из частного письма Волу Худому)
Открываю дневник наугад: 16/IV - VII - 25/XIV - 419...
Сухие цифры. Ну, 6 апреля, воскресенье. Что можно сказать об этой дате? День как день. Ну, воскресенье, выходной. Впрочем, бывает и в воскресенье приходится поработать. Даже в новогоднюю ночь кто-то сидит на службе, стоит в дозоре, несёт вахту. Впрочем, в Израиле новый год празднуется по-еврейски, где-то в сентябре, согласно лунному календарю. А всем нам достопамятное с детства 1 января - самый обычный рабочий день, ничем не примеча-тельный. Вот и воскресенье - далеко не выходной. Выходной - шаббат, суббота, а воскресенье - это наш понедельник, первый день рабочей недели и просто день первый, йом-ришон, день тяжёлый, тот самый, в который когда-то, в незапамятные времена, Господь Бог взял да и начал творить мир...
Говорят, у Бога дней много. В писании сказано: у Него (у Бога то бишь) один день как тысяча наших лет. Исходя из этого некоторые учёные переводят геологический возраст Земли на библейское летосчисление. И получается день третий, в который Господу вздумалось создать сушу, действительно отстоит от нас на миллионы и даже миллиарды (точно не помню) лет...
От морей и от гор веет свежестью, веет веками - Как увидишь, почувствуешь: вечно, ребя-та, живём... Ну да вечность вечностью, кесарю - кесарево, слесарю - слесарево. Я в Израиле 25-й день XIV-го месяца, то есть 419-й день с момента прибытия в страну - 419-й день моей израильской эры.
После обеда...
Это я уточняю время, когда пишу.
Получил факс от Мага - перенос заседания с воскресенья на вторник... Маг, он же доктор Маг, он же, сокращённо - ДМ - правая рука председателя «Клизмы» Марины Имярековой, русско-израильской поэтессы из Ленинграда. «Клизма» - клуб любителей изящных манер. Во-обще-то, не изящных манер, а изящной словесности. Это я сам переделал, чтоб удобней было сокращать. Да и, в сущности, что есть изящная словесность как не изящные манеры? Лите-ратура, история, политика - Боже мой! какая чепуха. Чего только не придумают люди, лишь бы убить время. Ну, ладно, литература. Одни убивают время пишут книги, другие - то же самое - эти книги читают. А то ещё бывает люди молятся. Земных поклонов сотни две-три кряду кладут. Вот красота! И Богу угодить, и физическую форму поддержать, и время убить заодно. А что ещё с ним, со временем, делать? На то оно время и дано нам, чтоб его убивать.
Да, сам Маг тоже из Пепелбурга, как он сам же и любит называть свой город в своих вир-шах. Он тоже поэт. Хотя и доктор. Доктор математики ни много ни мало. А ещё он отец по-следнего узника Сиона. И сын его тоже, говорят, пописывает. Что ж, все мы одним миром мазаны, все из одного теста Им сделаны, да перед Ним же и ходим, красуемся.
Матушка В зовёт ехать с ней в ВС...
Матушка Вэ - Верочка, ангел мой, мой светоч путеводный. Будучи слабой и хрупкой женщи-ной, заменяет мне мать, сестру и жену одновременно. Вы спросите, как же это может быть, чтоб три человека да в одном лице? Уверен, найдутся и такие, кто воскликнет в запале: Да это же инцест! Полноте, господа. Инцест - понятие из того же ряда, что и совесть, и Бог. Он существует только для тех, кто в него верит. Ничего страшного. Всевышний, Он, говорят тро-ицу любит. Скажите спасибо, что ещё только трое. Ведь могла бы быть ещё и бабушкой, и дочерью, и внучкой. Но это было бы, пожалуй, слишком. Вот тогда бы я точно через край хватил. Тем более что Верочка, повторяю, женщина слабая и хрупкая, а я, в отличие от неё, существо мужского пола, только не ангел. Отнюдь не ангел. Ну а ВС - это Вифсамис, город, в непосредственной близости от которого мы проживаем.
Далее в рукописи стоит треугольник, он же греческая буква дельта, происходящая непосред-ственно от еврейско-финикийского далета. Этой буквой в физике-математике обозначают, насколько мне известно, разницу, точнее - изменение. Дельта тэ с градусом - изменение тем-пературы, дельта тэ без градуса - изменение времени. Этим треугольником я обозначаю пере-
рыв в своих записях.
После перерыва: Уже не надо...
Уже не надо ехать в Вифсамис. Почему? Передумала?
Долларов в киббуце не видать, как своих ушей... Да, чуть не забыл. Живём-то мы ведь в киббуце. Израильтянам объяснять, что такое киббуц, понятно, не надо. Однако киббуц – яв-ление чисто израильское. В какой-то степени это напоминает, конечно, наш колхоз. Или совхоз. Ну, в общем, сельский кооператив, точнее - сельская трудовая коммуна. То, с чего наши колхозы когда-то начинались. Добровольное объединение людей под лозунгом отказа от частной собственности. Первый киббуц был создан выходцами из России ещё при царе Горо-хе, то бишь ещё в те достославные времена, когда Палестина была частью Турции. С тех пор утекло много воды, и сегодня, говорят, киббуц уже не тот. Говорят, степень обобществления сильно упала. Социалистический принцип от каждого по способностям, но всем - поровну сильно изживает себя и здесь. И, в общем-то, киббуцы, как и наши совхозы, живут сегодня целиком за счёт государства. Богадельня, одним словом.
Наш киббуц сравнительно старый, сравнительно богатый, сравнительно крепко стоит ещё на ногах, в окрестностях Иерусалима - один из самых что ни на есть образцово-показательных. Туристов сюда на экскурсии привозят, а то и партийно-правительственная делегация какая нагрянет. При нас уже приезжал, скажем, министр иностранных дел Монголии. Разумеется, показывал киббуц ему наш земляк из Гродно - киббуцник Володя по фамилии Римский. Впрочем, русских у нас в киббуце, как и вообще в Израиле и как принято в таких случаях говорить - не любят. Ну, не то что бы так уж и на дух не переносят, но, по крайней мере, своими не считают и держат по возможности дистанцию.
Верочке как раз понадобились доллары. Ну, бывает, нужны человеку доллары. Вот вам, на-пример, нужны были когда-нибудь доллары? Ну, конечно, неплохо было бы иметь, да? Если есть возможность. Иметь доллары в Советской России возбранялось, это мы знаем. Сегодня - пожалуйста: плати и покупай, было бы чем или на что. В любом банке. В израильском банке так не принято или же принято так, как это было принято в России в советское время. Обме-нять рубли (шекели) на инвалюту можно только в том случае, если на руках у тебя - готовые загранпаспорт (даркон) и билет на самолёт (поезда сюда, как и отсюда, не ходят). Ну, а, поскольку ни того, ни другого у Верочки нет - кто-то из местных доброхотов посоветовал ей обменять деньги в киббуцной конторе, в правлении колхоза то бишь. Ну, Мамочка сдуру-то, конечно, и сунулась, а ей там, само собой, фигу показали.
Что обидно, как раз на входе в контору Верочка столкнулась нос к носу с киббуцницей Шир-ли (разумеется, по прозвищу Мырли), к которой намедни приехала родная сестра из Австралии. Так их было двое, Ширли-Мырли и её сестрёнка, и обе держали в руках по не-скольку пачек шекелевых ассигнаций. Ну да, естественно! Они только что обменяли доллары на шекели. А Верочке сказали, ясное дело, что долларов сейчас нет.
И ещё что обидно. Когда мы ещё только-только приехали в этот самый Израиль в этот самый киббуц по сохнутовской программе, так мы привезли с собой из России ажно целых 55 долларов (а что, в России это было две моих месячных зарплаты). Ну, поскольку в здешних банках мы ещё совсем ничего не понимали, а деньги были нужны - мы и снесли эти свои жалкие копейки в правление. И ведь не постеснялись взять! И ведь не постеснялись теперь так нагло послать на все четыре стороны! Куда, мол, прёшь со своим русским рылом?
Своего брата англосакса, небось, так далеко не послали бы. Киббуц-то у нас, видите ли, анг-лосаксонский ни много ни мало, англоязычный то бишь. Англия, Штаты, Австралия, но, глав-ным образом, англоафриканцы. Что, негры? - спросите вы. Да нет же, евреи - вот народ тём-ный, ей-богу. Самая что ни на есть белая кость голубая кровь. Представители еврейской об-щины из ЮАР. Одной из относительно крупных, между прочим. Такой же большой, как, скажем, в Германии или в той же Австралии. 9О% этой самой дромафриканской общины - выходцы из Литвы, а 9О% этих литовцев произошли из одного и того же Поневежского уезда. Когда-то, лет сто назад, какой-то чудак паневежец «заблудился» и вместо Америки угодил в Дромафрику. Ну, видать, шибко ему там, в этой Дромафрике, понравилось, ну и стал он звать туда сородичей. Так постепенно весь еврейский Паневежис там и очутился.
Набрала шмуток опять ажно Тетрадь в рюкзак не лезет. Даркон только заказывать пое-дет. Всё равно зовёт. 14:4О. Ада уходит...
Набрала шмуток, Даркон заказывать поедет, Всё равно зовёт - это всё про Матушку Вэ. Про кого же ещё? Мне-то это и так понятно из контекста. А вам, читатель, приходится всё пояснять. Это я сижу пишу на работе. Работаем мы с Верочкой в киббуцной прачечной. Я - в стиральном цехе, и это собственно прачечная, махбеса. А Верочка - на обработке уже чистого белья по соседству, в махсане. Поскольку мы с Мамочкой смежники, то видимся и общаемся даже на работе. Мать четверых детей начальник махсана Орна Верочку жалеет и любит, и любовь эта проявляется, главным образом, в том, что Верочке частенько перепадают с широ-кого орниного плеча поношеные вещи, невостребованные киббуцниками. Верочка работает в махсане чуть ли не с первого дня в стране - поэтому орниных подарков скопилось у нас коли-чество прямо-таки неимоверное, а Орна всё дарит и дарит. Вот и на этот раз столько наки-дала, что Тетрадь в рюкзак не лезет.
Тетрадь - тот самый Дневник, о котором идёт речь и который я имею обыкновение запол-нять время от времени даже здесь, у себя на стирке. Рюкзак, правда, сказано громко. Чита-тель может подумать какой-нибудь огромный, туристский. Да нет же, маленький, школьный, не рюкзак - рюкзачок, ранец, который я, опять же, беру время от времени с собой на работу.
Ну а что такое даркон - это вы уже знаете. Это наш израильский загранпаспорт. Мамочка со-бралась, видите ли, смотаться на месяц-другой к родителям, в Казань. Собственно, поэтому ей и понадобились доллары. Если бы не эти крысы из киббуцной конторы, глядишь, сегодня же уже и билет бы купила. Ну а так как ей показали фигу и послали, придётся сначала зака-зать даркон, ну а билет можно и за шекели купить, в конце концов. Но не сегодня. На сегодня и даркона хватит. Потому и всё равно зовёт в Вифсамис - сегодня как раз можно зака-зать в Миске. Миска - мисрад-клита, местное отделение министерства абсорбции. Конечно, поедем вместе - как же без меня? Придётся возить туда-сюда и орнины шмутки. Домой захо-дить не будем, поедем сразу после работы.
Ада ушла - значит работа на сегодня кончается. Ада - киббуцница, работающая вместе со мной на махбесе. Неплохая тётка, и дочка у неё симпатичная. Любопытно, что родилась Ада со мной в один день, только на 11 лет раньше. То ли мать её была из Туниса, а отец - из Италии, то ли наоборот. Точно знаю только, что отец Ады любил играть «Подмосковные вечера» на аккордеоне - Ада сама мне говорила. А к нам в киббуц приезжали митнадевками (т.е.добровольками) две японки. Я с ними ещё на работе в столовке пересёкся. Одну звали Циля, другую – Шломит (Суламифь). Обе страшненькие, но Шломит мне больше нравилась, хотя, в отличие от подруги, не говорила ни по-аглицки, ни на иврите. А, вообще, они обе были и милые, и забавные. Так Шломит тоже аккордеон с собой привозила и сидела наяривала на поляне возле дома - благо жили-то мы рядом.
Ада, однако, не единственный человек в киббуце, с которым у меня совпадает день рожде-ния. Есть ещё москвич один, точнее, их два у нас - два москвича, два Лёни. Один - Лёня Дэ, другой - Лёня Жэ. Так день рождения у меня один с Лёней Жэ. С этим Лёней у нас разница три года, если не ошибаюсь. А до киббуца я встречал только один раз человека с моим днём рождения, зато у нас совпадал не только день, но и год. То есть мы действительно родились с ней в один день, даже имена у нас похожие были. У меня - Сенька, у неё - Сонька. Может быть, я просто человек, склонный к мистике, но со всеми этими тремя людьми я действитель-но чувствовал и чувствую нечто общее. Как будто мы были уже знакомы и были близки когда-то давно, ещё до рождения.
А что касается Соньки, то это была личность незаурядная. Не буду останавливаться здесь и сейчас на этом подробно, однако я - страшно сказать! - одно время ею даже увлекался. У неё вообще отношения с мальчиками были интересные, как, впрочем, и у меня - с девочками, и, конечно, у нас с Сонькой тоже было нечто этакое. И то, что мы с ней появились на свет прак-тически одновременно, сыграло в этой связи (или связи) далеко не последнюю роль. Сонька как бы в шутку предложила мне с ней расписаться.
- Представляешь, - говорит, - распишемся 22 февраля, когда нам обоим будет 22?
Очевидно, она тоже была склонна к мистике. Я и сказал сдуру:
- А что, давай попробуем.
Однако, слава Богу, дальше разговоров дело не пошло. Я просто понавёз тогда ей из Москвы кучу шоколада, золотое шампанское (а тогда сухой закон был, и в Энске, само собой, вооб-ще шаром покати было), и мы с нею как бы простились...
Но вернёмся к нашим палестинам. Что у нас там дальше? А, опять треугольник-дельта.
И вот мы опять в БШ. Сняли 2ОО. Квартирные дошли. «Дисконт» прислал сообщение об об-новлении первого закрытого счёта (переслали из Арада). Аж уходит в отпуск с 29-го. Сижу в Миске...
Чувствую, половина, а, может, и большая часть читателей уже рассосалась. Да, читать мои дневники - занятие не из интересных. Я и сам не люблю это делать. Я ведь, как чукча. Что вижу, что слышу, что думаю - то и пою. Точнее, пишу. А что я вижу, слышу и думаю? Вижу - наличных в кошельке почти не осталось. Надо снять ещё 2ОО шакалов со счёта в банке. Слышу - Аж в отпуск с 29-го уходит. Аж (его, вообще-то, зовут Harold) - это уже не верочкин, а мой непосредственный начальник, великий князь всея прачечной. Уходит в отпуск с 29-го, а ко мне, блин, как раз в это время пренты приезжают, и мне тоже нужен отпуск. Но и Аж, и я одновременно быть в отпуске не можем! У нас же на махбесе кадры-то наперечёт. Аж в от-пуске - я его заменять должен. Вот об этом и думаю, на этом моё внимание сейчас и заост-рено.
И, вообще, в мой дневник попадают постоянно такие досадно незначительные мелочи, что хоть локти кусай. Помнится, мой старый школьный друг Макс всё смеялся: Надел и снял сапоги. Это была типичная фраза из моего же дневника 9-летней давности. Не знаю почему именно она произвела на Макса такое впечатление, но благодаря ему она стала в какой-то мере классической. Сам Макс тоже вёл дневники, но проза жизни туда не попадала. Во-первых, он делал записи далеко не каждый день и зачастую писал уже задним числом о том, что было несколько месяцев назад. Лишние детали безжалостно опускал. Да и как он мог пом-нить о том, во что был обут спустя полгода? Во-вторых, описывал он не всё подряд, а только самое, с его точки зрения, интересное, важное, не только для него, но и для будущего читате-ля. В основном, это были, кстати сказать, описания его путешествий. Ну и, в-третьих, Макс не скрупулёзно фиксировал голые факты, а именно описывал, расписывал, расцвечивал свои похождения всевозможными лирическими отступлениями и красочными метафорами, порою опускаясь до примитивной фантазии.
Это совсем не мой подход к такому серьёзному делу, как писание дневников. Да, надел и снял сапоги. Голый факт и совсем никому не интересно. Но мне это говорит больше, чем иная обширная историческая справка из дневника старины Макса. Это напоминает мне о том, что в тот день с утра было пасмурно, и у меня мёрзли ноги. А когда я надел сапоги – ногам стало жарко, да и облачность на убыль пошла. Потому я их и снял. Да и сапоги были замечательные, резиновые, отцовские ещё, вывезенные из фамильного гнезда в Хибарах. Сколько они прошли со мною, сколько перенесли! И каким бесславным был их конец. Да об одних только об этих сапогах роман написать можно!*
Я думаю, вообще, вся жизнь состоит из таких вот именно досадных мелочей и бесполезных деталей, как эти старые давно не существующие отцовские сапоги. Писать о каком-нибудь грандиозном историческом событии глупо. Его и без тебя сто раз опишут и перепишут и изобразят гораздо красочнее и величественнее, чем это сможешь сделать ты. А вот кто обратит внимание на мои старые верные сапоги? Кто, если не я сам же и обрачу? И я считаю своим долгом обратить и запечатлеть всё, абсолютно всё, что попадает в поле моего зрения, что волнует меня в данный конкретный день, час, в данную конкретную минуту, секунду. Моя задача – остановить мгновение. Пусть даже в это мгновение я сижу на толчке.
Другой вопрос зачем я это делаю? Сижу на толчке? - Нет, конечно.
Пишу дневник. Да и для кого я, собственно, пишу всё это сейчас? К сожалению, у меня нет времени и места отвечать сейчас на эти вопросы, ибо это тема даже не докторской диссертации - это тема работы целого научного института на много-много лет вперёд. А что, занимался же в своё время большой научный институт в Москве изучением рукописей Маркса – Ленина и даже Энгельса - Сталина. Не знаю была ли какая польза с этого государству, да и, честно говоря, государственная польза волнует меня меньше всего, но сотрудники института свой хлеб с этого имели. И я скажу вам это был далеко не самый плохой способ заработать на хлеб - корпеть над рукописями. Впрочем, не приведи Господь, если с моими каракулями случится когда-нибудь то же, что с рукописями этих несчастных.
А по поводу скучной, на ваш взгляд, банковской информации могу сказать следующее. Худо-бедно занесение такой информации в дневник может иногда действительно принести - пусть не государственную - однако же вполне реальную, ощутимую пользу. Дело в том, что это бывает единственный подчас способ хоть как-то проконтролировать наши доходы-расходы.
Матушка Вэ была как-то в Иерусалиме да приглядела себе на рынке дешёвые тапочки.
- Сколько стоит?
- 2О шекелей.
- Отлично, я беру.
И даёт этой гниде сотню (других бумажек не было). Гнида даёт Мамочке сандалики, чек на 2О шакалов и переходит к следующему покупателю. Мамочка стоит ждёт, потом говорит:
- Где сдача?
- Какая сдача? - удивляется гнида.
- Как же какая? - теряется Мамочка. - Я давала сотню.
- Какую сотню? - врёт ей в глаза эта сволочь. - Гляди: у меня в кассе ни одной сотни нет. Ты дала 2О.
- У меня было 1ОО! - негодует Мамочка.
- У тебя было 2О, - настаивает паскуда.
Мамочка прекрасно помнит, что давала 1ОО, даже сказала, когда протягивала: у меня, извините, мол, меньше нет. И вот - такое свинство. Кипя от праведного гнева, Мамочка хочет швырнуть тапочки в рожу ненавистному обманщику, но здравая мысль, что тогда не будет ни денег, ни обуви, останавливает её.
- Слушай, мать, - говорю я Верочке, когда она, разбитая горем, возвращается домой, - может, у тебя действительно была двадцатка?
- Да нет же, 1ОО.
- А откуда у нас было так много? Ты же сняла двести и потратила не меньше ещё до рынка. Откуда же у нас оставалось ещё сто?
Вот тут-то, как вы понимаете, и пригодился дневник. При его помощи мы абсолютно однозначно установили, что накануне я тоже снимал 2ОО и забыл сказать Верочке. Потому-то у нас и было так много.
- Это не воровство, - сказал по этому поводу Ай, старый киббуцник, с которым мы общались специально в надежде усовершенствовать свой иврит. - Это мошенничество.
- Мошенничество - это наша национальная трагедия, - сказал по какому-то другому поводу один местный израильский журналист.
Пускай мошенничество. Нам-то с Верочкой что за разница как это называется. Свинство оно и есть свинство.
Итак: Сижу в Миске. Пытаюсь восстановить текст вчерашней аэрограммы: Папа, привет... - Дальше и в самом деле следует восстановленный текст моей аэрограммы отцу за 4 апреля.
С недавних пор я заболел ещё одной болезнью. Вообще, манией собирательства я страдал с раннего детства - собирал конфетные обёртки, сигаретные пачки, значки-марки, само собой. Теперь же я заинтересовался своей почтовой корреспонденцией. Купил в киббуцном магазине большую папку, дырокол и подшил все письма, полученные мною (а заодно и Верочкой) с самого начала нашего пребывания на Земле Обетованной. Получилось солидно, и я был бы чрезвычайно горд своей коллекцией, если бы не один крупный недостаток. И, наверно, понятно без объяснения какой именно. В папку попали только письма, присланные мне. А как же письма, отправленные мною? Ведь корреспонденция исходящая никак не менее важна, чем входящая. Без неё картина переписки предстаёт в явно искажённом одностороннем свете.
И я решил исправить положение. И я, разумеется, немедленно вспомнил, как поступал со своими письмами Ермолка, с которым я имел когда-то честь учиться на одном курсе и жить в одной комнате одного общежития. В отличие от меня Ермолка был несколько неполноценен физически. Альбинос, эпилептик и прочее. Однако отклонения в психическом развитии у нас с ним были, безусловно, общие. Именно Ермолка был первым и последним встреченным мною человеком, который, как и я сейчас, собирал письма. У него, правда, не было папки и дырокола, зато вся исходящая корреспонденция дублировалась им при помощи копировальной бумаги. Давно известно, что все гении шизофреники, а что Ермолка был гений - вне вся-кого сомнения. Ведь это гениально просто - писать письма под копирку! Эх, Ермолка, Ермолка. Я здесь, в киббуце Пэ, в Израиле, а ты - там, в городе Тэ, в Сибири. И почему я не дога-дался раньше последовать твоему примеру? Более того, я не только не подкалывал письма в папку - я их нарочно выбрасывал. Точнее, сжигал. Я ведь не только графо- и клепто-, я ведь ещё и пиро-ман. Никогда не прощу себе, что уничтожил свою любовную переписку с Верочкой. Это был клад, натуральный клад. Мы переписывались целый год примерно по пять писем в месяц с каждой стороны. А когда решили расписаться, я взял свои, Мамочка - мои, сложили всё в кучу, и я поджёг...
Да, вот Ермолка был гений, а я - так, жалкий подражатель. Впрочем, я не виноват, что в киббуцном магазине, который в переводе на русский называется «Всё-в-нём», нет элементарной копирки. Приходится либо писать сперва на черновик, либо вот так - восстанавливать по памяти.
Папа, привет! Счёт 22:1О не в твою пользу. 22 письма из дома получила Верочка, и только 1О - я. Причём последнее, десятое - от 3О декабря прошлого года (Напоминаю, аэрограмма была отправлена 4 апреля). Просто потрясающе. Собираетесь приехать и до сих пор не сообщили дату и номер рейса. Вас что, встречать не надо? Или раздумали? решили не лететь? Почему тогда м.Тома сказала мне намедни едем? - Ну да, накануне я звонил - отца не было дома, а мачеха на вопрос Едете вы или нет? сказала Едем!
И далее в скобках: Зачитался Zionews. МВ митингует чего-то в очереди...
Это пока Верочка (МВ) стоит в очереди за дарконом, я разглядываю красочную сионистскую агитку на испанском языке под названием «Zionews». Мамочка с кем-то оживлённо, в полный голос, беседует - митингует, стало быть.
И далее - снова текст аэрограммы: Верочка летит уж 4 мая в Казань. Я буду обитать здесь какое-то время один. Собираюсь писать роман...
Ну, роман не роман, а эти вот записки, действительно, пишу. Дело в том, что в присутствии МВ написать что-либо мало-мальски значительное возможным не представляется. Всё своё свободное время я отдаю Мамочке. И тут так: либо наша любовь (мы можем часами, как тю-лени, валяться на кровати и решительно ничего не делать) - либо всемирная литература.
- Хватит себя жалеть! - сказала председатель «Клизмы» Марина Имярекова. - Ты должен сказать себе: Я - Лев Толстой. И - вперёд.
Я и говорю:
- Я - Сенька Бянкин, он же Вол Худой. И - вперёд.
Далее в аэрограмме как раз идёт речь про «Клизму»: Посещаю заседания Клизмы - Клуба любителей изящных манер - под председательством МИ. Встречаюсь с великими людьми, такими как русско-еврейский классик Канович, питерский поэт - друг Бродского ВК, известный израильский русский ВН и первый русский в Израиле АБ. С последними тремя встреча была в один вечер, после чего голова пошла у меня кругом, и я окончательно забросил иврит и прочие иностранные языки...
АБ - господин посол России в Израиле Бовин, человек более чем известный, признался на встрече с членами Клуба, что он - тоже страстный коллекционер.
- Я собираю впечатления, - сказал Бовин.** Хорошее дело, ничего не скажешь. Да только если бы у меня была такая богатая коллекция, как у Бовина - моя крыша давно уже парила бы где-нибудь в околоземном пространстве. Моя слабая психика такого обилия впечатлений не выдержала бы. Ведь Бовин, будучи международным обозревателем, объездил весь мир и встречался с самыми высокопоставленными людьми стран Востока и Запада. Мне, честно говоря, хватило бы и встречи с Бовиным. Поэтому, когда явились ещё и Никулин (ВН) с Кривулиным (ВК) - я был на грани сытого обморока. Переполненный впечатлениями до предела, шёл я тогда в чрезвычайно приподнятом настроении духа вверх по улицам Агриппас и Яффо и думал:
- Нет, эти сокровища необходимо сохранить - это всё необходимо срочно перенести на бумагу, записать, описать и запечатлеть на веки вечные.
Буквально через несколько дней мне представилась такая возможность. Я должен был как раз отвечать на письмо моего брата во Христе Виктора, ныне полулегальным образом проживающего в городе Санфранциско. И я написал ему так:
Последнее время ощущаю некий приток творческих сил. Может быть, и это блажь – начитался «Розы Мира» (надеюсь, ты слышал про эту книгу) - так я думаю, что человек действиительно должен что-то оставить на земле после себя. Как правило, рожают и воспитывают детей. Но у многих великих поэтов, писателей, художников, музыкантов, учёных, философов-богословов, тех же русских подвижников святителей-иеросхимонахов не было и не могло быть детей. Их вклад выражался в другом - в создании некой духовной, а не физической сущности. У всех у них были либо художественные произведения, либо дети духовные. Говоря словами Даниила, они тоже выполнили свой долг отцовства, но несколько иным способом.
Может, очень может быть, что я заблуждаюсь, но мне кажется, что моё призвание – писать. Хотел писать, да и писал с детства. Однако до сих пор ничего так толком и не сотворил мало-мальски серьёзного. И сейчас Верочка собирается в Казань, а я собираюсь наконец-то всерьёз заняться литературным трудом. С этой целью посещаю заседания Клизмы - Клуба любителей изящных манер. Пока раз в неделю бывают творческие семинары и раз в неделю творческие же встречи со всякого рода местными знаменитостями. Вот и Бовин был, не как посол, а как бывший журналист-международник, писатель Канович и актёр Валентин Никулин, и даже великий питерский поэт - друг Бродского Виктор Кривулин забегал (точнее, заползал - он инвалид и с трудом передвигается при помощи костылей, а между тем успел побывать и в Боснии, и в Чечне). В общем, даже если я ничего не напишу (что скорее всего) - думаю, все эти встречи мне как-нибудь да пригодятся. По крайней мере, мне просто пока это нравится, поскольку создаёт впечатление, будто я нахожусь в самой гуще событий, а не прозябаю где-нибудь в глуши, на самом краю Ойкумены.
Жаль, что я не могу привести здесь всё это письмо полностью, как и ответное письмо Виктора. Наша с ним переписка - явление любопытное, и я считаю её своим достижением. Впрочем, в этом отрывке не передана и сотая часть того, что я испытывал в тот вечер. Собственно, это только описание сцены. Декорации, реквизит. Действия никакого нет и, главное, нет моих мыслей. Каждая фраза Бовина, Никулина, Кривулина вызывала в моём мозгу длинную череду трудноуловимых ассоциаций. Расскажу только об одной из них.
Великий Кривулин, прощаясь с Бродским в Финляндии, сетовал своему всемирно известному другу на то, что новое современное поколение поэтов задавлено авторитетом предыдущего и некому передать творческую эстафету.
Литературный процесс зашёл в тупик, и среди молодых нет ярких имён. На что великий Бродский возразил, назвав имя восходящей звезды нынешнего поэтического Петербурга некой Эллы Крыловой. Кривулин, живя до сих пор в городе трёх революций, и слыхом не слыхал ни про какую Эллу. А Бродский у себя в Америке - гляди-ка ты - знал и ценил. Большое, как говорится, видится на расстоянии. Да, и не успел Кривулин вернуться из Финляндии в Питер, как ему - телефонный звонок:
- Здравствуйте, я Элла Крылова...
Сначала я не придал этому сюжету должного значения. Повторяю, всевозможные впечатления распирали меня. В голове творилось нечто неописуемое. Нагромождение имён, фактов, сентенций и реминисценций***. И уже по пути с того памятного заседания домой, когда я летел, окрылённый и просветлённый, вверх по улицам Агриппас и Яффо, точнее, даже уже на подходе к стоянке маршрутных такси - меня вдруг осенило:
- Да ведь это та самая Элла!
И я вспомнил... Тысяча... восьмой год. Величайший, без преувеличения, год в моей жизни. Август месяц. Крым. Феодосия. Я бросил раскопки и прикатил сюда с Вадичкой Эс на несколько дней специально, чтобы разыскать Лариску. Или хотя бы ещё раз пересечься с Ереванычем и Андре. Ереваныч и Андре отпали. На Золотом Пляже мы их не обнаружили, как не нашли и киоска на улице Московской, который был запасным вариантом в случае облома с Пляжем. Жаль, но Бог с ними, с Ереванычем и Андре. Главное - Лариска. Как же я любил тогда её. Как тосковал по ней. Она была такая нежная, солнечная, вся искрящаяся. Она легко сходилась с людьми и легко, без сожаления, расставалась. А я никак не мог забыть её. Про-мелькнула, как чудное виденье - и вот, ищи теперь ветра в поле. Вот и сейчас, спустя почти 9 лет, вспоминаю, и слёзы на глаза сами собой наворачиваются.
Передо мной - скупые строчки того самого старинного дневника, любимую фразу Макса из которого вы уже знаете:
17 августа, день сто двадцатый/четвёртый. Феодосия - Планерское. В подъезде. Тепло, комарики. Мишка. В начале седьмого занял очередь в а/к 27. На скамейке до восьми. Звякнул Татарину. Дал тлг. С билетами облом. Прошли до киоска как раз (он оказался единственным), поехали на ЗП (Золотой Пляж). От Андрюхи, разумеется, ничего. Искупались, зашли на базар, разошлись. Вадим - до конца, я - в город. А как встретиться? - оставил записку в КХ (камера хранения). Через базар в поисках (имеется в виду, очевидно, в поисках чего бы свинтить пожрать). Уточнил горсправку. Московская = генерала Горбачёва. До автовокзала. Насчёт пива. Вадима не дождался. Зря. Сашку с Ленкой встретил. Купил сока, хлеба и - в Планерское катером на 19:4О...
Здесь-то, на катере из Феодосии в Коктебель, я и познакомился с Эллой. Она была полненькая, в очках и коротко стриженая. Ничего особенного с первого взгляда, так, несуразица какая-то, однако лёгкий шарм богемной жизни сквозил в её облике, и я без труда узнал в ней представителя нашего брата пипл. А уж питерский пипл - король Системы. Его видно за версту. Я уже не помню, о чём мы говорили, да и говорили ли вообще. Всё было ясно и без слов. Катер, Чёрное море, свежий солёный ветер в лицо, чайки и закат...
По прибытии в Коктебель Элла затащила меня какими-то тайными ходами в кафе-чайную на т/б Волошина. Мы сложили мелочь, взяли какой-то мудрёный мятно-чабрецовый чай плюс что-то вроде сушек и сидели на земле пили его, вслушиваясь в трёп таких же, как и мы, системного вида чуваков и гёрл, слетевшихся сюда, как мотыльки на свечу, со всех концов необъятной Родины. Сумерки перешли в ночь, и мы с Эллой расстались так же невзначай, как и встретились.
- Будешь в Питере, - сказала она, - обратись к Игорю Полякову на биофак. Скажешь от Эллы. Он впишет. Я остаюсь здесь, на Бродвее.
И она осталась на кишевшей, как Арбат, народом набережной, как казалось, навсегда.
Бархатно-тёплая южная ночь, одуряющая ароматами и мерным ласковым шумом прибоя, приняла меня в свои объятья. В полной темноте на пляже тусовались нудисты. Окунулся и я. Почему-то я принял решение идти искать Лариску не на низменный восток, где в действии-тельности обитал пипл, а на гористый запад, где, как выяснилось несколько позже, простирались угодья Карадагского заповедника и никто, кроме диких зверей, не обитал. Однако тогда я ничего этого не знал и пошёл наугад, доверившись интуиции. Под покровом бархатной - хоть глаз выколи - черноты беспрепятственно миновал кордон и очутился среди сказочных скал Карадага. В каждой новой бухте мне мерещились человеческие голоса, и, наощупь продвигаясь по тропе, я орал то и дело, как безумный, Пипл! Пипл! или Эй, на барже!, а уди-вительное карадагское эхо неправдоподобно многажды повторяло мой одинокий отчаянный крик...
Дельта тэ без градуса.
Снова встретился с Эллой я на следующее лето в Питере, где, найтая на флэту у Дашки, тусовался с труппой уличных музыкантов и т.п. тёмными личностями и между делом, шутки ради, сдавал вступительные экзамены в питерский универ. Само собой разумеется, не поступил, хотя и сдал все экзамены до конца. Из четырёх оценок лишь одна, по иностранному языку, была четвёрка, а остальные - тройки. Но потусовался тогда я на славу.
Дашкин флэт был ненадёжным. Ключ был не у меня, а у солиста труппы скрипача Марка, и я каждую ночь рисковал остаться без крыши над головой. В Питере стояла беспрецедентная жара, однако ночи были всё же по-северному прохладными, да и не такой уж это кайф – ночевать на улице. В один такой погожий и всё-таки унылый вечер, слоняясь, как Раскольников, по грандиозному каменному лабиринту, приковылял я кагабычно на площадь Казанского Собора, где давала очередной концерт моя труппа. На площади было всегда многолюдно, и я любил понаблюдать со стороны это диковинное народоскопленье.
- Все эти люди - киплинговские обезьяны, - думал я, - живущие в давно заброшенном городе, когда-то пышном и величественном, а ныне являющимся частью джунглей. Они носятся с сосудами из драгметаллов и надевают на себя дорогие ожерелья, не зная ни их истинной цены, ни их действительного предназначения.
И вот тогда-то, в минуту, когда мои мизантропия и мировая тоска достигли, казалось бы, точки кипения - взгляд мой упёрся в ёжик коротко остриженных волос.
- Элла, - сказал я, - ты помнишь?
- Нет.
- Ну как же, Крым, катер, турбаза Волошина?
- А-а, Сенька, - вспомнила Элла. Она была не одна. Её окружали какие-то люди. Они то появлялись, то исчезали, пока мы шли по Невскому, и я, как хвост, плёлся за ней, наивно полагая, что у неё найдётся время и место для меня. Они шумно приветствовали её, она смеялась в ответ и говорила:
- Я сегодня постриглась, и меня все узнают. Наконец, мы дошли до площади Восстания.
- Прощай, - сказала Элла, - у меня сегодня ещё много дел.
- Я провожу тебя.
- Нет, ко мне нельзя.
- Но...
- У тебя есть пять копеек?
Я дал ей пятак, и она, махнув мне, теперь уже навсегда исчезла в гулком чреве пепелбургского метро.
(Вол Худой 02.06.1997)
* Не могу удержаться, чтоб не привести здесь стишок по тому же поводу:
НАДЕЛ И СНЯЛ САПОГИ...
(из дневниковых записей автора)
Святой земли исполнен мой сапог, топчу её нахально и привычно, здесь мой приют и дней моих итог, в своей нелепости, как ругань, неприличный.
Ласкает взгляд сквозная пастораль, и метрономом цокает копыто, надтреснутая древняя скрижаль давно бесповоротно позабыта.
Ступаю ежедневно на порог, наивно пошлый, пьяный и потешный - не оскверняет стёртый мой сапог Святой Земли неизмеримо грешной.
(К.Эзрахолам 20.04.2003)
** См.стенограмму М.Хейфеца в книге Бовина 5 лет среди евреев и мидовцев 2000
*** Это из стишка, написанного за 3 недели и 3 дня до бегства из Энска. Кстати, вот он:
3 НЕДЕЛИ И 3 ДНЯ
Весь мир постыл. Качусь упрямо в пропасть. Без оперенья куц мой голый хвост. И пуст мой холст. Неумолима совесть.
Топор - на дне. Петля - лишь на гардине. Соблазн - не всякий может устоять. Что мне терять? Повсюду стиль звериный.
Бесчисленный поток немых сентенций, реминисценций, угрюмых акций. Есть только морг и запах менструаций.
Какая пустота! И это - счастье? Зачем опять являешься ты мне? Что, я в говне? Я не заразный!
Фантом проклятый. Бьюсь, как эпилептик. Лишь сон спасёт от мстительных Эриний. Всего лишь миг. Без сновидений.
(К.Эзрахолам 29.03.1988)
XX ДЮЖИНА
1. Александр Бовин (1930-2004) – столичный журналист (Жидостан 1991-97)
2. Элла Крылова (1967-?) – столичная поэтесса и проч.
3. Вениамин Горбачёв (1913-?) – героический командир Феодосийской дивизии 1943
4. Михаил Хейфец (1934-?) – питерский публицист - узник 1974 – Жидостан 1980
5. Валерий Дунский – совкинодраматург, Томск 1922 – Москва 1998 (Гулаг 1944-56)
6. Геннадий Зюганов – верный ленинец: Орловщина 1944 – Москва 1978
7. Лев (Хаим Лейба) Штернберг (1861-1927) – житомирский народоволец
- питерский этнограф (Сахалин 1889-97)
8. Аркадий Анисимов – замдиректора Института Этнографии 1945 (Питер)
9. Давид Золотарёв – питерский этнограф – жертва Сталина, Рыбинск 1885
– Мариинск 1935
10. Сергей Токарев – завсектором Института Этнографии 1943, Тула 1899
– Москва 1985
11. Леонид Потапов – замдиректора Института Этнографии 1948-67, Барнаул 1905
– Питер 2000
12. Наиль Бикбулатов (1931-96) – башкирский этнограф (завсектором 1978-92)
ЗАЙЧИКИ
Когда золото солнечных лучиков, рассыпаясь иголками тонкими, иногда, лишь в особых случаях, оборачивается болонками, кругляшками такими лохматыми, переливчато-жёлтыми глазками, пуховичками матовыми, нежными, добрыми, ласковыми, и, когда эти крошки беспечные в беспорядке весёлом носятся то вокруг меня, то навстречу мне, разбиваясь об переносицу, я от каждого прикосновения словно в тёплые волны падаю, и играют искры-мгновения у фонтанов вина моей радостью, и тогда, в счастливом беспамятстве, упустить волшебство побаиваясь, сознаю и видением маюсь я: это просто Ты мне улыбаешься.
(К.Эзрахолам 11.09.1988)
письмо Серого Ежа Сионскому Старцу от 12.04.1997:
Шалом, Старче!
Не менее искренне рад был получить твоё послание. С тех пор как небезызвестный нам обо-им Жорж Шварц прислал мне ваш не очень правильный (слава Богу, сгодился и этот) адрес – получил ещё одно письмо от Жоржа, датированное примерно 1 февраля с.г. Жорж, очевидно, экономит деньги на конвертах и никогда не отправляет мне писем сам, а только исключительно с оказией, на халяву, в компании с нашим добрым ангелом-хранителем Ларисладимировной и некоторыми другими нашими общими с ним знакомыми. Так что я 2 месяца уже тоже не имею никаких вестей из Москвы. Ларисладимировна, кстати, каждый год ездит из Москвы в Цинциннати, навещает дочь Юльку, внука и внучку. Не далее как в ноябре про-шлого года в гости к Юльке приезжал и юлькин отец – Валерьсемёныч – известный в Москве киносценарист, с которым мы все, и я, и Жорж, тоже хорошо знакомы и находимся, можно сказать, в дружеских отношениях. Было бы здорово, если бы и ты, дядя Витя, познакомился с этими замечательными во всех отношениях людьми. И ты смог бы держать связь с Москвой через Юльку, ЛВ и ВС.
Сразу же после нашего с тобой и с Жоржем знакомства на Горгиппии в мае 88-го в июне того же года прибыл я с Лукоморья в Ногайскую степь, где копал курганы Питер фон Дервиц. Временно отсутствующего начальника замещала Л.В.Кропоткина, и я по гроб жизни благодарен судьбе за то, что обстоятельства сложились именно таким образом, что мы с ней встретились и подружились. Ларисладимировна – самый настоящий клад доброты и житейской мудрости, и у меня нет таких слов, которыми я мог бы выразить своё восхищение этим человеком. Прошло уже почти 9 лет с тех пор, и все эти годы прошли у меня, можно сказать без преувеличения, под знаком ЛВ. Очень и очень надеюсь, что ты, дядь Витя, заинтересуешься и не оставишь мой призыв (да, я призываю тебя) и тебе встретиться с Ларисой.
Ну что я могу сказать про нас с Верочкой? В Святой Земле мы безвыездно уже 425 дней (я веду дневник и считаю каждый день). Живём по-прежнему в киббуце Пелех на положении добровольцев. Будучи в сентябре-октябре прошлого года в городе Арад, я имел честь порабо-тать какое-то время на тамошней прачечной, и сейчас, в киббуце, работаю в прачечной и могу сравнить где лучше. В киббуце лучше во всех отношениях. Здесь никто не работает по 12 и более часов подряд, как в городе. Работающих в киббуце не интересует зарплата, и от-сутствует страх быть уволенным. Разумеется, здесь меньше, чем в городе, бытового комфор-та, скуднее пища, зато нет забот: можно не стирать, не готовить, мы как добровольцы не платим за жильё и коммунальные услуги. Кроме того – моральный климат, несмотря на все недостатки коллективной психологии, в целом благоприятнее, чем, опять же, в городе, где люди разобщены и замкнуты каждый в своей скорлупе – особенно, в большом городе. Конеч-но, всё это на любителя. Конечно, и у киббуца масса недостатков, и жить в киббуце не может тот, кого не устраивает коммуна, кто индивидуалист и мещанин по натуре. Я же, как и все добропорядочные христиане - стихийный коммунист.
В позапрошлый четверг был, кстати, на встрече с А.Е.Бовиным – первым послом России в Израиле (срок его полномочий вот-вот истекает). Бовин бьёт себя пяткой в грудь, что не изменил идеалам – как был, так и остался убеждённым коммунистом. Конечно, весь мир и христиане в том числе ненавидят большевиков-ленинцев, но по сути у христиан с большеви-ками одна общая вера – вера в светлое будущее человечества, во всеобщие любовь и брат-ство. Бовин так и сказал: коммунист – это не значит, что я заодно с Зюгановым (читай: со Сталиным) – это значит, что я считаю: люди должны жить хорошо - мирно, дружно, любить друг друга – я сам из Ростова, говорит, а в Ростове - большая еврейская община, и евреи, говорит, всегда были для меня образцом дружбы и взаимовыручки, а здесь, в Израиле, мы видим, как евреи с удовольствием кушают друг друга - и то же самое мы видим во всех странах Запада: люди ненавидят друг друга. И я не думаю, что ты, дядь Вить, будешь спорить с этим мнением. Коммунизм – вековая мечта человечества. Русская революция, восстание Спартака, христианские и буддийские монастыри – всё это звенья одной цепи. Безуслов-но, коммунизм в чистом виде, коммунизм как вера в идеалы добра и справедливости – явление сугубо положительное. Это светлое начало, противостоящее тьме и пошлости мещан-ства и эгоизма, т.е. началу индивидуальному. Но в том-то и состоит вся загвоздка, что это тёмное, мещански-эгоистически-индивидуальное, начало тоже существует в каждом челове-ке, и от этого никуда не деться. И поэтому все попытки построения коммунистического, справедливого, общества (читай: Царства Божия на земле) заранее обречены на провал. Впрочем, как учит диалектика, мир существует за счёт единства и борьбы противоположно-стей (Инь и Ян у китайцев, Господь-Бог и Дьявол-Сатана у христиан и т.д. и т.п.), а посему ничто не напрасно – ни монастыри, ни киббуцы. Более того, киббуц как явление светлого порядка необходимо всячески приветствовать и поддерживать.
Что касается конкретно твоей, дядя Вить, идеи христианского киббуца, то она тоже, безу-словно, интересна и так же, само собой, заслуживает всестороннего одобрения. Однако вряд ли конкретно я смогу послужить звеном для воплощения этой идеи в жизнь – из всех качеств, что ты мне приписал (молодость, образованность, энергичность), я с большой натяжкой соответствую первому. Образован я достаточно односторонне, гибкостью ума = практической смёткой не обладаю, и, главное, чудовищно ленив. Христианский киббуц – звучит здорово, и это дело несомненно достойно того, чтоб посвятить ему всю свою жизнь. Всю без остатка. Для этого надо быть фанатом и фанатом именно этого дела. Я не готов. Скорее всего, я вооб-ще не способен быть фанатом чего бы то ни было. Бывает, я неожиданно загораюсь какой-то идеей, начинаю что-либо делать с бешеной энергией, но ещё быстрее потухаю, остываю и охладеваю не только к этому делу, но и вообще ко всему, что происходит вокруг.
К сожалению, в настоящее время я хотя и нахожусь вот уже 425 дней на земле Иисуса – от Церкви далёк как никогда. В настоящее время пределом моих мечтаний является такой низ-менный предмет, как занятие еврейской историей в иерусалимском университете. После года разброда и шатаний я напал, наконец, на золотую жилу - нашёл профессора-историка русского еврейства, который согласен взять меня к себе в ученики. Если процедура поступле-ния на учёбу к профессору пройдёт успешно, через какое-то время и я, глядишь, стану таким же профессором. Согласен, пошло. Согласен, грязно, недостойно и недостойно не только христианина, но и всякого порядочного человека вообще, но... Но жизнь есть жизнь, а мечты о всеобщем благе – удел блаженных. В конце концов, как ни крути, у меня за спиной – энский Академгородок, добрый десяток археологических экспедиций и диплом историка в кармане. Почему я не должен стремиться реализовать себя именно как историк? Да что греха таить – именно с таким намерением я и ехал сюда, в землю обетованную. Чего ж мне хотеть ещё? И я грешен даже в том, что думаю, что это не грех – хотеть реализовать себя именно таким образом.
Бовин сказал, кстати, ещё одну житейскую мудрость (да и не только Бовин говорит об этом): не относись сам к себе слишком серьёзно. Иначе – беда. Может быть, все мои беды оттого, что отношусь ко всему слишком серьёзно? И это притом, что на самом деле я человек несерьёзный совершенно. Иногда я кажусь себе глупым до невозможности. Я не в состоянии понять самых простых вещей. Я не приспособлен к жизни абсолютно. Супруга моя матушка Вэ едет на 2-3 месяца домой в Карачарово. Будучи слабой и хрупкой женщиной матушка Вэ заме-няет мне жену, сестру и мать одновременно. Без неё я буквально как без рук. 2 года назад я сбежал от неё к отцу Фотию – я писал об этом в прошлый раз. Это перевалочная база с мате-рика на Валаам. До самого Валаама я так и не добрался, и об отце Рафаиле знаю только по-наслышке. Однако я замечательно провёл время и с Фотием. В общем, полезно иногда рас-ставаться.
Последнее время ощущаю некий приток творческих сил. Может быть, и это блажь – начи-тался «Розы Мира» (надеюсь, ты слышал про эту книгу) - так я думаю, что человек действительно должен что-то оставить на земле после себя. Как правило, рожают и воспитывают детей. Но у многих великих поэтов, писателей, художников, музыкантов, учёных, философов-богословов, тех же русских подвижников святителей-иеросхимонахов не было и не могло быть детей. Их вклад выражался в другом - в создании некой духовной, а не физиической сущности. У всех у них были либо художественные произведения, либо дети духовные. Говоря словами Даниила, они тоже выполнили свой долг отцовства, но несколько иным способом.
Может, очень может быть, что я заблуждаюсь, но мне кажется, что моё призвание – писать. Хотел писать, да и писал с детства. Однако до сих пор ничего так толком и не сотворил мало-мальски серьёзного. И сейчас Верочка собирается в Казань, а я собираюсь наконец-то всерь-ёз заняться литературным трудом. С этой целью посещаю заседания Клизмы - Клуба любите-лей изящных манер. Пока раз в неделю бывают творческие семинары и раз в неделю творче-ские же встречи со всякого рода местными знаменитостями. Вот и Бовин был, не как посол, а как бывший журналист-международник, писатель Канович и актёр Валентин Никулин, и даже великий питерский поэт - друг Бродского Виктор Кривулин забегал (точнее, заползал - он инвалид и с трудом передвигается при помощи костылей, а между тем успел побывать и в Боснии, и в Чечне). В общем, даже если я ничего не напишу (что скорее всего) - думаю, все эти встречи мне как-нибудь да пригодятся. По крайней мере, мне просто пока это нравится, поскольку создаёт впечатление, будто я нахожусь в самой гуще событий, а не прозябаю где-нибудь в глуши, на самом краю Ойкумены.
К сожалению, вынужден закругляться, ибо все возможные лимиты времени и места исчер-пал. Но я не прощаюсь. Надеюсь на твой ответ, и, даст Бог, увидимся.
ОТ ГЁТЕ ДО МАЯКОВСКОГО
- Пора кончать, - мне что-то подсказало, - Довольно гибнуть, братцы, за металлы, за веру, за мечту, за идеалы и рушить мир насилия и лжи. Разрушим лучше к чёрту пьедесталы, переку-ём орудья на орала, и - в anus пограничные межи! И - на фиг и Содом нам, и Гоморра! На мыло всякую и публику, и rex! Иначе не до шуток будет скоро, иначе будет вечным нам укором построенный в боях оральный sex. (К.Эзрахолам 28.05.1997)
пародия на стихи Доктора Мага про тапочки:
Мне не нужны трусы и виноградник под ковриком бесчувственного неба, и частый стул – извечный мух рассадник, и трона королевского не треба.
Туман мне вообще не интересен, такой же потный и противный шо та баба, однако я тащусь от старых песен и шоб в трусах кишели баобабы.
Сперва, отправив в задницу колхозы, уеду я в Париж и там, в Сорбонне, профессору какому-нибудь розой по морде дам - пускай в крови утонет!
Закончился период половодья. И, не считая рыл в ряду калашном, подумаю: а всё-таки Володя погиб за дело в схватке рукопашной.
Наш бронепоезд, под откос слетая, случайно придавил лесную птаху. Ах, милая моя ты золотая! Стою и рву я на себе его рубаху.
(К.Эзрахолам 29.05.1997)
ИМЯРЕКОВСКАЯ РЕЗОЛЮЦИЯ
Говорят, я топчусь на месте. Говорят, что я слишком юн. Говорят, что мой кодекс чести устарел. Средь песчаных дюн я брожу, как изгой, неприкаянный и гляжу в непроглядную даль, и мой крик, как всегда, отчаянный сотрясает цветущий миндаль.
В животе, как всегда, революция. В голове, как всегда, туман. Я сегодня без спирта пьян: имярековская резолюция - тот ещё пятилетний план.
Да, пора бы мне быть мудрее. Да, пора бы идти вперёд. Но, сдаётся мне, мой черёд повисеть, как пират, на рее.
(К.Эзрахолам 03.06.1997)
СПАСИ. ПОМИЛУЙ. СОХРАНИ*
Благодаря за ужин скромный, в слезах прощения прося, в мороз и в зной, себя не помня и проклиная всех и вся, в минуты грусти беспричинной, в часы томительной тоски и в миг, когда уже близки столетья собственной кончины, в глуши лесов и гор бомжуя пытаясь подытожить дни - три слова без конца твержу я: Спаси. Помилуй. Сохрани.
(К.Эзрахолам 05.06.1997)
* вариант, исправленный с подачи Марины Имярековой. А вот первоначальный 1995:
Благодаря за ужин скромный или прощения прося, в мороз и в зной, себя не помня и проклиная всех и вся, в минуты грусти беспричинной, в часы томительной тоски или когда уже близки столетья собственной кончины, в горах или в лесу бомжуя пытаясь скрасить свои дни - три слова без конца твержу я: Спаси. Помилуй. Сохрани.
из цикла «Менты & Система»:
ТАБАКЕРКА
Однажды Лёвен, заскучав во время долгого пребывания в Ногайской степи, решил развеять-ся и отправился с оказией в Крым, да был с ним в паре один пионер московский, некто Вадичка Эс.
Лёвен кагабычно пошёл было стопом по самой прямой дороге, но самая прямая была, как водится, и самой глухой. К тому же было, как назло, воскресенье. Так что протопав энное число километров пешком по жаре, Лёвен изрядно притомился и прилёг в теньке да на обочине, а Вадичку оставил караулить на случай если вдруг чего поедет. Долго скоро ли будит Вадичка Лёвена со словами:
- Вставай, поехали!
Открывает Лёвен глаза и видит подкатывает колымага, и фартит им ехать в пустом фургоне аж до самой до Невинки. Обрадовался Лёвен, прыг – в машину, следом и Вадичка, а драйвер возьми да и скажи вдруг:
- Пацаны, вы с собой везёте чего-нибудь?
- Чего везём? – не понял Вадичка.
- Ну мало ли, - говорит водила. – Менты повяжут и вас и нас в случае чего. Чего это у тебя глаза так блестят? – и на Лёвена смотрит. А Лёвену в это время мысль страшная в голову пришла: Ведь у меня и с собой и вправду табакерка есть с травкой ногайской, беспонтовка, для баловства, не для дела, ну да ментам какая разница, менты и не за дело повинтят. А дело ещё в ту далёкую пору было, когда менты волосатых за один только за хайр в порошок стереть были готовы. Струхнул малость Лёвен, вот глаза, видать, и заблестели.
- Да нет у нас ничего, - говорит, плечами пожимает и руками разводит.
- Ну, смотрите, - говорит драйвер да дверцу снаружи и задраивает.
Только что поехали, тут Лёвен Вадичке и шепчет на ухо:
- Вадичка, ты чего?
- Чего?
- Забыл ты что ль какой мы подарок Лариске в Крым везём?
- А-а, это.
- Да, это. А вдруг и впрямь менты нагрянут?
Тут до Вадички, наконец, дошло, и он со страху-то, болезный, чуть-чуть было в штаны не наложил. Ну так всю дорогу до Невинки и ехали от страха тряслись. Да Бог миловал. Никаких ментов ни до, ни после Невинки не замаячило.
А через день уже, как до Горгиппии добрались, Вадичка и думать про то забыл. Да не забыл Лёвен.
И вот на третий день пути достигли наши путники благословенного берега таврического. Вы-садились в Порт-Крыму да решили в столовку завернуть пожрать чего ни то, а то уж взалка-ли трошки. И вот какое приключение в том трактире вышло:
СЛУЧАЙ В ТРАКТИРЕ
Как вошли, так сразу в очередь пристроились, да как пристроились сами, так и к ним какой-то шибзик-малолетка присобачился. Вёрткий, скользкий, как вьюн, голова круглая колобком и стрижен налысо. Лёвен сразу так даже и не понял, что за шпана за эдакая под ногами путается. А малый шустрый был, шустро и выложил всё как есть без прикрас, мол, хотите дальше в Крым проехать – гоните прайс и вся недолга. И эдак борзо к делу приступил, под-лец, что Вадичка так тот мгновенно стушевался, Лёвен тоже выжидательную позицию занял было, прицениться решил для начала. Недалече и впрямь два качка молодых маячило, а сколько их ещё там на улице и всего в Порт-Крыму – неизвестно, только судя по наглости этого лысого силы немалые были. Вот так-так, - думает Лёвен. – Не хватало ещё нам у ур-лы у местной у керченской в попу отметиться. Эдык-то ты нас встречаешь, Таврида-мать! И спрашивает у наводчика:
- Сколько?
- По трёшке с носа хватит, - говорит. – Только поживее, а то мы спешим.
Что-то дёшево, брат, ты свой Крым продаёшь, – думает Лёвен. – Ну да у вас, у урлы, где трёшка, там и весь кошелёк. А вслух говорит:
- Погоди, погоди, братишка, дай поесть по-человечески, а там и решим, как быть в таком ра-зе.
Вадичка молчит. В тарелку уставился. Качки-корешки за соседним столиком пустым сидят, на изготове вроде как. Лысый вконец озверел:
- Ну так что решили, чуваки? Будем платить или нет?
И, видя, что не решили, лезет по собственной инициативе к Лёвену в карман нагрудный, то бишь сам шмонать начинает. Тут-то Лёвен и не выдержал. Схватил свою шлёнку да наглецу на лысину и опрокинул вместе с супа остатками. Тарелка аж раскололась при этом. Чувак, видать, опешил, а Лёвен, не дав опомниться, повалил наземь несчастного, на пол на кафельный и давай душить его собственными руками да не понарошке, а в натуре.
В столовке переполох начался. Первым делом кухарки сбежались. А там и весь трактир ско-лько народу было все разом заволновались и вокруг Лёвена сгрудились. Качки наши в толпе затерялись, вроде как их и нет вовсе. И что же увидели кухарки? У них в тошниловке душат средь бела дня живого человека! И что же увидела вся трактирная братия? Как какой-то сви-репый бродяга лишает средь бела дня жизни какого-то бедного на вид детдомовского сироту!
Все галдят, как на базаре, и один из особо сердобольных очевидцев кинулся, естественно, тотчас оттаскивать разъярённого Лёвена от его законной добычи.
- Милиция! Милиция! – закричали кухарки.
Какая милиция? – ужаснулся было Лёвен, и тут в дело вступил молчавший до сих пор Ва-дичка.
- Милиция! Милиция! – подхватил он кухаркин крик. – Грабят! Убивают! Это не мы, это они виноваты! – и Вадичка указал на качков, подхвативших своего незадачливого наводчика под руки вроде как вместо скорой медицинской помощи.
- Милиция! – продолжал призывать Вадичка. – Это они нас ограбить хотели! Ловите их! Держите!
Можете представить себе, что за чувство по отношению к своему спутнику клокотало при этом в груди Лёвена. Долбанный рот! Схватив Вадичку за руку, Лёвен кинулся к мойке в надежде выскочить через чёрный ход. Кухарки, растерявшись, не только не воспрепятствовали такому манёвру, но и сами указали Лёвену дорогу, так что его расчет оправдался.
Быстрота реакции Лёвена принесла свои плоды. Через какую-нибудь минуту путники были уже далеко от злополучного трактира на автобусной остановке. Лёвен опасался погони, но всё было тихо. Рэкетиры тоже испугались! Не ожидали, видать, такой прыти от этих двух яв-ных лопухов приблудных. Да и грозные крики Милиция! Милиция! всё ещё стояли, небось, у них в ушах. Лёвен тоже пришёл в себя лишь тогда, когда, наконец, влез в городской икарус. Все страхи были теперь позади. Пронесло! – вздохнул Лёвен про себя. – А ведь чуть не засве-тился И метнул было гневный взгляд на Вадичку. Но, увидев его светившийся наивным восторгом фэйс (Вадичка явно упивался Нежданой победой и ни о чём не подозревал), Лёвен оставил свои упрёки при себе.
СЛОВО К ПИПЛ
Многие из Пипл, знаю, удивятся, а кое-кто и вознегодует, почему это свою более чем скромную рукопись автор назвал столь необдуманно претенциозно – «Менты & Система»? Ведь для раскрытия столь богатой темы есть сюжеты и куда более крутые, нежели невинные рассказы про Лёвена. Чего стоят одни только знаменитые облавы в Гурзуфе! Да и в иных местах. Да и не просто травля, облавы и погромы, а один сплошной тотальный геноцид если уж на то пошло. И кто такой вообще этот Лёвен, чтобы про него говорить?!
Друзья! На все ваши упрёки, замечания и недоумённые вопросы автор имеет сказать буква-льно следующее:
Да, Лёвен, конечно, пример нетипичный. Собственно, Сенька никогда даже и не входил в Систему. То есть, конечно, отчасти касался, пересекался и был причастен, но формально, как говорится, не состоял, не участвовал и не привлекался. Более того, в известном смысле Лёвен – антипод Системы. Стихийному коммунизму Системы Лёвен волей-неволей противопоста-вил свой собственный ярко выраженный стихийный индивидуализм.
Итак, Лёвен не жил, не существовал в Системе. Хотя к таким столпам всесоюзной тусовки, как, скажем, Гарри Чуфутский, Михась Джанхотский, а уж тем более Сионский Старец, Лёвен всегда и неизменно испытывал глубочайший пиетет, граничащий с прямым обожествлением.
Но, во-первых, что есть Система? Если иметь в виду некую мифическую тайную всесоюзную организацию Хиппи, то такой организации никогда не было и нет, и вряд ли кто-то будет с этим спорить. Скорее был (и есть ещё в виде жалких остатков былого величия) некий довольно обширный круг лиц, объединённых определёнными взглядами, атрибутами и образом жизни. И если этим людям, или Пипл, присущ системный образ жизни и мыслей, то всё, что вы только что прочли о Лёвене, есть безусловное свидетельство прямой принадлежности Лёвена к Системе как к явлению чисто философски-идеологического порядка.
Во-вторых, пусть Лёвен нетипичен. Но ведь это же и хорошо. Ведь описывая похождения Лёвена как нетипичного представителя Пипл, автор имел счастливую возможность взглянуть на привычные вещи под необычным углом зрения и увидеть в этих банальных, избитых и приевшихся сюжетах нечто новое, нетривиальное, незамеченное прежде.
Ну и, наконец, последнее. К величайшему сожалению, каюсь, классических Хиппи среди моих знакомых нет. Лёвен – мой близкий друг и Лёвен – единственный, от кого я что-либо вообще знаю о Системе (Лёвен, по крайней мере, знал лично упомянутых Гарри, Михася и Старца). Поэтому, записав с его слов и обработав его собственные рассказы, автор хотел всего лишь привлечь внимание общественности к этой захватывающей воображение обширной, поистине неисчерпаемой теме. Автор хотел бы получить от публики отклики, где излагались бы другие, пусть противоположные мнения и, главное, присутствовало бы изложение соб-ственного опыта участников Великой Борьбы, да и любые другие материалы по названной теме. Обобщив и обработав эти материалы, автор смог бы издать новый, гораздо более впечатляющий труд под тем же названием.
Таким образом, заголовок, который вы видите, но не одобряете – не более чем хитроумный трюк с целью заинтересовать читателя. Автор согласен со всеми, кто не согласен, и предлагает им зачеркнуть в своих книжках «Менты & Система» и написать «Менты & Лёвен» или ещё что-нибудь ещё более нейтральное, но только не ругаться почём зря и не проклинать несчастного автора, ибо он и так очень волновался, что читатели его не поймут. Поэтому и замолвил между делом такое словечко. С надеждой на снисхождение,
Вол Худой, он же Сенька Бянкин, он же Аарон Рохныська. Лосшангалос – Аханджелес – Кара-чарово, 1993-95.
из Введения к дипломной работе С.Лёвенгауэра:
Первым этнографом, приступившим к практическому изучению систем родства в Сибири, был Лев Штернберг.* Именно Штернберг обнаружил, что у обитающих на берегу Татарского пролива орочей в одну и ту же категорию родства объединяются представители двух (с точки зрения европейца) поколений – нижняя часть данного поколения с верхней частью следующего (первого нисходящего) поколения, а верхняя часть того же поколения в свою очередь объединяется с нижней частью смежного восходящего поколения. В результате люди одного поколения и даже одной степени родства (с точки зрения европейца) оказываются отнесёнными к разным категориям, различаемым особыми терминами. Скажем, по-разному называются старший и младший братья эго, но в один разряд попадают младший брат отца и сын старшего брата отца (оба старше эго).
Позже усилиями того же Штернберга, а затем Анисимова, Золотарёва, Токарева, Потапова и многих других существование поколенно-возрастной классификации родственников (в явной или пережиточной формах) было установлено во всех тунгусо-маньчжурских, тюркских, монгольских, самодийских и финно-угорских системах, то есть в системах родства всех народов, говорящих на алтайских и уральских языках. В то же время смешение поколений, со-провождающееся разделением представителей одного генеалогического поколения на стар-шую и младшую ветви, совершенно не характерно для восточных и северных соседей тунгусов – палеоазиатов, а также для тибето-китайцев и индоевропейцев, занимающих юг и запад континента.
Как отмечает Бикбулатов, объединение в одну категорию родства представителей двух по-колений в системах родства урало-алтайских народов возникло, с одной стороны, задолго до расчленения языковых групп и отдельных языков алтайского и уральского ствола. С другой стороны, полное отсутствие признаков скользящего счёта поколений в системах родства соседних лингвистических суперэтносов свидетельствует не только в пользу существования в прошлом гипотетической урало-алтайской общности, но и в пользу достаточно долгого изоли-рованного развития этой древней общности. Таково мнение Бикбулатова.**
Но поколенный скос (скьюинг по-английски) в классификации родственников, лежащий в основе урало-алтайского (сибирского генерационного по Членову***) типа систем родства – явление далеко не уникальное в мировой практике. Поколенный скос в классификации перекрёстных кузенов – отличительная черта систем родства типа кроу-омаха, впервые обнаруженных у американских индейцев самим Морганом и с тех пор зафиксированных как достаточно широко распространённых по всему свету. Для системы омаха, - читаем у Ольдерогге, - характерно объединение брата матери, отца матери и всех его потомков под од-ним именем, и обратно: объединение под одним термином сына сестры и внука. Системы подобного типа встречаются во многих местах земного шара... у народов с отцовским счё-том родства. Такое объединение под одним термином брата матери и деда – отца матери характерно, в частности, для тюркских систем родства.****
Значит, сибирский генерационный тип систем родства (в том числе тюркских) – всего лишь локальный вариант типа (точнее, подтипа) омаха, являющегося, по Ольдерогге, в свою очередь лишь одним из ряда типов (подтипов) тех систем, которые присущи обществам, эволюционирующим от рода к малой семье через большую патриархальную семью и находящимися в стадии господства последней: выделение категорий старших и младших родственников в пределах одного генеалогического поколения и слияние прямой и боковой линий родства как в восходящих, так и в нисходящих поколениях – результат упрощения более сложной системы турано-ганованского типа в условиях большой патриархальной семьи.*****
Спору нет, смешение поколений, объединение двух смежных генеалогических поколений про-ведены в системах родства урало-алтайцев настолько широко, что пронизывают всю систе-му родства сверху донизу, включая и подсистему свойства. Но отсюда не следует, что специфика систем родства народов алтайской (как и равным образом уральской) семьи, обусловленная отмеченным обстоятельством, настолько существенна, что эти системы в известной мере противостоят всем другим, как утверждает Бикбулатов.**
Поколенный скос в классификации перекрёстных кузенов, конечно, частный случай в урало-алтайских системах родства, но перекрёстные кузены и в системах родства злосчастных индейцев – не единственная категория родственников, которой касается так называемый скьюинг (что и роднит американские системы с тюркскими). Положение кросс-кузенов было использовано однажды (Спиром и Лоуи в 20-х годах) как наглядный пример разницы между матрилинейными и патрилинейными омаха, а уж затем учёные стали ссылаться всякий раз на эту самую разницу как на особенность типа, отличающую его от других типов систем родства. В системах обоих подтипов отсутствует специальный термин для обозначения, то есть сама категория перекрёстных кузенов (искусственная, кстати, сама по себе), поскольку эта категория родственников относится к смежным поколениям: либо восходящим, либо нисходящим. Кросс-кузены в системе омаха – те самые потомки отца матери, которые объединяя-ются под одним термином со своими отцами и дедом, на что указывает Ольдерогге, но чего не замечает почему-то Бикбулатов.
Итак, урало-алтайские системы родства специфичны не более чем другие локальные вариан-ты типа кроу-омаха, а сходство систем родства уральцев и алтайцев безусловно доказывает типологическую близость породивших их обществ, но лишь свидетельствует в пользу, а не доказывает вообще урало-алтайскую этногенетическую общность. Соответственно изолирован-ность сибирского генерационного типа в кругу систем родства народов других языковых се-мей говорит лишь о разнице в путях и темпах социальной эволюции тунгусов и палеоазиатов, монголов и китайцев, угров и славян, но не придёт же кому-либо в голову на основе этих несходств говорить об общности происхождения славян, китайцев и палеоазиатов!
(SLH 1991)
* Л.Я.Штернберг, Семья & Род у Народов Северовосточной Азии (Питер 1933)
** Н.В.Бикбулатов, Скользящий Счёт Поколений в Уралоалтайских Системах Родства - в сборнике Ареальные Исследования в Языкознании & Этнографии (Питер – 1983), с. 240-247
*** М.А.Членов, Некоторые Проблемы Типологии Систем Родства Тюркских Народов Си-бири – в сборнике Проблемы Происхождения & Этнической Истории Тюркских Народов Сибири (Томск 1987)
**** Д.А.Ольдерогге, Основные Черты Развития Систем Родства - Советская Этногра-фия 1960 №6.
***** Д.А.Ольдерогге, Описательные Системы Родства Народов Западного Судана (Пи-тер 1964)
XXI ДЮЖИНА
1. Михаил Членов (1940-?) – московский этнограф, Академия Маймонида 1991
2. Льюис Генри Морган (1818-81) – ньёркский этнограф
3. Дмитрий Ольдерогге – африканист голштинского происхождения,
Вильна 1903 – Питер 1987
4. Лесли Спир (1893-1961) – ньёркский этнограф голландского происхождения
5. Роберт Лоуи (1883-1957) – венгерский этнограф, Вена - Ньёрк 1893
6. Аристотель Стагирит – основатель Афинского лицея
и перипатетической школы 335 BC, Халкидон 384 – Эвбея 322 BC
7. Александр Македонский, он же III Великий (Аргеад)
- греческий милитарист, Пелла 356 – Вавилон 323 BC
8. Жан Жак Руссо – французский романтик, Женева 1712 – Париж 1788
9. Кшиштоф Занусси (1939-?) – польский кинорежиссёр
10. Оливер Уэнделл Холмс Старший (1809-94) – штатский писака
11. Г.В.Ф.Гегель (1770-1831) – вершина немецкой классической философии, Штутгарт
– Тюбинген 1788 - Нюрнберг 1808 - Берлин 1818
12. Армен Григорян (1960-?) – московский рок-бард, Крематорий 1983
из письма на родину №22
Сам-друг Корнелий по-прежнему жив, хотя и не шибко здоров. У него полетел сравнительно новый дисплей, так что он сидит почти без Интернета (у него есть ещё лэптоп, или ноутбук). Его сайт называется ambidexter.015.com. Можешь поинтересоваться на досуге. Накануне крушения дисплея ко мне через корочкин компьютер пытался прорваться Олег Бянкин со своего мобильного телефона (кстати, кроме денег Бянкины мне так ничего и не прислали), но у меня мобильной связи с Россией нет. С месяц назад, будучи в одном ущелье в окрестностях Святого Города, я имел возможность убедиться, что мой беспроволочный может быть беспо-лезен даже в двух шагах от Иерусалима. Началось всё с того, что в один прекрасный день ко мне явился собственной персоной Сионский Старец, он же В.Переделкин. Наверняка я не раз говорил тебе про эту выдающуюся личность. Я не видел его все те 16 лет, что прошли с 1988, когда мы с ним познакомились на Горгиппии, то есть на раскопках в Анапе. Как раз тогда Старец переводил дух после большого турне по Средней Азии, когда он прошёл её всю насквозь от Красноводска до самого Уланудэ. Какое-то время Старец ещё тусовался на Кав-казе (это по его наводке я ездил креститься в Тифлис), а вскоре подался в Святую Землю. Впрочем здесь, в Палестине, я его не застал, а ещё через год Старец объявился уже в Сан-франциско. Побывав и в Америке, и в Европе, этот бывалый странник вернулся в Обетованную и уединился в пещерах в окрестностях одного полузаброшенного монастыря. В IV-VIII веках это была самая первая и самая мощная лавра в Иудейской пустыне. В 1903 жалкие остатки цветущей некогда обители приобрела Русская Православная Церковь, но в после-дующие 40 лет все монахи снова вымерли, как мамонты. Хотя это дикое ущелье находится в каких-нибудь 5 километрах от города, добраться туда весьма непросто (нам с паном Чембарским пришлось нанимать такси), к тому же это так называемые оккупированные тер-ритории, и дорогу преграждает колючая проволока. А вокруг кишмя кишат разбойники-арабы. Мы посетили только одну из двух пещер, где живёт отшельник. Скала, в которой вырублена эта пещера, представляет собой палеонтологический музей под открытым небом. Из неё повсеместно торчат окаменевшие доисторические моллюски и зубы допотопных ги-гантских рептилий. У подножия сохранилась несколько > современная коновязь. В берущем здесь начало ручье, по словам Старца, водится форель. Мы видели только великое множество даманов (эти забавные зверьки > всего напоминают сурков, но к грызунам не относятся). Сам Старец, подобно Франциску Ассизскому, общается всё > с птицами. Несколько ручных экземпляров он нам продемонстрировал в ходе обсуждения ряда важных богословских проблем... Удивительный человек в удивительном месте. Не верится, что такое может происходить в начале III тысячелетия. Вот это я понимаю - призвание. Много званых, да мало призванных, как говорится. А то, что ты, пап, называешь призванием – по мне, что-то среднее между карьерой, гордыней и тщеславием. Суета, одним словом. Неужели ты всерьёз полагаешь, что находишься на вершине счастья? И ведь мы про это уже говорили. Ну, есть у тебя, положим, дело всей твоей жизни - геология. А какое дело было у деда Соломона? Советская торговля? Уже смешно. У прадеда Зинделя - роспись фарфоровых тарелок? А у прапрадеда Самуила? Ты и имени-то его никогда не знал, не то что рода деятельности. Подавляющее большинство людей рождается, живёт и умирает, ведать не ведая ни о каком призвании. Если уж есть у человека призвание - оно само найдёт хозяина. А уж если не дал Бог призвания, то сколько ни ищи - всё без толку. Стяжайте себе богатство на небе, а не на земле. Бог должен быть в душе, а не где-либо ещё. Не в месторождениях нефти и газа, во всяком случае. По-моему, я забыл сказать тебе спасибо за денежный перевод. Спасибо от имени Мефодия. Auf Wiedersehen! 04.01.2005.
письмо Сионского Старца Серому Ежу от 24.04.1997:
Привет труждающимся!
Рад был получить от тебя письмо, но несколько смущён его содержанием. Возможно, здесь надо делать поправку на отдалённость континентов и географическую особенностьих воздействия на интеллекты, как сгруппированные в определённые социальные слои, так и отстоящие вне... Как бы там ни было, но по прочтении твоего письма у меня возник ряд вопросов, как то: Почему ты свой интерес к истории еврейского народа называешь низменным, добав-ляя при этом эпитеты куда менее лестного содержания? Мне совершенно непонятно скорее обратное: как человек может не интересоваться своим происхождением, и именно этому об-ратному скорее всего присущи подобные эпитеты… Короче анализируя сие, невольно приходишь к выводу, что за всем этим самобичеванием безусловно что-то кроется, тем более будучи знаком с некоторыми спец.атрибутами местности, где ты находишься, я допустил, что вероятнее всего то что ты собираешься принять иудаизм. Что ж брат, на всё воля Божия, как и Его попущения. Я и сам по грехам своим нахожусь в толпе, горланящей:
- Распни Его! Распни!
Хотя где-то в уголке души своей тёмной очень завидую даже разбойнику на кресте по правую руку Его… Далее, ты очень лихо замешиваешь в одну кучу и коммунистов и христиан и буддистов и вообще всё самое светлое. Не кажется ли тебе, что ты делаешь маленькое упущение, не подмешав туда же и фашистов (почему нет, славные ребята, мечтающие о светлом будущем). Я, к примеру, очень уважаю Ницше и убеждён в его искренней тяге к неподдельному свету. И тот факт, что он сошёл с ума к концу своей жизни, можно рассматривать именно как подтверждение этой тяги, в силу отвержения печальной действительности... Хотя и наоборот... Чувствуешь?.. всё дело в индивидуальной позиции. Одни признают его чуть ли не идеологом, породившим фашизм. Другие видят в нём гениального поэта, чересчур одарён-ного для сотрудничества с пошлой действительностью (имею в виду трагические деяния фа-шистов). В любом случае, ты или внутри этого коллективного мышления одной из этих противостоящих группировок, или же где-то вне, согласно характерным чертам твоей индивидуальности. Конечно, порой характерные черты отсутствуют, но это иногда присуще не только отдельным индивидуалам, но и целым обществам как таковым... Так вот, по-моему, это не совсем осторожно одно понятие мешать с другим. Другое дело если у нас есть склонность к метафорам и нам хочется поиграть в интеллектуальные игры, то почему бы нам не сравнить коммунистов, фашистов и т.д. со строителями, к примеру, Вавилонской башни? Не кажется ли тебе, что сравнение куда более удачное?.. А сам предмет история... неразрывно связан с политикой. То есть углы освещения или не освещения, факты и антифакты, акцентировки и т.д., не говоря уже о прямой лжи... Короче говоря, историю коммунистической партии можно излагать с позиции партийного аппаратчика, так и с позиции ярого антикоммуниста дикого Запада – чувствуешь разницу?
В этом смысле меня более устраивает позиция Аристотеля, называющего поэзию более серь-ёзным предметом, чем история. * Вот, пожалуй, и всё, что мне хотелось бы сказать по поводу твоего письма. Может быть, немного резко, прости, особой мягкостью не обладаю, жизнь не приучила. И, конечно же, мне не хотелось бы аргументировать далее на эту тему. Считаю, нет глупее дела, чем передёргивание фактов. И всё-таки хотелось бы добавить: посмотри кругом - сколько крови и поныне продолжает проливаться под этими светлыми лозунгами.
Что касается меня, то искренне завидую твоей возможности жить интеллектуальной жизнью, мне же остаётся 12-часовой рабочий день, с перерывами для сна и работы по хозяйству. Хотя и этому скоро может наступить конец, т.к. эмиграционные власти всё туже и туже затягивают гайки. Так что не исключена возможность, что нам придётся оставить эту страну. Что ж, в таком случае я думаю вернуться в Израиль и заняться подводной охотой и жить с этого, я уже этим занимался, а супругу постараться устроить по специальности и, таким об-разом выкроив для себя свободное время, заняться тем, что по душе, а именно – литературой, музыкой, языками и т.д. Но мечты как говорится мечтами, а жизнь сурова и требовательна, так что за всё надо платить налоги, ну да было бы с чего.
Вот, пожалуй, и всё. Привет супруге. Спасибо за письмо. Кое в чём оно мне помогло. Напри-мер, я никогда не мог чётко сформулировать, что такое есть политика - сейчас я сформули-ровал: Политика – это суть борьба за власть, власть уже имеющих. И остаётся только добавить, что то, чего легко добиться на материальном уровне, с трудом достигается на уровне духовном, отсюда и порождения новых учений, а суть их одна: одержать духовную победу. Во-прос над кем и зачем.
Заканчиваю письмо с твоего дозволения братским советом в поэтической форме:
Выйди в уединённое место. Где-либо в холмах иль лесу. Сними с себя все одежды, которыми ты пытаешься скрыть себя от враждебного окружения.** Подставь открыто свою обнажён-ную грудь пронизывающим лучам звёзд. И пойми, что их лучи не для ублажения твоей плоти и разума. Но настоящие мечи, рассекающие твою плоть. Призывающие тебя сознательно уча-ствовать в универсальной жизни космоса. Или же просто гвозди, распинающие тебя на космическом холсте вселенской жизни. И если ты это уже постиг, постарайся разглядеть за сия-нием этих отдалённых звёзд Лик Того, Кто взирает на тебя на тебя со скорбью и состраданием. И только тогда ты, быть может, поймёшь своё отношение к Истине, Любви, Свету.
И потом, Ёжик, большая просьба, правда, быть может, мне изменяет чувство вкуса, но если ты хочешь стать порядочным писателем, никогда не пиши он бил себя пяткой в грудь. В этом есть нечто абстрактно-принижающее и оттого неприятное.
Вот такие-то питы с фалафелью.
С поклоном брат во Христе Виктор. (Прости за почерк, устал и плохо с глазами)
* Аристотель, Поэтика - См., напр., его соч., том IV, М.1983, с.645-680. Великий Аристотель был учеником великого Платона и учителем великого Александра Македон-ского. Как величие в сфере духа могло породить величие в сфере, противоположной духу? Вероятно, потому, что Аристотель был всё-таки учёным, а не поэтом
Кстати, известная сентенция Аристотеля (Человек – политическое животное, без об-щества он был бы либо богом, либо зверем.) получает развитие у Руссо: Если чело-век является человеком естественно и непосредственно, то зло, лишающее человека естественности и дегуманизирующее его, следует признать искусственным (не что иное как влияние всё того же общества). Лишённый всего того, что, как мы счита-ем, есть в нём собственно человеческого = общественно-политического, в естест-венном состоянии человек предстаёт существом бесконечно одиноким: ни родных, ни близких - ни друзей, ни врагов - ни прав, ни обязанностей - ни привязанностей, ни антипатий - ни добродетелей, ни пороков (ни хороший, ни плохой, он находится по ту сторону добра и зла). Асоциальный, неспособный жить в обществе, такой че-ловек по существу предстаёт животным наряду с другими животными, с той только разницей, что он свободен. Здесь и далее неточно цитируется Доминик Фольшайд (Великие Философские Учения, М.2005)
** Вот опять дыхание Руссо (1750): одежда – вот что прежде всего конкретизирует отчуждение. Облачение в самом широком смысле слова (платье, жилище, проживание) ставит на место природы нечто искусственное, утверждает и увеличивает разделение между бытием и кажимостью, в какие бы социальные маски оно ни рядилось
письмо Серого Ежа Сионскому Старцу от 08.05.1997:
Лихо же ты мне приписал переход в иудаизм. Впрочем, чего ещё можно ждать от человека, всерьёз принимавшего когда-то «Протоколы сионских мудрецов»? Неисправим ты, братец Вик, неисправим. Уж какие такие тайные намёки усмотрел ты в моём письме? Ну, назвал я свой интерес к еврейской истории низменным – что с того? Ты же сам пишешь история – это отчасти политика, а политика – это грязь. Вот, хотя бы поэтому занятие историей, не только еврейской – дело грязное, неблагодарное. Нет, Старче. Просто я, скорее всего, вообще не ве-рю в Бога. То есть не то что бы даже в Бога как некое высшее духовное существо, сверхлич-ность, а просто – в Добро, в Справедливость, в Истину. Слишком много поводов не верить никому и ничему (ни во что) вообще. То есть не то что бы я не верю и не хочу верить. Нет, я хочу, я очень хочу! Но... не могу. Слишком много фактов заставляет меня усомниться в суще-ствовании Всевышнего. Существует непримиримое противоречие между верой и разумом, между чувством и знанием, между душой и телом. Да, душа томится, душа болит, душа жаж-дет чего-то внеземного – а холодный рассудок тут как тут: вот Земля, вот Вселенная, всё разлагается на атомы и элементарные частицы, а мысли человека суть химические реакции в мозгу. Да, бывают верующие учёные-естествоиспытатели, но конфликт от этого никуда не исчезает. Всё равно все искренне верующие люди так или иначе не могут не извращать фак-тов науки. Искренне верующему человеку не нужно ничего знать, ему достаточно просто ве-рить. Отсюда все верующие – просто безумцы. Они отказываются от знания, разума, рассуд-ка в пользу веры, чувства, уходят, что называется, в мистику, в подсознание. Сумасшествие – бегство от логики. Верующий не мыслит, верующий не сомневается, верующий не рассуж-дает: он не знает и не хочет знать. Между мистикой и логикой, между мифами и фактами, между верой и знанием – стена, непреодолимая во времени и пространстве, это онтологиче-ский тупик. Да, мне льстит Даничка Андреев, льстит князь Трубецкой, льстят все, кто пыта-ется так или иначе разрубить этот гордиев узел. Но жизнь далека от книг. Вот, почитай, что пишет АШ.* Как поёт, подлец, как расписывает. Очень убедительно толкует. А на деле что? Сидел 10 лет в лагере никто не знает за что, носил крест, призывал евреев покаяться и при-знать Христа мессией, а сейчас добивается (правда, безуспешно) статуса узника Сиона. Эта-кий перевёртыш. Хамелеон... Вот ты пишешь тебе не нравится выражение бил себя пяткой в грудь. Вкус тебе не изменяет, просто у каждого он свой. О вкусах не спорят. В силу своего не-верия я законченный циник, пошляк и грубиян. В моём вкусе, например, такое определение жизни: Жизнь – это болезнь, передающаяся половым путём и обеспечивающая летальный ис-ход в 100% случаев.** Хорошо. Допустим, Бог есть. Я могу это допустить потому, что нали-чие или отсутствие Бога нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Хорошо. Тебе знакома пробле-ма теодицеи? Проблема оправдания зла в мире, созданном Творцом? Как известно, Он все-благ, всезнающ и всемогущ. Это Его основные атрибуты по определению. Но если Господь всеблаг, почему тогда Он сотворил мир, в котором царит зло? Ведь Он всезнающ, стало быть знал наперёд, каков будет этот мир. Знал и мало того, что всё-таки сотворил – ещё и не хочет вмешаться и отменить закон всеобщего взаимопожирания! Создаётся впечатление, что Ему нет никакого дела до наших страданий. Он безучастно наблюдает и не хочет (а, может, не может) прекратить это безобразие. Выходит, Он либо не всемогущ, либо не всеблаг, либо не всезнающ. Но этого не может быть по определению! В качестве иллюстрации этого парадокса я написал когда-то*** «Новогоднюю сказку». Недавно я читал эту вещь в присутствии членов Клуба, людей образованных и интеллигентных. Никто ничего просто-напросто не понял! Они не увидели в моей сказке никакого второго плана, упёршись в один-единственный сакраментальный вопрос: Кто же такие эти шарики и ролики? Я согласен, что с художественной точки зрения сказка слабая, звучит нудно и герои невыразительны. Но не почувствовать хотя бы претензии на заумь?! Этого я не ожидал. Ведь всё разложено по полочкам. Дед Мороз всеблаг – ему жалко шариков и роликов. Дед Мороз всемогущ – он может остановить волшебную ре-ку. И он всезнающ – он знает, к чему это приведёт. Он лицемерно плачет вместе с шариками и роликами, прекрасно зная заранее, что случится, если остановить Время. Он просто-напросто хладнокровно убивает несчастных шариков и роликов - простых людей, живущих на разных берегах (в разное время) и принадлежащих к разным социальным группам, но одинаково любящих и страдающих. Несмотря на всю свою бесконечную доброту Неумолимое Время выступает в роли Отца – творца законов мира. Дед Мороз – Сын, или мессия, являющийся с небес на землю. Как правило, в сказках добро побеждает зло. Реже наоборот. У меня сказка жизненная: в ней добро оборачивается злом. В этом вся моя эстетика. Вот то же самое, вы-раженное в стихах:
Что тундра, что пустыня - всё едино растительность до крайности бедна, и, как постыло солнце бедуину, так в точности отчаяньем полна чукотская ущербная луна.
Сказал мудрец, что нет плохой погоды, плохая, мол, одежда только есть, а в целом совер-шенна мать-природа. Что ж, мудрому тому хвала и честь. Когда найдётся что попить-поесть.
Кто сыт, голодного, увы, не разумеет, но ни один от кары не уйдёт, всё сущее один конец имеет - всё былью рано или поздно порастёт, не ошибается лишь тот, кто не живёт.
А Кто творил всё это, Тот зазнался. Уверен я: Он тоже ошибался, и та ошибка стоила нам свеч. Иначе я бы здесь не обретался и не висел бы над башкой дамоклов меч.
Я был бы там, где нет ни слов, ни боли, где злыми не бывают даже тролли, где вечно юные леса стоят в цвету, и без понятья о земной юдоли дивился бы на эту красоту.****
Или ещё такое:
Преодолевая отвращение к виду крови, кала и блевотины, вспоминаю я шалман у Фотия в тайном пароксизме восхищения.
Обозрев пустыню иудейскую, каменные лица бедуинов, вижу уссурийские руины и смакую роль свою злодейскую.
Облегчения не чая не надеяся и устав от жизни ждать прощения, я тащусь и ссусь от восхи-щения и горю в огне садистской ереси.
Перетасовав декады с милями, хохочу украдкой да по-воровски, по-стахановски, ударно, по-суворовски забываю лица и фамилии.
Прочь гоню я мысль о возвращении - сумрака мне, сумрака кромешного! Слёзы счастья ду-шат меня, грешного, и тошнит меня от отвращения.*****
Будучи, как я уже неоднократно сообщал, в гостях у отца Фотия, прекрасно провёл время и узнал много нового. Скажем, в ответ на требование отсечь свою волю я вывел такое золотое правило:
Для того чтобы отсечь свою волю, нужна такая сила воли, которой у меня нет.
Или ещё слышал такое:
Кришнаиты считают, что когда Бог творил мир, то был просто-напросто пьян. Поэтому и получился такой бардак.
Вот и из общения с тобой, брат Вик, надеюсь извлечь хоть какую-нибудь пользу. Посему буду рад твоим новым письмам. Какое-то смутное чувство (кажется, оно называется совестью) подсказывает мне, что я должен просить у тебя прощения, но, право, не знаю за что. На всякий случай прости, брат, если чем тебя обидел. Если я лицемерил и был не искренним. На самом деле в голове у меня каша, и я часто путаю сон с действительностью. Думаю одно, а делаю другое. Не хочу, а делаю и делаю именно то, о чём знаю, что не хочу и не должен делать. И мне очень не хватает веры. Не в Бога и не в Добро, а просто веры в себя. Мне кажется, у тебя эта последняя вера есть, и этим ты меня привлекаешь. Хотя, конечно, не только этим... Засим прости ещё раз. Постараюсь больше не самоуничижаться. Самоуничижение паче гордости. Так говорила ЛВ. Жаль, что ты никак не прореагировал на мой настоятельный призыв созвониться и встретиться с ней. ЛВ будет в Штатах уже в конце мая.
* к сожалению, не помню, о ком здесь идёт речь
** Ср.Жизнь Как Смертельная Болезнь, Передающаяся Половым Путём - название фи-льма Занусси (Польша 2000). Возможно, восходит к похожему афоризму Холмса Стар-шего (Штаты 1872). Хотя животным, болеющим до самой смерти называл человека ещё Гегель
*** точнее, лет 7 назад на тот момент
**** К.Эзрахолам, 07.12.1996.
***** Махбесат Арад (К.Эзрахолам 28.11.1996)
МАЛЬЧИК В ТЮБЕТЕЙКЕ
ИЛИ
ОДНО ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ВОЛА ХУДОГО О ПРИПИТОМ СЕНЬКОЙ БЯНКИНЫМ
Заройте камни поглубже в землю, Подарите нам любовь и свободу!
А.Григорян. «Лепрозорий»
- Вот, прочитал я надысь прозу Борисборисыча...
- Да? ну и как?
- Фуфло.
- Да, проза, конечно, не фонтан. Согласен. Всё дело в том, как человек сам относится к тому, что пишет. Чувак ведь не писал, так - баловался. Вот и вышло нечто несерьёзное. Однако определённый настрой всё ж передаёт...
- Да ни черта оно не предаёт, кроме его наглости и фанфаронства! Пижон он, твой БГ.
- БГ не мой. БГ - знамя поколения.
- Чё? Какое знамя? Да он сам же своё знамя и обосрал...
- Что значит обосрал?
- Да так. Просто был сначала «Аквариум», а потом, в какой-то момент, стал вдруг просто Я, БГ, а остальные вроде как и ни при чём. Я же знаю, как это было. Сам пролез, козёл, со своим Я, а те, кто был с ним в начале - где они? Чем они были хуже? Сам же свои идеалы и растоптал. Всё опошлил. Ссучился.
- Так-то оно, может быть, и так. Но это теперь. Когда Гребень достиг вершины славы и не выдержал испытания ею. А кто может выдержать? А Макаревич не ссучился?
- А не надо сравнивать. Макароныч всегда был урлой. Просто урлой. А БГ претендовал на роль учителя.
- Да не претендовал он ни на что. Ему, если уж на то пошло, просто крупно в жизни не по-везло. Да, их много было - таких, как Гребень. Но пролез, как ты говоришь, он один. В этом его заслуга, но в этом же и его беда. Да, на него стали молиться, ему стали смотреть в рот. Просто такова психология толпы. Народ всегда требует хлеба и зрелищ. Плебеи не могут жить без кумиров. И не БГ виноват, что таким-то кумиром он и стал. Просто на него пал выбор.
- Не нужно было изображать мессию и проповедовать...
- Почему мессию? Почему проповедовать? БГ действительно уловил и выразил настроение масс. Только и всего. И что ему оставалось после этого - уйти красиво? как Башлачёв? как Янка? А что, по-твоему, делал бы сейчас Цой, если бы был жив?
Такой примерно разговорчик происходил у меня с Майком Чёрным Котом по дороге от дома к помойке. Майк, впрочем, шёл в аптеку, так как у его шестилетней Ирки случился тепловой удар. К помойке шёл я. У одного из больших мусорных контейнеров в центре Вифсамиса - условленное место остановки киббуцной маршрутки, и, поскольку у Майка я не задержался, то как раз успевал вторым рейсом вернуться в свой киббуц к началу ужина.
В связи с потребностью срочной эвакуации из киббуца и полным моим неведением относительно сроков и направления переезда я начал потихонечку, малыми дозами, перетаскивать свои вещички к Майку в Дом Солнца. Вот и сегодня я кагабычно припёрся с очередной порцией, но Майк спешил в аптеку. Поэтому разговор получился короткий. От дома Кота до раз-вилки наших дорог было не более двух минут ходу.
Однако и короткого разговора хватило, чтобы мозг мой заработал в одному Богу ведомом на-правлении, и я долго прокручивал ещё в этом пыльном чердаке картины своего околосистем-ного существования в годы самой что ни на есть мятежной перестроечной юности. До тех пор пока мой мысленный взгляд не задержался на одном сюжете, с дрожью в сердце заставившем меня вспомнить об эффекте deja vu.
Да, конечно. Это было в Чуфут-Кале, точнее - по дороге с Чуфута вниз, в Бахчисарай, до бли-жайшей пивнушки, летом, в августе, на пятом году Перестройки.
К пиву мы с Волком Белым Клыком пристрастились ещё в Мухусе...
В солнечный Мухус я прибыл тогда прямиком из сумрачно-дождливого Питера, тепло простившись с Венькой Станисом Лавским. Я звал Веньку с собой, но он сослался на чрезмерную занятость. Никакой чрезмерной занятости не было и в помине, просто Станис трусил. Он всегда зорко следил за политической ситуацией в стране, и его пугали поступавшие из Мухуса сообщения о начинавшемся в ту пору картвело-черкесском конфликте.
Я же не боялся ничего, поскольку был уверен, что, по словам Мойши, где-то в Мухусе нахо-дится на археологических раскопках большая группа из нашего энского университета, в том числе Хазен и Лихман, да и сам Моше обещал подъехать.
Сошёл с поезда я где-то в четвёртом часу утра. И первым делом ломанулся напрямик к Морю. Шёл по каким-то глухим безлюдным районам, облаиваемый разве что собаками. Почти безлюдно было и на берегу. Как выяснилось чуть позже, я шёл и вышел к Морю где-то на окраине города, и, следовательно, мне крупно повезло, что меня не заграбастал ночной патруль. После битвы у горкома Горби ввёл в Мухусе комендантский час, и каждое утро местное радио сообщало сколько человек, нарушивших режим, было задержано и сколько единиц оружия изъято. Однако патрули прочёсывали почему-то только центр, оставляя без внимания окраины города. Впрочем, понятно почему. В центре расположены гостиницы и места отдыха немногочисленных, типа меня, гостей с Севера, а также различные банки и гос-учреждения. Центр - лицо города, и именно там должен быть порядок. А окраины – перебьются.
В центре патрули ходили даже днём. Забавный случай:
Однажды, коротая вечер после работы, я решил поспать на газоне возле горкома, примерно там, где и происходила знаменитая битва (на самом деле – просто хулиганское избиение черкесским меньшинством картвельского большинства). Я лежал ничком на траве и, конечно, слышал, как один из солдат шёл, оставив напарника, прямо ко мне. Однако, честно стараясь уснуть, я, как заяц или куропатка, подпустил его вплотную и, когда служивый готов был уже пошевелить труп носком сапога, я открыл глаза и в упор уставился на него снизу вверх. Лицо красноармейца мигом сменило серьёзно-настороженное выражение на бесшабашно-весёлое, он повернулся и махнул товарищу:
- А, живой.
Спать днём хотелось, естественно, из-за недосыпа ночью. Найтали мы непосредственно в здании Института истории, языка и литературы - небольшом старинном особняке здесь же, в центре, на набережной. На набережной же находилась и Цитадель - турецкая крепость на месте греко-византийской Диоскуриады, где и велись раскопки. Можно было ночевать и в сараях по периметру Цитадели, но там, говорят, водились скорпионы. В Институте же нам не давали покоя крысы.
Мы - это я и Волк Белый Клык, единственный человек из Энска, которого обнаружил я на раскопках. Хазен и Лихман, по слухам, сюда действительно наведывались, но не задержались - их что-то спугнуло, и Волк мужественно копал тут уже довольно долго в гордом одиночестве. Копала с Клыком, правда, и большая группа, но не из энского университета, а из какой-то катерской фазанки - шпана, шушера, мелюзга. Волк встретил меня с нескрываемой радостью. Он прямо-таки по-волчьи изголодался по общению, ругал Мухус самыми чёрными словами и давно бы уже бросил это грязное дело, если бы ему не требовался прайс на обратную дорогу. Так что на какое-то время мы составили с ним великолепнейший энский тандем.
С катерскими щеглами Белый Клык не общался - справедливо считал ниже своего достоинства. Щеглы спали на полу на втором этаже, Волк же, совершенно один, занимал позицию на первом в опасной близости от лестницы, под которой и находился рассадник отвратительных грызунов. С вечера в этом вертепе стоял невообразимый гвалт - резвились подростки. Но они были, как сказано, наверху. Внизу же безраздельно царили крысы. Всю ночь они скреблись, топали и визжали вокруг стола, на котором залегал Волк. Однако вдвоём на столе было тесновато, и мы с Клыком вынуждены были также перебраться наверх. Все мало-мальски приличные места были забиты пацанвой, так что нам ничего не оставалось, как снять пус-той угол от лестницы сразу налево.
В первую же ночь, не успел я сомкнуть глаз, как одно из дьявольских созданий решило обследовать моё тело, начав деловито с нижних конечностей. Я вскочил в припадке ярости и омерзения и крикнул Волку «Свет!», так как в темноте мне показалось, что крыса вовсе не убежала, а затаилась где-то в изголовье. Само собой разумеется, тварь не стала дожидаться погони и среагировала быстро и правильно - пока мы с Волком искали выключатель, её и след простыл. В дальнейшем мы спали, однако, со светом. Понятно, что особого отдыха такой сон не давал.
Вставали мы рано, в шесть - нас будило запущенное через громкоговоритель местное радио. До восьми - до начала работы - успевали пройтись по городу и купить по буханке хлеба. Это был наш завтрак, который мы растягивали по возможности до обеда. Обедали же в пятом часу вечера, когда дневная норма проходки бывала сделанной.
Копалось тяжело. Грунт - сплошные камни. Галька и черепица. Приходилось всё время работать ломом или кайлом, да ещё и таскать тяжеленные носилки. Шёл христианский слой. Уже почти раскопан был фундамент небольшой церквушки. Нам с Клыком попадались то и дело полуистлевшие костяки. Когда не копается, а долбится - среди камней не так-то просто заметить кости, и большая часть скелетов уходила в отвал.
Начальство было интернациональным. Местный старик-черкес, русская женщина с Севера и один космополит - не еврей, а армянин. Последний был слегка набожен. Видя, как безжалостно мы ходим кайлом по трупам крещёных, он то и дело горестно восклицал что-то типа «Прости нас, Господи, ибо не ведаем что творим!». И вместе с северянкой ревностно пресекал наши попытки изничтожить святые мощи, даже не нанеся их на план.
Но один раз они не доглядели. Русская была археологом со стажем и считалась по праву главным специалистом. Поэтому когда дошёл черёд до большого, из трёх отделений, цементного саркофага, она решила, что это не что иное как ванны для засолки рыбы. В заполнении, действительно, была вода - очевидно, дождевая.
Я долбил первый из трёх отсеков под руководством старого черкеса. Неожиданно вместе с галькой пошли хорошо сохранившиеся в воде кости - обломки черепа, руки-ноги, рёбра и прочее. Черкес продолжал углубляться вместе со мной, складывая всё это дело на край ван-ны. Наконец, когда до дна оставались уже считанные сантиметры, подлетели христианские специалисты - русская и армянин. Горю обоих при виде раскуроченного без зачистки погребения не было предела. Всё-таки это была гробница, а не какие не ванны.
Итак, закончив работу, мы с Волком шли на обед. Обед ежедневно, как завтрак - из хлеба, состоял из трёх кружек пива и одной ставриды на брата. В благоденствующей России ещё не был отменён сухой закон, и в очередях за пивом происходили смертельные схватки, давка и мордобой. А здесь, в блокадном Мухусе, пиво (прочие алкогольные напитки были нам не по карману, да и требовали гораздо более обстоятельной закуски) текло никем не управляемой рекою, и мы спешили промочить горло, зачерпнув кружками из волшебного потока.
Потом, до 23-х, когда начинался комендантский час, мы отсыхали где-нибудь на набережной, проводя время в непринуждённой дружеской беседе. На ужин у нас было один-два маленьких кофе по-турецки. И снова найт, крысы, Институт...
Бедный-бедный Белый Клык! Он провёл в таком автономном режиме не одну бесконечную неделю. Я ограничился одной-единственной. В связи с намечавшимся со дня на день началом широкомасштабных военных действий (руки чесались и у той, и у другой стороны конфликта) начальство форсировало раскопки и закончило их досрочно. Под шумок начинавшейся в городе паники я получил под рассчёт столько же, сколько и Волк, хотя работал раза в два меньше. На радостях мы сложили деньги и двинули в Крым.
Предварительно решили, однако, посетить мандариновую тусовку в Пицунде. Я не рассчитал, и мы промахнули мимо, протопав пешком, в основном ночью, относительно неприятный участок между Пицундой и Гагрой. Здесь, прямо на берегу Моря, паслись коровы, и мы спали на гальке у прибоя среди навозных лепёшек.
На следующий день сделали два больших перегона на собаках, Гагра - Сочи и Сочи - Туапсе, и к вечеру успели ещё добраться до Кабардинки. В одной из электричек мне попались на глаза жирно процарапанные на обшивке буквы «ШМ». Это были инициалы неуловимого Мойши. Как выяснилось много позже, Моше, действительно, был в Сочах примерно в это же время, но, доехав до Адлера, повернул обратно. Забоялся.
Второй, после Пицунды, конфуз случился у меня в Пантикапее. Я был уверен, что знаю этот город как свои пять пальцев. Но Бог меня за самоуверенность за эту наказал. Я унёсся сам и уволок за собой Клыка по тупиковой дороге на Аршинцево. И, мало того, не хотел возвращаться назад (как же! такой позор), а предлагал пройти пешком километров 15-2О по пересечённой местности, с тем чтобы выйти к трассе на следующее утро.
Клык, однако, упёрся и голосу моего неразумия не внял. Возможно, тогда, в Пантикапее, мы и поссорились. Ходить куда-либо вдвоём - вообще-то дело сложное, а уж ходить вдвоём со мной - тем более. Мало кто способен выдержать меня долго. Ну, ходили мы пару раз с Мой-шей. А на третий раз, прямо на Главном Кавказском Хребте - разругались и разошлись в разные стороны.
С Белым Клыком мы не ругались. Хотя мысленно Волк меня, безусловно, материл. То ли он был чертовски тактичен, то ли - напротив, великолепный стратег.
- Ты всё ещё жив! - помню как сейчас было его первой фразой, обращённой ко мне в Мухусе. Конечно! на раскопках он принял меня, как родного. Да фактически так оно и было. А кто бы ему ещё составил компанию? Разумеется, он предпочёл бы мне кого-нибудь другого. Всё же люди мы с ним были разные невероятно. Я тусовался почти что в Системе, а Волк, оправдывая своё имя, не хотел иметь к Системе никакого отношения. Так что дружил он со мной только по принципу на безрыбье и рак рыба.
Пока мы докапывали Цитадель, всё было хорошо - Волк не проявлял признаков беспокойства. Совсем наоборот - он даже мечтал уехать поскорее со мной в Крым. Но, когда узнал на деле, какова эта дорога со мной, Сенькой-Шмуликом Турьим Рогом - очевидно, несколько пал духом, поостыл и думал теперь о том, как бы от меня избавиться.
Как бы то ни было, на третий день пути достигли мы конечной цели моего путешествия – крымско-татарского бастиона Чуфут-Кале, что в переводе на русский означает Еврейская Крепость. Чуфут-Кале - самая древняя и ныне полностью заброшенная часть Бахчисарая. Впрочем, среди руин затерялся одинокий хутор сторожа государственного историко-архитектурного заповедника. Крепость находится на плоской покатой вершине горы и с трёх сторон окружена отвесными скалами. С четвёртой стороны - древняя стена с не менее древними воротами. Эти-то ворота и запирает каждый вечер упомянутый сторож.
Через какое-то время после пришествия татары перебрались с горы вниз, в устье ущелья,где и поныне находится главная достопримечательность Бахчисарая - ханский дворец. А наверху остались исконные жители крепости - караимы, тюркский народ иудейского вероисповедания, вероятно, остатки хазар. Ещё лет сто до нас здесь обитало несколько караимских семей, а также литовский караим Фиркович, изучавший древние надгробия Долины Иосафата - местного иудейского кладбища. Здесь же, прямо у кладбищенских ворот, находится его сравнительно свежая могила.
В подвергавшемся время от времени реставрации просторном доме Фирковича располагалась на летний период развесёлая тусовка - любительская экспедиция Маши Калевской, продолжавшей дело легендарного исследователя Долины Иосафата. Для того, чтоб научиться читать здешние эпитафии, Маша изучала иврит в питерской духовной академии и немало преуспела в этой уже самой по себе нелёгкой и опасной затеe. Она не только без труда расшифровывала мудрёные письмена, но и определяла подлинность даты. Дело в том, что старик Фиркович из каких-то своих тайных соображений пытался всячески удревнить возраст памятника, для чего время от времени самолично брал в руки резец и правил еврейские закорючки.
Ныне крымские караимы - почти полностью вымерший народ. Ещё в годы войны они про-славились тем, что сумели доказать немцам, что они не евреи, а татары, и немцы их не тронули. А после войны, во время сталинских гонений на татар, они же доказали вождю народов, что они вовсе не татары, а евреи, и генералиссимус тоже оставил их в покое. Тем не менее ленинская национальная политика сделала своё дело, и теперь их община насчитывает всего около 3ОО доживающих свой век стариков.
Однако и столь ничтожного числа было вполне достаточно для того, чтоб Маша боялась этих последних из могикан как огня. Как же, как же - не дай Бог потомки Иосафата обвинят её в нарушении покоя предков, заподозрят в осквернении их памяти и погонят в шею из Дома Фирковича! С машиным страхом был связан один эпизод, оставивший в моей душе неприятный осадок - этакая ложка дёгтя в бочке мёда.
Кто-то из доморощенных пипл соорудил импровизированный флаг Системы - нашил на бело-пацифистское полотнище большое ало-эротическое сердце. Сперва я таскал это знамя на спине в виде мантии, пончо или плаща, а в один прекрасный день прикрепил к древку и вывесил над Домом Фирковича. По возвращении из очередного похода за водой или ещё от-куда я обнаружил исчезновение своего жупела. Стал выяснять в чём дело - оказалось, флаг приказала снять Маша:
- Администрация может воспринять это как вызов. Наша задача - сидеть тише воды ниже травы. Один неосторожный шаг - и нас выкинут отсюда в два счёта.
А ведь шли уже последние деньки перед закрытием экспедиции. И была уже большая прощальная гулянка, во время которой я сочинил как бы экспромтом как бы гимн Чуфут-Кале:
За Бахчисараем есть Чуфут-Кале, вряд ли места лучше сыщешь на земле. Здесь мечи звенели, билась рать на рать, а теперь в Чуфуте мир и благодать. Только белый камень пыль веков хранит, да старик Фиркович по ночам чудит.
За Бахчисараем персики растут. Раз в году бывает праздник на Чуфут. Ежевика, вишня и чуть-чуть вина - вот и заплясала древняя стена, вылезла из гроба Джанике-ханум и зовёт на праздник весь Каракорум.
В пьяном хороводе Гарри, Тохтамыш, Чика, Фишер, Ленин и Мальчиш-Плохиш. Злые караи-мы и корейский бог за столом подводят праздничный итог. Полная лунища бродит по скале. В августе свобода на Чуфут-Кале.
Это должна была быть песня, что-то среднее между «Жёлтыми ботинками» Агузаровой и бубякинскими наигрышами. Бубяка был гитарист из Крюкова, и его полупрофессиональные не то джазовые, не то блюзовые, не то роковые импровизации производили на меня тогда определённое впечатление.
Да, такое было, знаете, по пьяни чувство лёгкости, упоение свободой.
А после случая с флагом из меня полезли совсем другие строчки: Растоптали свободу на Чуфутской Кале. Бродит месяц багряный по холодной (печальной? угрюмой? кровавой?!) скале. Правда, дальше этого стихи не пошли.
Да, было жалко смотреть на Машу, тщательно маскирующую свои подкопы под надгробия с целью обнажить нижнюю вросшую в землю часть надписи. Благо кладбище находилось в буковой роще, и это легко было сделать при помощи толстого слоя палой и полусгнившей лист-вы. Как зримое и вполне осязаемое напоминание о близости врага в центре уникального памятника прямо посреди древних могил высилась, всё опошляя, пара современных красноцементных плит неких братьев Дубинских. Впрочем, и с момента захоронения братьев прошло уже лет 3О-4О. Где же предел человеческому варварству?
В Долину Иосафата не проникал ветер, и даже днём там царила мистически-мёртвая тиши-на, в которой отчётливо различалось пение отдельных представителей отряда двукрылых. А подвыпившая чуфутская братия особенно любила пройтись прогуляться и погорланить среди злых мертвецов ночью. Ночью же мы любили пограбить мавзолей Джанике-ханум. Джанике была женой местного крымского и дочерью последнего хана Золотой Орды Тохтамыша.
Гордость экспедиции - олдовый хиппи и неистовый христианский демократ Гарри утверждал, что на одном из тюркских наречий Средней Азии лозунг Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить звучит как Ленин кыш, Ленин мыш, Ленин тохтамыш. Гарри же называл Ленина Лукичом и рассказывал записанную Довлатовым байку о том, как в одном из провинциальных городов был по ошибке установлен памятник Лукичу с двумя кепками: одна - в руке, другая - на голове.
Гарри-Тохтамыш уже в молодости был настолько политически грамотен, что, когда Совку взбрело в голову призвать его в ряды своих доблестных вооруженных сил и отправить на Саланг - написал что-то вроде открытого письма в Кремль, передав парочку экземпляров за кордон на предмет распространения. В письме Гарри со всей мощью своего публицистиче-ского таланта обрушивался на прогнивший советский политический режим и громогласно заявлял, что он отказывается служить в армии оккупантов. Власти, побоявшись шума, засадили беднягу в психушку и выдали волчий билет шизофреника.
Гарри, как всегда, со смехом повествовал нам об окончании этой истории. Недавно, когда Тохтамышу исполнилось 28 и он вышел из призывного возраста, раздался звонок из того самого жёлтого дома, и, видимо, под влиянием перестройки, эти негодяи решили проявить жест доброй воли - оказать своему бывшему узнику неслыханную царскую милость: отменить позорную статью и полностью реабилитировать отважного диссидента за отсутствием состава преступления.
А совсем недавно у Гарри, в своём родном городе, произошёл совсем уже фантастический случай - в одном из кабаков на Невском блюстители сухого закона отказались ему налить! Ведь это же надо! У него, у самого Гарри, на глазах у изумлённой публики, потребовали предъявить паспорт, ибо на вид ему никак нельзя было дать больше 21-го года! И смех, и грех.
Впрочем, что такое возраст? Такая же фикция, как и все прочие паспортные данные. Воз-раст устанавливается не по ксиве. Возраст - это на сколько человек выглядит (не по паспорту бьют, а по фэйсу). И даже не на сколько выглядит, а на сколько он сам себя ощущает в своей душе. Я, например, до сих пор не могу дать себе даже шестнадцати, хотя официально сейчас я уже даже старше того самого светлой памяти Гарри-Тохтамыша, о котором пишу. Недаром один из самых ярких маяков Системы Сольми из года в год отмечал где-то в Рыбачьем своё 19-летие.
Вход в мавзолей был забаррикадирован железной решёткой, и у посетителей города-музея существовал языческий обычай кидать мелочь на каменный пол, внутрь, сквозь прутья решётки. Этим-то мы и пользовались. Решётка была недостаточно надёжной, и мы, все как на подбор худые и вёрткие, могли без особого труда пролезть и собрать с пола несметные сокровища.
Однажды мы чуть не попались. Долговязый мумиеобразный Антон с Васильевского острова, студент-заочник, стоял у мавзолея на стрёме, в то время как кто-то ещё из нас наглым образом чистил мелочь. И в этот-то миг в поле зрения Антона появился крепостной сторож. Долговязый не растерялся и громко запел «Город золотой», делая вид, что пребывает в мистическом трансе. Петь у него получалось хорошо, и он любил это делать. Слегка обалдевший сторож прошёл мимо, ничего не заподозрив.
Кажется, именно в ту ночь мы собрали небывалый урожай - 21 рубль чистым серебром! Аккуратно сложив всё это богатство в чей-то подвернувшийся под руку носок, пипл снарядил меня в поход за пивом. Так, с этим носком и 2О-литровой канистрой, в которой мы обычно таскали воду из источника, я осторожно спустился с горы в Старый Бахчисарай к пивнушке. Увы! Бахчисарай был уже далеко не Мухус. Пивных точек было несравненно меньше, пиво поступало с перебоями, а продавалось с очередями, точнее - с буйными потасовками на раз-даче. Вот и на этот раз я пришёл к пустому прилавку. Никакой очереди не было, но и пива не было тоже. Правда, обещали вскоре подвезти.
Вообще-то, мне на подмогу должен был спуститься вскоре же Антон, но особой помощи я от него не ждал и положился целиком на свой страх и риск. Буквально в двух шагах от пивнушки, на противоположной стороне единственной в Старом Городе улицы, уходившей в гору, на Чуфут-Кале, толпился народ в ожидании портвейна. Портвейн, в отличие от пива, уже привезли и как раз разгружали. Я занял было очередь, но какой-то резвый мужичонка подскочил ко мне и стал предлагать свои услуги. Услуги заключались в том, что я ссужаю гражданина прайсом, он берёт портвейн без очереди, прямо сейчас, а я даю ему один батл в награду.
Да, действительно, существовал в те годы такой вид мошенничества в очередях за вайном, когда вот такие вот прыткие мужики предлагали подобные услуги, и неосторожно согласившийся клиент не получал в итоге ни денег, ни пойла. И мне самому приходилось бывать именно в таком совершенно идиотском положении. Но в тот день счастлив был мой бог. Я действительно отдал мужику драгоценный носок, и, когда несчастные продавщицы по копейке пересчитали его содержимое, действительно получил обещанное мужиком - семь батлов чудесного крымского портвейна. Восьмой батл честный фраер взял, как и было условлено, себе.
Да, конечно, семь маленьких батлов портвейна - это совсем не то, что 2О литров пива, и Гарри очень расстроился, когда я, вернувшись, доложил ему о результатах предприятия. Впрочем, вину за провал нашего первоначального замысла Тохтамыш возложил почему-то на не-подоспевшего вовремя Антона. Но я-то знал, что это был никакой не провал, а самая настоящая победа. Главное, меня не обманули! и мне не пришлось стоять в очереди! К тому же вайн я тут же перелил в канистру, а семь пустых батлов сдал и получил сдачу. К тому же нам вполне хватило этого портвейна, ибо от экспедиции оставалось всего-то семь душ человек - по батлу на брата! и это считая женщин и несовершеннолетнего Волчонка Микки. Волчонку Микки было даже много. Весь пипл скипнул гудеть в Долину Иосафата, а я остался с беднягой Микки, которого рвало на обочину древлекаменной мостовой...
Именно вдвоём с Микки я предпринял накануне смелую вылазку в Симеиз. По пути к Морю заворачивали в Большой Каньон и долго шарахались по буковым дебрям Крымского заповедника, пугая многочисленных архаров. На Камнях-под-Кошкой произошла у нас встреча с уехавшим сюда двумя днями раньше Гарри. Пламенный христианский демократ подался в Симеиз за подружкой - Бьянкой. Бьянка была, под стать Тохтамышу, симпатичной и обаятельной, зато на хвосте у неё висела стремнейшего вида панкующая Ванна - мать моя женщина! в жизни не видел ничего отвратительней.
Ночь в Симеизе выдалась ужасающе душной. Не было ни малейшей возможности спать под одеялом. Однако и спать не укрывшись было невозможно – зверствовали комары. По-видимому, уже ближе к утру налетел крепкий порывистый ветер - комары, естественно, мигом испарились. К сожалению, дул этот ветер недолго и стих так же неожиданно, как и появился. Всё же час-другой вздремнули.
Располагались мы на гигантской каменной глыбе, легко помещаясь всемером на её гостеприимной поверхности. Слева от меня сопел Волчонок, справа – одна системная парочка, кажется, Клещ и Фольга. Мэн вполголоса склонял чувиху на фак, но Фольга, умница, быстро отговорила его делать это здесь и сейчас.
Вокруг нас было колоссальное нагромождение точно таких же, как наш, камней, населённых компаниями, подобными нашей. Кто-то из соседей пел что-то одесское. «Я и Рабинович» и тому подобное. Гарри вполне мог заткнуть ему глотку, спев что-нибудь типа «Хиппи вы или не хиппи?» или исполнив «Холодное пиво» - свой коронный номер. Но у него не было настроения.
Где-то ближе к середине ночи мне приспичило искупаться в Море, и я в кромешной тьме, на-ощупь, полез по камням, рискуя поминутно напороться на стекло или вступить в дерьмо - и того, и другого было вдоволь в узких извилистых коридорах природного каменного лабиринта. Впрочем, всё обошлось благополучно. Я окунулся и тем же путём вернулся на место.
Наутро предстояло возвращаться на Чуфут-Кале. Гарри с Бьянкой ушли первым рейсом. На прощание видный христианский демократ намекнул нам, что совсем необязательно тащить с собой в Дом Фирковича это рвотное средство. Однако Микки этого намёка не понял или не услышал.
Меня, как всегда, задержал пустой батл, коего набрал под Кошкой количество изрядное, но было добро это грязным и до приёмного пункта следовало его помыть. Чем я и занимался, воспользовавшись поливальной установкой. Рвотное Средство и Микки терпеливо ждали окончания процедуры. Моя батл, я обдумывал, как бы нам побезболезненней избавиться от третьего лишнего.
Само собой, ничего не придумал, понадеявшись на Бога. Оприходовав стекляшки, направил-ся на трассу, делая тайные знаки Волчонку. Он был ужасно милый, этот Микки, но глупый до смешного. Ванна вцепилась в мальчугана мёртвой хваткой и потащила в какую-то забега--ловку - ей приспичило срочно выпить чаю или что-то в этом роде. Мальчишка послушно поплёлся за нею. Я махнул рукой и пошёл в Бахчисарай один.
Уже в сумерках поднимаясь на Чуфут, я обогнал крепыша с огромным рюкзаком, бывшего Эстонцем-из-Раквере. На довольно ломаном русском языке Эстонец объяснил мне, что идёт к другу в один из буддийских монастырей Индокитая, но по пути, конечно, не мог удержаться от соблазна завернуть на Чуфут-Кале - а, кстати, есть ли у нас наверху какая-нибудь заточка? Я сказал ему, что мы живём в Доме Фирковича, но предупредил на всякий случай, что Маша избегает незваных гостей.
Маша встретила меня испуганным воплем:
- Шмулик! Где Микки?!
У неё была дурацкая манера паниковать по любому поводу.
- Где Микки, Сенька? Что я скажу его родителям? Они поручили его мне под личную ответственность, - причитала, чуть не плача, наследница Фирковича, пока в дверном проёме не возник тот, из-за кого разгорелся весь сыр-бор.
- Кто это? - снова в страхе прошептала Маша, увидев Ванну и Эстонца. Волчонок по-прежнему семенил сзади.
- Маша! Очнись! Это Микки, - сказал я. – А это...
Но мне не дала договорить Ехидна. Не обращая никакого внимания на нашу предводительницу и весь прочий, так сказать, коллектив, Ванна с порога бросила мне гневный упрёк в отсутствии гостеприимства. Конечно, Эстонец был не виноват, хотя мог бы и попридержать язык. Я же не считал себя вправе приглашать его, не будучи хозяином. Однако я, разумеется, и не думал спорить с этой медузой-горгоной.
Слава Богу, эти двое - Эстонец и Горгона-Ехидна - до того последнего прощального сэйшна, когда мы пили портвейн, не дожили. Ушли тусоваться в какое-то другое место, прихватив с собой ещё одну дюже вредную герлу по имени Анжелика. С ними же ушли Фольга и Бьянка - этих мне было, напротив, жалко. Славные были девчонки.
Конечно, мне и теперь не хочется признаваться никому в том, что я поступил тогда, в Симеизе, некрасиво, бросив несовершеннолетнего Волчонка Микки на произвол судьбы. Да, видно, придётся. Могу сказать, вообще, что подобных свинских поступков совершил в своей жизни немало, и не всегда, далеко не всегда всё заканчивалось так хорошо, как в тот раз...
С появлением Микки Маша сразу успокоилась, вернее, её мысли завитали вокруг непрошеных гостей. Но к моменту последней (малой) прощальной пьянки все эти гости, как было сказано, рассосались, Микки свалился куда-то в канаву, остальные - кто где, а я с Машей очутился в большой выдолбленной в скале многокомнатной квартире-пещере. Где-то на заднем плане, вроде как даже на подиуме, пел своим звонким голосом Антон Долговязый, и обладавшая замечательными акустическими свойствами пещера действовала как усилитель. А мы с Машей, чуть не обливаясь слезами, признавались друг другу во взаимных любви и уважении...
Я мог бы ещё долго вспоминать Чуфут-Кале, Крым и те мятежные годы моей юности. И даже, больше того, ухватившись за чуфутский конец нити, я мог бы распутать весь клубок своей довольно-таки несуразной жизни. Боюсь только, на это не хватило бы и ещё двух-трёх таких жизней, как моя. Поэтому вернусь, пока не поздно, к тому с чего начал.
Да, добравшись до Чуфута, мы с Волком Белым Клыком кинули шмутки в Доме Фирковича и, поскольку было ещё рано, решили спуститься ещё разок вниз, в город, чтобы последний раз выпить по кружке пива. Клык намеревался на следующее утро ехать дальше, не то в Одессу, не то в Ростов. Он считал, что уже достаточно потусовался вообще и со мной в частности, тем более что наши отношения, как я уже говорил, в последнее время стали портиться.
В сердце каждого человека есть отстойник, в котором, как нечистоты, скапливается грязная пена житейских неурядиц. Характерной деталью, оставшейся навсегда в отстойнике моего сердца, стала такая, казалось бы, нелепая мелочь:
Едва лишь преодолев утомительный подъём и вырулив через нижние, потайные, ворота на территорию мёртвого города, мы не могли, конечно, не обратить внимания на только что отреставрированные кенассы - караимские молитвенные дома. Разумеется, восстановлен был только каркас, только сами каменные коробки. Интерьера никакого не было, да и не могло быть. Ну, Волк, понятно, не имея на уме ничего дурного, тут же с возгласом Ах, какие тут у нас арочки! Ах, какие тут у нас сводики! зашёл и помочился в одной из молелен. Это-то и покоробило. В общем-то, я никогда не был особо религиозен, но к культовым сооружениям всегда питал какое-то труднообъяснимое чувство приязни - благоговение, что ли. И, конечно, волкова придурь выглядела в моих глазах кощунством. Нет, я ничего не сказал ему ни тогда, ни после. Мы, мирно беседуя, спустились в город, выпили по одной-другой кружке пива, вернулись в Дом Фирковича и, в последний раз кинув кости в непосредственной близости друг от друга, пошли каждый своим путём. Хотя и в одно и то же место. Я ведь той осенью вернулся после долгих скитаний в Энск и восстановился в университете, после чего ещё два года учился на одном и том же курсе с Белым Клыком.
Но мы с ним никогда уже больше не дружили. Отмечали, правда, вместе один Новый Год - но то было дело случая. Просто мне не с кем было кагабычно провести эту ужасную ночь, и мы именно случайно пересеклись в гостях у одного и того же человека - у Большого Яцека. При-чём, если Волк пришёл к Яцеку именно как в гости и как к другу, то я - совершенно спонтанно, бесцельно слоняясь по общежитию. И даже тогда, в праздничную ночь, никто из нас ни словом не обмолвился о том, что нас с ним когда-то связывало. Мы даже не поздоровались с ним ни разу за все эти два года.
И тогда-то, по пути в пивнушку, произошло у нас с Клыком что-то вроде диспута наподобие нынешней дискуссии с Чёрным Котом. Спор был такой же короткий и шёл в том же ключе. Только речь шла в тот раз не про Гребня, конечно, а про великого пролетарского писателя Горького. Волк поливал Алексея Максимыча грязью, называл дерьмом, сталинской проституткой и прочее. А я, как и теперь - Гребня, так и тогда пытался, как мог, защищать велико-го, на мой взгляд, прозаика.
Ах, Чуфут, Чуфут! Гарри, помнится, говорил, ты вовсе не точка на карте и даже не заброшенный город - ты болезнь, подхватив которую однажды, будешь мучиться до скончания века, и никто и ничто не в силах будет тебе помочь...
В пьяном хороводе Гарри, Тохтамыш, Чика, Фишер, Ленин и Мальчиш-Плохиш. Злые караимы и корейский бог За столом подводят праздничный итог...
Возвращаясь напоследок ещё раз к этим знаменательным строчкам, не могу удержаться, что-бы не внести ещё ряд необходимых пояснений. Кто такие караимы понятно и понятно, надеюсь, почему они злые. Непонятно почему они подводят праздничный итог с корейским богом , да ещё и за столом, коего в Доме Фирковича отродясь не бывало.
Дело в том, что Чика (его фамилия была, действительно, Зарубин, а звали его, само собой, по-другому) - учитель истории из Симфи - обожал стебать великого вождя и идеи чучхе. Корея, милая Корея, страна рабочих и крестьян, балдею, я с тебя балдею. Там очень много диких обезьян, - как пели у нас на Пироговке.
Итог - это, разумеется, взаиморассчёт по окончании партии в преферанс. Часть пипл, в том числе крюковские братья Бубяка и Фишер, умудрились в течение того большого, напоминаю, сэйшена - параллельно с пьянкой умудрились расписать небольшую пульку. А поскольку я сочинил свой гимн также в ходе веселья, то и получилось, что вместо пипл играли Дубинские и Ким Ир Сен.
Столом же, как заядлым картёжникам, так и всем прочим участникам соревнований служил самым естественным образом отполированный временем пол во дворе Дома, являвшийся ничем иным как распланированным некогда участком материковой скалы.
Чика, Фишер, Ленин... Да, не очень вписывается в эту компанию Мальчиш-Плохиш. Персонаж совсем другой, на первый взгляд, сказочки. Но вспомним, что действие голиковской «Военной тайны» происходило здесь же, в Крыму. Так лама бы, как говорят израильтяне, и не ло? или пуркуа бы, собственно, и не па? - как говорят французы. А, может быть, Плохиш - это я?
Кстати, именно Чика Зарубин окрестил меня Мальчиком-в-Тюбетейке. В ту пору я и впрямь никогда не расставался с тюбетейкой - подаренной на прощание Дашкой сванкой из Тифлиса. Надевая её мне на голову в Пулкове, Дашка как бы в шутку завещала носить сей талисман, не снимая, до нашей следующей встречи. И я, в самом деле, первое время даже спал в этой сванке. И, кстати, сильно рисковал, поехав в таком головном уборе в Мухус. Уже в поезде ко мне цеплялись черкесы, а я ещё сдуру ляпнул им, что меня зовут Гиви. М-да... Вот и в Мухусе патруль принял меня из-за сванки за жертву межнационального конфликта.
В общем, в этой тюбетейке прошёл я и Питер, и Сочи, и Крым, и благополучно добрался до энского универа, а уж там-то дашкина сванка затерялась где-то в недрах студенческого общежития. Может быть, из-за этого мы с Дашкой никогда больше и не встретимся. По край-ней мере, на этом свете...
С любимыми не расставайтесь? - Зееле Дорочка! Поздравляем тебя и твоих пупсиков с Днём Независимости Израиля! Шмулик, Веня, Мойша!
СЛОВО О СИСТЕМЕ
Пипл –
величайшая загадка бытия, и, volens-nolens приподымая завесу тайны, я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что лишь негласность - условие существования всякого андеграунда.
Но Система –
это не тайная всесоюзная организация хиппи, как думают некоторые. И отнюдь не кровожадный звёздно-полосатый паук, оплётший своей паутиной всю шестую часть суши так и не победившего социализма, чтобы улавливать в эти тлетворные сети нестойкие души не бреющих бороды, как до сих пор думают некоторые другие.
Система –
это жалкая горстка романтиков, прозябавших в полной безвестности и ужасающей нищете и навсегда, бесповоротно сгинувших с лика Земли.
Данный роман –
всего лишь миллионная доля того, что можно было бы рассказать о Системе. Но мне, Сеньке-Шмулику Турьему Рогу, посчастливилось в какой-то мере побывать винтиком этого чуда.
Система –
это, безусловно, чудо.
это блеск и слава божественной красоты.
грандиозный могучий фантом.
парад монстров.
паноптикум.
99 кругов ада.
метастазы злокачественной опухоли.
неуправляемый поток инфернальной протоплазмы.
ярчайшая жемчужина и смертоносный яд позднесоветской неформальной культуры.
бесценное достояние и опавший цвет русскоязычной молодёжной культуры конца ХХ столетия.
!
э т о
и умопомрачительно-
одухотворённо-
радужное,
и невероятно-
мрачно-
безысходное,
вызывающе-
безыдейное,
одновременно и по-детски
душераздирающе-
беззащитное,
и дьявольски-
откровенно-
бесцеремонное
!
словом, самое выдающееся явление в истории всей мировой цивилизации!!!
В раскалённой за день каменной коробке 3х3х2 метра уснуть ночью невозможно не только из-за духоты, но и из-за проникающих в щели маленьких крылатых кровопийц. Кромешная темнота в крохотной комнате на краю киббуца в самом сердце знойной Палестины. Встаю и на ощупь нахожу кнопку вентилятора. Включаю и ложусь обратно. Закрываю глаза, и мне кажется, что я всё ещё там - на одном из огромных Камней-под-Кошкой в Симеизе...
(Вол Худой 13.06.1997)
XXII ДЮЖИНА
1. Анан бен Давид – багдадский ересиарх - родоначальник караимов 762-767
2. Авраам Фиркович – караимский гахам-археограф-авантюрист, Луцк 1786
– Чуфуткале 1874
4. Иосафат – величайший царь Иудеи (879-849 BC)
5. Тохтамыш (?-1406) – хан Золотой Орды 1380-95; Джанике-ханум – его дочь
6. Чика (точнее Иван) Зарубин – сподвижник Е.Пугачёва, Яик 1736 – Уфа 1775
7. Аркадий Голиков, он же Гайдар – детскосоветский баечник - жертва Гитлера,
Льгов 1904 – Канев 1941; Мальчиш-Плохиш – персонаж его сказки 1933
8. Жанна Агузарова - богиня эпатажа: Чаусский острог 1967 – Москва 1982
(Браво 1983-88)
9. Сергей Довлатов, точнее Мечик (1941-90) – полуармянский баечник, Уфа
– Питер 1944 – Ньёрк 1979 Радио Свобода
10. Ким Ир Сен, точнее Ким Сон Чжу (1912-94) - корейский генсек 1946
11. Агасфер – немецкий вариант легендарного Вечного Жида 1602 (Шубарт 1783)
12. Яков Кац (1904-98) - автор Tradition & Crisis 1958, Венгрия - Телявив 1936
* * *
Пока не рухнули основы мирозданья, пока божественный источник не иссяк, пока сияет в небе Зодиак и отражается в глазах его сиянье, пока свежо дождя благоуханье и не увял задира-портулак - друзья, забудем поскорее об отчизне, как и о тихих школьных этажах, и пусть програет ворон, славный птах, последний гимн немытой полужизни, шампанское ключом янтарным брызнет, сто радуг загорится в небесах, чертоги сумрачные сгинут в сладкой пене, из моря возродится Афродита - всё как положено, и перси, и ланиты - и в тот же миг рассудок мне изменит, заботаю по марсианской фене и объявлю космическим бандитам:
- Се человек. C'est ca. Секунда прима. У вас во лбу рубиновые звёзды, на головах кукуевые гнёзда, я перепутал вас, кажись, с рабами Рима, забавная, ей-богу, пантомима, но видит Бог, я для неё не создан.
И сфер воздушных музыка воскреснет, и зазвучат в пещерах сталактиты, и звонко засмеётся Афродита:
- Глядите, вот ещё один мой крестник. Смешон до колик. Но для нас не интересен. Наверня-ка из племени пиитов.
Я не обижусь. Подмигну лукаво и повернусь нахально к ней спиною:
- Ишь, вздумала смеяться надо мною! Подумаешь, богиня! Эка пава. Видал в гробу я смех её лукавый и козье молоко её парное!
- Постой-постой, - меня окликнет мать Эрота, - Да, я ошиблась. Видимо нектару с утра хва-тила лишку. И гитару свою оставила у Радужного Грота...
- Гитару? - тоже мне шансон, романс Чарноты! - и по парижскому осеннему бульвару пойду я, зябким ветром подгоняем, под жалобные звуки саксофона, в дрожащем свете газовых плафонов, весь съёжившись, частично невменяем, по-прежнему рассудку изменяя, и закричу в отчаяньи грифонам, глядящим с Нотрдама в подсознанье:
- Ну что уставились? Маэстро, отходняк! Пока не дан нам свыше тайный знак! Не изменилась мера наказанья! Пока не рухнули основы мирозданья! Пока божественный источник не иссяк!
(К.Эзрахолам 03.09.1997)
* * *
Светает. Тьма стремительно редеет, и гасит звёзды концертмейстер сфер. Ещё не проклятый выходит Агасфер в долины и на холмы Иудеи.
Спит на посту легионер-дневальный, восток уж ярким пламенем объят, и, бормоча во сне, храпит Пилат в прокуренной своей опочивальне.
Всего лишь миг - и сбудется проклятье, потянет из пещеры коноплёй, и вместо солнца встанет над землёй гигантское багровое распятье...
(К.Эзрахолам 10.09.1997)
XXIII ДЮЖИНА
1. Михаил Вайскопф – иерумский литературовед 1972 (Солнечное Сплетение 1997)
2. М.К.Э.Вебер – немецкий социолог и проч., Эрфурт 1864 – Мюнхен 1920
3. Мартин Лютер (1483-1546) – отец Реформации 1517
(95 виттенбергских тезисов) (Саксония)
4. Рене де Карт (Картезий) – французский математик и проч., Турень 1596
– Стокгольм 1650
5. граф де Сенсимон, точнее Клод Анри де Рувруа (1760-1825)
5. граф де Сенсимон, точнее Клод Анри де Рувруа (1760-1825)
- парижский утопический социалист
6. праотец Авраам – родоначальник монотеистов - отец Измаила & Исаака,
Ур около 2040 – Хеврон около 1865 BC (Книга Бытия)
7. праотец Исаак (около 1940-1760 BC) – сын Авраама от Сарры и отец Иакова
8. дон Ицхак Абраванель – вельможный комментатор, Лиссабон 1437 – Венеция 1508
9. Мишель Нострадамус (де Нотрдам) (1503-66) – автор книги пророчеств (Прованс)
10. Мишель Эйкем де Монтень (1533-92)
– аквитанский гуманист испанскоеврейского происхождения
11. Жан Боден – еврейского происхождения французский политолог и проч.,
Анже 1529 – Пикардия 1596
12. Антоний (или Антон) Маргарита, точнее Марголиот – немецкий выкрест 1522
- автор Полного Собрания Иудейской Веры 1530 (Регенсбург – Вена)
ПО ПОВОДУ СОЧИНЕНИЯ ЯКОВА КАЦА
«Кризис традиции на пороге нового времени» - именно так г-н Вайскопф перевёл на русский язык название книги г-на Яакова Каца, небольшой по объёму, однако же беспрецедентной по глубине анализа и широте обобщений. Тем самым г-н Вайскопф volens-nolens привнёс, как мне кажется, дополнительный смысловой нюанс в название оригинала (Tradition & Crisis).
Насколько я знаю, среди историков нет единства по вопросу когда же, собственно, кончается средневековье. В хорошо знакомой мне советской историографии, страдавшей экономическим детерминизмом Маркса, новое время начиналось, как правило, с Английской буржуазной революции, реже – с Войны за независимость Нидерландов, ещё реже - с Крестьянской войны в Германии, считавшейся самой первой, не вполне удавшейся, буржуазной революцией. В основе всех этих потрясений лежало подспудное развитие капитализма в результате прогресса науки и техники и расширения торгово-экономических связей вследствие Великих географических открытий.
Макс Вебер и западная историография в целом, не отрицая роли материального фактора, подчёркивают тем не менее обратную связь: в области духа началом нового времени можно считать выступление Лютера, обернувшееся, в конечном итоге, опережающим социально-экономическим развитием стран, отколовшихся от Ватикана. Параллельно Реформации происходило становление философии и идеологии рационализма, повлёкшее за собой, опять же, всестороннее развитие науки, техники и экономики. Просвещение стимулировало Великую революцию, снявшую ограничения на развитие капитализма во Франции, что позволило французам быстро наверстать упущенное после Семилетней войны. Французский утопический социализм, в свою очередь, явился, наряду с английской буржуазной политэкономией и немецкой классической философией, одной из трёх составных частей научного коммунизма, приведшего к созданию плановой экономики в СССР, а красно-коричневая угроза заставила американских империалистов перейти к государственному регулированию производства и даровать социальные гарантии пролетариату в не меньшей степени, чем Великая депрессия. Однако ни Лютер, ни Декарт, ни Вольтер, ни Сен-Симон, ни хвалёная американская демократия, разумеется, не могли бы возникнуть на почве, не удобренной эпохой Возрождения и её великими гуманистами, справедливо полагавшими, что именно их-то благородный порыв и является вестником конца мрачного периода средневековья.
Обозначив таким образом узловые моменты истории европейских народов за последние 750 лет, ставшие магистральными путями развития всего человечества, попытаемся соотнести их с процессами, имевшими место в это же время в узкоспецифическом обществе потомков Ав-раама, Исаака и Иакова. На повестку дня ставится тем самым принципиально важный, с моей точки зрения, вопрос о взаимовлиянии христианской и еврейской культур в период формирования единой мировой цивилизации.
До 1492 большая часть еврейства находилась на территории, занятой мусульманами, и выдающиеся сыны нашего народа внесли свою лепту в культуру того ренессанса, который начался на арабском Востоке во времена, когда средние века в Европе были ещё в самом разгаре, однако этот восточный вариант возрождения сам по себе не стал поворотным пунктом в мировой истории, каким стало собственно Возрождение, собственно Ренессанс в Италии, Франции и Германии. С момента зарождения христианства евреи играли, как известно, далеко не последнюю роль в социально-экономической сфере, однако в сфере собственно культуры первым крупным деятелем европейского типа стал лишь Дон Исаак Абарбанель.
Крещёным евреем был, как известно, Мишель Нострадамус. Можно вспомнить, что Мишель Монтень и Жан Боден также имели еврейское происхождение. Но сами по себе эти факты ещё никак не свидетельствуют о еврейской культурной экспансии. А.Маргарита и И.Пфефферкорн, будучи выкрестами, прославились в качестве приспешников инквизиции, а противостояли им в споре за истину Иоганн Рейхлин и Пико Делла Мирандола - великие гуманисты-католики, весьма искушённые в каббале.
Вплоть до XVIII века еврейское общество в целом пребывало в состоянии анабиоза, функцио-нируя лишь по своим собственным, глубоко укореннённым в Традиции, законам, и всё же идеи гуманизма и каббалы, возникшие и развивавшиеся в одно и то же время, не могли не влиять друг на друга на уровне культурной элиты. Можно сказать, что великая культурная революция в Европе, получившая название Эпохи Возрождения, заимствовала всё лучшее, что было достигнуто арабской культурой Востока в предшествующие века, творчески развив и приумножив это наследие. Более того, Ренессанс на Западе был, очевидно, попросту невоз-можен без Аверроэса и Маймонида, без алгебры и каббалы.
Еврейские галахические авторитеты XVI века, такие как Магарал или Рама, в свою очередь, пребывали уже, безусловно, в поле мощного воздействия зарождающейся новой всеевропейской культуры, но попытки выхода за рамки Традиции даже в веке XVII (Уриэль да Коста, Барух Спиноза) вызывали реакцию физического отторжения у всё ещё косной, инертной и замкнутой еврейской среды. Впрочем, в XVII веке появились уже и первые робкие просвещённые сефарды наподобие Симхи Луццатто, Менаше бен Исраэля, и это позволяет говорить о начале широкого культурного взаимопроникновения.
Век XVIII, словно спохватившись, разразился целым фейерверком деятелей еврейского про-свещения - маскилим - во главе с Мозесом Мендельсоном, что уже в начале века XIX привело к ликвидации монополии ортодоксального иудаизма на право наследовать Традицию в лице немецко-американских реформистов. Изменения в социальной структуре общества достигли к этому времени такой глубины, что, как отмечает г-н Кац, возник совершенно новый класс - культурная интеллигенция, не признающая никаких национально-религиозных рамок и исповедующая общечеловеческие ценности, выработанные на основе гуманизма и рационализма. Именно возникновение космополитичной интеллигенции во II половине XVIII века, в ряды которой наряду с представителями прочих народов вошли и евреи, обозначило порог нового времени, о котором ведут речь господа Кац и Вайскопф.
Говоря о Традиции, г-н Кац имеет в виду не столько культурно-историческую преемственно-сть, сколько традиционный уклад жизни еврейского общества, неизменный с талмудической эпохи до периода эмансипации. При этом Гаскала и эмансипация разрушили основы еврей-ской жизни в Западной, а хасидизм - в Восточной Европе. Однако наши хасидим, по словам самого же г-на Каца, вовсе не уничтожили традиционной галахической основы иудаизма, в отличие, скажем, от митболелим Запада, порвавших с еврейством в результате эмансипации. На мой взгляд, движение хасидов не только не привело к формальному расколу в иудаизме или к распаду, дезинтеграции кегиллы - совсем наоборот, путём небольшой модернизации это движение лишь способствовало сохранению традиционных устоев общества и было, в частности, одним из косвенных факторов запаздывания Гаскалы на Востоке.
Из книги г-на Каца не вполне ясно, что же в действительности явилось причиной Кризиса, однако вне всякого сомнения, что на Востоке, как и на Западе, ведущую роль в переходе еврейства от традиционного уклада к современному положению вещей сыграли вовсе не хасиды, а всё те же маскилим и эмансипация. В этой связи не имеет принципиального значения, что в России, в отличие от стран Запада, эмансипации в XIX веке так и не произошло. Достаточно того, что в XIX веке и здесь, в России, процветает Гаскала и возникает нейтральное общество в виде просвещённой (читай: светской) революционно настроенной интеллигенции, из среды которой вербуют своих сторонников социалистическое движение и современный сионизм.
Более того. В России, Польше и Румынии к окончательной гибели Традиции привели даже не Гаскала и не эмансипация, поскольку патриархальный быт огромного большинства восточно-европейского еврейства продолжал сохраняться вплоть до трагических событий I половины XX века. Поэтому, если бы я был марксистом, то у меня были бы все основания рассматрива-ть Войну за независимость Израиля в качестве очередной буржуазной революции ничем не хуже Войны за независимость Нидерландов или Войны за независимость США. Факт, что нынешние осколки Традиции в виде ортодоксального иудаизма не играют роли определяющей черты ни в лице сионистского государства, являющегося форпостом западной цивилизации на Востоке, ни в лице еврейства диаспоры, в массе своей являющегося неотъемлемой частью западного мира. Таким образом, вовсе не верность галахической Традиции составляет глубинную суть и мистическую тайну еврейского национального возрождения в XX веке, а движение с Востока на Запад - глобальный социально-исторический процесс утраты религиозно-этнической самобытности, захвативший всё ашкеназское еврейство в XVII-XIX веках и закончившийся победой Cионистской революции на Земле обетованной в 1949.
Я ни в коей мере не склонен умалять научной ценности проведённого г-ном Кацем исследования. Вероятно, это наиболее совершенное на сегодняшний день описание обычных еврей-ских социальных институтов, действовавших в рассматриваемый период, то есть в XVI-XVIII веках. Однако причины Кризиса остаются, как я уже говорил, невыясненными, как не ясны, по большому счёту, ни его сущность, ни его далеко идущие последствия.
(SLH 1997)
XXIV ДЮЖИНА
1. Иоганн Пфефферкорн (1469-1523) – немецкий выкрест 1505 – оппонент Рейхлина
(Нюрнберг – Кёльн)
2. Иоганн Рейхлин (1455-1522) – шварцвальдский гуманист – оппонент Пфефферкорна
3. Джованни Пико делла Мирандола – магический гуманист
- пантеистический неоплатоник, Модена 1463 - Флоренция 1494
4. Аверроэс, он же Абульвалид Мухаммад ибн Рушд
– альмохадский рационалист, Кордова 1126 - Марракеш 1198
5. Маймонид, он же Рамбам, то есть рабби Моше бен Маймон
- энциклопический раввин, Кордова 1135 – Каир 1204
6. рабби Маарал (Магарал) из Праги, он же Иеуда Лива бен Бецалель
- галахический авторитет – главраввин 1584, Познань 1512 – Прага 1609
7. Рама, точнее рабби Моше Иссерлес (1525-72) – галахический авторитет (Краков)
8. Уриэль (Гавриэль) да Коста – предтеча Спинозы, Порту 1585 – Амстердам 1640
9. Барух (Бенедикт) Спиноза – голландский рационалпантеист, Амстердам 1632
– Гаага 1677
10. рабби Симха (Симоне) Луццатто (1583-1663) – галахический авторитет (Венеция)
11. рабби Менаше бен Исраэль, он же Маноэль Диас Соэйро (1604-57)
- португальский каббалист и проч., Мадейра – Амстердам 1610 - Лондон 1655
12. Мозес Мендельсон – саксонский просветитель – дед композитора, Дессау 1729
– Берлин 1786
ПРАГА 2003
Как величаво катит Влтава волны шипучее ситро, так рыщет moleman кровавый в темницах местного метро, и Вацлав, скорый на расправу, спешит к Гамбринусу в бистро.
Как глаз хрустальная посуда слепит, не в силах превозмочь сияния такого чуда, как бася в Лондон, так точь-в-точь корпит и чахнет рав Иуда над интернетом день и ночь.
К.Эзрахолам 12.07.2003.
* В 1393 чешский король Вацлав IV Люксембург (1378-1419) утопил во Влтаве свято-го Яна Непомуцкого
** Гамбринусу приписывают изобретение особого способа варки пива, а его родина - Брюгге (Бельгия) в переводе и значит варка пива. На самом деле Гамбринус – это не марка чешского напитка, а искажённое Ян Примус (то бишь Иоанн I), герцог Бра-бантский (1252-99), почётный член гильдии пивоваров
*** Бася – здесь: автобус
What Lies Beneath...
by H.P.Lovecraft
Burrowing into the horror of Prague’s Molemen
Mon 21st Jul, 2003 [updated Thu 6th Oct, 2005]
The Prague we know, or think we know, is only part of the story. What lurks beneath the socalled real world of daytime appearances? What strange forces have burrowed their way into our collective unconscious, much as they traverse the communist-era tunnels that riddle our unsuspecting metropolis?
The answer: The Molemen.
But what is a Moleman? A Moleman is part insectivore, part human, and wholly grotesque; scientifically classified in the Manimal phylum, scientific name: Manimalis rototillerus, descended from a handful of Na-zis, three men and two women, who fled into Gothic-age tunnels following the second world war, Nazis who soon developed mole-like characteristics. When the communist-constructed tunnel networks serving as nuc-lear bomb shelters fell into disuse in the 1980s, the Molemen invaded. As a result of spending so much time underground, the Molemen have incredibly fine-tuned senses.
“This is due to their long, slender snout,” says leading Moleman expert Hugo Larusse of the Sorbonne, now unofficial Moleman Advisor to the Eurozone. “Their muscular forearms and large fore-feet allow them to al-most swim through dirt at amazing speeds, tracking small prey through networks of tunnels, subsisting on a diet of earthworms and occasional grubs or larvae.” It is estimated that there are now 10,000 plus Molemen in and under Prague, 10,000 descended from five Nazis. But how do we know all these facts about the Mole-men? Weren’t they supposed to be shrouded in secrecy? They were... Until now.
According to an anonymous tipster to the Pill, on Wednesday, June 18, a Moleman was trapped. If true, this unidentified mutant would be the first Moleman in captivity. Police whisked it off the yellow line headed to Zli;;n, after receiving a frantic anonymous mobile phone call. Police spokespeople have refused to comment. The Zoo in Troja has similarly remained silent. The anonymous tips-ter’s story was corroborated to the Pill, on Saturday, June 21 by Lubo; Menzel, who claims to have been in the same metro car as the Moleman. On that day, he left a message to this effect on the Pill’s answering machine. On Monday, I received Menzel’s message and returned his phone call. He wasn’t home. I phoned again. His wife answered. She had not heard from her husband since Sunday morning, when he left home for his cottage to mow the lawn there. Throughout this conspiracy of silence, some questions remain: What was a Moleman doing using the metro? And are they getting too big for their tunnels?
Molemen and the Floods
Last summer’s devastating floods didn’t just damage the Prague we see everyday, above ground. It affected everything underground too: the metro, structural foundations and the inhabitants of the Prague underworld, the Molemen. Soon, broad daylight sightings of Molemen increased. Recent city statistics obtained through, yes, the Pill’s mole in City Hall, show a 300% increase in June from the month of May. The last time Prague saw so many Molemen out in the open was last summer, right before the early August deluge. Yes, the Mo-lemen sensed the floods long before we did. Public watchdog group Manimal Rights claims that the recent resurfacing of Molemen indicates an impending flood, around August by their best estimates; and that the large numbers of Molemen, and their traveling in packs, forecasts a flood of considerable intensity. “It is be-lieved that Molemen are particularly sensitive to groundwater fluctuations, and that their tunnels flood months before any significant change becomes apparent to us on the surface. Molemen are the city’s greatest barometer for early warning,” said Dr. ;;rka Havlov;, a Manimal Rights advocate and environmental policy expert.
“Why do you think it took so long to get the metro back in service after the floods,” asked Larusse rhetorical-ly. Some Molemen burrowed holes in the metro tubes to drain their tunnels in a last-ditch effort for under-ground survival. When that failed, and their tunnels filled with the rising water, they surfaced.
Enter the Talpidapaths
And now the surfacing of the Molemen is causing problems. Residents of Baba in Prague 6 have reported domestic pets gone missing and one woman, who wishes to remain anonymous, claims that she found the eviscerated carcasses of her three tabby cats outside her back door. She attributes this terrible triple-murder to the Molemen. Prague 6 police have declined to comment. Asked how to combat Molemen, Larusse brist-les. “In the past, when we didn’t know better, the scientific community would have recommended the use of poison fumigants, mole baits, even buried capsulated laxatives to explodes the mole’s small stomachs. But no more. Recent Czechnological advances have allowed us to use vibrations, electronic sound waves to at first irritate, and at some frequencies, explode, the Molemen.” Dr. ;;rka Havlov; favors trapping the Mole-men. “These aren’t all animals; they’re part people too,” she said. “They deserve a life... even if it is a life of privation, behind bars in a carnival freak show.”
Very few men have undertaken to face the dangerous task of seeking out the Molemen in their own habitat. Lecram Tap;r, a Lebanese Czech and a native of Prague, is one of those men. He is a Talpi-dapath, a hunter of Molemen. Tap;r is inspired by a hatred that verges on genocidal. “Yes, it’s sometimes dangerous,” Tap;r says, “but I feel that I owe it to my city to protect it. I come here two or three times a week - always at night - and sometime I will find one of them here. And I will kill it.” More than a few summers have passed since the young Lecram Tap;r roamed the hidden clefts of the lower ;;rka valley, where the ;;reck; stream empti-es its insignificant flow into the Vltava. In stark contrast to the rest of Prague, time has worn few changes in-to the place over the years, and Tap;r’s knowledge of the haunting little wilderness is without rival. Standing with him at the foot of the railroad bridge at Podbaba, with the Vltava at our backs after a long day of trek-king, it isn’t hard to imagine how growing up in such surroundings led him to the strange, solitary life he’s chosen. “The water only washed out the weak ones, and the stupid ones, but the really horrible things stayed under - they were ready for the floods,” Tap;r reveals, the sternness of his voice betraying an unnerving ter-ror. Our journey began at dawn, at the end of the 26-tram line at the Nad ;;rkou end station, burdened with shovels, helmets, backpacks and flashlights.
Like the stereotypical Red Indian from an old Western, Tap;r sees signs everywhere. Spotting the squat, un-shod print of a Moleman in the ferny bed of a stream has become almost second nature to him after 22 years of tracking. Next to the print was a strange, primitive-looking implement. “Even their tools are not normal,” Tap;r explains, barely concealing his scorn. “See that handle, how it’s slightly bent near the base, where it was attached to the tool? This makes it easy to use underground.” Another implement, a sharpened stick, was wedged into the joint of a tree, nearly 3 meters above our heads. It was similar to the scores of sharpened sticks Tap;r found just after the flood. So far this evidence hasn’t been sufficient to convince city leaders of the threat lurking beneath.
“I brought some of these tools to one man who works in the office of the mayor, and they only laughed at me,” Tap;r said. The obvious solution would be to produce a dead body but, in two decades of mole man hunting, Tap;r has only managed to kill one of them, and the carcass floated down the Vltava’s swollen cur-rent too swiftly to be retrieved.
Unlike their insectivore forefathers, Molemen construct their burrows following the human logic of a mine-often excavating an entire area, following a vein of soft stone or clay until they reach an impasse. This, Tap;r explains, is where they build their lairs - along the comforting solidity of a hard wall, which, in latter days, has often turned out to be one of Prague’s subway tubes or a large building’s deep foundation. We walk along the top of what Tap;r says is a main tunnel, from an inauspicious hole near the base of one of the ;;rka cliffs along the stream that has helped carve out the valley.
Eons-old seismic activity raised the cliffs that formed ;;rka, and created one of nature’s most accommodat-ing environments for the Molemen - a valley beneath a valley, protected on three sides by rock and on one side by the river. This protective environment is what Tap;r hopes will one day spell their downfall. Tap;r proposes using the natural features as a trap. “We could lure them all there and then drive them screaming into the river.”
Tap;r has, or so he claims, found the center of most Molemen activity in the city, a rock formation called the Sk;la. The rock at Ve Skal;ch, where the once-unfrequented Horom;;ick; road splits the ;;rka wilderness, is riddled with tunnels. Empty liquor bottles and other debris litter the mouth of the only visible entrance. Tap;r demonstrates with a cupped hand the carefully planned swipes that bored the tunnel - unmistakably, from the inside out.
The abandoned house “Emilka”, buried behind a thicket of bramble off V ;;reckem ;dol;, is one of our last stopping points. The boarded-up windows betray an eerie watchfulness, even though there is no path linking the long-abandoned house to the road. It is what Tap;r calls a “waypoint” - a safe house for Molemen who are caught outside and must not reveal the secret entrances to their tunnels. Here he shows me signs of a stained mattress, broken mason jars typical of Molemen’s feeding habits (their oversized hands are incapable of finessing the cap off of a common twist-top jar) and some scraps of paper with crude markings scrawled onto them. Are the Molemen trying to commu-nicate with us, their distant human relations? Or are these markings plans for Prague’s above gro-und domination?
Red Moles and Us
Domination might be too tall an order, because these second and third-generation Molemen seem to be get-ting lazy. “They’re spending too much time above ground, just hanging around,” says Tap;r. “The bastards are getting too comfortable.” Tap;r is afraid that humanity will gradually become accustomed to them. “We must always remember,” he says, “that the Molemen are ugly mutants.” Molemen are also getting lazy in their native habitats. “Since the 1980s, Molemen have cut back on tunneling for themselves, opting instead for infiltrating the network of communist-built tunnels,” says Larusse. “These nuclear fallout shelters were discovered by the Molemen and were subsequently settled. Within a few generations, I wouldn’t be surprised if Molemen lost their ability to burrow altogether; if they evolved, their muscular forearms atrophied, and they became more humanoid.” Meaning that soon, Molemen might look like us. And that might be the scari-est thing of all. H.P.Lovecraft is resting at letters@pill.cz. And that is not dead, which can eternal lie... He wishes it to be known that Prague’s Molemen have nothing whatsoever in common with the lovable animat-ed character Krtek, created by Zdenek Miller.
Encountering a Moleman
If you happen to spot a Moleman in the street, don’t panic!!! Chances are the Moleman is more afraid of you than you are of him. “Attacks on civilians are rare,” says Mark;ta Zahradn;kov;, director of MoleWatch, a new citywide organization dedicated to observing and recording sightings of the hirsute Manimals. MoleWatch currently works with over 300 volunteers in the greater Prague area. Like her fellow Mole-Watchers, Zahradn;kov; views her research as vital to the development of mankind. “This phenomenon is unique to our country, and represents what is quite possibly the most important anthropological discovery of our era. It is a tragedy that the Czech government continues [to cover it up], because they have effectively shrouded the Moleman in a veil of disbelief, reducing it to the social status of rumor or legend.”
Our mention of MoleWatch’s findings was met with skepticism when we broached the subject with Prague police spokeswoman Jana Brtn;kov;. “We stopped responding to their calls a long time ago,” she says.” I re-member one incident when the Prague 1 police were dispatched after a hysteri-cal MoleWatcher phoned in with a spotting near the Charles Bridge. Our team responded in a timely fashion, as they always do, and when they arrived, there was no Moleman in sight.
“There was another incident when two overzealous police officers actually apprehended what they took to be a Moleman. But upon questioning, it turned out to be an Italian tourist. However, if you encounter a Mole-man above ground, we advise you to remain calm, and motionless.”
“Molemen have poor eyesight in daylight.” Tal;r adds, “But if you’re underground and you see one, like in your basement or the metro, then you’re lost.”
место Протоколов Сионских Мудрецов в истории:
1902 На Дне, пьеса Горького
Проблемы Идеализма (Аскольдов, Бердяев, Булгаков,
Кистяковский, Лапподанилевский, Новгородцев,
Струве, братья Трубецкие & Франк)
Что Делать? – соч.Ленина
Я в лес бежал из городов… - дебют Гумилёва (Тифлис.Листок)
1902- Малагасий.академия наук, I в Африке (Антананариву)
-1903 Джемма Гальгани, ит.визионерка (25)
Поль Гоген, фр.художник-импрессионист (55)
прп.Корнилий Крыпецкий, псков.ясновидец - святой 2000
Теодор Моммзен, нем.историк Древнего Рима - лауреат 1902 (86)
Обреновичи, серб.князья-короли с 1882 (88)
Камиль Писсарро, фр.импрессионист (73)
Герберт Спенсер, брит.позитивист (83)
Пелагея (Полина) Стрепетова, звезда сцены (53)
Александр Сухово-Кобылин, драматург (86)
Николай Фёдоров, румянцев.библиотекарь-богоискатель,
косм-утопист (75)
1882-1903 I Алия: переселение 25000 евреев в Палестину
1903 Будем Как Солнце, сборник Бальмонта
открытие Давиды (DXI астероид) (Дуген)
Достоевский & Ницше… (Шестов)
Дубоссарский кров.навет + Кишинёвский погром (49 трупов)
Зов Предков, повесть Джека Лондона в переводе М.Чехова 1927
Мадам Баттерфляй = Чиочиосан, опера Пуччини
Наука о Человеке, II том соч.Несмелова
независимость Панамы (от Колумбии)
Pricipia Ethica, классич.соч.Мура
Протоколы Сион.Мудрецов, I публикация (Крушеван) (Питер)
I полёт на самолёте (братья Райт) (Штаты)
Семейный Вопрос в России (Розанов)
Стихи о Прекрасной Даме, цикл Блока (сборник 1904)
100000 почему, выражение Киплинга
Страна Неогранич.Возможностей, соч.Гольдбергера о Штатах
1903- Мысли по Поводу (Ален) (Depeche de Rouen)
Немецкий музей (Оскар фон Миллер) (Мюнхен)
Форд, штат.автоконцерн (Генри Форд) (Мичиган)
Харитон Исповедник, рус-палест.монастырь
-1904 Теодор Герцль, вен.журнал-сионист (44)
Антонин Дворжак, чеш.композитор (63)
Антонио Лабриола, рим.профессор-марксист (61)
Александр Леер, питер.энциклопедич.милитарист (75)
Владимир Марковников, хим-теоретик (67)
Адольф Маркс, щецин-питер.издатель (Нива) (66)
Николай Михайловский, легаль.народник-социолог (62)
Николай Обручев, питер.милитарист из круга Чернышевского (74)
Фридрих Ратцель, отец геополитики (Германия) (60)
Джон Роулендс = Г.М.Стэнли, штат.журналист
- исследователь Африки (63)
Константин Случевский, поэт (67)
Габриэль Тард, фр.социолог-криминалист (61)
Антон Чехов, писатель - дядя Михаила (44)
Борис Чичерин, западник-либерал (76)
1904 мастерская Аббатство в Поленове
Божественная Поэма, симфония Скрябина
место андреевской Розы Мира в истории:
-1958 Евгений Шварц, казан-питер.драматург (62)
Константин Юон, пейзажист (83)
1937-58 драм.трилогия о Ленине (Н.Погодин)
1958 Ахматова: Приморский Сонет + Я научила женщин говорить…
Бродягм Дхармы, культ.роман Керуака (Штаты)
Бухенвальдский Набат, песня Мурадели/А.Соболева
Вернуться в Россию – стихами, выражение Г.Иванова
Девушка без Адреса, кинокомедия Рязанова/Ленча
Дело Было в Пенькове, фильм Ростоцкого
Добровольцы, фильм Ю.Егорова по роману Долматовского в стихах
(музыка Фрадкина)
Долгое Жаркое Лето, фильм М.Ритта по мотивам Фолкнера
Закон Есть Закон, фильм Кристианжака (Франция)
Звуки Музыки, премьера мюзикла (Бродвей)
Иван Грозный, II серия фильма (Эйзенштейн)
Идиот, фильм Пырьева по роману Достоевского
Ирак становится республикой
Кошкин Дом, мультик Амальрика/Маршака & Эрдмана
Личностное Знание, трактат М.Полани (Британия)
Любовь & Ответственность, эссе Войтылы (Краков)
Марш Коммунистич.Бригад, песня Новикова/Харитонова
Не позволяй душе лениться! – стх Заболоцкого
Общество Изобилия, соч.Гэлбрейта (ам.экономист)
Планета Целина, песня Фельцмана/Харитонова
2 Концепции Свободы, лекция Берлина (Оксфорд)
Последний Дюйм, кинодрама Вульфовича & Курихина/Белокурова
по рассказу Олджриджа (песня Вайнберга/Соболя)
Роза Мира, откровение Даниила Андреева
Сентиментальный Роман (Панова)
The Square Peg = Мистер Питкин в Тылу Врага,
кинокомедия Carstairs/Blyth & Davies (Британия)
Структур.Антропология, том I (Левистросс)
Трагедия Свободы, соч.С.Левицкого с предисловием Н.Лосского
памятник Хабарову на Привокзаль.площади (Я.П.Мильчин) (Хабаровск)
Чёрное Море Моё, песня Фельцмана/Матусовского
Штутгарт.ратуша (Шмоль & Шторер)
Эксплорер I, I ам.искус.спутник Земли
Элегантный, как рояль… – песня Шпаликова
1958- Александр Аравин, москинодеятель - ученик Кайдановского
Вера Беленкович = Зубарева, одес.поэтесса-литвед-эмигрантка 1989
(Филадельфия)
Инесса Близнецова = Ина Пинес, оренбург-питер.поэтесса, Штаты 1979
Кейт Буш, брит.поп-рок-звезда
Сергей Гармаш, Херсон - Современник 1984
Майкл Джексон, афроам.поп-звезда
Брюс Диккинсон, брит.рокер - вокалист Iron Maiden 1981
Сергей Завьялов, питер.поэт-нонконформист
Алексей Иващенко: Иваси и проч.
Александр Лаврин, пишущий секретарь Арсения Тарковского
Саймон Ле Бон (Duran Duran)
Леонид Левинзон, Волынь – Питер - Иерум 1991 (ИЖ)
Сергей Маковецкий, звезда экрана (недотёпа)
Александр Малинин, Стас Намин 1983 – Театр Пугачёвой 1988
гуру Махарадж Джи, инд.мистик
Ирина Машинская, моспоэтесса, Ньюджерси 1991
место Велесовой Книги в истории:
-1960 Семён Айзикович = Лавочкин, смолен.совавиаконструктор (60)
Григорий Баткис: санитар.статистика, Балта – Москва 1923 (65)
Александр Бенуа, питер.мирыскусник – сын архитектора, Париж 1926 (90)
Виктор Гинзбург = Типот, химик-драматург (67)
Абрам Иоффе, ромен-питер.академ-физ-теоретик (80)
Альбер Камю, фр.экзистенциалист - лауреат 1957 - жертва ДТП (47)
Антон Карташёв, питер-париж.историк церкви (85)
Яков Коген, слуцк-телявив.ивритояз.поэт (79)
Александр Василич Куприн, академич.живописец (80)
Игорь Курчатов, академ-физ-ядерщик - отец сов.атом.бомбы
и брат Бориса (57)
Макс фон Лауэ, нем.физ-теоретик - лауреат 1914 (81)
Авраам Мельников, бессараб.скульптор, Палестина 1918 Хайфа (68)
Димитриос Митропулос, греч.композитор, Штаты 1936 (64)
Вячеслав Нечаев = Вян, иванов.поэт-эмигрант
(Германия 1944 - Штаты 1950 Ньёрк) (55)
Юрий Олеша, прозаик-драматург (71)
Джон Лэнгшо Остин, брит.лингвист, Ланкастер - Оксфорд (49)
Фёдор Панфёров, совпрозаик (91)
Борис Пастернак, эгофутурист - лауреат 1958 - сын Леонида (70)
Ричард Натаниэль Райт, афроам.прозаик, Париж 1947 (52)
Эдвард Раппелт: Неопознан.летающие объекты 1951 (37)
Сергей Рубинштейн, одес-моск.совпсихолог-космополит (71)
Майкл Синнотт = Мак Сеннетт, ам.кинокомик (80)
Поль Фор, реймс.поэт-романтик-символист (театр 1890) (88)
Файвл Меир Шапиро, белосток-телявив.сионист-филантроп (72)
Виктор Давид Шёстрём, шв.кинотеатрдеятель (81)
1950-60 Философия Воли, 2-томник Рикёра
1953-60 Велесова Книга, мистификация Ю.Миролюбова (Париж - Мюнхен)
1958-60 Большой Скачок (Китай)
1960 А напоследок я скажу – стх Ахмадулиной (музыка Петрова 1984)
Бежит Река, песня Колмановского/Евтушенко
Белка & Стрелка летают в космос
Белые Ночи, киноверсия романа Достоевского (Пырьев)
Бомбей = Махараштра (Бомбей/Мумбай) + Гуджарат (Гандинагар)
Бразилия: перенос столицы из Рио в Бразилиа
Великолепная Семерка, фильм Стерджеса/Робертса
Ветер перемен, выражение Макмиллана (Кейптаун)
Виннипух & Все-Все-Все, рус.пересказ Милна (Заходер)
За Далью – Даль, поэма Твардовского
Как вспомнишь, так вздрогнешь… - выражение Гинряров
Когда Поют Солдаты, песня Милютина/Лисянского
Конец Идеологии, соч.Д.Белла
La Dolce Vita = Сладкая Жизнь, фильм Феллини
Московские Окна, песня Хренникова/Матусовского
Никто не забыт… - эпитафия Берггольц (Пискарёв.кладбище)
Общенародное государство, термин Куусинена
Поднятая Целина, роман Шолохова в 2 томах (28)
Привидения в Замке Шпессарт, фильм К.Гофмана (Германия)
Приключения Кроша, повесть Рыбакова
Простая История = Песня о Любви (Доризо/Фрадкин)
Родина или смерть! Venceremos! – речь Фиделя Кастро
С Добрым Утром! – песня Фельцмана/Фадеевой
(заставка к одноим.воскрес.радиопередаче)
Серёжа, фильм Данелия & Таланкина по повести Пановой
УЛИЦА ЛЮБВИ
(сайт Сольми)
Эта страница является очередной попыткой привлечь внимание к проекту московского художника Сергея Сольми "Улица Любви". В 1987 Сольми обратил внимание на бездушные и, мягко говоря, некрасивые названия некоторых московских улиц, как то: Производственная, Промышленная, Газгольдерная, Газопровод и т.п. Вспомнив слова Достоевского о том, что красота спасет мир и слова Кандинского о том, что художник тащит вперед и вверх застрявшую в камнях повозку человечества, Сольми решил написать письмо в молодежный журнал, с предложением о переименовании одной из московских улиц в Улицу Любви. Письмо напечатали, но в сильно сокращенном и иска-женном виде. Были полностью выброшены цитаты из послания Святого Апостола Павла к Коринфянам и 50 подписей под письмом. В результате исчезла суть, изменился общий смысл...
С этого момента Сольми начинает привлекать внимание людей к своей идее. В этом же 1987 Сольми собрал творческую группу "Ирис" и стал регулярно проводить выставки-фестивали под названием "Улица Любви". Выставки периодически закрывали соответствующие органы по техническим причинам.
Позже, с 1996, выставки перестали закрывать, но идея "Улицы Любви" до сих пор не находит поддержки у официальных лиц, подтверждая высказывание Александра Блока: ... и кажется, чего бы человек в России ни делал, его прежде всего жалко.
Тем не менее "Улица Любви" существовала и даже имеет совою хронологию:
Март 1985 - андеграундная квартирная выставка в Красногвардейском районе. Сольми задержан милицией...
9 августа 1985 - выставка андеграундных художников в Москве, возле памятника Грибоедову. Участники разогнаны милицией...
6 сентября 1986 – выставка на Арбате. Участники задержаны милицией, картины реквизированы на неделю...
14 октября 1986 – персональная выставка Сергея Сольми в Доме Аспиранта МГУ на улице Шверника. На третий день выставка закрыта сотрудниками КГБ по техниче-ским причинам. За помощь в подготовке выставки исключена из МГУ студентка факультета журналистики Елена Токарева. Открытие этой выставки было снято и на пленку и использовано в фильме Надежды Хворовой "Стоит лишь тетиву натянуть", рассказывающем о жизни андеграунда.
17 июня 1987 – официальная выставка группы "Ирис" под названием "Улица Любви" в выставочном зале Про-летарского района закрывалась еще не открывшись, око-
ло десяти раз в течение одного дня. Мероприятие все же состоялось благодаря бумажке, подвезенной от ка-кого-то чиновника. Экспозиция проходила до 17 июля.
Март 1988 - Интервью с Сольми, в котором рассказы-вается о проекте "Улица Любви", появляется в фильме Бориса Кустова "Камо грядеши" (Свердловская кино-студия).
19 мая 1988 - выставка группы "Ирис" на двадцатом этаже издательства "Молодая Гвардия". В течение месяца в рамках выставки проходили выступления бардов, концерты музыкальных групп "Деревянное Колесо", "Крематорий", "Тролль", "Разбуди меня в полночь" и других.
17 февраля 1990 - Дом Культуры ЗИЛ. Выставка группы "Ирис" "Улица Любви" была закрыта через час после открытия из-за картин Артура Глечана. После приглашения известных деятелей искусства, на следующий день, экспозиция открыта снова. Однако выставку де-монтировали по техническим причинам на неделю ра-ньше.
1 июня 1990 года Сольми с друзьями вышел на площадь перед зданием Моссовета с плакатами, на которых было написано: "Вся власть Любви", "Мы Любим Тебя", "Единственная дорога в будущее проходит через Улицу Любви". Собирая подписи под воззвани-ями Сольми говорил: Давайте строить Улицу Любви, иначе по нашим улицам будет течь кровь. Тогда, в 1990 году кровь еще не текла...
Февраль 1992 - при поддержке центра Ролана Быкова выходит фильм Евгения Головни "Вся власть Любви". В этом же году Сольми встречается с Геннадием Курлаевым, режиссером киностудии "К&К" ("Флореаль Синема") и снимает совместно с ним фильм "Никса".
Июль 1992 - открытие выставки группы "Ирис" и фестиваля "Улица Любви" в выставочном зале Милютинского сада с участием бардов и музыкальных групп "Оптимальный вариант", "Вечный кайф", "Green Kiss".
Июнь 1993 - фестиваль "Улица Любви" в выставочном зале Милютинского сада. Участвует группа "Ирис" и многие другие художники. Проходят концерты бардов, групп "Манго-Манго", "Брат", "Ковчег" и других.
28-31 июля - фестиваль "Улица Любви" в выставочном зале Милютинского сада. Выставка художни-ков группы "Ирис" и других. Второй этап (?) фестиваля - в здании Академии Бронетанковых войск. Участвуют: "Puck'n'Piper", "Кегли Маугли", "BeatMaker", "Foolsin Paradise", "Мистер Твистер", "Ундоиэль", Сергей Калугин, "До Мажор", "Рада и терновник", "Акустик-ковчег", Чиж, "Вечный кайф", "Оптимальный вариант", "Shakin Crocodiles", "Cross Roads", "Jazzlobster", "Чин-Чин", "Оловянные солдатики", "До свидания, мотоцикл!", "Каспар Хаузер", "Бахыт-компот", "Монгол Шуудан", "Барышня и Хулиган", "Серый Брат", "Разные люди", "Lam Бопс", "Мурзилки", "Разные люди", "Манго-Манго", "Дым", "Сердца", "Остров", "Акклюзия" (Воронеж), "Джа Дивижн", "Реггей-ковчег", "Комитет Охраны Тепла", "Букашкин и общество", "Картинки" (Екатеринбург).
Август 1996 - Сольми с друзьями затевает газету "Свет Любви", которую удалось выпустить лишь один раз в 1998 году.
Август 1998 - Сольми приглашают главным художником издательства МХАТ им. А.П. Чехова, где он активно участвует в подготовке и проведении празднования 100-летия театра. По утверждению Сольми, к декабрю 1999 у него проходит кризис среднего возраста. 1 января 2000, вспомнив пословицу Катящиеся камушки не зарастают мхом, он покидает театр и с помощью своих друзей делает этот сайт, а также собирает новую музыкальную группу "Арбалет", взамен распущенной в 1997 году груп-пы "Вечный кайф".
Февраль 2000 - группа "Арбалет" начинает запись нового альбома.
МАНИФЕСТ
(там же)
Однажды один знакомый журналист показал мне автограф Йоко Оно с пожеланием. Там было написано: Если мы мечтаем одну мечту вместе, то эта мечта - реальность.
Я действительно хочу, создать в Москве Улицу Любви. Будет она или нет, зависит не только от меня, поэтому мне нужна ваша помощь. Я хочу воплотить эту мечту вместе с вами!
Меня часто спрашивают: а нужна ли вообще Улица Любви? И я всегда отвечаю: да, нужна. Почему?
Потому что, что посеешь, то и пожнешь. Потому что, если твой флаг в крови, то под этим флагом ты не придешь ни к какому светлому будущему, а придешь только в преисподнюю. Потому что художник Ефим Чистяков сказал: Иди по жизни и неси свои грёзы, и по красоте своих грез ты займешь место в этом мире.
Потому, что вся история человечества похожа на длинную лестницу, по которой стекает кровь. Потому, что если я брошу гранату - на лице планеты появится щербина, а если каждый бросит по гранате - то лицо планеты станет рябым. Если я посажу цветок - моя планета станет красивее на один цветок, а если каждый посадит по цветку - Земля расцветет!
Потому что светлое будущее заключается не в том, что я сегодня ем колбасу за 110 руб. и имею телевизор, а завтра буду есть колбасу за 250 руб. и иметь три теле-визора.
Потому что в мире творится множество несправедливости и Земля не свободна от войн и насилия. Потому что, в погоне за сиюминутными благами люди забыва-ют, что пришли в этот мир научиться любить.
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая, или кимвал звучащий... (Первое послание к Коринфянам Святого Апостола Павла)
Мы обращаемся ко всем людям доброй воли, если вы можете помочь материально созданию Улицы Любви или проведению одноименного фестиваля - сделайте это. Если нет - окажите моральную поддержку! Присылайте ваши письма, стихи, рассказы, рисунки, пожелания и предложения. Построить виртуальную Улицу Любви никто не может нам помешать...
ПУСТОЦВЕТЫ
Дмитрий ДИБРОВ (ТАСС - специально для "Московского комсомольца")
Подражателей хиппи - не так уж много. Но они есть...
Летний ветер играет длинными волосами парня по прозвищу Сольми. Обступившие его тесным кру-гом такие же длинноволосые слушатели кивают в такт песне. Нагретый за день гранитный парапет на площади Свердлова, медленно остывая, отдает тепло рассевшимся на нем в живописных позах трем-четырем десяткам экзотично одетых и столь же экзотично зовущих себя молодых людей. Это подражатели хиппи, или люди системы - как они окрестили свое сообщество.
То, что происходит тут, называется на их языке тусовкой. Нам и дальше придется столкнуться с осо-бым лингвистическим пластом, принятым здесь, и нигде больше.
Тусовка - сбор, беседы, новые знакомства, обмен информацией, обмен фенечками наконец.
Фенечка - амулет. Чаще всего это расшитая бисером тесемка, которую носят на запястье, у локтя или вокруг лба. Где именно - неважно. И что на ней изображено, зачастую также не играет роли. Ибо фенечка сам по себе символ, некий паспорт державы цветов, о которой поет Сольми.
Заметил, пообщавшись, что для Сольми творчество, искусство - конек.
Сольми - художник. Помимо флэтовых, была у него и вполне доступная выставка - в Доме аспиранта и студента МГУ. Да и познакомились мы впервые тоже в выставочном зале - в Пролетарском районе столицы. Там экспонировались картины участников творческого объединения "Ирис", одним из организаторов которого был и Сольми. Кроме того, он в своем кругу считается поэтом, даже публиковался. Ну и, наконец, немного музыкант.
- Длинные волосы - символ свободы, - считает Сольми. - В Древней Греции их стригли только рабам. А американский писатель Керуак - он идеолог хиппизма - сказал так: У моих парней в волосах гуляет ветер. Имел в виду ветер свободы, усекаешь?
Ох уж этот ветер! Вспомним, как совсем недавно воспитатели разных рангов ретиво и повсеместно охотились на волосатиков. Надеялись, наверное, что вместе с ветром в космах удается усмирить и то, что гуляет в голове. Не тут-то было. Ошибочно представление, будто стоит выстричь гнездовье заокеанского ветра в русской голове - и блудный сын, освобожденный от насланной извне порчи, вернется в лоно отчего дома. Давайте в такой тяге к насильной стрижке заметим не только парикмахер-скую процедуру: к подражателям хиппи применялись и куда более жесткие меры воздействия. И что же? Блудный сын не спешит домой, а часто лишь приучается ловко прятять хайр - воспользуемся снова его жаргоном - под серенькую фуражку.
Правда, изрядное число этих детей державы цветов, переболев ею, принимаются затем за серьезную, взрослую жизнь, со всеми ее заботами и обязанностями. Но... сообщество подражателей хиппи живуче и гордится тем, что справило уже двадцатую годовщину своего существования. В Москве их от силы пара сотен и несколько тысяч в стране. В море юности - это несколько капель. Но они есть, и это наши капли. Значит, надо разобраться, отложить в сторону ножницы - на месте выстриженных клоков, как уже не раз пришлось убеждаться, неизменно вырастет новый хайр...
...Так кто же ты, Сольми? Как твое настоящее имя?
- А зачем тебе оно? - пожимает плечами. - Разве я не стою того, чтобы называться, как две ноты: соль - нота солнца, и ми - нота земли? А имя, которое дали мне родители, слышу иногда - в отделениях милиции.
Растить хайр - снова прибегаем к их жаргону - Сольми начал с шестнадцати лет. То есть сразу после школы.
- Там меня все время напрягали, - говорит он.
Этот глагол в его устах широк смыслом. Означает: раздражать и нервировать, запрещать и читать нотации, навязывать то, чего не хочется делать. Подражатели хиппи гордятся тем, что не признают любого вида напряга.
Напряги, по его мнению, продолжались и после школы. В ювелирном училище, например, Сольми – тогда он еще откликался на обычные имя и фамилию - все делал не так, как ожидали от него мастера. Все, например, корпели над типовым орнаментом, а он исподтишка читал книжку о модерне начала века.
- В его основе - гениальная идея. Вдумайся: красота на грани гибели цивилизации!
А там, в училище, стандарты, хотят привести творчество к общему знаменателю. Сольми в ответ дерзил. Финал: его попросили вон за месяц до окончания учебы. О чем свидетельствует справка, которая сейчас, искусно обрамленная поющими ангелами, вмонтирована в один из коллажей.
Так Сольми стал плотником - жить-то надо...
- И, потом, работа эта давала мне мастерскую.
Восемь часов в день в руках рубанок, а потом столярка превращается в страну согласия юного гения. Романтично? Более того, даже где-то... банально. Именно так вынуждены начинать многие молодые художники. Ведь что греха таить, не умеем мы еще открывать главное наше богатство - родник народных талантов. Тут и там педагоги разных рангов склонны действовать по шаблону. Благо, что шаблоны эти утверждены, как считается, на высоком художественном уровне, а в их основе – проверенные временем вкусы. Предположить на минуту, что, не оспаривая этих вкусов, можно придерживаться и других - значит внести смуту в заведенный миропорядок. Продолжать подобную тему можно бесконечно. Но уж лучше пусть читатель обратится к материалам последних съездов и пленумов творческих союзов. Там со всей самокритичностью изложена и проанализирована ситуация, когда мо-лодежь, столкнувшись с чугунной стеной художественного и педагогического бюрократизма, с кумовством и вкусовщиной среди тех, кому доверена организация творческого процесса, вынуждена идти в столяры - будет хоть помещение под мастерскую. Или в сторожа: сутки отработал - трое суток на творчество. Или в дворники: дают пусть временное, но жилье.
Но при чем же тут, спросите вы, хиппи?
Да, столяр Сольми был скорее тем, что издревле называлось богемой: неустроенным юношей с творческими задатками. Его интересы - в сфере искусства, и это определяет его образ жизни. Впрочем, от богемы до хиппи, оказывается, короток шаг. Первая встреча, новые знакомства, интерес... А тут еще усилились напряги на работе: надо выбирать - или ты столяр, или художник. Напряги и дома: почему единственный сын - ведь не дурак же! - не в институте. Напряги с военкоматом: живешь-то в обществе... Словом, сплошные напряги. А в системе - рай на земле. Плюс полная свобода - то, что и нужно для художника, если ему чуть больше восемнадцати. Так Сольми стал подражателем хиппи. Бросил все: дом, безутешную маму, столярку, даже родной город. Уехал в Псков создавать коммуну.
Она и сейчас еще есть, эта псковская коммуна, на прежнем месте - в бабушкином сарае. Только Сольми там уже нет. Да и вообще остались лишь трое, самых упорных. Сольми же вернулся в Москву.
- Я понял, что идти надо другим путем, - говорит он в свойственном ему высоком штиле. И по-прежнему горячо убежден в высоких ценностях, которыми обладают система и идеология хиппизма.
Впрочем, остановимся тут и внимательно присмотримся: что же это за идеология такая? Скоро обнаружим, что в цельном виде никакой идеологии и нет. Скорее это - винегрет из обрывков различных учений и философских концепций, составленных по принципу газетной рубрики "Коротко об интерес-ном". Они и передаются так же - отрывочно, вразброс новичкам. Проще было бы, если бы существо-вали признанные лидеры или авторитеты, изложив взгляды которых, можно получить целостную кар-тину мировоззрения наших отечественных подражателей хиппи. Но в том-то и дело, что авторитетов в системе нет, и это - тоже предмет гордости ее приверженцев. Каждый черпает из винегрета то, что ему ближе, часто не принимая все остальное, чем, впрочем, ничуть не обижает собратьев - не принято диктовать здесь свое мнение. Так, набрав энное количество - чем больше, тем лучше - тусовко-часов, недавний новичок может запросто сойти за бывалого хиппи.
Основополагающее понятие - свобода. Прежде всего - от общества. Хиппизм считает любое обще-ство антигуманным. Аргумент: ведь и марксизм считает государство аппаратом насилия. Но если марксизм предлагает, собравшись с силами, взять и перевернуть положение вещей и показывает, как это сделать, то хиппизм ничего менять не предлагает. Обидевшись на антигуманное общество, хиппи предоставляет ему самому вариться в собственных проблемах, сам же отказывается от всех связей с ним. Ну, а так как самая сильная связь, соединяющая человека с обществом, - это необходимость общественно полезного труда, то, следовательно, хиппи и его отрицают.
Правда, до поры до времени. По крайней мере трижды в день хиппи вспоминают о покинутом обществе. Есть понятие - жить на аске. Так красиво, по-английски, называется обычное попрошайничество: дядя, дай пятнадцать копеек. Антигуманное общество, как правило, дает. Но и у него в конце концов терпение лопается. Когда общество требует от системных людей участия в полезном труде, проще говоря, когда пахнет привлечением к ответственности за тунеядство, подражатели хиппи устраиваются на работу. Чаще временную. И всегда попроще. Правда, не в смысле физическом: знаю среди них грузчиков. Скорее в том смысле попроще, что не требует эта работа приложения всех духовных сил, которыми обладает здоровый двадцатилетний молодой человек с не самыми скудными мозговыми ресурсами.
Еще одна наиболее общая позиция - пацифизм. Все подражатели хиппи с одинаковым рвением носят и рисуют, вышивают пацифик: трехпалую лапку голубя на фоне земного шара. Все бы хорошо, да только и тут инфантилизм: недосуг хиппи разбираться, кто прав, кто виноват, кто действительно борется за мир, а кто саботирует эту борьбу, кто действительно представляет угрозу благоденствию плане-ты, а кто вынужден нести военные расходы, чтобы сохранить баланс и таким образом дать возможность парить в небе этому самому голубю мира. Все виноваты! - единым махом решает хиппи и... всеми правдами и неправдами избегает военной службы. Подводит базу: антигуманно. Могу предположить, что если бы военная служба состояла в том, чтобы тебя день-деньской кормили плюшками со сгущенным молоком, а время от времени просили пострелять в свое удовольствие, армия потеряла бы для многих из подражателей хиппи свою антигуманность.
До сих пор мы вели речь лишь об отрицании. А что утверждается в качестве ценностей?
- В системе накоплен колоссальный культурный багаж, - убежден Сольми.- Философская и художественная литература, живопись, музыка всех времен и народов - это язык, на котором я могу говорить с любым, даже незнакомым мне хиппи.
- У меня сложилось впечатление, что у многих из вас количество поглощенных знаний не переходит в качество личности, - заметил я.
- Это не так, - тряхнул волосами Сольми. - Спросим любого. Вот идет очень знающий хиппи. Шаман! - окликнул он усача в длинном мятом жилете.
- Да, - Шаман на корточках присел рядом с нами.
- Что ты сейчас читаешь? - спросил Сольми.
- Я много книжек сейчас читаю, - загадочно улыбнулся Шаман.
- Расскажи корреспонденту ТАСС, какие именно, - попросил Сольми.
- А я литературу ТАСС не читаю, - заявил знающий. - Мне не нравится ТАСС.
И ушел.
После неловкой паузы Сольми продолжил:
- Мы живем, как братья. Отрицаем насилие. Каждый из нас найдет здесь и деньги, и кров, и пищу. Мы свободны.
- Включая и семейные узы?
- Да. Но не надо путать свободную любовь со свободным сексом. Мы за свободную любовь, по-английски фрилав.
- Фрилав! - внезапно рявкнули где-то рядом. Оказалось, к нашей беседе прислушиваются.
- Привет, Всадник! - ответил Сольми парню с лавки напротив.
- Фрилав, Сольми! - тот сделал попытку Приподняться. Оказалось, он едва держится на ногах: самым банальным образом пьян. - Любер должен умереть! Хлопни его, Сольми!
Я понял, что любер, по всей видимости, это я.
- Тогда я его хлопну, - Всадник, наконец, поднялся и добрался к нам.
- Дай поговорить, - сухо сказал Сольми.
После того как Всадник, покачиваясь, ушел, снова возникла неловкая пауза.
Нет, не все так идиллично в системе, как хотел представить это Сольми. Не продаются... дети державы цветов - поет он и сам же с отвращением рассказывает, как кое-кто из системы зарабатывает выезд за рубеж. Для этого нужен политический капитал. А именно: уличные скандалы. Желательно с привлечением максимального числа публики. Желательно перед объективами иностранных корреспондентов: в записных книжках многих подражателей хиппи есть телефоны иностранных корреспондентов.
Главное: в системе жизнь полна страданий. На тусовке мне предлагали:
- Сними свой костюм с галстуком, надень наш прикид - узнаешь, почем фунт лиха. С тобой будут обращаться, как со свиньей. За что? Что плохого мы сделали?
Я мог бы спросить, а что сделали хорошего? Что вообще дала миру система, в которой, по словам Сольми, так много творческих личностей?
С уважением мне представили одного из таких системных творцов по кличке Красноштан. Отрекомендовали: олдовый, поэт. К тому же, человек дела.
Олдовый, это верно. Красноштан двадцать лет в подражателях хиппи. Он единственный долгожитель системы, с которым мне довелось встретиться. Где же остальные?
Сдринчились, сторчались, просто сблатовались.
В переводе: спились, умерли от наркотиков, сошлись с уголовщиной и сели в тюрьму.
- Вам под сорок. Есть дом?
- Мой дом - там, где я сейчас, - напыщенно ответил Красноштан. Его мучило жесточайшее похмелье. Несмотря на это, он старался держать гонор.
- Все эти годы не работали?
- Работал и работаю.
- Кем?
- Дураком. Как, впрочем, и все.
Постепенно гонор поистаял за ненадобностью. Красноштан оказался остроумным собеседником с меткими и самокритичными суждениями. Прочел стихи. В них заметишь вкус, живой ум. Зачатки дарования. При целеустремленной работе можно было бы ожидать серьезных результатов. Почему этого не случилось?..
Теперь об акциях, которыми прославился Красноштан. В тусовке бытует легенда о самой крутой из них, после которой он и получил свое прозвище. Было это в конце шестидесятых, когда на отечественной почве только начали давать первые ростки заокеанские семена хиппизма. Как-то раз на пла-кате "Москва", что на обочине одного из ведущих в столицу шоссе, некто повесил огромные - два на три метра - штаны из красного ситца. И на гигантском кармане аршинными буквами написал: Джинсы Леви Страус. А рядом хитрец прицепил объявление: Идут съемки! Администрация киностудии "Мосфильм". И штаны провисели аж месяц. Вот, собственно, и вся акция. Вот. собственно, и все, на что ушла жизнь.
Пример его, думается, другим наука. Система в принципе не может дать общественно значимого творческого результата. Ибо творить (а не вытворять) - значит работать, действовать. А тут единственное, что по-настоящему объединяет - отказ от деятельности. Автоматически - отказ и от творческого результата. Его без работы, только на божественном осенении не бывает.
Более того, лишая человека общественно значимых целей и ориентиров, система создает предпосылки к его деградации как существа мыслящего. Сознание и ум гомо сапиенс - это продукт общества. Навыки и понятия, которыми он оперирует, сообщаются ему обществом в раннем детстве в хо-де процесса, который так и называется в науке - социализация. Любая попытка изоляции человека от общества противна самой его природе. Неестественна. Антигуманна.
А глубина деградации личности прямо пропорциональна времени ее пребывания в системе. Она мо-жет привести к сколь угодно тяжелым последствиям. Вплоть до физической смерти.
Вот одна из историй о том, как система убивает.
Есть в ней особое понятие - трасса. Так называются традиционные маршруты путешествий, которые время от времени предпринимают подражатели хиппи в одиночку или группами. В этой романтике странствий - важный притягательный момент для новичков. Подумать только: ни с того ни с сего со-рваться с места - и в дорогу. Естественно, без копейки денег - автостопом, на аске. Преобладают два-три направления - в Прибалтику, в Ленинград и Москву, в Среднюю Азию, где - дурь. Последнее не ругательство, а то, что граф Монте-Кристо интеллигентно называл гашишем и что у нас имеет свой эквивалент - по-русски резкий, но точный. Итак, трасса влечет. Однако... Знакомый студент-медик из числа сочувствующих системе признавался, что одной из причин, почему он не хочет стать настоя-щим хиппи, служат... вши. Обычные вши, которые непременно сопровождают спящего где попало странника. А так как многие из длинноволосых путешественников не склонны отделять свободную любовь от свободного секса, то вши, оказывается, еще полбеды...
Итак, полуголодные, обливаемые всеми дождями, собирая хайром дорожную пыль, едут через всю страну дети державы цветов, чтобы пару недель почесать языки на излюбленные темы, ютясь в стареньких палатках. И вьется к небу сквозь дырки в пологах голубоватый дымок дурмана.
...Но Сольми не сдается:
- Система - как катализатор того, что заложено природой в человеке, - спорит он, - Если ты предрас-положен к наркотикам, система только ускорит падение. Если же к искусству - она поможет поднять-ся к высоте.
Сольми ссылается на собственный пример: не пьет, не принимает наркотиков. Работает и добивается результатов.
- Нас таких много, - доказывает он.
В том-то и дело, что немного. Таких в системе единицы, и они скорее исключение, чем правило. Горящий жаждой жизни, жадный до впечатлений взгляд Сольми инородным телом выделяется на фоне наполненных пустой скукой глаз тусовщиков. Заметил, что там, где Сольми, тут же собирается кружок, просят сыграть, спеть, почитать стихи. Когда он уходит, кружок рассыпается, снова скука....
Понял: Сольми - человек действия. Система - апофеоз бездействия. Вот в чем суть. Сольми написал письмо в Моссовет, предложил назвать один из новых проспектов Москвы "Улицей Любви". Искренне был удивлен, когда узнал, что подобные письма - с просьбами красиво, поэтично назвать места, где живем, сегодня идут в Моссовет энергично: сотни москвичей озабочены, как сделать родной город лучше, удобнее для жизни. В письме Сольми есть такие строки: Если надо, мы с друзьями будем работать на строительстве домов и монументов этой улицы. Фраза, точно характеризующая Сольми. Показывающая, как далек он от сути системы. Если вдруг и впрямь понадобилось бы собрать единомышленников для реализации этого предложения, он вряд ли набрал бы хоть одну бригаду. Потому что строить самим - не почерк системы.
Что же делать с системой, где наряду с воинствующим Всадником и многознающим Шаманом есть Сольми? Ясно, что он попал туда по ошибке, ошибся дверью. Но есть ли та дверь, за которой ждали бы его и ему подобных?
Система возникла не сама по себе, а в качестве стихийного противовеса тем застойным явлениям в работе с молодежью, в том числе с творческой, о которых сегодня мы говорим в полный голос.
А раз так, можно ли продолжать работать с подражателями хиппи теми же методами, что в предыдущие годы, взвалив основную ношу на правоохранительные органы? Думается, нет. Это - назовем вещи своими именами - социальное явление, и оно противостоит не только и не столько правопорядку, сколько обществу в целом. Значит, работать с ним надо сообща, многим силам общества.
Может ли быть узаконена система, иными словами, создан некий заповедник подражателей хиппи, зарегистрированный в установленном порядке, скажем, как клуб? Думается, нет. Хиппи – мировоззренчески отличное от нас движение, суть его антиобщественна и регрессивна.
Но если не удалось в предыдущие двадцать лет погасить это явление, трудно всерьез ожидать, что это удастся завтра же, в одночасье.
Самым реальным шагом, на мой взгляд, было бы внимательно разобраться пусть не в большом количестве, но все же вливающихся в систему.
Среди них можно различить три группы: одних влечет романтика тунеядства; других - идеологические причины, которые на поверку оказываются не чем иным, как политическим инфантилизмом и неспособностью дать отпор встречающимся еще пока уродливым явлениям в нашей жизни; и, наконец, третьих привлекает наличие в системе людей вроде Сольми. С первыми разговор короток, и вести его мы умеем неплохо. Вторые, как правило, взрослеют, начинают самостоятельную жизнь с ее проблемами и с улыбкой вспоминают свой ребячий экстремизм. Как раз больше всего тех, третьих, что при-ходят в хиппизм за общением с яркими творческими личностями.
Но на примере Сольми мы видели, что сами-то эти личности попали в систему случайно, из-за того, что общество - будем самокритичны до конца - не предоставляет им возможности реализовать себя в избранном творческом направлении. Значит, если исправить положение и вывести их из тусовки, движение хиппи будет обескровлено как движение и превратится в то, чем на самом деле призвано быть: горсткой тунеядцев и демагогов.
Как вывести? Да очень просто. Для этого не надо создавать новых организаций и учреждений, надо лишь демократизовать деятельность уже существующих. Зачастую пустуют сегодня выставочные залы, имеющиеся в каждом районе. Почему бы не открыть туда путь самодеятельным художникам? Естественно при этом нужен контроль за содержанием их творчества, но не на принципах догматической вкусовщины и уж подавно не по признаку членства или нечленства в творческом союзе. Не лучше и с возможностью репетиционной и концертной деятельности у самодеятельных музыкантов. Сегодня положение таково, что единственная в столице организация, ведущая подобную работу - рок-лаборатория, - того и гляди задохнется в тенетах бюрократических противоречий, окруженная стеной бездушия. И разве нельзя предоставить постоянное место на журнальной странице литературной са-модеятельности - в порядке эксперимента?
Иными словами, тем, кто хочет что-то делать, надо дать возможность делать. И в рамках не некой культурной резервации, а именно государственных институтов - молодежных секций городских организаций союзов писателей, художников, кинематографистов и т.п. Родник устремится в открывшиеся шлюзы, к обществу, или опустится на дно: на тусовках останутся лишь те, чьи интересы лежат вне какой-либо сферы деятельности, иными словами, болтуны и тунеядцы. То есть собственно система. Но уже в истинном свете, лишенная розового ореола сообщества непризнанных гениев.
Кто должен играть активную роль в этих начинаниях, кто должен убеждать творческие организации, пробивать бреши в бюрократических стенах, лечить политическую близорукость иных ведомственных чинуш, созывать худсоветы, открывать двери клубов? В Москве эту роль взял на себя комсомол. Это отдел культуры горкома ВЛКСМ настоял на необходимости дать возможность организовать выставку нескольким художникам системы в выставочном зале Пролетарского района столицы. Это горком комсомола предложил некоторые из картин вниманию Московской организации Союза художников СССР. И, к чести последней, там вдумчиво и доброжелательно отнеслись к ним, дав пусть скромные, но неплохие отзывы.
И вот наконец результат.
Только что мне позвонил Сольми. Он взахлеб рассказывал об успехе выставки, о предложении рас-писать интерьер нового кафе на Преображенке. А под конец неожиданно заявил:
- Вполне возможно, я рано или поздно уйду из системы.
Цены этому заявлению нет. Оно показывает: риск оправдан. Путь верен.
Но идти здесь, как и на других фронтах перестройки, придется и неторенными тропами, сквозь буре-лом и чащобы. Вот пример из жизни: несколько раз выставка, о которой мы говорим была на грани срыва, директору зала предлагали писать заявление об уходе. А один партийный руководитель рай-онного масштаба объяснился дословно так:
- Перестройка скоро закончится, а нам с вами за все это отвечать, - и обвел многомудрым взглядом опасную экспозицию.
Была на ней и картина "Царевна-лягушка". Сольми изобразил автопортрет в виде персонажа извест-ной сказки. Вот-вот развеются чары и принцесса явится миру в своем истинном виде. А прежде чем это произойдет, по лицу лягушки, в муках ищущей путь к тому, чтобы стать человеком, катятся слезы. Но превращение уже близко.
Мы ждем тебя, Сольми! (1987)
Фаранский Патерик III
© Copyright: Сергей Лёвенгауэр, 2008
Свидетельство о публикации №208102700345
Свидетельство о публикации №208102700345
Рецензии