Прости меня

Глава 1

Таня была самым непонятным, загадочным и удивительным человеком из всех, кого я знала. Мы прожили рядом, бок о бок, целых шестнадцать лет, но я до сих пор не могу сказать, что смогла хорошо узнать ее.

Я любила ее всем сердцем, и люблю сейчас, хотя прошло много лет, и все в моей жизни давно поменялось. Осталась в прошлом уютная «двушка» на четвертом этаже, на Западном, где всегда пахло жареными пирожками с картошкой и звучало фортепиано. Как только приходили воспоминания о нашем доме, меня всегда охватывало невероятное чувство теплоты и нежности, смешанное с беспокойством: как они там сейчас? Нужно было проведать родителей завтра же. Нисколько не кривя душой, скажу, что мне есть чем гордиться: я всегда выполняла это молчаливое обещание.

Мы с Таней росли в самой обычной советской семье, когда вокруг царил дух патриотизма, а идеалы коммунизма ставились превыше всего. По воскресеньям я ездила с папой в музыкальную школу, по вторникам и пятницам – с мамой на балет. Я выросла, закончив десять классов на «хорошо», «удовлетворительно» и «отлично», но без особого труда поступила в самой престижный, по меркам моих родителей, экономический факультет. Сейчас я бизнес – аналитик в иностранной фирме. К своим тридцати двум годам я претерпела множество передряг, испробовала множество рабочих мест, прошла курсы по переквалификации, и – о, чудо, родители оказались правы, государственное образовательное учреждение действительно дало навыки разглядеть и развить наилучший потенциал. Иногда я думаю, что стало бы с Таней, если бы не… Скорее всего, она смогла бы быть отличным специалистом по кадрам или учителем в школе. У моей сестры была удивительная чуткость, которая сочеталась с феноменальной, фантастической памятью.

Может быть, эту странную смесь самых разных чувств к ней я тогда называла любовью только потому, что нас связывало родство? Может, без этой связи мы вряд ли бы даже встретились на улице, вряд ли бы нашли тему для разговора, и возможно, не подпустили бы друг друга из-за непохожести суждений. Таня всегда была существом небесной субстанции, мечтательной и беспечной, а я – очень земной и практичной, сколько я себя помню. Хотя, напротив, если бы нас свела Судьба в нужное время и в нужный час, то мы смогли бы преодолеть и пережить все, потому что Таня обладала удивительным даром сочувствия и сострадания. Глядя на нее, хотелось стать лучше и добрее, исправить все ошибки, совершенные раньше. Ее светло-голубые глаза были кристально чистыми, глядя в них, хотелось верить в лучшее и нести в мир добро.

Мне кажется, что Судьба есть, она существует и раздает карты так, что до конца не поймешь, козыри это – или пустышки, и только спустя время приходит осознание. Это – не ее издевка над человеческой душой, это правило игры, которое нужно принять. Этот вывод ко мне тоже пришел не сразу. Но ничего на свете не происходит зря, нужно уметь ценить и то, что у тебя есть, и даже то, что у тебя было. Сейчас я точно понимаю: для меня не было и не будет никого ближе Тани, и ее место в моей жизни никому и никогда не суждено занять. Я знаю то, что она до сих пор со мной, в моем сердце – и это ее безмолвный дар и ее бесценное наследие. Я никогда не видела человека более бескорыстного и более доброго. Она удивительно легко и от всего сердца умела прощать, не заострять на плохом поступке внимание, отпускать дурное и бежать вскачь, оставляя на своем месте лишь непосредственную улыбку. Она научила меня слишком многому за тот короткий срок, который уготовила нам Судьба, чтобы прожить его вместе, и ей, видимо, нужно было двигаться дальше, но уже в другом направлении, в другом пространстве и в другом измерении. Я постоянно – почти каждый день – думаю о ней, о том, как много мне сейчас хотелось бы ей сказать, о чем-то поведать, и мне невыносимо больно оттого, что ее нет рядом. Остается верить, что нам с ней еще предстоит встретиться…
 
Глава 2
Таня росла веселой и подвижной девочкой. Она была искренней во всем. Мы были и разными, и одновременно нет: глядя на сестру, она казалась мне какими–то жестами и повадками похожей на меня, только это была я пять лет назад. Так было всегда.

Она могла назвать тебя говном, или рассказать родителям про тебя редкую гадость, но при этом отдавала тебе последнюю конфету изо рта, потому что они закончились. Она могла жестоко высмеять все, что ты накопила и излила ей в рыданиях как исповедь, а потом тихо подходила, обнимала, и беззвучно и горячо плакала на твоем плече из сострадания. Она могла позвонить твоей подруге твоим голосом и разругаться вдрызг, но после приходила и с мольбой в глазах просила простить ее.
- Таня, зачем ты это сделала?
- Я не знаю…
- Как это – не знаешь? Ты для чего-то это сделала, скажи, Катя обидела тебя?
- Нет.
- Но что тогда?
- Я не знаю.
- Я обидела тебя?
- Нет.
- Танечка, но ты пойми. Мне это важно. Зачем ты звонила Кате?
- Просто так.

Она начинала трястись и тихо плакать, я обнимала ее за плечи, гладила по волосам и целовала в висок. Моя бедная девочка.

Я не сразу узнала, что у Тани проблемы с психикой. Мама, папа и бабушка сначала ничего не говорили мне – я была совсем кроха, когда она родилась. Тогда я ничего не поняла бы, но для Тани уже было все решено. Врачи вынесли жестокий диагноз: «слабоумие в самой слабой стадии». Я ни за что не догадалась бы о ее болезни, потому что почти всегда Таня была живой и радостной девочкой, пусть иногда даже слишком активной, пусть порой и раздражалась на пустом месте. Кто из детей не капризничает? Иногда я слышала обрывки «взрослых разговоров»: «легкая степень дебильности», «она всему обучится», «это не страшно», «люди живут как все», «Таня очень способная»…

Потом я заметила: взрослые дают ей порошки по часам два раза в день. Когда я была маленькой, я не пила столько лекарств.
- Это потому, что Таня болеет. Но не надо напоминать ей об этом, так она быстрее поправится.

Но она почему-то не поправлялась, вместо микстур и порошков на смену пришли таблетки и уколы. Мне было очень жаль Таню, но родители не разрешали даже спрашивать ее, отчего она так много лечится. И жалеть ее мне было тоже нельзя. Я просто приходила к ее кроватке, садилась на край и обнимала ее.

Спустя какое-то время я поняла, что с Таней действительно что-то не так. Она могла подолгу смеяться и шутить, разбирая кубики и пирамидки на ковре в зале, но потом отползала незаметно в угол и замирала. Таня смотрела в одну точку, не слыша ничего вокруг, а потом она медленно возвращалась обратно и продолжала играть, как ни в чем не бывало.

Глава 3
Мы сидели с мамой на ее кухне, пили чай с принесенным мной вишнево-шоколадным тортом. Я всегда любила приходить к родителям, меня успокаивал приятный, с теплым оттенком оранжевого, свет торшера, нос щекотал удивительный запах специй и уюта – этот запах был родным и привычным, он обитал только здесь.
 
- Как работа, доченька? – Мама положила в чашки по кусочку сахара. Мы всегда так пили, с детства: если чай со сладостями, то на ложку меньше. Я не смогла скрыть улыбки.
- Все хорошо. Ничего нового, - ответила я, тонко нарезая ломтики лимона. - Ты же знаешь, пока спокойно – все замечательно.
- Директор вернулся ваш?
- Ага, - я дожевала торт и вернулась к разговору, - а как папа? Куда ушел?
- Сказал, к тете Наде. Вот с утра все нет его.
- А как он, как его спина?
- Ничего, настоящий боец!- Мама улыбнулась и отпила чай.
Мне неожиданно пришла в голову идея.
- Мамуля, а давай принесем фотографии?
- Давай! Мне как раз накануне твоего прихода попалась на глаза бабушкина вязаная кофта, коричневая, помнишь?
- Да, помню, - ответила я.
- И она вся прямо представилась мне тут же перед глазами, ее лицо, ее смех, ее голос, и знаешь, так грустно стало. – Мама слегка улыбнулась и кокетливо пригладила двумя пальцами волосы на виске. Ее отточенные, женственные движения дошли за много лет до автоматизма, возможно, сама не осознавая, она всегда оставалась Прекрасной Дамой. В идеально уложенной прическе не было ни единого лишнего волоска, я снова поразилась, какая она ухоженная и красивая всегда – даже дома. Я зачастую расхаживала дома в халате, завязанном абы как, и никогда не испытывала особого интереса, что за копна у меня на голове образовалась после сна.

- Я тоже ее постоянно вспоминаю, - откликнулась я. Именно такой я и представляла всегда бабушку, она всегда останется в памяти неизменно яркой и живой, как будто она только вышла в соседнюю комнату и вот-вот вернется.

О Тане мы старались говорить как можно меньше – это была кровоточащая рана на сердце мамы. Я переживала не меньше ее каждое воспоминание, касавшееся сестры. Для мамы это было не просто трагедией, она, как и я, пыталась нащупать скрытый смысл во всех играх Судьбы, пыталась подобрать ключ к прошлому. Сколько раз я пыталась объяснить ей, что мы живем дальше, но она все равно рядом с нами, она видит все и знает, что мы ее любим. Но маме всегда было гораздо сложнее преодолевать душевные переживания, чем мне. Хотя в последнее время мама стала значительно лучше держаться, в основном, благодаря нашей с папой поддержке.

Мы листали альбом, аккуратно и бережно вынимая фотографии, читая надписи, рассматривая даты и пометки. Я смотрела попеременно в альбом – и на маму. Мама совсем не изменилась – просто прибавилась какая-то ничтожная, незаметная сеточка морщин, которая делала ее еще обаятельнее и женственнее. Она всегда была красивой, а теперь - стала роскошной.

Здесь Таня – еще совсем ребенок.

Черно-белый кадр в «кружевной» рамке. Две одинаковые улыбки и таки похожие черты лица. Одинаковые каштановые блестящие каскады спадали с плеч, но я тогда любила надевать ободок, а Таня закалывала назад прядь со лба, чтобы волосы не падали в глаза.

Здесь я была еще такая счастливая! А через три дня после того, как сделали эту фотографию, Вадик обидел меня, и я долго плакала в ванной. Таня по ту сторону двери плакала вместе со мной, стучалась и просила пустить, а я гнала ее прочь сама не зная, зачем.
- Ты ничего не понимаешь! И не поймешь! Уйди!..
- Я хочу тебе помочь. - Она стучала без перерыва.
- Не надо мне ничего!
- Ты красивая. Он пожалеет… Не плачь! – Таня, сама не зная, задела «за живое».
- Да у тебя и парня никогда не было, и не будет, ты ничего не понимаешь! И не поймешь никогда, и вообще, никому ты нужна! Никому! Не лезь! – Взорвалась я. - Иди отсюда!
- Не надо…
- Таня, слышать тебя не могу. Уйди. Уйди!

Мое место заняла некрасивая, неказистая девчонка, на два года младше меня, как сказали мне доброжелатели. Но вся горечь понимания, и весь бесконечный ужас, вся картина прояснилась только тогда, когда я увидела их вместе, своими глазами, в кафе рядом с университетом. Это было хуже, чем я думала. На кого он меня променял? Ассиметричные черты лица. Кривой нос. Одеваться – и то не умеет. Некрасивая? Слабо сказано! Она – урод! Вадик просто с ума сошел. Он одумается и вернется ко мне… Хотя я, конечно, любила его, но понимала – нет, это самообман. Его слова до сих пор звучат эхом:

- Я пока не хочу встречаться с тобой. Есть девушка, которая мне очень нравится. Так что вот эти обнимания на переменах, - он показал жестом, - не надо.

Я думала, это обычное проявление свойственной Вадику половой одержимости, через неделю он прибежит на коленях и еще будет просить прощения… И я буду упиваться местью, буду ходить гордо, не обращать на него внимание, буду дуться на него еще несколько дней, пока у меня не начнет разрываться сердце от любви и ненависти. Но тут все оказалось не просто серьезно! Это длилось уже очень давно, явно не неделю.

И, как я поняла, за моей спиной это длилось и не один месяц.
 
Конечно, Таня была совсем ребенком, но все мои колкие и злые слова, которые ударяли в самое чувствительное место, попали куда нужно. Да, она ничего не понимала в любви, да, у нее действительное не было парня, да и вряд ли будет, она начала понемногу понимать, что с ней что-то «не то». Но почему я была тогда с ней так жестока, я не понимаю до сих пор. Ведь мне было больно, но и ей тоже. А она, в отличие от меня, находила добрые слова и хотела меня утешить.

Здесь мы возле моей первой машины.

Я гордая и довольная, Танюша – очень деловая.

Мы ехали по улице Лесопарковой, по дороге стелился плотный сырой туман. Я отлично помню, как мы с трудом проснулись, оделись и поехали с Таней в больницу, ей нужно было сдавать кровь из вены. Я жевала розовое сочное яблоко и наполовину дремала, пробка длиной в жизнь не предвещала скорого продвижения. Кажется, что всего лишь минута, одна единственная минута не стоит ничего. Иногда она стоит жизни. Мне повезло: я проснулась от дикого прерывистого сигнала. Колеса попали на сторону встречного движения и плавно катились в сторону фуры, которая как раз двигалась на нашу машину. Мы целились прямо в ее центр. Яблоко полетело в сторону, я еле вывернула обратно, а водитель, который разбудил меня сигналом, проезжая мимо, покрутил пальцем у виска. Фура ехала километров шестьдесят, не больше, но если бы мы встретились лоб в лоб, то страшно предположить, что бы с нами было…

- Ты что меня не разбудила? Дура! – Орала я на сестру. - Что не дернула меня? Мы чуть тут не сдохли! Таня, черт тебя побери!
Таня по-прежнему молчала и смотрела прямо перед собой. Потом ее начало тихо трясти, спроса с нее никакого не было. Я так и не поняла, началось это до или после того, как я уснула.

Я так дико злилась! Я хотела бы, чтобы у меня была нормальная сестра, которая может что-то сделать, если грозит опасность. Или, если не сделать, то хотя бы сказать. Пусть лучше ее заберут в психушку! Там хоть от нее будет какая-то польза! Может, человека из нее сделают.

Я говорила ей гадости, сыпала одну за другой, но не знала, слышит она это все, или нет, осознает, понимает, или нет… И тем более мне не приходило в голову подумать о том, что прежде всего виновата именно я.

- Ну как Аришка? – Мама захлопнула альбом, тем самым прервала мои печальные мысли, за что я была ей очень благодарна.
- Мамуля, она по тебе скучает, давай ко мне хоть на недельку, а?
- Ах, ты же знаешь, папу я все равно не брошу.
- Ну тогда все равно приезжайте почаще. Мы все вам так рады.
- Хорошо, вот только победим папину простуду, и сразу к вам!
- Договорились. - Я улыбнулась.
- Ну так все же, как Ариша?
- Все у нас отлично, не болеем, вчера так смешно болтала по телефону с Наташей. Просто чудо маленькое.
- Не могу дождаться, когда ты ее привезешь. – Мама расцвела в предвкушении встречи с внучкой.
- Сначала надо, чтобы папа поправился. И как обычно, на неделю, если хочешь.
- Спрашиваешь! – Мама задорно рассмеялась и потерла ладоши.

Глава 4
В тот вечер, когда меня обидел Вадик, я впервые начала понимать, почему из-за любви люди кончают жизнь самоубийством. Это стало так объяснимо и так понятно: если его нет, и смысла больше ни в чем нет. Могла ли Таня понять то, что было у меня на душе? Возможно, она страдала от того, что ей не хватало того же, что было и у меня? Парней, которые провожают до самого подъезда, поклонников, которые дарят цветы? Танцев до упада? Посиделок с подружками дома, когда все секретничают и хихикают?

Почему я так поздно поняла эти простые вещи?
Может быть, поэтому Таня и не захотела жить дальше?

Ей было шестнадцать. И я не видела того, что с ней происходит.

Мне было не до нее: у меня была своя жизнь: университет, новые друзья, новые поклонники. У мамы с папой была работа, бабушка стала совсем старенькой, ходила с трудом. Все домашние хлопоты были разделены на нас двоих – мама готовила, я убирала. Стирали по очереди. Кроме самых простых и нехитрых домашних дел меня больше ничего не волновало: Таня и так сидит дома. Что с ней может случиться?

Я никогда не забуду картины перед глазами: ночь, тихо работает телевизор в зале, все спят по своим комнатам. В кухне, облокотившись на сложенные руки, спит Таня… Я пытаюсь похлопать ее по плечу, разбудить и увести ее в кровать, но она не хочет просыпаться. «Пусть поспит еще». Умываюсь, наливаю чай и снова тянусь к ней, но в этот момент она соскальзывает и падает на пол.

Потом были крики, шум, «скорая», соседи, искусственное дыхание, проверка пульса… По квартире носились врачи из «неотложки», но я уже понимала, что это не имеет смысла. Я смотрела на все происходящее как будто со стороны, мне казалось, это все неправда, Таня сейчас встанет и скажет, что пошутила…

В прошлое воскресенье я обещала, что мы вместе пойдем в кино, но в последний момент я передумала, пошла туда с девочками из группы. Таня так просила меня хотя бы остаться дома. И как я пошла ей навстречу? Я доказала, что в моей жизни есть вещи и поважнее. А можно было просто взять ее с собой…

Ни одной упаковки от таблеток так и не попалось на глаза – она тщательно спланировала свой уход. Она знала, что и зачем она делает. Сестричка, моя крошечная девочка. Я не смогла объяснить тебе при жизни, как много ты для меня значишь, я не смогла попросить прощения за все, что сделала не так. Я не успела, или просто не хотела.

Не знаю, так это или нет, но мне кажется, что ты незримо находишься здесь, со мной, ты чувствуешь то, что у меня на душе. Ты слышишь меня сейчас, ты видишь все, что со мной происходит.

Но если это – только моя иллюзия, то я верю, мы обязательно встретимся ТАМ, и я смогу, глядя в глаза, сказать тебе самое главное из всего недосказанного.

Прости меня.