И только неуловимый запах белых лилий в облаке гор

Когда я вернулся, она уже ждала меня.
Тихо напевая какую-то незамысловатую песенку под кричащее на всю небольшую квартиру радио, она вертелась на кухне, в фартуке и полосатых махровых носках. Как всегда, включена лишь одна небольшая лампа над плитой. Я с трудом догадываюсь, как в таком полумраке она может отличать сахар от черного перца. Но она умеет, она делает это профессионально, как кошка.
Тихо прикрываю дверь, чтобы не слышала, без разнообразных скрежетов и стуков. «Как прекрасно, что вчера подвинтил эти надоедливые петли», - проносится в голове. Снимаю кроссовки, лихо наступая на задники. Представить только, как бы сейчас она ругалась, если бы увидела.
Тихо, на цыпочках, как только это может сделать не танцующий в балете мужчина, пробираюсь сзади к ней, и, как завороженный, вдыхаю запах моей любимой девушки. Она пахнет грейпфрутом, она всегда пользуется этим эфирным маслом, от которого потом вся мебель в жирных пятнах, но они столь ароматные и восхитительные, что я не могу жаловаться.
Приподнимаю ее каштановые волосы. Милая моя девочка…
 - Ciao, ragazzo!
Этот ее вечный итальянский! Каждую субботу, из недели в неделю, три с половиной часа она совсем не думает обо мне. Все ее мысли заняты склонениями, спряжениями и черт еще знает чем. Но неизменно в половине пятого она с настороженностью ищет мою машину на парковке, а затем с улыбкой бежит мне навстречу. Говорит, говорит, говорит. Я половины не понимаю. И откуда этот ее восторг? Понятно, три раза была в Италии, но я тоже каждый месяц в Петербург езжу. Так мой восторг закончился еще в прошлом году. Может, и ее стоит каждый месяц отправлять хоть на день в Рим, чтобы по субботам три с половиной часа проводить рядом с ней?.. Но это была бы большая ошибка. Я знаю, что у нее было несколько итальянцев, но только об одном из них она мне рассказывала. О неком Фабио, которого она бросила.
 - У нас сегодня паста с томатами. Хочешь?
Хочу! Хочу!.. Как же я хочу эту девочку! Всегда, каждую минуту, особенно когда она так близко стоит, ласкает своими перепачканным в сливках руками мои ягодицы, и озорно улыбается. Я прижимаю ее поближе к себе, она пытается немного отстраниться, говорит, что фартук грязный. Плевать мне на ее фартук! Понимаю, что надо бы держать себя в руках, хотя бы до окончания ужина. Готовит она всегда что-то экзотическое. Сперва, когда два месяца назад я попробовал ее гаспаччо, был, как минимум, удивлен. Куда же мне, мальчику, воспитанному на бабушкиных котлетах и на старом - добром кубанском борще! Самое восхитительное, когда она топит шоколад, измазывается вся с головы до ног. Специально! Однажды я пришел вот также после работы, а она сидит на кухне, как ребенок, поджавши ноги, и уплетает ложкой растопленный молочный шоколад! Все ее милое личико перепачкано сладкой тянущейся субстанцией. Она сняла тогда с меня галстук, рубашку, и принялась рисовать на мне узоры ароматной массой, а потом похотливо слизывать. О, Господи! Никогда еще не было у меня такого секса, как в тот день.
За ужином я сдерживал себя, как только мог, чтобы не наброситься на нее и не снести все эти блюда с чертовой пастой со стола. Стол казался мне слишком длинным, слишком большим, при всем желании, я мог коснуться только ее ноги кончиками своих пальцев.
Затем она затеяла мыть посуду. Конечно, я вызвался, как всегда, помогать. Ненавижу мыть посуду, с детства, с тех самых пор, как старшая сестра начала сваливать на меня эту дурацкую обязанность.
На ней кофточка и трусики. Но не те, что обычно показывают в порнофильмах или на моделях во время показов, которые мне приходится смотреть по Fashion TV вместе с ней. Это черные шортики, но они так сексуальны и правомерны, что заменяют мне десятки куртизанских кружев. Капля с мыльной губки падает на ее бедро и растекается тонкой дорожкой вниз к ее щиколотке. Я присаживаюсь перед ней на колени и стираю эту возбуждающую каплю снизу вверх.
Она улыбается, выключает воду и проводит своими губами по моей щеке, берет меня за немного ощетинившийся с утра подбородок, смотрит в глаза и целует.
Пол на кухне кажется жарким пеплом, поедающим мою спину, но ее дыхание и ее мягкое нежное тело охлаждают мои безумные порывы.
Она приподнимается на локте и вновь заглядывает мне в глаза. Эта ее привычка смотреть в глаза раньше пугала меня, казалось, что она мне никогда не верит и просто проверяет. Потом привык, это всего лишь ее детская наивность и любопытство. Может, я и ошибаюсь. Когда мы встретились с ней, она сказала, что очень устала от лживых отношений. Я не могу ей врать, она для меня больше, чем просто любимая девушка, с которой я живу. Я даже познакомил ее с родителями. Теперь, кажется, наша судьба предрешена.
 - Знаешь, я сегодня новый фильм купила. Такеши Китано. «Куклы».
Эти ее вечные фильмы о какой-то непонятной, неосознанной любви, о бедных африканских сиротах, о том, как принижают иммигрантов, как наркоманы сходят с ума…Чуткие фильмы, от которых она может заплакать. Еще она плачет, когда встречает на улице бездомных кошек или собак. Кажется, это вполне банально, многие девочки так реагируют, но не та, которая может легко пройтись по головам людей, встречающихся ей на пути, разломав напополам их судьбы.
Когда наши отношения только начинались, друзья рассказывали мне, что постоянно видят ее в клубах, она меняет мужчин, не запоминая их имен, и все в этом духе. Оказалось, бред. Во всяком случае, я надеюсь на это.
Эта девочка умеет сводить с ума тех, кого хочет.
Она всегда смеется, когда ее, подключенный к телефонной сети Интернет, общается сквозь телефонную трубку. Иногда ей даже кажется, что в этом шуме можно разобрать человеческие слова. Я тоже стал верить. Ее теория заключается в том, что сквозь эти телефонные линии, общаются умершие люди, или просто ушедшие.
 - Представь, если я уеду куда-нибудь, ты соскучишься, включаешь Интернет, берешь трубку и вслушиваешься в мой голос. Только надо обязательно услышать именно мой, а не чужой! Или возьмешь ракушку, которую я привезла с Адриатики, там тоже мой голос…


Полгода прошло с того дня.
И сегодня я могу с уверенностью, присущей моему нездоровому разуму, сказать, что она больше никогда не приготовит мне ужин. Никогда не обернется, если я крикну ей что-нибудь вслед. Никогда не прижмется ко мне, свернувшись, как кошка. Никогда не будет ругать за невымытую посуду. Никогда не будет щекотать меня длинными пушистыми ресницами. Никогда не заговорит со мной.
А если и заговорит, то я все равно не услышу. Если и станет танцевать передо мной, я не увижу. Если и протянет ко мне руки, я не отвечу. Если и прикоснется ко мне, я не почувствую. Я просто не узнаю ее, если однажды она тихо присядет на край моей кровати.
Я навсегда растворился в ней, навсегда стал ее слугой, но она не станет королевой этого царства шизофренических грез. И единственное, ради чего мне еще придется жить, это мои воспоминания.