Факты

«Если ты куда-то идешь, всуе перебираешь своими ногами, то почему бы тебе не пойти и не повеситься? Не отправиться на кладбище, как за покупками в магазин. Угаснуть изблевав, испражнив свои истинные сущности-наполнители с последними лучами заходящего солнца. Под предлогом принятия под покров матери ночи, сославшись на самоубийство приобщиться к звездам первым, венерным, звездам первым и следующе-сияющим. Кто был чем-то может поднатужиться и стать ничем, да через Ничто чаемо Всем. Мелким, мельчайшим микроскопическим панибратом всякой макаки, с трупного соизволения всевышнего благодавца. Все одно и то же с Ничто. Логически шире понятие, умозрительные вещи до непонимания протекания внутренних процессов протекания так называемой жизни в организме. Знаем – живет, но не знаем, что… пеняем на жизнь, безличную шопенгауэровскую Волю к жизни. Истекают часы на чьих-то наручных, в наручниках наличных конечностей и окончаний взаимоотношений с окружающей средой ведомые преступники против», - думал Маньяк Величия Шизофреник, как он есть безмолвный борец самим собой жидом Иаковым, труп бога витающий на водами запахом перегара и первородной гнили. Кала внеземного.
«Ты спрашиваешь: в чем причина моего возникновения? Я отвечаю – причинные места. Посмотри, полюбуйся… больше ничего. Истома их, напряженное соитие ползком передвигающегося эроса процедуры его заползания в щели и норы. Ползет он, ползет, через твой труп переползет и дальше…. оплодотворять яичники матерей и кур».
«Куры, куры, не пишите ничего, куры клюйте суетные свои питание! Того требует от вас демиург, этот директор фермы. Разводство кур, разводство прочего скота, да утучнятся твои стада господа, а апостолу Иоанну предоставь ****ь коз на острове Патмос. От этого получается Апокалипсис «катарсис для свиней». Простор до невозможности открыт, простор замкнуть или продолжать течение электрической цепи гальванического электричества, кала, спермы, мокроты повседневности. Невозможное сделать возможным довольно просто, ибо всякое довольно содержится в потенции удовлетворение желания. Раз есть желание – значит есть удовлетворение, иначе оно бы не появилось. Мертвое сведенное трупной истомой будет здравствовать наравне живого, говном для живого живоросительной почвой для произрастания всяких ростков, а субъект всего лишь звено цепи… это известно и факт, главное цепь стара, цепь взаимопонимаема круговой поруки шизофрении, падшего ангела, архангела Обратного».
«Свихни половое напряжение, половое – это жажда плюсика к минусу, соединение невосполнимых половинок», - размышлял Шизофреник, расслаивался социальным корпусом требуемого, должного, хотельного.
«Вы теребите в себя истинное в поисках истины. Истинно – удовольствие, сущностно. Ваше бытие - чувственная чепуха. Ваши минуты иссекают положенным, словно по текучим камням. Но тело остается. Мрачное, себе на уме тело, с пальцами и прочими отростками человека. От тела никуда не убежишь, разве что семяизвержением в другое тело. От тела пружинятся только души, только рисунки… Где то безумие, способное превозмочь актуальный облик!? Способное враз и внавсегда, внизм, вверх?! Осто****инение».
И тогда в мучительных корчах во взаимокорках наркоманского содержания не выдержал мозг напора вне виденного, увиденного ранее, познанного, не понятого и на *** никому не нужного. Не выдержал и взорвался. Как Ницше стал наяривать на пианино гимны несуществующему соизволение Абсолюта в Едином. Мановению ока Абсолюта в Едином. Особенное тело не выделялось среди прочих особей в борьбе за выживание, вклинивании японских свиней в стаи волков и овец. Мочеточники сгорали от бензина.
«Весь ты – мочеполовой тракт. Весь ты течёшь и изменяешься, невозможный задержать назад. В поисках факта теряешь всякие аргументы, в поисках аргументов к факту заполняешь емкость гектолитрами спермы. Зачем и почему я человек? Почему я индивидуум? Уж лучше быть мещерским, лучше быть безличным трупом self made corp».
После человека остаются отголоски послечеловечьего разложения, остаются пожранные Молохом и Сатурном дети, сонные всплески на простыни. В яблочко, в дыру попали – выжили, оформились, выдали своё ничтожество, как единственно возможное… гадали и гадили, сеяли и жрали засеянное кем-то, кто сотворил механизмы произрастания семени из матки, в зачатке только початки кукурузы съедобны. Младенцы малые жирны, но не подобны отцу и матери. Размножение – значит разложение единого. Размножения - это разбегающиеся тараканы от Света. От света истины бегут в темные щели. Где копошатся, кровь, кал, мочу лакают, радостные собственно-общественным бытиям, отчебученные, уродливые, но радостные радостью, как сущность я.
«Ах, не могу жить! – кричат сам в себе Шизофреник, - живет во мне жизнь и разум поджучивает – живи мол, живи. А разум что? Разум человекоживотному дан, чтоб добывать пропитание в пищевых цепочках, ходить-бродить, пищенаходцем, размноженцем-***женцем, гнилого позвоночника прямоходящая бестия. За что в такой форме я помещаюсь? Жизнь приняла форму. Жизнь подчас принимает причудливые в своем ничтожестве формы… например солнце, ну ****ый шар, или моё тело… формы конвенционально признают себя нормой, все скопом - норма, единицебред, тягостный катарсис в никуда, катарсис ядерной бомбы, катарсис гранаты на детском празднике…
Детский праздник кончился уничтожением детей. После грохота саблезубого я оставались лишь обломки танков. Место святотатства – место битвы. Двоедушные отдавали души в заклад ростовщикам. «Хватит и тела» – думали они. Единые разделялись бритвой разперманганат калия себя и отдавали – «бери мол». Памятные невзгоды становили людей на правильные рельсы. Люди дымили, как поезда. Ехали и ехали эшелоны поколений внахуй, вникуда, трупное окоченение, как агрегатное состояние нерожденной истины, которую без устали препарировали жиды.
Звенья пищевых цепочек все еще ждали финальной точки, когда можно будет соединить Иду с Пингалой, член богоматери с фаллосом всетворца. Смешные мгновения ускользали подобно мухам дрозофилам. Тело затаилось и ждало чего-то. Отходняка сознания из тела, ломки, наверное… Человеконенавистники стреляли кошек мучимые комфортом. Ноги заплетались за волосы нижележащих трупов, сонно убаюканные социальным пафосом мироздания.
«Вот кажется буду идти и упаду, как Кьеркегор после посещения церкви…нечего бояться. «Страх - это маленькие цветы под твоими ногами. Придёт осень и они исчезнут на холодном ветру». (Илья Масодов)
«Чтоб не болтаться - не висеть безвольно, повеситься надо сознательно. И.И.Мечников говорит, что от смерти ощущения самые приятные, да и все говорят, кто умирал, и кто не-я. Черно-красное, красное на черном, недаром символически беспризорные дети… дьявольски краденные слова. Не думать, а исчезнуть. Засасывание. Во мне есть только моё Отсутствие, как неотчужденное в жизнь. Как неотчуждаемое в пищеварительный процесс производства говна. Организм ценится пока он функционируем. Организм функционирует в целях выработки говна. Есть тучемного “now-how”, но нет ни одного «now-why?» Because кто now-why? не будет размениваться на всякие как… Да никак, болтающие про себя, карманолики пихающие в карман последнюю невозможность, последнее превращение, как должное…
Откровенные перед своим отражением в зеркале ничего не говорят и не понимают. Молчат и не спрашивают – Как жить? Спросить-то можно только у живых. У мертвых не спросишь, они хранят безмолвие. Безропотно сносят топтания ног по высшим сферам по отношению к ним. А может те больше всех знают, которые говорят, а говорящие не знают, как водится нихуя… болтают, мелят языком, живые как с соседом, как со старым, так и с молодым. Делай-де свое дело, ты функция от жизни тела, грызущийся бес в похмельном запоре. Тело живет, а ты в нем заключенный, личность… вот у негра африканского аборигена личность и тело – едино представлены. Европеец – шизофреник по сути, у него есть культура отчужденная от тела. Конгломерат дурацких знаков, вопросов «как?» и совокупность ответов. Все есть и европеец безличный опосредованный к ним придаток. И обезьян очеловечить можно с легкостью, вобуржуазить, как это Кафка показал в одном своём рассказе.
Куда все денется (видения цветком мира) когда цветок увянет? Увянет вместе с ним или по-прежнему представлено будет в сытое моральное наставления будущим поколениям цветов и пчел оплодотворяющих пестики. Неизвестное непонятно оттого, что неизвестно. Непонятное – известно, однако так же остаётся непонятным. Где ключ к пещере Али-Бабы, где зарыты тысячи сокровищ, могучий слон, золотой осел и прочие периоды протекания, циклы жизнедеятельности сказочных персонажей? Текст все заполонил, проклятое слово, никакой жизни нет, ибо все боговдохновлено, во все вдохнут тлетворный запах перегара, разложения повсюду цветет и пахнет ростки дает. Знаки вопроса гнуты ногами сорокалетнего ковбоя. Прошедшего бои и славы от Агартхи до веры в нее. С верой нам посередине. Половинчатый человек верит исключительно в свой член. Вставляется в истину и истина подключатся к электропитанию. Истина включается и функционирует. Говорит тут пустые и смешные слова. От сумасшествия болит голова или от головной боли? Невнятная правда, как каша из крови выходит через рот. И пошла, и задвигала бёдрами, в одиночестве идет и никто не свиснет «Ах, какая»!
Откровенные перед самим собой себя не убивают. Они отворачиваются к стенке от самих себя. Становятся спящими, глубоко - «унеси меня волчок, за бочок».
Только мутное забытье сна оправдывает вчерашнее прожитый день. Отчеканено прожитый согласно нормам и стандартам ГОСТ дней.
Покрывали узорами кинопленки, высились свиньями из розеток, пятачками радовались, прихрюкивали стремительно убаюкивающе. Слова искали, как трюфели. Подавали в сметане. Сквозь выбитые очи, сквозь скорейшее…

Психопаталогики выходили в осень собирали грибы и карманоликих пихали в карманы. От жизни от Яви уходили в Иные сны, пьяные по-достоевски катарсисные свиньи. Мухоморы клали, сыроежки, само-сыроежки, подберезовики, под могильные кресты, подножный корм, подничтожные. ****ый шар Всеглавным труп освещал трупы подчиненные. Скрывал их вялое путостопорожнее взаимопроникновения. Прятался, сам скрывался в Ночь. А Ночь оберегала. Ночь – безграничная праматерь первых звезд, примет еще одинешеньку, одну еще…