Преступная страсть леди Жаклин

- Как банально, - вздохнула леди Жаклин, элегантным жестом поправляя боа из роскошных чёрных перьев. С видом доброй волшебницы, совершающей благодеяние, она неторопливо достала из недр своей сумочки мундштук и сигаретку, соединила их вместе (этот маленький фокус показался Денни завораживающе эротичным – настолько эротичным, что зашевелилось в штанах, однако, опомнившись, он мысленно отругал себя за чрезмерно разыгравшуюся фантазию), и, зажав мундштук между пальцами, затянутыми в шелковую перчатку, поднесла сие сооружение к губам. Сам этот жест предполагал, что Денни поспешно и неуклюже начнёт искать по карманам своего пиджака и брюк зажигалку, чтобы леди Жаклин благосклонно приняла его огненный дар и сделала, наконец, свою первую затяжку.
Вместо "спасибо" она кивнула, бросив на него лукавый взгляд из-под уложенной волнами до жёсткости светлой чёлки.
- Как это банально, - повторила она томным голосом, наблюдая за дымом, вившемся ароматной спиралью куда-то вверх, - скромная девушка, монастырское воспитание, замужество по принуждению родителей и тяжёлая жизнь с престарелым супругом… Затем – молодой учитель музыки её детей, интерес, страсть и, наконец, финал – отравленный муж и разоблачение.
Денни кивнул, начиная ёрзать на стуле, как провинившийся школьник.
- Классика жанра, - задумчиво произнесла леди Жаклин, - однако, месье Вульф, где же наш гувернёр? Где это молодой человек с чертовщинкой в глазах, взглянув на которого, я должна была пасть жертвой преступной страсти и совершить то, в чём вы меня сейчас обвиняете?
Денни нервно сглотнул.
Вот уже неделю он планировал пригласить леди Жаклин на допрос, ошарашить её своими открытиями, сунуть ей в лицо неопровержимые улики, расстроить, довести до слёз, до ужаса, до раскаяния – и тогда она сама открыла бы ему то самое главное, чего ему так не хватало – свой мотив. Однако вместо рисовавшейся его воображению душераздирающей сцены теперь он сидел перед ней, беспомощный и жалкий, очарованный, в лёгком флёре её духов, словно гном рядом с восхитительной феей, и смотрел, как лениво поднимаются облачка дыма от её алых, цвета спелой вишни, губ; как неуловимо меняется её лицо, выражение глаз, словно оживает картинка из журналов, которые он так любил читать перед сном в своей одинокой безликой комнате.
- Вам нечего больше сказать? – спросила она и, помедлив, обратила к нему взор своих дымчатых глаз. В них не было ни слёз, ни ужаса. Только лёгкая ирония и усталость, и, может быть, немного раздражения от того, что он отвлекает её от куда более важных и интересных дел.
Ему нечего было сказать.
Его карьера только начиналась. Это дело стало его идеей фикс. Он шёл по следу, словно ищейка, почти с помощью одной интуиции находя один след за другим. Но ни один след, найденный им, ничего не стоил без мотива. Мотива не было. Непостижимым образом Денни точно знал – леди Жаклин отравила своего мужа с таким коварством, на какое только бывают способны очень красивые и очень умные женщины. Но так же точно он знал, что смерть мужа не приносила ей абсолютно никакой выгоды. Мотива не было, и без мотива дело оставалось нераскрытым.
- Я устала, - сказала она, помолчав, - вы позволите мне идти?
Денни снова кивнул.
Леди Жаклин встала, всколыхнув вокруг себя многогранные ароматы духов, пудры, румян, лака для волос и едва различимого, но от этого ещё больше пьянящего запаха её собственной кожи, поправила боа и вышла, хрупкая и величественная одновременно, покачивая бёдрами, затянутыми в чёрный бархат, прижимая тонкой рукой в перчатке до локтя сумочку к талии.
Денни сидел, слушая, как неторопливо удаляется вдоль по коридору их опустевшей конторы спокойный и уверенный стук её каблучков.


- Посмотри, какое нынче утро! – воскликнула, смеясь, Жаклин, распахивая шторы на окне от пола до потолка. Яркий свет залил спальню как наводнение, прыснув в глаза буйной зеленью парка вокруг особняка и синевой раннелетнего неба.
- Восхитительно. – Бормочущий голос Анри из-за полога кровати заставил её обернуться и залиться румянцем, уступившим место возбуждённой полуулыбке, блуждающей на воспалённых от поцелуев губах. Обнажённая и невинная, словно сосредоточенный ребёнок, Жаклин порхнула под балдахин кровати, несколько дней назад ставшей смертным одром для её мужа. Но сейчас это не имело значения. Сейчас ничто не имело значения, кроме этих ног, запутавшихся в шёлковой простыни, пропахшей сексом, и этих рук, которые тянулись к ней, заключая её в объятья… И этих двух чудесных маленьких грудок, торчавших кончиками розовых и напряжённых, словно пули, сосков…
- Анриетта, - выдохнула Жаклин, жадно припадая к пылающим девичьим губам, - любимая…