Письмо в никуда

       
       Ты помнишь, Ленка, когда мы хоронили тебя, что со мной творилось? Я была совершенно неадекватна, почти открыто обвиняя твоего мужа в этой дикой и внезапной смерти. Мы все знали немногое:
1. Твоему Жене приспичило провести отпуск в Якутии, откуда вы только два года назад вырвались после четырёхлетнего прозябания.
2. Ты очень не хотела лететь, говорила об этом подругам и случайным знакомым в транспорте.
3. Вы не взяли с собой восьмилетнюю дочь.
4. «Средь шумного бала» в якутской глуши, где в компании из 10-12 человек было только две женщины, ты вдруг «отравилась рыбой». Насмерть. Хотя ели эту рыбу все.
5. Муж закопал тебя без вскрытия и его заставили откопать.
6. Женька вернулся с не просто подбитым, а сильно повреждённым глазом, требующим срочного медицинского вмешательства.
В то лето стояла небывалая жара, ты вернулась домой в цинковом гробу, от которого шёл приторно-сладкий, невыносимый запах. Я выпросила у Женьки чёрно-белую последнюю фотографию, на ней твоё лицо покрывали странные пятна, похожие на синяки. Я, кажется, никому тогда ещё не сказала о своих подозрениях, но вскоре, расталкивая собравшихся прощаться, ко мне подошёл Женька и грубо отобрал фото.
       Помнишь, наутро, перед отъездом домой, я пришла на твою свежую могилу, положила на плиту две сигареты и стала убеждать тебя, что ничего-то ты, Ленка, не потеряла. Шёл 1993 год. В стране творилось Бог знает что, собственно, и страны уже не было. Мы жили с тобой, и уже без тебя, в карликовой задиристо-мстительной республике, олицетворял которую среднестатистический толстомордый дядько, на всех углах орущий: «Хватит кормить убогую Россию!» и «во всём виноваты кацапы». Это он, мордастый дядько, изуродовал наши паспорта грязным чёрным штампом с трезубцем. Видимо, краской впопыхах запастись не успели. Такой же грязной печатью замарали мой военный билет, а ведь я давала присягу Советскому Союзу.
       Нас никто не спрашивал. Собрали документы, а вернули уже в осквернённом виде, даже не поздравив с тем, что теперь мы граждане «вiльноi неньки». Возражать не стоило, достаточно того, что в графе «национальность» у всех нас, пятерых подруг, значилось: русская. Хотя на тот момент безопаснее было бы написать правду.
       Тогда, плача у твоей могилы, я говорила, что в наши 30 лет всё лучшее позади, что инфляция как ржавчина, разъедает изнутри. Вот потому, чтоб не утратить собственного достоинства, мы стали прыгать и суетиться. Воронка нищеты уже затягивала нас и мы изо всех сил били по воде руками, шли на дно, и, захлёбываясь, выныривали вновь, пытаясь успокоиться и доплыть до чужого, но – берега!
       В этом жарком июле 93-го я ещё не знала, Лена, что в октябре в Москву войдут танки, но я изо всех сил убеждала тебя, что ничего ты не потеряла. Страны нет, как нет и твоей семьи, потому что Ира уже повела Женечку к окулисту, и она, конечно, сделает всё, чтобы развестись со своим неэмоциональным и холодным мужем ради твоего, горячего.
       Эта смерть подвела черту под нашей, казалось, вечной дружбой. А после я вернулась в Россию…

       Я обманула тебя тогда, Лена. События последних лет показали, что пришло твоё время. Благоприятные условия были созданы именно для таких как ты – умных, энергичных, знающих языки, с железными нервами. Для рационалов, не отягощённых излишней нравственностью. Прости.
       Зайдя на сайт «Одноклассники», я нашла одну из наших подруг. Она сообщила, что твоя дочь состоит в счастливом браке, у тебя есть двое внуков – Евгений и Леночка. Ира относится к ним как к родным. А Женька, спустя три года после твоей смерти утонул, спасая девочку.
       Я написала тебе, Лена, не для того чтоб рассказать всё то, за чем ты и так следишь Оттуда. А чтобы попросить прощения. За свой невольный обман и за Женю. И дело не в том, что он погиб, а в том, что я за все эти годы никого не спасла.