Восхождение к нагорной проповеди

После публикации этого небольшого произведения в первой книжке «Нового мира» за 1963 год, в советской прессе раздались первые враждебные А.И. Солженицыну голоса. И это несмотря на то, что первоначальное название «Не стоит село без праведника», в котором легко угадывался православный подтекст, было заменено А.Т. Твардовским на нейтральное «Матрёнин двор», а время действия по его же просьбе перенесено из 1956 года в 1953, то есть в дохрущёвский период. Автору вменяли в вину нежелание видеть позитивные процессы, происходящие на селе, пеняли на замалчивание положительного опыта зажиточного колхоза, находящегося недалеко от места действия рассказа, тем более, что руководителем хозяйства был герой социалистического труда. О нём, правда, Солженицын как раз и упоминает в рассказе, как о спекулянте и уничтожителе леса. К счастью, критика этого не доглядела. Не увидела она и того, что своим рассказом писатель сделал удачную попытку к возрождению житийной литературы. К сожалению, попытка эта так и осталась единственной, а потому «Матрёнин двор» стоит несколько особняком как в творчестве Солженицына, так и во всей русской литературе XX века.
На то, что «Матрёнин двор» по сути своей – житие, указывает слишком многое. В основе произведения лежит достоверный рассказ о жизни и смерти Матрёны Васильевны Захаровой, у которой автор действительно жил некоторое время после политической реабилитации, работая учителем в школе посёлка Торфопродукт. Солженицын сменил лишь истинное название деревни Мильцево на Тальново. Сам характер повествования, на мой взгляд, можно назвать аскетическим. Ему чужды словесные украшения и внешняя эмоциональность, но присуща беспристрастность, восходящая к евангельской заповеди – «не судите, да не судимы будете». Вот почему об известных пороках: зависти, жадности, корыстолюбии, неуёмной похвальбе и показном удальстве, коренящихся в тёмных уголках души народной, - автор пишет спокойно, сдержанно, с той долей терпимости, которая позволяет мириться с ними, как с неизбежным злом. Цветовая гамма рассказа ограничена чёрно-белым изображением. Что же до морали, то её здесь в готовом виде вряд ли найдёшь. Автор предлагает читателю все выводы сделать самостоятельно. Подобная, на первый взгляд, «скудость» присуща житиям святых. К их лику Солженицын причислил и Матрёну Васильевну, рядом с которой мог найти приют и покой человек, которого никто нигде не ждал.
С самого начала рассказа погружаешься в тягучую российскую бесприютность: безразличное к судьбам людским окошечко отдела кадров, продувное село Высокое Поле, где не слышно радио, не пекут хлеба и ничем не торгуют, железная дорога, на которой можно получить билет лишь в одну сторону… Порой бесстрастный взгляд автора останавливается на той или иной детали, способной привести в шок. Вспомним, к примеру, с чего начинается пребывание в посёлке Торфопродукт героя рассказа Игнатьича, от лица которого ведётся повествование: «Мне не спалось на станционной скамье, и я чуть свет опять побрёл по посёлку. По рани единственная женщина стояла там, торгуя молоком. Я взял бутылку, стал пить тут же». Эта бутылка молока, враз выпитая на базаре учителем, переночевавшем на станционной скамье, до боли пронзительно свидетельствует о подчёркнуто безразличном и пренебрежительном отношении властей предержащих к тем, кого они на всех уровнях лицемерно называют «инженерами человеческих душ» и «сеятелями разумного, доброго, вечного». Наверное, в подобной ситуации можно выжить и не сломаться лишь рядом с другим человеком, пережившим ещё более тяжкие невзгоды и сохранившим при этом душу живу. Вот почему Игнатьич и оказался под одной крышей с Матрёной Васильевной.
Жизнь Матрёну действительно не щадила: все её шесть человек детей умерли ещё в раннем возрасте, а муж погиб на войне. Автор рассказывает об этом достаточно буднично, как о череде событий, к которым, как бы горьки они ни были, в конце концов, можно привыкнуть. Однако в какой-то момент Солженицын вновь, будто между прочим, обращает внимание на нехитрый матрёнин рассказ, от обнажённой простоты которого можно похолодеть: «Одна дочка только родилась, помыли её живую – тут она и померла. Так мёртвую уж обмывать не пришлось…». После этого понимаешь бездонность горя, пережитого Матрёной, и удивляешься светлой душе её, запечатлённой в лучезарной улыбке. Быть может, улыбка эта заключала в себе тихую покорность судьбе, а может, мудрое понимание того, что если Господь, забрав всё самое дорогое, всё же оставил её жить на земле, значит был в этом какой-то промысел. Но в чём суть его?
Быт Матрёны был крайне убог: запущенный огород, родивший лишь мелкую картошку, стареющий дом, стены, которые кажутся живыми из-за кишащих на них тараканов, мыши, бегающие полчищами за обоями. Основу её бытия составляли русская печь, грязно-серая коза и колченогая кошка, которую Матрёна приютила из жалости. Иначе говоря, лишь то, что помогало не умереть от голода и холода и не сойти с ума. За неустроенность быта осуждали Матрёну в деревне. А между тем, жизнь её напоминала бытие Алексея Божьего человека, который спал в собачьей конуре, терпеливо сносил насмешки окружающих, ел, что подадут, и делал за людей самую чёрную работу, пытаясь облегчить им жизнь. То же и Матрёна: грузила навоз в колхозе собственными вилами, впрягалась вместо лошади вместе с другими женщинами в соху, чтобы вспахать по всей деревне огороды, помогала соседям копать картошку, не завидуя на чужие урожаи. Как видно, в бескорыстной помощи людям и заключался её смысл жизни на земле. Но те же люди, оказавшиеся к тому же близкими, забывшими или не помнившими Христа родственниками, навлекли на Матрёну погибель.
Под напором жадного деверя Фаддея Матрёна даёт согласие на слом горницы, «расположенной под общей связью с избой», чтобы помочь воспитаннице и племяннице Кире и её мужу завладеть участком земли, поставив на нём строение. Эта горница и так отошла бы Кире, но лишь после смерти Матрёны. В сложившейся ситуации смерти ждать было некогда. И Матрёна, как ни тяжело ей было рубить сук, на котором сидишь, не только соглашается, но и сама помогает родным людям разобрать добрую половину дома, явив тем самым величайшее смирение, к которому призывал Христос в нагорной проповеди: «И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду…». Матрёна отдала не только горницу, но и жизнь, попав под колёса поезда в тот момент, когда вместе с мужиками пыталась стащить с переезда застрявшие сани с брёвнами. Вот только разобранная горница не обрела вид семейного очага, а жизнь Киры и её мужа, виновных в гибели Матрёны, рушится, потому что смиренную Матрёнину доброту они вольно или невольно использовали в корыстных целях.
Матрёну же за её открытое и доброе сердце осуждали и после смерти: «…и нечистоплотная она была; и за обзаводом не гналась; и не бережная;…и, глупая, помогала чужим людям бесплатно…». Но из всех этих слов выходило, что жить в деревне без Матрёны стало труднее. Ведь раньше только ленивый не обращался к ней за помощью, и никто не получал отказа. Теперь же наступила, к примеру, пора огороды пахать, и некого было позвать за просто так таскать на себе соху. Так, наверное, по смерти Матрёны всякое дело в деревне начиналось с её имени, как и она всегда начинала день «с Богом». И даже поезда у злополучного переезда притормаживали «почти как бы до ощупи», чтобы меньше тревожить место, связанное с памятью Матрёны.
Таким образом, в своём рассказе Солженицын поведал нам об одной из праведниц, благодаря ясной душе которой Россия жива и продолжает стоять посреди мира, несмотря на всю свою расхристанность и бесприютность. В этом, на мой взгляд, и заключается смысл первоначального названия произведения – «Не стоит село без праведника». Однако и заголовок «Матрёнин двор», данный рассказу Твардовским, прижился, потому что за ним видится не участок в несколько соток, а земля наша русская со всеми её бедами и болями, печалями и радостями, злодеями и праведниками…