Таран

       Командир эскадрильи истребительного авиационного полка (ИАП) майор Лебедев сидел в комнатке полкового штаба, безучастно уставившись на две стопки бумаг, подготовленных его замполитом.
В первой были сочинённые комиссаром характеристики молодых пилотов выслуживших положенные сроки и представленных к очередным воинским званиям старших лейтенантов.
Во второй эти же фамилии фигурировали в приуроченной к аттестации сводке результатов воздушных стрельб. И то и другое командиру предстояло подписать.

Сведения о молодых пилотах, приведённые замполитом были кратки и стереотипны.
«…член ВЛКСМ, морально устойчив, идеологически выдержан, боевым оружием владеет хорошо, партии Ленина-Сталина предан».

Командиру не очень нравился казённый язык типовых характеристик, которые при чтении оставляли его равнодушным.
Он помнил, что когда на фронте молодого пилота надо было представлять к награде за боевые заслуги, он находил для этого другие нужные слова. Хотя возражений по существу к представленному замполитом у него не было.
- Конечно, устойчив, - соглашался он, - конечно, выдержан и предан. Кто бы спорил.

Вздохнув, Лебедев отложил характеристики и пододвинул к себе сводку результатов воздушных стрельб. Тут уж никаких стереотипов не было. Сухая равнодушная таблица указывала против каждой фамилии истраченный лётчиком боеприпас и количество попаданий в полотняный конус-мишень, подцепленный к самолёту буксировщику.

Результаты стрельб в эскадрильи, отражённые в таблице были вполне благополучны, за исключением последней строки, где против фамилии лейтенанта Шафаревича в графе «попадания», уже который раз, значился ноль.
*
В 50-е годы минувшего столетия отрабатывать навыки боевого применения на тренажёрах
учебного класса могли себе позволить, разве что, лётные училища, имеющие такое оборудование.

В строевых частях искусство воздушного боя молодые лётчики совершенствовали непосредственно в воздухе, стреляя в натуральных атаках по заполненному набегающим потоком воздуха полотняному коническому мешку, который тащил за собой другой самолёт. При этом, легко рискуя истратить отпущенный боеприпас без единого попадания в мишень, или, чего доброго, угодить боевым зарядом вместо неё в самолёт-буксировщик.
 
Конечно, переход от кабинетного тренажёра или безопасного фотокинопулемёта к боевой стрельбе по конусу у молодых подопечных Лебедева получался не сразу, хотя для выполнения минимального норматива достаточно было всего два попадания. Сказывался психологический барьер ответственности использования реального боеприпаса по «живой» мишени. Но со временем, как правило, нужные результаты появлялись, и в верхней части таблицы с каждым разом росло количество стрелков, которым удавалось более чем по два попадания с каждого захода.
Всем, кроме лейтенанта Шафаревича, у которого в заветной графе по итогам стрельб неизменно стоял ноль.

Это было невероятно, но за время всего курса воздушных стрельб один из лучших лётчиков эскадрильи лейтенант Шафаревич был единственным, кто не попал по конусу ни разу.
Таблица общих итогов отражала вполне благополучные средние показатели стрельб по эскадрильи в целом. Однако у командира из головы не выходил нулевой результат Шафаревича, и усреднённые показатели утешали его не более чем главного врача средняя температура в госпитале.

Всё дело было в том, что лейтенант Шафаревич был не просто пилотом, а лучшим пилотом подразделения, и Лебедев не мог примириться с тем, что молодого лётчика, виртуозно владеющего техникой пилотирования и с курсантских времён значительно опережающего в этом основном лётном достоинстве своих товарищей, невозможно обучить не такому уж сложному делу, как воздушная стрельба. А вместо заслуженного продвижения по службе ставить вопрос о его исключении из числа военных лётчиков по причине профнепригодности.

Привычной для себя ясности по существу этого вопроса у командира не было и, к неудовольствию замполита, прекрасно понимая, что крайние сроки представления аттестационных листов иссякают, он в который раз, откладывал авторучку и вновь воздерживался от подписи подготовленных бумаг.

Замполит был искренне убеждён в том, что, настаивая на отправке материалов аттестации, он вовсе не интригует против молодого талантливого лётчика, обладающего филигранной техникой пилотирования. Просто, исходя из общих интересов, он в отличие от командира считает, что задерживать аттестацию всем из-за одного Шафаревича – не следует.

*
В один из дней этого противостояния, пользуясь тем, что низкая осенняя облачность, осевшая на аэродром, надолго отменила какие-либо полёты, комиссар решил провести с молодёжью общее комсомольское собрание.

Сам он нисколько не сомневался в том, что командир, так или иначе, материалы аттестации подпишет и только для того, чтобы облегчить ему неизбежно-нелестное заключение по Шафаревичу посчитал, что будет не лишним подкрепить это решение предварительным обсуждением положения с отстающим лейтенантом на собрании его ровесников - офицеров.

Повестка дня была намечена заведомо нейтральной: «Общие итоги боевой подготовки», хотя сам Шафаревич прекрасно понимал, что речь на собрании пойдёт именно о нём.
Комсомольцы эскадрильи в основном были теми самыми молодыми лейтенантами, которых впервые собирались представлять к очередному званию. Событие это было ожидаемым и желанным, однако в последние дни по эскадрильи поползли слухи о том, что по причине отставания в стрельбе лейтенанта Шафаревича, которого до этого им постоянно ставили в пример, общее представление на неопределённый срок задерживается.

Замполит не стал делать из этого секрета и, открывая собрание, признался без обиняков, что материалы аттестации действительно придержаны командиром из-за неясности с устойчивыми нулевыми показателями стрельбы лейтенанта Шафаревича, поэтому их долг разобраться в причинах и спросить по комсомольской линии со своего отстающего товарища.

Он отдавал себе отчёт в том, что разбор воздушных стрельб на комсомольском собрании носит в отношении Шафаревича несколько провокационный характер, имеющий целью разговорить его и, хотя бы, таким образом, вызвать на какие-то разумные оправдания беспричинного отставания в боевой подготовке одного из лучших пилотов эскадрильи.
Ему, ответственному за воспитательную работу, ничего иного не оставалось делать, поскольку в ответ на все попытки старших товарищей объясниться с молодым лейтенантом, тот упрямо отмалчивался.

Комиссар напомнил собравшимся о том исключительном положении, в которое поставил эскадрилью своими нулевыми показателями лейтенант Шафаревич, и предложил его товарищам высказаться.

Политвоспитатель предполагал, что отставание преуспевающего до этого Шафаревича товарищи, воспринимают, скорее всего, как результат зазнайства и головокружения от успехов и рассчитывал на то, что в желающих расценить это именно так недостатка не будет. Поэтому он не стал на этот раз готовить, как это было обычно принято, специальные выступления, которые задали бы собранию нужный тон.
Однако, против его ожидания, пауза перед началом прений затянулась, и ему пришлось для этой цели поднять с места комсорга.

- Лейтенант Шафаревич, - заявил тот, - всегда задавал нам высоту планки, которой следует соответствовать в полётах, и если в стрельбах он не оказался на уровне, к которому сам всегда стремился, то мы уверены, что на это у него имеются веские причины. В нашем лице он может рассчитывать на понимание и готовность ему помочь. Если же он не считает нужным этот вопрос обсуждать, то мы должны отнестись к этому его праву с уважением.

После комсорга, несмотря ни на какие призывы никто выступать не стал и замполиту, подавляя досаду, пришлось собрание закрыть, не приняв никакой нужной ему резолюции.

*
Лейтенант Шафаревич, благодарный товарищам за проявленный такт, пошёл после собрания через четырёхкилометровый пустырь, отделяющий жилой городок от аэродрома, пешком, в который раз предаваясь в одиночестве размышлениям, занимавшим его в последнее время.
Одержимый со школьных лет мечтой стать военным пилотом, Лёва Шафаревич, не задумываясь, избрал специализацию лётчика-истребителя, как носителя, по его убеждению, особо изощрённой техники самолётовождения.

Уже в подготовительной спецшколе ВВС он впитывал с упоением знания специальных дисциплин, а с началом полётов в строевом училище убедился в том, что не ошибся в выборе профессии, проявив в освоение техники высшего пилотажа незаурядные способности.
Военная сторона вопроса его как-то не очень заботила.

К упражнениям в стрельбе на кабинетном тренажёре и с помощью фотокинопулемётов в воздухе он относился как к виртуальной игре, в которой имел дело не с употреблением по назначению реального и убойного боекомплекта, а со спортивным подсчётом очков за безобидные фотокинокадры.

Так было до тех пор, пока ему не поставили впервые задачу не просто сфотографировать через прицел условную мишень, а поразить реальными пробоинами надувной полотняный конус, напоминающий по величине и очертаниям настоящий самолёт, и имитирующий под воздействием набегающего потока воздуха дыхательные движения живого существа.
- Перед вами противник, - натаскивал их перед стрельбой командир, - вы истребитель и ваша задача вашего противника истребить.

В тот день Лёва Шафаревич впервые задумался над значением слова «истребитель», до этого звучавшем в его сознании романтической характеристикой воздушного рыцаря без страха и упрёка.

С началом воздушных стрельб он будто впервые осознал, что, истребляя в воздушном бою материальную технику врага, предназначен истреблять и человека этой техникой управляющего.
Он представил себе противника – молодого человека одних с ним лет. Возможно, как и он, мечтавшего смолоду стать пилотом и усовершенствоваться в этом деле, а не становиться жертвой воюющего с ним такого же лётчика.

Лейтенанту Шафаревичу показалось несправедливым обрекать молодых пилотов на истребление друг друга по той только причине, что их правительства не сумели соблюсти свои интересы миром.

 К этому Лёва Шафаревич готов не был. Ему хотелось бы, соответствуя своему военному назначению, если и уничтожать самолёты противника, то, по крайней мере, щадить при этом их пилотов.
Он не верил тому, что командование всерьёз допускает возможность разрушить самолёт двумя нормативными попаданиями. Надеяться на это можно было, только рассчитывая на случайное поражение именно пилота. То есть именно на то, что претило лейтенанту Шафаревичу.

То, что он на стрельбах преднамеренно стрелял мимо конуса, не было огульным протестом.
Просто Шафаревич обдумывал свой способ избирательного уничтожения вражеской техники, не подвергающий обязательному уничтожению лётчика.
- Ваши идеи, - заявил ему комиссар, - попахивают недопустимым для воюющей страны пацифизмом. Враг, в первую очередь, есть враг, и он должен быть уничтожен.
- Вражеский лётчик, - возражал ему Шафаревич, - весьма осведомлённый офицер. Он с большей пользой для дела может быть пленён и допрошен.
- Возможно, - помня о своей воспитательной функции, старался не обострять спора замполит, - однако согласитесь, что это ещё не повод палить на стрельбах мимо цели.
- Это не повторится, - к вящему удовлетворению комиссара заверил Шафаревич.

*
Перебрав все способы и приёмы воздушного боя, он пришёл к выводу, что самый щадящий пилота, но эффективный способ сокрушить самолёт противника это обрубить самолётные рули, сосредоточенные на его хвостовом оперении, дав пилоту возможность покинуть неуправляемый самолёт на парашюте.

Поднявшись в очередной раз для стрельбы по конусу, подцепленному к буксировщику, он, не открывая огня, только имитировал штатную атаку со стороны, сам же пересёк курс воздушной цели и с крутым разворотом на 270 градусов зашёл ей в хвост.

Пилот на буксировщике, в ужасе заметив самолёт Шафаревича, атакующий его с хвоста и страшась неминуемого столкновения, первым долгом отцепился от буксируемого конуса, но прежде чем он успел это сделать, Шафаревич настиг цель, и с ювелирной точностью подведя к полотняному конусу прозрачный диск вращающегося винта, тщательно рассчитанным мгновенным прикосновением отхватил от хвостовой части мишени внушительный клок.

*
- Что же прикажете теперь делать с вашим любимчиком? – подступился замполит к Лебедеву после разбора происшествия.
- Прикажу вместо нуля в графе «попадания» против Шафаревича проставить – таран. И переместить его в верхнюю часть таблицы.
- И не считаете, при этом, что мы имеем дело всего-навсего с воздушным хулиганом?
- Считаю, дорогой мой замполит, что мы имеем дело с будущим Героем Советского союза, - ответил ему Лебедев, с видимым удовольствием подписывая отложенные до этого материалы аттестации.

Послесловие: Развитие в последующие годы ракетного оружия привели к способу  поражения противника в воздухе не прямым попаданием ракеты в цель, а попаданием самой цели в зону поражения пролетающей на критическом расстоянии от неё ракеты, в результате чего самолёт противника просто разваливается на куски, а выпавший из обломков лётчик волен   спасаться на парашюте.
Так, в частности, 1-го мая 1960 года советской ракетой  был сбит над Уралом американский разведывательный самолёт U-2, а его пилот Гарри Пауэрс пленён и вскоре с большой пользой обменён  на легендарного советского разведчика Рудольфа Абеля.
 
 Проникающие полеты U-2 начались ранней весной 1950 года и привели к потере многих машин. Большинство самолетов-разведчиков было сбито в советском воздушном пространстве, меньшая часть - над Китаем и другими странами советского блока. Общая численность их команд составляет, как минимум, 252 человека. Не менее девяноста человек остались в живых; некоторых спасли сами американцы (в их числе  кандидат в Президенты США Джон МакКейн, сбитый над Вьетнамом советской ракетой и оставшийся в живых), часть из них были взяты в плен, что подтвердили власти соответствующих стран. Судьба 138 летчиков до сих пор остается неизвестной. Тем не менее, достоверных  сведений об их гибели нет.

Как видим, не так уж и экзотичны, оказались идеи, заботившие в середине минувшего века молодого лейтенанта Шафаревича.

Москва октябрь 2008