Всё это - война!

Утро обещало уступить свое место такому же солнечному, осеннему дню.
Солнце подмигивало окнам и широко улыбалось.

Не использовать такой день на прогулку - грех.

Уже вижу покрасневшие листья клёнов над берегом нашей небольшой речки.
Они этой осенью немного отстали от своих "соперниц" - листьев тополей.
Те уже давно в позолоте,и прямо в королевском танце кружатся над зеркалом водяной глади.

Да, созрела еще одна осень в моей одинокой жизни.
Одиночество не болезнь, с рецептом не прийти в аптеку,
и получив лекарство, жить в ожидании,
что через неделю все изменится к лучшему...
температура понизится, боль утихнет, и случится чудо...


Так думая, я одеваюсь потеплее, и собираюсь ещё принести почту своему соседу.

На одном этаже со мной живет старый, и тоже одинокий, цыган.
Я уже и не помню если я раньше переселилась в этот дом, или они с женой.
Но лет пять тому, жена его умерла, а он перенес тяжёлый инсульт.
Тяжело ему ходится - и даже сойти со второго этажа - для него невероятно
труднaя нагрузка.
И вот я уже пятый год хожу выбирать ему почту.

Старый цыган не из разговорчивых. Скажет: "спасибо", и как то виновато улыбнувшись,
закроет за собой входную дверь. Я еще стою и прислушиваюсь дошел ли он благополучно
до своего кресла, и только услышав, как он со вздохом сядет - отхожу от двери.

Из общественной кухни возят ему обед, и раза четыре в год приходит сотрудница
социальной помощи сделать генеральную уборку в квартире.

Если на улице тепло, то старый цыган спускается со второго этажа на лавочку у дома и сидит,
пока женщина не вымоет окна, двери, не сделает порядок в его двухкомнатной квартире.

Есть ли время - иду присесть к нему. Подставляем солнцу свои, с прошедшим сроком лица,
и просто молчим.

Старый цыган скупой на слово.Но иногда разговорится... так я узнала,что он пережил Освенцим.
И со своими 43 кило вернулся домой. Дома никого не застал - все были убиты войной...


Он говорит без ненависти и злобы,как то обреченно примирившись, что все это - война!
Старый цыган не жалуется ни на что. Он все принимает, как необходимость жизненного процесса.

Он не жалуется даже на единственного сына, и единственного внука, которые напоследок пришли на похороны его жены.


Вот так и живет в своей квартире - один раз в месяц получая пенсию, два-три раза в год - письмо или открытку, и каждый день - местную газету.
       
Вот эту газету я и ношу ему каждый день уже пятый год, исключая воскресенье.


Звонок. За дверю двое молодых женщин с журналами в руках. Свидители Иеговы.

Я беру очередную "Сторожевую Башню" и "Пробудитесь", улыбаюсь на их приветливую улыбку
и спускаюсь к почтовым ящикам за газетой своего соседа.

Между тем они звонят на его звонок.
Слышу незнакомый голос, грубо кричащий на свидительниц.

Молодые женщины извинившись уже на отходе. У двери старого цыгана молодой симпатичный
мужчина все еще выкрикивает грубости в их адрес.

Из квартиры выходит старый цыган и, ударив палкой молодого мужчину по спине, говорит
трудно и тихо: - "Не смей! Не смей на них кричать! Ты слышишь..."

Голос его срывается, но он из последних сил говорит :- " Это они, свидители Иеговы, спасли мне жизнь в Освенцимe!!! Последней сухой хлебной корочкой...

Сцена, как из фильма.
Молодой мужчина что то бормочет в смысле извинения, девушки поспешно уходят - зачем лишние страсти.

Внук,приехавший по стольких годах навестить своего дедушку получил вместо подарка -
урок!
       
А старый цыган стоит, опираясь о свою помощницу, костыльную палку, как памятник - выжившим из Освенцима.