Работа паука

 Работа паука ещё не была окончена, когда старик услышал, что жена его зовет. Паук помогал забываться, но она возьмет да и вырвет из рук полусна его усталое внимание.
- Зачем ты кричишь, - сказал старик и повернулся в кровати, чтобы увидеть ее затылок.
- Ты был здесь? – отвечает она, - Скорей бы поднял меня.
- Фу ты, господи, - произнес он и откинул одеяло.
Старик стал пред ней как когда-то крепкий, как земля в их саду.
- Давай руки, - сказал он, украдкой глянув на потолок – паук скрылся, - Ах ты, тяжесть какая!..
 Они преодолели зал, и старик стал задыхаться – женщина поторапливает его, желая справить нужду. Но он ошибался, думая так.
- Нет. Туда, - говорит тут она, указывая на плотный занавес.
 Утренний зеленоватый сумрак вошел в эту комнату прежде них. Старик хотел было что-то сказать, но жена предупреждает его желание и заставляет подвести ее к шкафу. Книгу женщина достает сама.
 Она поглаживает ее, прижимает к груди и, прикрыв глаза, шепчет: «Мальчик мой, застегнулся бы. Там же ветер был.., много ветра было в этом твоем море. Соленое, зараза – глаза твои щипало, а нам-то тут с отцом все выщипало…»
- Что ж ты, старая.., - простонал супруг.
- Помолчал бы. На вот, почитал бы лучше, - и она протягивает книгу старику, которому и так большого труда стоило удерживать одну только старуху.
- «Войдя в залив Силлегапет, надлежит лечь на створ маяка…» Ой, бабка!..
- Я хотела бы, чтобы ты продолжал, - женщину начинает тут трясти внезапная злость, волной пробегающая через мягкое тело.
- Ну хорошо, «… маяка Ульвесуннет и светящегося знака Ульвесуннет, установленных на восточной стороне северного входа в пролив Ульвесуннет, и идти курсом 346…» тут – градусов с копейкой. Ну что тебе еще? – у волос старика прихватило испариной, и сам он дрожал как перо полыни.
- Ты бы дальше, дальше…
- Ох, старая, что дальше - так: «На этом створе нужно держаться как можно точнее, так как вблизи него лежат опасности. Справа от курса…»
 Старуха вдруг всплескивает руками, отчего их обоих чуть не валит на ковер.
- Так я и думала: опасности! Мой мальчик, сколько тебе раз говорила, чтобы не ввязывался в эти авантюры! Не лез бы, говорила…
- Тьфу ты черт, - не выдержал старик и швырнул книгу в шкаф, - Идем в постель.
 Но она не дает себя увести.
- Ты видел: сквозняк, - говорит она.
- Из шкафа? – старик повернулся закрыть дверцу; жена вырывается из его рук и подходит к окну.
 Зеленый свет в комнате – отражение восьмидесятилитрового аквариума, в который женщина теперь щедро сыпет корм.
 Старик подождал, покуда она закончит, проворчал: «Пойдем-пойдем, старая ты дуреха», обхватил ее покрепче и увлек прочь от пустого аквариума.

       *******

Он помнил, это было вчера, а сегодня она весь день лежит, и он, как ни старался, поднять ее не мог. Он подсовывал руки под ее спину, силясь всего-то усадить на кровать, но пальцы тонули в теле, как в киселе, и только прорывали дыры в истончившейся в бумагу рубахе.
Она уже не кричит на него, только грузно вздыхает и смотрит - то на мужа, то сквозь потолок… И старик смотрел. Смотрел, как старается его паук.

Как стало за окном темнеть, старик очнулся. Он услышал, как в женщине шумно перетекают соки. Он попробовал было прикоснуться к ней, но больно водянистой она ему показалась. Старик испугался и больше ее не трогал.

Ночью он решил встать. Мучила жажда. Старик, скрипя душой и костями, поплелся на кухню. Оттуда он услышал ее голос и поспешил вернуться, так ничего и не выпив.
Она: Поставил бы сюда камень.
Он: Зачем?
Она: Что я тебе сказала!
Он: Но зачем?
- Чтобы за него можно было держаться, - говорит она и тут же забывает о разговоре, возвращая взгляд потолку.
Старик махнул рукой и вышел из комнаты.

Через какой-то час - сначала тихо и до нестерпимого - раздаются звуки рывками передвигаемого тяжелого предмета.

Справившись с тяжелым дыханием, старик придвинул аквариум к кровати, и сам лег.
Он закрыл глаза до шума в ушах, и тогда его рука надавила на тело женщины, и то ушатом пролилось с кровати. Он не стал смотреть. Он замер.

Время шло. Это было не прежнее время. Это подсказывал ему паук: сначала он заканчивал плести паутину, но вот сейчас он еще только приступает.

И вот однажды старик перевел взгляд на себя, и то, что он увидел, поразило бы его, если бы сам он так же не одеревенел внутри, как снаружи: тонкие землисто-зеленые побеги обвили его тело, его руки превратились в стволы черной бузины, которые вытянулись в сторону окна и уже карабкались на журнальный столик перед подоконником, выложив на нем желтовато-белые душистые соцветия. Одну ногу он не видел, зато другая… Да, зрение его не обманывало – могучим корнем она свешивалась с края кровати, погруженная в аквариум, где по поверхности цвела ряска, а рядом с единственной кочкой, где еще остались слипшиеся редкие седые волосы, но уже буйно разросся конотоп, время от времени раздавались всплески, производимые, очевидно, головастиками.
Была еще одна деталь во всех этих метаморфозах, которую он не сразу заметил, а заметив, почувствовал себя вполне счастливым, и на листьях сплошь по его телу выступила роса.

Паук покинул свое место и распустил паутину меж стеблями кандийского тмина, выросшего из груди старика.