Весьма вероятно наступление невероятного. Часть 2

ЧАСТЬ 2


1.
       
Шайбу! Шайбу!

       День, когда я впервые переступил порог ОВСЯНКи, врезался в мою память навсегда. По крайней мере, я думаю, что он останется в моей памяти на очень длительное время; сохраниться столь же долго, сколько существуют рунические письмена викингов на камнях, или наскальная живопись, прошедшая сквозь тысячелетия и дошедшая до наших дней… правда, это всё будет возможно лишь при условии, что мне доведётся стать ровесником этих самых доисторических рисунков, а шансы на это, мягко говоря, ничтожны.
       В принципе, я не люблю пытаться заглянуть далеко в будущее и не люблю строить далеко идущих планов, поскольку обычно они, по прошествии какого-то времени всё равно изменяются до неузнаваемости, перестраиваются, порой принося лишь разочарование, а иногда и вовсе стираются из памяти. Всегда предпочитал жить сегодняшним днём. А на сегодняшний день: я Гренкин Степан – научный сотрудник Отдела ВСЯческих НауК. Отдела, единственного в своём роде, не имеющего аналогов в мире, который существует и процветает в стенах научно исследовательского института города Дрынск, вот уже более трёх лет, хотя, не смотря на все свои достижения и открытия, всё ещё считается своеобразным экспериментом института.
 Стаж работы у меня пока что небольшой, едва-едва перевалил за полтора года, но, мне почему то кажется, что он будет длиться, длиться и продолжаться, поскольку, как однажды сказал мой коллега, товарищ и сосед по лаборатории Генка Варенников (уж не знаю, говорил он это всерьёз или шутил): «Живым из этого отдела ещё никто не уходил». Правда, насколько мне известно, мёртвым ОВСЯНКу тоже пока ещё никто не покидал.
       За то время, что я работаю в ОВСЯНКе, случалось всякое. Порой мы по нескольку дней кряду сидели без дела, потягивая чай, пыхтя сигаретами, словно пароходы дальнего плавания, в безрезультатных попытках «родить» какую-нибудь новую идею. Идею, которая всех повергла бы в изумление, но обычно это всё заканчивалось какими то банальными обогревателями на микроскопических батареях для детских варежек и ботинок, никчёмных очков, с помощью которых можно было видеть всё происходящее за твоей спиной, но бесполезных, по причине жуткой утомляемости глаз… и тому подобных безделушек.
       Самые лучшие замыслы появлялись спонтанно, причём, в основном, как это ни странно, они исходили от Генки, нашего, как все в отделе считали, самого халатного, ленивого, безответственного… бесполезного сотрудника. Дело в том, что Варенников Генка с сравнительно недавних серьёзно увлекся научно-фантастической литературой. И как-то прочитав очередной фантастический роман, он вбил себе в голову, что способен написать гораздо более интересную, содержательную и увлекательную книгу. Он высказал это предположение нам, но тогда мы лишь посмеялись над ним. Это было нашей большой ошибкой…
       С того дня, Гена задался целью доказать нам свой литературный гений. Он даже приобрёл печатную машинку (это при том, что дома у него есть компьютер), чтоб максимально соответствовать образу писателя. Но сев за машинку, он столкнулся с некоторыми осложнениями. Самая главная сложность заключалась в том, что ничего кроме объяснительных, заявлений, прошений и других документов он, как оказалось, ничего в жизни не писал. В голове у него роилось куча замыслов, сюжетов, подробные описания персонажей и их приключений. Спроси его, и он тебе изложит выдуманную им историю от и до, но изложить свои мысли на бумаге, он был не в состоянии. Тем не менее, не смотря ни на что, Генка не сдавался и пачками скупал в магазине бумагу, которая, как это ни прискорбно, в конечном итоге всё равно оказывалась в мусорной корзине. И я не мог не поражаться его упрямству, настойчивости, его стремлению к цели, сколь бы далекой и неосуществимой она не казалась.
       Каждый из нас по-разному относились к его «творчеству»: кто-то из нас подшучивал над ним, подсмеивался, кто-то поддерживал его в литературных начинаниях, лично мне было безразлично его хобби. В одном мы сходились: никто из нас не гнушался пользоваться безудержной фантазией товарища, как источником новых идей. Ну, а почему бы и нет, если он расшвыривается ими направо и налево.
       Признаться, значительная часть всех наших изобретений зарождалась со слов Генки: «А правда было бы здорово, если…» Высказав всё, что бы было бы здорово, Генка обычно умолкал, молчали и все остальные, пока кто-нибудь из нас не вскакивал с места и не начинал нервно расхаживать из стороны в сторону. «Тебя в зад пчела ужалила что ли?» - звучал в этот момент резонный вопрос к вскочившему с места. А тот, в свою очередь, широко ухмыляясь и щёлкнув пальцами, восторженно произносил: «Ребята, а ведь это вполне осуществимо!» И тогда работа начиналась, и шла полным ходом до самого её завершения. Бессонные ночи, ругань и споры у стенда с формулами и чертежами, красные и слезящиеся глаза от канифоли и расплавленного олова, монитора и постоянного недосыпа, еда в сухомятку, остывший кофе, десятки и сотни выкуренных сигарет, аспирин… и так день, два, неделя!..



       Шёл сто двадцать третий час, с той минуты, когда Генка выдал своё последнее «А правда было бы здорово, если…». Время споров и обсуждений деталей уже закончилось, и теперь настало время долгой, кропотливой работы, сигарет, кофе, аспирина…
       - Да пропади оно всё пропадом! – вскричал я, потирая о штанину обожженную руку, на которую капнул горячим оловом и, не глядя, швырнул горячий паяльник в сторону, так, что тот непременно угодил бы в Зубкова Рому, если бы я предварительно выдернул вилку из розетки. – Надоело! Ничего не получается! – Всё же, не желая устраивать пожар в лаборатории, я тут же встал и поднял раскалённый инструмент с пола.
       - Получится, - пробурчал как бы про себя вечно спокойный Михаил, даже не удосужившись отвести взгляда от монитора компьютера. – Сам знаешь, у нас никогда ничего сразу не выходит, но в конечном то итоге делаем же? Ты просто-напросто устал. Сходил бы покурил, кофейку выпил, передохнул…
       - Миша, будь другом, про кофе вот только не надо, хорошо? – простонал я, откидываясь на спинку стула, и ладонями протирая уставшие глаза. – Я этого кофе уже литра два выпил за сегодняшний день, не меньше! Меня от него уже воротит.
       - Ну, тогда просто покури, - столь же невозмутимо пробурчал Михаил. – Делай что угодно, хоть вприсядку пляши, но только, будь добр, за дверью. Мне нужно всего два часа, в течение которых мне никто не будет мешать. Всего два часа тишины и покоя.
       Курить в одиночестве не хотелось. Я посмотрел на Романа, который, склонившись в три погибели над своим столом, что-то царапал в тетради.
       - Рома, пойдём, покурим?
       Роман в ответ, оценивающе посмотрел на меня, как бык на красную тряпку в руках тореадора, словно размышляя, куда лучше бы вонзить в меня рога.
       - Не провоцируй! - освобождая рот от трёх авторучек различных цветов, которые всё это время сжимал в губах, проворчал он и, на миг оторвавшись от своих заметок, добавил: – Ты же прекрасно знаешь, что я пытаюсь бросить эту отвратительную привычку.
       С этими словами он достал из кармана леденец, которыми, с того дня, как, последовав примеру Григоряна, Роман принял решение отказаться от курения, всегда набивал полные карманы, развернул обёртку и положил конфету в рот. Не знаю, помогали ему эти леденцы снизить желание выкурить сигарету или нет, но, когда я выходил, мне показалось, что во взгляде, которым провожал меня Роман, пылала зависть.
       Я вышел за дверь и оказался в помещении, которое имело множество различных названий и предназначений, в зависимости от той или иной ситуации: мы называли его и комнатой отдыха, и совещательной комнатой, порой оно служило складом, кабинетом и даже испытательным полигоном (как это было при испытании флайбола). Но в последнее время, мы всё чаще, с подачи Варенникова, стали называть её «locus dosenti», что в переводе с латыни означало «место учёных бесед». В общем, здесь мы пили чай и кофе, курили, обсуждали новые проекты, просто разговаривали, когда получалось собраться всем вместе, хранили всевозможный ненужный хлам: старые детали, вещи; вещи не нужные, но, в то же самое время, способные в любой момент перейти из разряда бесполезных в разряд необходимых и т. п.
       Я распахнул ближайшее окно и, облокотившись на подоконник, закурил сигарету, предварительно изрядно помучившись со спичками, которые то и дело тушил ветер, рвущийся в окно с улицы.
       Утром, когда я шел в институт, погода была просто загляденье: ярко светило солнце, по дорогам бежали ручьи, в которых малыши, проснувшиеся спозаранку и не желающие сидеть дома взаперти, пускали кораблики из спичечных коробков и палочек, в лазурном небе радостно верещали птицы, вернувшиеся в родные края из теплых стран. Словом, весна была в самом разгаре.
       Но погода быстро испортилась, и сейчас, выглянув в окно, я наблюдал совсем другую картину. Над городом нависли тяжёлые свинцовые тучи, мелко моросил холодный, противный дождь. Умолкли птицы, исчезли улыбки с лиц редких прохожих, вынужденных прятаться под куполами зонтов.
       Поглощённый работой, я и не заметил, когда мажорное утро успело смениться унылым, минорным днём. Но, пусть я и не видел, как изменяется погода, наверное, всё же чувствовал это. Иначе, как объяснить столь резкую перемену моего настроения?!
       Пару раз глубоко втянув в лёгкие никотиновый дым, я повернулся к улице спиной, не желая портить и без того не самое лучшее настроение лицезрением унылого пейзажа. Усевшись на широкий подоконник, я принялся рассматривать нашу locus docenty. Медленным взглядом я скользнул по поверхности стола, заставленного пепельницей, до верху забитой окурками, не мытыми чашками, кучей скомканных, растерзанных бумажек с заметками, обёртками от конфет и прочего мусора. Отметив, что в ближайшее время не помешала бы небольшая уборка, я продолжил осмотр и перевёл взор на дверь, Посмотрев на дверь, я не смог удержать улыбку. Конечно же, она была вызвана не лицезрением самой двери (что в ней может быть весёлого-то?), а тем, что было на ней. Канцелярскими кнопками к ней был приколот большой лист ватмана, на котором была изображена знакомая физиономия в огромных очках, с торчащими во все стороны волосами и наиглупейшим выражением лица. Под этим лицом красовалась выведенная неумелой рукой, как, впрочем, и сам рисунок, подписка: «Рома, любуйся, это твоё истинное лицо!» Готов был поклясться, это были проделки Варенникова, у которого с героем портретом было давнее соперничество.
       «Странно, как это я раньше не замечал этого?» - подумал я о портрете. – «Ведь он, небось, провисел здесь не один день, учитывая, что автор этого художества уже больше пяти дней не появлялся на работе».
       Может всё же приготовить кофе?! Подумав так, я поморщился. Одна лишь эта шальная мысль о чашке кофе заставила мой желудок взмолиться. Жаль, что я не могу видеть людей насквозь, иначе, посмотревшись в зеркало, я наверняка смог бы узреть и свой желудок, «преклонивший колени и с мольбой воздев очи к пищеводу!» «Или к работе вернуться?» – подумал я, но и эта идея не привела в восторг мой организм, от неё начало бешено колотиться сердце, затряслись руки, а мозг стал стремительно нагреваться, угрожая довести температуру в моей черепной коробке до температуры кипения. Выбор оставался небольшой: обречь на страдания желудок, довести до отчаяния сердце и мозг, либо вообще ничего не делать и умереть со скуки. Не желая умирать и сжалившись над органами, которые я считал наиболее для себя значимыми, я включил чайник и поставил рядом с ним банку растворимого кофе.
       Ожидая, пока закипает вода в чайнике, я вернулся к окну и, облокотившись на подоконник, стал рассматривать двор института, впрочем, без интереса. Смотреть было не на что, кроме как на круги от падающих в лужи капель дождя и, отыскав взглядом лужу побольше, я предался размышлениям и воспоминаниям.
       Прошло не так уж и много времени с тех пор, как я покинул свой родной город Н. Город, в котором я родился, ходил в детский сад, закончил школу, институт, где даже работал, пока не получил приглашение поработать в НИИ города Дрынска. Сколько себя помнил, я всегда ощущал себя вполне счастливым человеком. У меня было очень мало друзей, но это меня никогда не тяготило, потому что мне даже нравилось одиночество, поскольку никто не мешал заниматься любимыми делами. Мне никогда не было скучно одному: ведь всегда можно было найти уйму занятий, куда более интересных, чем бесцельные посиделки со сверстниками.
       Странно, но я действительно так думал. И только оказавшись в Дрынске, осознал, что всё то время, проведенное мной в городе Н., я только тем и занимался, что пытался лгать и обманывать самого себя. Я понял, что никогда не любил одиночества, я понял, что мне катастрофически не хватало друзей, я даже не знал, что такое настоящие друзья, потому что всё это я смог осознать только здесь, в НИИ города Дрынск, в ОВСЯНКе, где, наконец встретил настоящих друзей.
       Лучше бы я не затрагивал эту тему в своих размышлениях. Едва подумав об этом, мне захотелось пообщаться с друзьями, ставшими мне такими близкими за последний год с небольшим. Например, Виктора Григоряна, добрейшего и отзывчивого человека, которого, однако, за его вспыльчивость и прямоту, многие считают грубым и невоспитанным хамом; неорганизованный и расхлябанный Генка, который, не смотря на уйму всех своих недостатков, является прекрасным человеком; молчаливый, вечно задумчивый Роман, постоянно думающий о работе; рассудительный и мудрый Михаил, способный уладить любой конфликт внутри коллектива; жизнерадостная Леночка Василькова.
       Но поговорить мне было не с кем. Роман с Михаилом имели особенный дар, или проклятье, смотря с какой стороны на это посмотреть: взявшись за работу, они не могли её бросить, пока не закончат. Лена в последнее время тоже была занята и вряд ли обрадовалась бы, если б я отвлёк её от дела, а расстраивать никого не хотелось. Виктор и Гена вовсе были недоступны, так как уже четвёртый день не появлялись в стенах института. Правда, институт у нас большой, и на этом круг моих знакомств не ограничивался, но никого, с кем можно было поговорить по душам за чашкой кофе, среди них не было.
       Я никогда не верил в существование никаких высших сил (это прерогатива нашего директора Иосифа Бронского), которые вмешиваются в нашу жизнь, подправляя и искажая ее. Никогда не верил… Но обстоятельства порой складываются так, что волей или неволей, задумываешься, а вдруг эти самые высшие силы существуют на самом деле? Как иначе объяснить внезапное исполнение моего мысленного желания?
       Краем глаза я увидел, как открывается дверь по левую руку от меня. Обернувшись, я встретился взглядом с Леной. По её озадаченному взгляду и по тому, как она, замешкавшись, остановилась в дверном проходе, было видно, что она не ожидала увидеть кого-нибудь здесь.
       - Привет, - сказала Лена, выдавив слабую улыбку, остановившись в дверном проёме и прислонившись к дверному косяку плечом. – А я даже и не думала, что здесь кто-то может быть! По крайней мере, в последнее время, это бывало редко.
       - Здравствуй, Леночка, - широко улыбнулся я ей в ответ, – А я вот немного отдохнуть решил, кофе выпить? Может быть, составишь мне компанию?
       - Не откажусь, учитывая, что вышла с такой же целью! – согласилась Лана, усаживаясь за стол. – А если ты ещё и кофе мне сделаешь, я тебе по гроб жизни благодарна буду, – добавила она, выразительно зевнув.
       Присмотревшись чуть внимательнее, я заметил на её лице усталость и скуку, совершенно не свойственные той энергичной хохотушке, какой была эта девушка. До времени, я решил скрыть, что заметил в Лене эти перемены, понадеявшись, что во время разговора смогу выяснить и причины, вызвавшие их.
       Наступившее после взаимного приветствия время молчания, вызвало взаимное чувство неловкости. Лена сидя за столом, выбивала ноготками лишь ей одну известную мелодию по столу. Из носика чайника повалил пар, сообщая, что вода закипела и я поднялся, чтоб сделать кофе.
       Вернувшись, я сел за стол, напротив Лены и подвинул к ней дымящуюся чашку. Она поблагодарила меня лёгким кивком головы и, не проронив ни слова, стала старательно помешивать в чашке ложечкой, растворяя сахар. Делала она это медленно и очень долго. Мне уже стало казаться, что она намеренно медлит, тянет время, но в следующую минуту, посмотрев внимательнее в глаза девушки, я осознал ошибочность своего предположения. Глаза Лены были настолько выразительны, что, заглянув в эти два бездонных лазурных омута, сразу можно было увидеть, в каком настроении та пребывает в данный момент. А в данный момент её глаза говорили о том, что девушка пребывает не в самом лучшем расположении духа.
       - Леночка, ты уж меня прости, но мне кажется, что тебя что-то тяготит? –поинтересовался я. – Что-то случилось?
       Зная свою соседку по лаборатории, я не особенно рассчитывал на откровенность. Лена была человеком из того числа, что обычно хранят всё в себе, особенно всё самое грустное и печальное. Мне никогда не доводилось слышать, что бы эта девушка кому бы то ни было жаловалась на свои невзгоды, печали, неудачи и вряд ли она поступилась бы своими принципами, открывшись передо мной.
       Василькова ответила не сразу. Она надолго спрятала лицо в полупустой чашке. Делала вид, будто не расслышала моего вопроса. И только после того, как я более настойчивым тоном повторил вопрос, она отставила чашку в сторону. Мой вопрос явно был ей не по душе, ибо с ответом та не спешила. Долго накручивала на палец прядку своих волос, из-под лобья рассматривая меня:
       - Стёп, да что со мной случиться то может? Со мной всё в порядке, - все же ответила она, нервно хохотнув. – Всё отлично. У меня отличная работа, хорошие друзья, но…
       Она замолчала и, понимая что последние произнесённые ею две буквы были лишними, снова спряталась в чашке кофе, долго потягивая его мелкими-мелкими глоточками.
       - Но?.. – попросил я её закончить фразу.
       Девушка продолжала пить кофе, усиленно делая вид, что не слышит меня.
       - Но?.. – настойчиво повторил я свой короткий вопрос.
       - Что «но»?!! – неожиданно для меня вскипятилась та, с силой опуская чашку, так что часть содержимого выплеснулась из неё на стол, и воззрилась на меня обжигающе холодным взглядом. – С каких пор ты стал интересоваться моим настроением?! – она глубоко вздохнула, успокаиваясь и, потупив взор, продолжила тихим голосом. – Извини… просто в последнее время, я сама не своя. Даже не знаю, что это со мной такое. Это всё от скуки, наверное. Вы ведь уже неделю как от работы оторваться не можете, даже поговорить у вас времени нет…
       Высказав наболевшее, Лена замолчала, обмакнула палец в лужицу кофе, выплеснувшуюся из чашки, и принялась что-то выводить им на столешнице. Я не сразу нашёлся, как следует прореагировать. Чтоб дать себе время на раздумье, я закурил.
       - А почему ты не заходишь к нам в лабораторию? – спросил я и, пару раз затянувшись, продолжил: - Зашла бы, поговорили, или кофе позвала бы попить?
       Девушка грустно улыбнулась:
       - Да я ведь заходила, не помнишь что ли? И знаешь… после этого, как то пропало желание к вам заходить.
       - Почему? – искренне удивился я.
       - В ваших разговорах я совсем ничего не понимаю, всё, о чём вы там бормочите, уткнувшись в мониторы, паяя, что-то выдумывая, для меня всего лишь пустые звуки. А спросишь что-нибудь, шикать начинаете, просите не отвлекать. Вот и сижу одна, среди пробирок с солями, щелочами и кислотами, как неприкаянная. А тут ещё и Генка с Виктором, как назло, куда-то запропастились. И где их только черти носят!..
       Только сейчас я понял, как жестоки мы были со своей «боевой подругой» в последнее время и чувство вины тяжким грузом осело на моей душе. Всё, что только что сказала Лена, до последнего слова, было чистой правдой. Мы настолько увлеклись своим изобретением, что вовсе позабыли о Лене, которая, в отличие от нас, никогда себе такого не позволила бы по отношению к нам.
       - Леночка, а ведь ты совершенно права. Мы должны перед тобой извиниться…
       - Да ладно ты брось. Что я, ничего не понимаю что ли, или первый день вас всех знаю!? Ты что думаешь, до твоего прихода у мальчишек не случались такие приступы трудолюбия? – Лена подарила мне свою очаровательную улыбку, один взгляд на которую выветрил добрую часть неприятного осадка с души. – Ты лучше скажи, что вы там на этот раз то придумали? А то ведь у вас всё времени не хватает, чтоб толком объяснить. Знаю только, из обрывков фраз, что это как-то с книгами связано…
       - Сейчас расскажу…
       - Только, пожалуйста, попробуй обойтись без ваших мудрёных терминов, - предупредила Лена перед тем, как я начал. – Объясняй так, что б и ребёнок понял. Сам знаешь, моя специальность несколько отличается от вашей…
       - Ладно, попробую обойтись без терминов. Это действительно связано с литературой… - Я на минуту замолчал, думая над тем, как бы понятнее ей обо всем рассказать. - Вот представь, не у каждого же человека, читающего книгу, достаёт воображения и фантазии, что бы красочно представить написанное на бумаге, но наше изобретение исправит такое положение вещей. Благодаря нашему изобретению, чтение можно будет сравнить с просмотром кино. А принцип действия у него такой: мы помещаем книгу в сканирующее устройство, после чего информация с её страниц заносится в компьютер со специальной программой. Дальше эта информация обрабатывается и…
       - Здравствуйте, Наум Наумович! - вдруг проговорила Лена, глядя мне за спину.
       Замолчав, я обернулся и посмотрел в том же направлении. Там в дверях стоял Журавлёв Наум Наумович, заведующий отделом генной инженерии. Я даже не слышал, как он вошёл. Заметив, что помешал разговору, он замялся и засмущался:
       - Простите. Кажется, я помешал вашей высокоинтеллектуальной беседе, молодые люди, - проговорил старичок фразу, с которой обычно начинал разговор, заходя в лабораторию к кому-либо.
       - Не переживайте, Наум Наумович, вы вовсе нам не помешали, - поспешил я уверить старичка и улыбнулся.
       Наум Наумович, был замечательным старичком и вызывал у меня глубокую симпатию, как, впрочем, и у всех остальных работников института. Его любило абсолютное большинство сотрудников НИИ. Конечно, я не исключал возможности, что кто-то в институте мог испытывать к нему неприязнь, например из зависти к многочисленным достижениям и открытиям в своей области науки, но, если таковые и были, они должно быть весьма искусно скрывали свои чувства, ибо мне таковые известны не были. Наум Наумович никогда ни с кем не ссорился и не ругался, на всё и на всех смотрел добродушным и жизнерадостным взглядом из-под своих неизменных очков в толстой роговой оправе, когда-то давно сломанных посередине, и кое-как замотанных лейкопластырем.
       - Я не хотел мешать, - между тем продолжал Наум Наумович, - просто я нигде не могу найти Витю Григоряна… Он мне нужен… Мне посоветовали поискать его здесь. Вы, случайно не подскажете, где я могу его разыскать?
       - Наум Наумович, а Виктора сейчас нет в институте, - помотав головой из стороны в сторону, сказал я, но заметив, как старичок сник, поспешил добавить, - Может быть, передать ему что-нибудь, если он вдруг объявиться?
       - Я был бы благодарен, - улыбнувшись и несколько оживившись, кивнул головой Наум Наумович. – Видите ли, у меня небольшой праздничек намечается… В общем, повод имеется… Вот я и хотел попросить у Вити… Ну… - он говорил путано, нервно теребя край халата, переступая с ноги на ногу и бросая на Лену смущённые взоры.
       - Наум Наумович, когда Виктор появиться, я обязательно скажу ему, чтоб он зашёл к вам и занёс всё, что вам нужно. – Пообещал я, давно догадавшись, что старику просто неудобно говорить про фирменный «кипяток» Григоряна в присутствии Леночки, сидевшей за моей спиной.
       - Спасибо! – вновь улыбнувшись, кивнул лысой головой Наум Наумович и выскользнул за дверь, с ловкостью, которой позавидовал бы и тридцатилетний мужчина.
       Интересно, сколько ему всё-таки лет? Надо будет спросить у Григоряна. Если не знает он, тогда уж точно, не знает никто, возможно, не знает даже и сам заведующий отделом генной инженерии, Наум Наумович Журавлёв.
       Дверь закрылась. Я вновь обернулся к Лене. Она смотрела на меня, в ожидании продолжения рассказа, но едва я успел произнести несколько слов, как вновь был вынужден умолкнуть. На этот раз, меня прервал оглушительный рёв, ворвавшийся в распахнутое окно с улицы. Ревело и тарахтело так, словно во двор нашего НИИ только что приземлился вертолёт. Я вскочил со стула и, подбежав к окну, выглянул во двор, желая увидеть то, что способно издавать подобный шум.
       - Что там, такое? – с любопытством воскликнула Лена, устремляясь за мной.
       Перевалившись через подоконник, мы, едва втиснувшись вдвоем в оконную раму, воззрились вниз, откуда доносился этот рёв и, в следующую же секунду залились громким смехом. Я ожидал увидеть что угодно: вертолёт, десяток рабочих с отбойными молотками в руках, да хоть реактивный самолёт, но никак не ожидал, что загадочным «чудом техники» окажется всего лишь мотоцикл. Модель этого мотоцикла была мне неизвестна, по крайней мере, прежде мне не доводилось видеть таких. Но, судя по звуку, который он издавал и как он дымил, двигатель на нём стоял, как минимум, от трактора. За рулём сидел Григорян, а за ним гордо восседал Варенников.
       Остановив мотоцикл у самого крыльца и заглушив двигатель, Виктор с Геной, возможно совершенно оглохнув от рёва двигателя и потому не обращающих никакого внимания на смех (к этому моменту, в окна высунулись не только мы, но и добрая половина института), гордо поднялись по ступенькам и вошли в двери института.
       - Ну вот, Леночка, а ты говоришь скучно! Сейчас «байкеры» сюда поднимутся, и будет тебе развлечение! – отсмеявшись, проговорил я, хотя Василькова и так уже хихикала как заведённая.
       Дверь лаборатории распахнулась. На нас с Леной вопрошающе воззрились две пары глаз, принадлежавших Роману и Михаилу. Шум с улицы привлек и их внимание. Шум был действительно ОЧЕНЬ ГРОМКИЙ, если мои друзья настолько заинтересовались его происхождением, что прервали свою деятельность.
       - Что это было? – в унисон спросили они.
       Я указал друзьям на окно:
       - Витька с Геной прибыли. Идите, полюбуйтесь, на чем они приехали.
       - Ёлки-палки! - удивлённо вскинув брови, воскликнул Михаил, выглянув в окно. - Где они только эту рухлядь раздобыли? Неужели эта штука ещё и ездить может?!

       
       Мы сидели в «locus dosenti», сгорая от нетерпения увидеть «героев дорог», которых, судя по доносившимся из коридора смешкам и шуточкам, сопровождавших новоиспеченных байкеров, ждать оставалось недолго. Ради того, чтоб увидеть их, Роман с Михаилом даже решили приостановить работу, а одно это уже что-то да значило.


       - Вот, идиоты, правда Вить?! Ну совершенно ничего в хорошей технике не понимают! – возмутился Варенников, врываясь в дверь.
       - Да ладно тебе Ген, перестань, - пробурчал Виктор, проскальзывая следом за Генкой и плотно закрывая за собой дверь, пожалуй, слишком торопливо, словно желая поскорее отгородиться ею от всего человечества, ничего не смыслящего в технике. - Что эти тугодумы вообще понимать-то могут?
       У двери они остановились и внимательно посмотрели на нас, сидящих за столом и старательно скрывающих ухмылки. Мы пытались делать вид, словно ничего не знаем, хотя и понимали, что надолго нас не хватит.
       - Ну, Витька, что я говорил? – проворчал Генка, с презрением рассматривая наши лица. – И эти остолопы туда же! Ладно уж, гогочите, придурки!..
       Уговаривать нас не пришлось, и мы с радостью выполнили его просьбу. Теперь, увидев их вблизи, я понял истинную причину, почему в коридоре института их все встречали смехом. Дело было не столько в мотоцикле, сколько в их внешнем виде.
       Генка, который до сих пор не удосужился снять с головы танковый шлем, который нацепил вместо мотоциклетного (остаётся лишь гадать, где он его раздобыл) выглядел и без того весьма комично, а учитывая его перемазанную мазутом физиономию и вовсе походил на одного из главных персонажей фильма «Три танкиста и собака». Виктор, весь взъерошенный и тоже с перепачканным лицом, выглядел, всё же немного посолидней, если б не фуфайка, благодаря которой являлся точной копией тракториста из колхоза с названием вроде «Путь Ильича». А, учитывая то, что они были насквозь промокшие под дождём, моросящим за окном…
       В общем, вид у них был уморительный и неизвестно, сколько длилось бы наше веселье, если б Варенников, в следующий миг не сделал то, что заставило нас замолчать и посмотреть на него с уважением, по крайней мере, всю мужскую часть нашего коллектива. Одна Леночка всё ещё продолжала хихикать. Но и та скоро перестала, заметив, что что-то изменилось и её веселья больше никто не поддерживает.
       А Генка вытащил из-за пазухи, пять глянцевых карточек, развернул их веером и с самодовольной ухмылкой на физиономии, помахал ими в воздухе. Равнодушной осталась только девушка, в то время, как все остальные зачарованно смотрели на эти глянцевые карточки, такие красочные, красивые, с голубыми печатями – пять билетов на хоккей.
       - Ребята, я же вам сразу сказал, это не машина – зверь! Сам всю жизнь о таком стальном коне грезил. Ребята, а дадите прокатиться? – резко отвернувшись, будто и не видел вовсе билетов в руках Варенникова, зевнул Роман, с безразличным видом, первым сориентировавшийся в ситуации.
       - А я что, разве спорил? – тут же поспешил я согласиться с товарищем. – А сколько мощи, а двигатель как ровно работает, заслушаться же можно! – восторженно добавил я.
       - Вы смотрите, поосторожнее с таким мотоциклом-то! – вставил своё «мудрое» слово Михаил. – Не успеете оглянуться, украдут красоту-то такую…
       - Ребята, да что в конце-концов происходит-то?! – потеряв терпение, взвизгнула Василькова. – Вы что как будто с ума посходили? То говорите, что «драндулет», а сейчас…
       - Тш-ш-ш-ш! – зашипели на неё со всех сторон.
       Три голоса, наперебой, начали праведно возмущаться. Летели фразы, типа: «Да ты что? Да как мы могли такое сказать?», «Лично я сразу сказал, что это чудный мотоцикл!», «Ничего подобного мы не говорили, да и не могли сказать!»…
       - Ничего ты, Леночка, в мотоциклах не понимаешь… - подвел итого Роман. - Говорят же тебе, отличный мотоцикл!
       - Леночка, - растирая по лицу мазут тыльной стороной ладони, проговорил Гена, с ехидной ухмылкой рассматривая наши физиономии. – Хочешь, объясню, что здесь происходит? А происходит тут чистой воды подхалимаж! Видишь, – он показал ей билеты и, для того чтоб потравить нас, театрально обмахнул ими лицо, точно веером, – это билеты на хоккей? Вот они и лезут из кожи вон, надеясь их заполучить!
       - Фу, как это низко! – наморщив носик, фыркнула Леночка. – Неужели вы готовы унижаться из-за каких-то там бумажек?!
       - Не-е-ет, Леночка, это не просто бумажки! – продолжал злорадствовать Варенников. – Это билеты на финал, где сегодня дрынские «Пингвины» встречает столичный «Спартак». К сведению, билеты на этот матч ещё месяц назад раскупили. Сейчас их днём с огнём не сыщешь, а игра будет уже сегодня вечером.
       - Ну ладно, хватит комедию ломать Генка, - наконец, авторитетно хлопнув ладонью по столу, твёрдо сказал Михаил. – Давай начистоту. Не знаю, где ты достал эти билеты, но знаю, что ты не просто так ими тут перед нами расхваливаешься. Или говори, что ты за них хочешь, или проваливай на все четыре стороны! Не трави душу!
       - Хорошо, начистоту, так начистоту. Есть у нас с Виктором к вам небольшая просьба. Ну-у, не то чтоб совсем небольшая, но я думаю четыре билета на такой матч стоят небольших усилий…
       - Ну?! – хором выкрикнули мы, сгорая от нетерпения.
       - Вдвоём нам не справиться, и нужна ваша помощь, - подхватил Виктор, перебивая Генку, любителя изъясняться длинными и запутанными фразами. – Сами знаете, бензин сейчас стоит дорого…
       - Тебе бензин нужен что ли? – не вытерпев, спросил Роман.
- Нет, мне нужно сделать так, чтоб двигатель моего мотоцикла…
- Нашего. – тактично поправил товарища Гена.
       - Конечно. Нужно, чтобы двигатель НАШЕГО… - подчеркнул Виктор, взглянув на Варенникова, - …мотоцикла работал не на бензине, а на водке. – Тут его лицо озарила самодовольная улыбка и он добавил. - На МОЁМ «кипятке».
       - Постой, я не ослышался? Ты хочешь водку в бензобак заливать? – от удивления у меня аж глаза на лоб полезли. – Значит бензин для тебя дорогой, а водка нет, так что ли?
       - Ну да.
       - Ты что, дурак?
       - Mihi secus videtur*. Вас никто не просил высказывать собственное judicium**? – вмешался Гена. – Вас спросили, сможете сделать, чтоб двигатель работал на «кипятке» или нет? Сделаете?
________________________________
* Я другого мнения (лат.)
**Суждение (лат.)

       - Знаешь, Генка, постараться, конечно, можно, хотя точно сказать не могу… - задумчиво поглаживая подбородок начал было Михаил, не привыкший давать пустых обещаний. – Единственное, что могу обещать, это приложить все усилия…
       - Михаил, да что мы, в самом деле, не сможем что ли?! И не такое делали. – Вмешался в размышления Михаила Роман. – Да мы тебе, Витька, на твой мотоцикл хоть реактивный двигатель соберём, если надо будет!
       Уверенности Романа не было предела, причём я верил, что ради этих билетов он сделает обещанное. Дело в том, что Роман был заядлым болельщиком и достаточно было знать одну историю (а её знали многие), произошедшую с ним, чтоб понять, ради этого хоккейного матча он способен на невозможное.
       Однажды, перед самым началом матча, у Романа сломался телевизор. Он мог бы попробовать его починить, но на это уже не оставалось времени, а пропускать его он не желал. Не долго думая, он взял телевизор на прокат… Так уж вышло, что в тот день команда, за которую он страстно болел, проиграла, причём проиграла со счётом 7-0… В ярости, Роман схватил телевизор и выбросил его в окно с шестого этажа, а потом, на протяжении нескольких месяцев, расплачивался за испорченную вещь.
       - Ладно, я присоединяюсь к Роману, - согласился и я. – Давай сюда билеты!
       - Чтож, тогда Causa finite*! – торжественно проговорил Генка, после того, как вся мужская часть нашего коллектива, приняла его условия и протянул нам свой веер цветных глянцевых карточек.
______________________
* вопрос исчерпан (лат.)

       
       - Ребята, помните наше изобретение… ну… фаербол... – Как-то подозрительно издалека начал вдруг Генка, когда все вопросы с билетами были разрешены.
       - Ну, вообще то, если быть точным, не НАШЕ, а МОЁ, - поправил Роман, уже предвкушая захватывающий матч развалившись в кресле. И, вдруг осенённый какой-то догадкой, повернулся к Варенникову и пронзил того подозрительным взглядом. – А к чему это ты о нём заговорил?
       - Дело в том…э-э…я тут, пока тебя не было, взял парочку твоих этих…э-э…игрушек, - замямлил Генка, закуривая и, явно начиная нервничать, несколько раз глубоко затягиваясь, - Видишь ли, по поводу сегодняшней игры… Пришла мне тут в голову одна задумка…
       - Ты можешь объясняться без своих выкрутасов с этими своими словачками забугорными! – Уже подозревая нечто ужасное и оттого начиная заранее злиться, вскрикнул Роман. – Ладно бы хоть один язык какой-нибудь знал, а то так, словечек нахватался!.. Быстро выкладывай, что сделал?!
       Генка быстро докурил сигарету, старательно затушил окурок в пепельнице и, как бы невзначай, отошёл подальше от Романа. Остановившись так, чтоб между ним и Зубковым стоял стол, он глубоко вдохнул и на одном выдохе, скороговоркой выпалил:
       - Я твои флайболы разобрал, а внутренности вмонтировал в шайбы, ну для сегодняшней игры! Так что победа нам сегодня обеспечена! Здорово, правда?!
       В помещении нависла гробовая тишина. Все настороженно воззрились на Романа, на всякий случай, приготовившись к решительным действиям, напрягшись, точно регбисты перед столкновением. Нападение Романа на Варенникова ни для кого не оказалось неожиданностью. Уж больно он предсказуемый человек. Пока он сидел и просто сверлил Генку взглядом, ещё не было ясно, как он себя поведёт, но в тот момент, когда он медленно снял очки и аккуратно положил их на подлокотник кресла, всем стали ясны его намерения. Этот его жест, был подобен гонгу, объявляющему начало поединка. Лена, на всякий случай, медленно, пятясь спиной, отошла к стене, мы же с Боровицким напружинились, приготовившись вставать на защиту нашего непутёвого Генки.
       - Да я тебя!!! – пантерой вскочив с кресла и бросившись к Варенникову, прокричал Роман.
       Понимая, что если процесс немедленно не приостановить, то произойдёт убийство, я бросился между Варенниковым и Зубковым. Краем глаза я заметил, что Михаил бросился за мной и это, если честно, меня несколько успокоило. Не смотря на то, что я был крупнее и Генки и Романа, я не был уверен в своих силах. Разнимать эту пару, было всё равно, что растаскивать друг от друга пару питбулей, сцепившихся в смертельной схватке.
       - Стоять! – заорал я во всё горло, бросаясь на Романа и пытаясь не дать ему подняться с кресла.
       Михаил занял позицию у стола, готовый дать отпор Зубкову, если тот прорвётся через первое препятствие – меня.
       - Пусти! – упрямо пыхтел подо мной Роман, пытаясь выкрутиться из моего захвата и подняться. – Пусти, всё равно я до него доберусь. Я его на ленточки, для бескозырок, порву! Я его… я его… Пусти, я тебе говорю!
       - Рома, ну что ты взъелся то? Что я такого сделал? Я же как лучше хотел… - в это же время виноватым голосом бормотал Генка, прячась за баррикадой стола. – Я думал тебе наоборот понравиться моя задумка.
       По-моему, только Григорян оставался спокойным и равнодушным к происходящему. Но как оказалось, даже его выдержке, которая всегда представлялась мне бескрайней, как вселенная, может прийти конец. Даже его глубочайшая чаша терпения имеет край и может переполниться.
       Он не кричал, не угрожал (это не в его привычках). Виктор просто поднял кулак и опустил его на столешницу. Стоявшие на столе бокалы с дребезжанием попадали, вылетели окурки из пепельницы, по полированной поверхности потекли чёрные кофейные реки… Грохот от его огромного кулака был такой, что в помещении, столь же неожиданно, как возник хаос, воцарились покой и гармония. Все разом замолчали и озадаченно посмотрели на Виктора.
       - Если ещё кто-нибудь из вас будет продолжать кричать и дебоширить, тем самым портя настроение окружающим, - невозмутимым и спокойным голосом (а когда Виктор начинал заговаривать таким голосом, к слову будет сказано, его словам стоило верить) пророкотал Григорян, - мой следующий удар, будет нацелен по его макушке.
       Все, кто в данную минуту находился в «locus dosenti», хорошо знали Виктора и все знали, что этот человек обладает прекрасным чувством юмора. Единственная проблема заключалась в том, что это чувство у него было односторонним. Он мог смеяться, хватаясь за животик и катаясь по полу, когда шутят другие, но сам шутить не умел. Если он что-то говорил, то говорил серьёзно…
       - Так, друзья, а теперь, когда все немного успокоились, давайте-ка побережём свои нервные клетки, которые, как известно не восстанавливаются, и всё спокойно проясним, - предложил я, искоса взглянув на Григоряна, который невозмутимо восседал на том же месте и старательно складывал оригами (кажется журавлика) из невесть откуда взявшейся в его руках салфетки. - Значит, Гена, ты говоришь, что сделал шайбы для сегодняшнего хоккея по принципу Ромкиного «флайбола», так?
       - Так, - утвердительно кивнул головой Гена.
       - А зачем?
       - Да ведь это же и так ясно! – удивлённо воскликнул Варенников. – Чтоб помочь нашей команде выйти победителями в сегодняшней встрече и стать чемпионами! Это же ФИНАЛ!!! Ну признайтесь, у наших «Пингвинов» не так уж и много шансов выйти победителями в сегодняшней…
       - Ну, погоди у меня! – ядовито прошипел Ромка, потрясая в воздухе кулаком. - Витька не всегда здесь будет, да и Стёпка с Мишкой… Я тебе ещё устрою ФИНАЛ!..
       - Да поймите же вы, не могу я допустить, что бы «Пингвины» сегодня проиграл! Вот я и решил немного подстраховаться.
       - Ген, мне конечно тоже не хочется чтоб «Пингвины» победил, но не кажется ли тебе, что лучше наблюдать честную игру, без всяких там штучек?
       - Нет, не кажется! – вдруг огрызнулся тот, но тут же сменил тон и виновато опустил голову. – Это вам легко рассуждать, а я в букмекерской конторе на этот матч почти три своих оклада поставил!
       На некоторое время воцарилось молчание. Мы молча смотрели на Варенникова, низко опустившего голову и имевшего вид нашкодившего школьника, которого вызвали в кабинет директора.
       - В общем так, Гена, - наконец сказал Роман, водружая очки обратно на нос и вставая с кресла. – Верни мне эти свои шайбы вместе с пультом управления и, так уж и быть, забудем об этом недоразумении…
       - Не могу, - буркнул Варенников, ещё ниже опуская голову, у меня их нет.
       - А где они, - не успев до конца остыть, вновь начал закипать Зубков, потянувшись к очкам, чтоб вновь снять их.
       - Ну-у… э-э… как бы это лучше сказать. Откуда мне знать когда ситуация станет совсем безвыходной? Лучше же тренера этого никто знать не может так? Ну вот я тренеру-то шайбы и дал… на время.
       - А пульт управления?!
       - Его тоже.


       У ледового дворца «ГЛАДЬ ДРЫНСКА» творилось что-то невообразимое. Народу было столько, что я сомневался, что хотя бы треть из этой толпы сможет разместиться внутри. Нельзя было сделать ни шагу, чтоб кто-нибудь не спросил лишнего билетика или не предложил, по цене, завышенной в три-четыре, а то и пять раз. Флаги и полотнища развевались над толпой. Крики. Волнение. Предвкушение победы. Жажда зрелища.
       Выходка Варенникова вынудила нас задержаться, поэтому сейчас мы стояли в самом конце, медленно продвигающейся к ледовому дворцу, очереди. Посреди бушующей толпы стоял я, Роман, Гена и Леночка, которую мы, обступив треугольником со всех сторон, защищали, точно заветный артефакт от армии захватчиков. Толкаясь в толпе, мы жалели, что с нами не пошёл Григорян. С его массой тела, он очень бы нам пригодился. Но, как он нам заявил, у него была масса неотложных дел (к числу которых, перед уходом, я добавил ещё и просьбу Журавлёва Наум Наумовича).
       Ближе всех ко входу стоял Роман, нервно теребя в руках наспех сконструированный нами прибор (именно он и был причиной, по которой нам пришлось задержаться), который должен был создавать помехи и глушить сигнал пульта управления от флайболов, старательно переделанных Геной в шайбы. Вокруг царило всеобщее волнение, но никто, наверное, не переживал так, как мы. Причин нашего волнения было несколько. Во-первых, у нас не было возможности проверить наш «глушитель» в действии, так что неизвестно было, будет ли он действовать, а если да, то как? Будет он глушить только волны пульта управления от флайболов или же будет влиять и на другую электронику внутри ледового дворца? Во-вторых: флайболы Романа до сих пор имели некоторую склонность, тенденцию к хаотическому передвижению в воздухе и если «глушитель» даст сбой, последствия могли быть непредсказуемыми. Ну и, конечно же, нас беспокоил результат самой игры.
       - Ну, Генка, молись чтоб «глушитель» наш работал как надо! – уже в который раз пробормотал Роман, перед входом пряча прибор за пазухой и тщательно оберегая его от толкающихся в толпе людей.
       - Да что ты разволновался? Когда войдём, заберу у тренера пульт управления от шайб этих чёртовых и дело с концом!
       - Как же, так ты к нему во время матча и прорвёшься! – вставил я, хмуро взирая на медленно продвигающийся поток, вливающийся в узкий проход. – Тебя к нему и близко не подпустят.
       - Это мы ещё посмотрим! – продолжал гнуть своё Генка.
       Наконец, нам удалось прорваться внутрь. Места, которые Генка смог найти, были не ах какие, в четвёртом ряду (если считать с конца), но многие не могли найти и такие, поэтому мы радовались малому. Как Генка не пытался прорваться к тренеру, этого сделать ему так и не удалось, потому единственное на что нам оставалось надеяться, так это на наш «глушитель радиосигналов».
       Люди уже заполнили зал, так, что яблоку негде было упасть.
       - Ну, Генка, если что, я с тебя шкуру спущу! – уже, наверное, в сто двадцать пятый раз обрадовал Варенникова Роман, когда на лёд наконец стали выезжать команды.
       Наша команда была одета в Черно-желтую форму, в то время, как гости из столицы, напротив, в белую. Как символично, подумалось мне, словно добро и зло сошедшееся в последней битве. По обеим сторонам трибун взметнулись флаги. Команды разъехались…
       Свисток дан. Игра началась.
       «…И вот, первый опасный момент возле ворот гостей и… мимо… постойте, шайба по невероятной траектории, таки, попадает в ворота «Спартака»! Го-о-ол!!! И команда города Дрынск открывает счёт в этой встрече!..» - прогремел над ледовой ареной, а так же со всех телевизоров и из динамиков радиоприёмников страны звучный голос комментатора.
       Роман, стиснув зубы, посмотрел на широко ухмыляющуюся физиономию Варенникова и, подкрутив регулятор на панели управления «глушителя», с надеждой воззрился на поле, надеясь, что в этот раз, «глушитель» подействует должным образом.
       А тем временем игра продолжалась.
       «…Капитан команды «Спартак», Григорий Скоморохин, обводит одного, второго защитника, выходит один на один с голкипером… Бросок… Мне показалось, что удар приходился точно в створ ворот, но зрение, как известно, бывает обманчиво… Удар пришёлся в верхнюю штангу… но подождите… какой силы был удар Скоморохина! Рикошетом от штанги, шайба выкатывается на середину площадки, где её подхватывает хоккеист из «Пингвинов» Николай Миланин… ГОЛ!!!» - продолжал, надрываясь, комментатор, явно болея за город Дрынск.
       - Роман, кого нам благодарить? Хоккеиста, или Генкину шайбу? – склонившись к самому уху товарища, прокричал я. Из-за оглушительного рёва, которым приветствовали зрители вторую заброшенную шайбу, иначе разговаривать было просто невозможно.
       - Кажется, шайбу… - задумчиво проговорил Зубков, когда трибуны немного стихли. – Но ты видел, какой красивый был гол!
       - Да уж… таких голов мне давно видеть не доводилось…
       - А что я говорил?! – услышав наш разговор, воскликнул Генка, чувствуя, что его идея вот-вот может получить одобрение. – Всё идёт, как по маслу!
       Но Роман – сторонник честной игры, всё же продолжал вертеть ручку «глушителя», пытаясь прекратить шулерство и добиться, чтоб далее игра шла по правилам, честно.
       «…А тем временем команда гостей прорывается в нашу зону… пас… ещё пас… быстрый проход… В игру вступает наш голкипер… как это не прискорбно, гол в наши ворота! ... Жаль, очень жаль, но какой красивый гол забил нападающий команды «Спартак»!.. Какой неожиданный и непредсказуемый бросок! Итак, игра продолжается, а я напоминаю, что счёт на данный момент 2:1 в пользу команды «Пингвины»…»
       Я повернул голову, чтоб посмотреть в лицо Гены. Тот стоял в гробовом молчании и часто моргал глазами, не веря в произошедшее. Я зло ткнул его локтем в бок. Тот дёрнулся от боли и повернул ко мне свой недоумённый взгляд.
       - Вот только не говори мне сейчас, что и здесь не обошлось без твоей «адской» шайбы! – грубо объяснил я ему причину своих действий и, для пущего эффекта, наступил ему на ногу.
       - Ты чего?.. – возмутился моему поведению Варенников, но видя, что слушать его я не собираюсь, отвернулся к площадке и обиженно замолчал.
       - Давай, давай, Ромка! Крути, настраивай «шарманку»! – громко бормотал я в ухо товарища. – Отключай эту «безумную» шайбу, а не то она нам таких дел наделает!..
       Ромка вновь принялся вертеть рукоятки на приборе, но прозвучала сирена, означающая окончание первого периода. Начался перерыв. Мы решили сходить в буфет: слегка перекусить, выпить пива и обсудить сложившуюся ситуацию… и, чем чёрт не шутит, поискать тренера нашей команды, чтоб забрать у него хотя бы пульт управления от Генкиных шайб.
       Ни второго, ни третьего нам сделать во время перерыва так и не удалось. Для того, чтобы о чём-либо разговаривать, вокруг было слишком людно и шумно, тренера нам увидеть не удалось… оставалось только первое: во всяком случае никто не запрещал есть и пить пиво, чем мы воспользовались по полной.

 
       «Итак, начинается второй период… Сбрасывание… И вот «Спартак» устремляется к нашим воротам… Удар… И вторично нападающий гостей удивляет нас силой своего удара! Но что это… это просто невозможно! Шайба рикошетит от штанги и летит к его же воротам!.. ГОЛ!!! ГО-О-О-ОЛ, друзья! Невозможно. За всё время моей работы я не видел такого… Гол зачитывается на счёт команды «Пингвинов» города Дрынск!»
       - Нет! – рявкнул на меня Роман, сразу дав понять, что он будет стоять на своём до последнего и не поддастся ни на какие уговоры, подкупы и взятки. – Так нельзя! Спорт – это честная игра. И я не допущу шулерства…
       Место Леночки Васильковой находилось за нашими спинами. Я, стыдно признаться, даже успел позабыть о том, что в нашем присутствии находиться девушка, которой никто, как на работе, так и здесь, не уделил внимания… а в почем, как можно было о ней вспомнить, если она всё время молчит за нашими спинами… а, кроме того, в течении всего того времени, что я её знал, твердила, что не любит такие виды спорта, где присутствуют грубость и насилие и, якобы, оттого никогда не смотрит их.
       Вспомнил я о ней, да и все остальные, лишь тогда, когда она, похлопав по плечу Зубкова, сказала:
       - Мальчики, что вы кипятитесь и суетитесь! Что вы зазря перетруждаете извилины в своих головах. Ну, подумайте…
       - О чём подумать? – разом обернувшись к ней, спросили мы с Романом с раздражением и злобой в голосе.
       - Подумайте, кто сделал эти шайбы, с которыми вы, в данный момент, пытаетесь совладать?.. Правильно, Генка, - не дожидаясь нашего ответа, сама ответила Лена. – А теперь вспомните, часто ли у него получается что-либо? Рома, может быть, эта штуковина в твоих руках, работает отлично, но просто действовать ей не на что? Может, эти «Генкины шайбы» и не работают вовсе?..
       Слова Лены имели смысл и на некоторое время все мы задумались. За время же наших раздумий, команда Дрынска загнала ещё одну шайбу в ворота «Спартака». Краем глаза покосившись на Романа, я заметил, как тот неуверенно, но всё же прячет наш «глушитель» за пазуху. Так же я успел заметить и выражение лица Гены, который тоже слышал слова Лены и явно не был доволен ими.
       Третий период для нас был просто упоением, сказкой, мифом, легендой… в которой команда города «Дрынск» забросила ещё четыре шайбы, тем самым, завоевав себе почётное первое место на пьедестале страны.
       Счастливые, мы покинули ледовый дворец «ГЛАДЬ ДРЫНСКА» и, поймав такси, поехали обратно к институту. Не смотря на то, что команда, за которую мы болели, победила, мы, не испытывали той радости, которую следовало бы испытывать. Неизвестность терзала души. Действительно ли наша команда выиграла честно? А вдруг шайбы, которые собрал Генка, работали?


       По окончании игры, мы долго решали и совещались куда направиться далее. Перебрали множество вариантов: либо поехать к Гене, либо к Лене, у которой были весьма добродушные родители и которые всегда были рады приходу коллег по работе их дочери, либо к Роме, кандидатура которого, впрочем, нам не подходила из-за присутствия в квартире жены, или ко мне… Жил я один, но у меня, однако, тоже никто не захотел квартировать, причём, не объяснив причин. В общем, после краткосрочного совещания, мы решили вернуться в институт, дабы там и поделиться впечатлениями от игры с Григоряном. Ну и отпраздновать, какую-никакую, но победу, конечно.
       - Ну, как там дела в столице? - присматриваясь к нашим не особо то и весёлым физиономия, поинтересовался таксист.
       - Из какой столицы? - буркнул Зубков. - С чего ты взял, что мы из этой самой столицы то?
       - Да я просто так спросил! – удивлённый неожиданной агрессией со стороны пассажира, ответил водитель. – Просто лица у вас какие то не особенно весёлые… вот я и подумал… э-э-э… что вы не из нашего города… ну… вроде как столичная команда проиграла же…
       - Из этого мы города. Из этого. И не проиграли, а выиграли! – раздражённо проскрипел Роман, при этом нервным (даже каким то судорожным) жестом спрашивая у меня сигарету и зажигалку.
       - Рома, а ты разве не бросил курить? – поинтересовался я у товарища, вспоминая его недавнюю страсть к леденцам. Может, все таки не стоит?
       - Стоит-стоит! Бросишь тут с вами! - раздражённо вскрикнул Роман, выхватывая из пачки, которую я едва успел достать из кармана, сигарету и зажигалку из моей руки…
       - Извините, но у меня в машине не курят! – любезно, но с некоторой долей агрессии в голосе, проговорил таксист, когда Роман решил закурить.
       Рома, конечно же, состроил возмущённую физиономию, но сигарету всё же вернул в пачку. Ему не хотелось портить и без того не самое жизнерадостное настроение, в котором он пребывал на данный момент.
       - Куда? – спросил таксист, снимая кепку и швыряя её на приборную доску.
- К НИИ.
- Какой НИИ? – попросил уточнить водитель.
       - Какой, такой? – хором проворчали мы, мысленно сетуя на то, что сели в машину со слишком уж дотошным таксистом. – В этом городе есть только один НИИ!
       - Так сразу бы и сказали, - промямлил таксист, поворачивая ключ зажигания. - Значит, в НИИ?


       Расположившись в locus docenty, мы молча сидели, вот уже в течении часа распивая когда-то припрятанную Варенниковым бутылку григоряновского «кипятка». Мы радовались победе нашей команды, но всё же что-то было не так…
       - Почему не предупредили, мерзавцы! Ну, рассказывайте, как игра прошла? С каким счётом? – засыпал нас вопросами Виктор, врываясь в дверь. – Я, как только узнал что вы вернулись, так сразу к вам. Ну, чего молчите, рассказывайте.
       - Ну, как тебе сказать, Витя, - вздохнув, проговорил Роман, затягиваясь сигаретой. – С одной то стороны, наша команда, конечно, победила…
       - Ромка, - пробормотал Виктор, взглянув на Зубкова так, будто увидел перед собой приведение, - ты же, по-моему, бросил курить.
       - Бросишь тут, когда рядом обитают ТАКИЕ личности!.. - произнося эти слова, Зубков покосился на Гену таким убийственным взглядом, что тот, по идее, под этим взглядом должен был растаять, как снеговик под весенним солнцем.
       Заметив, что на него смотрят не самым благосклонным взглядом, Генка поспешил отвести взгляд в сторону, при этом старательно пытался показать, что ничего не слышал. Благоразумно промолчав и подавив в себе обиду и озлобленность, он смотрел за окно, делая вид, что увидел там нечто крайне его заинтересовавшее.
       За дверью послышалась чья-то тяжёлая поступь. Как обычно, в ожидании начальства, мы, точно выверенными и отработанными движениями успели спрятать под стол всё, что нежелательно было видеть руководству института: бутылки, рюмки, пепельницу… успели пошире распахнуть все окна. Все заняли свои места: Ромка, как обычно, достав небольшую отвёртку из кармана, начал копошиться в первом попавшемся под руку предмете (на этот раз, это оказались наручные часы, забытые на столе Михаилом), Михаил достал из под стола лист бумаги и начал что-то чертить на нём, Григорян, как обычно, сел на подоконник, Леночка с Генкой юрко шмыгнули в кабинет Леночки, а я… я, как и в свой первый день в институте, остался стоять посреди комнаты, со страхом ожидая грядущего.
       В дверь негромко постучали.
       Услышав негромкое постукивание чьих то костяшек пальцев по дереву, я охрабрел, волна смелости и решимости накрыла меня с головой… ну, просто директор института, да и никто из руководства не утруждал себя такими мелочами, как, например, постучаться перед тем, как войти в кабинет своих подчинённых. Я сделал несколько шагов до двери и раскрыл её.
       - Извините, Геннадий Варенников здесь работает? – спросил непритязательный с виду мужичек, от которого нас отгораживал низенький дверной порожек.
       - Это вы? – задал я вопрос, глядя на человека стоявшего передо мной.
       Согласен, для научного сотрудника, это был не самый высокоинтилектуальный вопрос, в особенности учитывая, что передо мною стоял главный тренер команды «пингвины» города Дрынска. Хотя, если подумать, его ответ так же не блистал высоким интеллектом:
       - Возможно. А кто я, по-вашему мнению?
       Готов поспорить, всё время всей этой непродолжительной беседы, Генка стоял прислонившись ухом к замочной скважине, прислушиваясь к происходящему за дверью. По этому для меня не оказалось сюрпризом, когда дверь лаборатории Леночки широко распахнулась и из дверного проёма, широко ухмыляясь и размахивая руками, с криком: «Алексей Петрович, поздравляю ВАС с ПОБЕДОЙ!» - выскочидл Генка.
       Названный Алексеем Петровичем, тренер команды-чемпиона, встретил возглас Варенникова со смущённой улыбкой.
       - Ну зачем же так то… громогласно, – смущённо пробормотал Алексей Петрович, доставая из под полы кожаного пальто небольшой свёрток и протягивая его Генке. – Спасибо тебе огромное. Знаю, ты хотел помочь… но не нужно этого. Надеюсь, вы были на матче и видели, что и без ваших изобретений наша команда играет неплохо.
       Некоторое время проходило в молчании. Кто-то находился в сомнении, кто-то молча радовался, кто-то вообще ничего не понимал…
       - Ребята! – наконец негромко проговорил Варенников, ловко извлекая из-под стола припрятанную уже початую бутылку «кипятка» и разливая её по, столь же ловко найденным стопкам.
       Мы радовались, смеялись и прыгали, как дети. Мы радовались тому, что наша команда выиграла честно, без всяких штучек Гены.
       Но больше всех радовался Гена. Чувство вины до этого момента не позволяло ему выказать всю свою радость. Но теперь… Ведь он поставил на нашу команду три своих оклада?!
- Гена, - обратился я к нему, легонько ткнув его локтем в бок.
- Что?! – воззрился он на меня.
- Сколько, ты говоришь, поставил на «Пингвинов»?..


2.

ЛИТЕРОПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬ.

       Я вошёл в кабинет и, помахав перед лицом ладонью в безрезультатной попытке разогнать табачный дым, заполнивший помещение плотным туманом, решительно двинулся к окну.
       - Фу-у, ну и накурили! Хоть топор вешай! Вы бы хоть окно открыли что ли!
       Я прошёл к окну, широко его распахнул и обернулся к своим сослуживцам: Зубкову и Варенникову. Они сидели за столом и что-то вяло обсуждали. Не смотря на кажущуюся вялость их диалога, он, похоже, был весьма содержательным и сильно их увлекал, поскольку моё появление было замечено далеко не сразу.
       Когда в окно ворвался поток свежего весеннего ветерка и немного развеял дымовую завесу, а глаза перестало щипать от едкого табачного дыма, я смог внимательнее присмотреться к товарищам и слабый стон сорвался с моих губ. Вид у моих товарищей был ещё тот: оба растрёпаны, взъерошены и помяты, в глазах застыло какое-то безразличное ко всему выражение, на лицах скука. Перед ними стояла пепельница с возвышающейся горой окурков, а так же пустые чашки, пустая банка из-под растворимого кофе и чайник, определённо так же пустой. По всему было видно, эту ночь они провели в стенах института.
       - Вы случайно не забыли, что сегодня за день?
       Я сел за стол и закурил сигарету, за компанию, дабы поддержать коллектив страдающий этой вредной привычкой, хотя особой необходимости в этом и не было. Чтоб утолить никотиновую жажду достаточно было просто немного подышать здешним воздухом, который сейчас, благодаря распахнутому окну, состоял из табачного дыма всего лишь наполовину.
       - Сегодня… - задумчиво проговорил Генка, бегло посмотрев на календарь, лежащий на столе под стеклом, - …Tuesday, novevber, ninth number,* - сухо ответил на мой вопрос Гена, потопив докуренную сигарету в недрах кургана окурков, – если мне не изменяет память, или, если пока мы находимся здесь, мир не успел измениться.
*Вторник, ноябрь, девятое число.

       - Прежде всего, я хочу напомнить тебе о том, что тебе обещали вырвать язык, если ты не прекратишь свои бессмысленные иноязычные высказывания! – пробормотал я, как и все остальные, утомлённый своим товарищем, возомнившем себя полиглотом. – Тем не менее, признаю, что ты прав. Сегодня действительно, вторник, действительно девятое число… а что у нас намечено на этот день, ты, надеюсь, помнишь так же хорошо?
       - Конечно. Сегодня мы будем испытывать наш литеропреобразователь в действии. – На этот раз блеснул сообразительностью Роман.
       - Значит помните. Тогда объясните мне, мать вашу, почему у вас такой вид! Недавно в зоопарке был и видел там орангутангов, так глядя на вас, у меня создается ощущение, что и не уходил оттуда! Вы словно только что с ветки слезли. Или я от моды отстал, и все учёные теперь выглядят именно так?! Ребята, ну разве мы не договаривались, что нам всем нужно как следует отдохнуть, привести себя в порядок… Вы бы хоть побрились, хотя бы космы свои расчесали…
       - Да не кипятись ты! Без тебя тошно… - поморщился Роман. Обычно он ведёт себя более оживлённо, но бессонная ночь никому не придаёт бодрости. – И вообще, поражаюсь я тебе, Стёпка! Поражаюсь твоему спокойствию. Лично я ужасно нервничаю и волнуюсь, так, что даже уснуть не могу. Больше года мы отдали нашему литеропреобразователю, «вынашивали и растили» точно дитя… А вдруг сегодня на испытаниях что-то пойдёт не так? Вдруг…
       - Отставить пессимистический настрой, - резко оборвал я и взмахнул рукой в воздухе, перерубая ребром ладони невидимый канат неуверенности, который опутал товарища. – Мы его неоднократно проверяли, и ни разу он не давал сбоев. Вчера он тоже работал исправно, а значит, будет работать и сегодня. Нет никаких поводов для беспокойства.
       - Всё так, - согласно кивнул Роман. – Но тем не менее…
       - Подождите, подождите… - Я внимательно всмотрелся в лица своих товарищей. В душе зародилось слабое чувство беспокойства. – Этой ночью вы случаем не включали литеропреобразователь?
       - Ну, допустим, включали. Мы просто хотели ещё раз убедиться…
       - Убедиться в чём?! Я надеюсь с ним всё в порядке?! Он цел? – Спокойствие и уверенность мгновенно покинули меня. Пальцы принялись выбивать дробь по столешнице.
       - Да конечно же он цел! – разразился праведным гневом до этого хранящий молчание (что совершенно на него не похоже) Гена. – Ты что, принимаешь нас за идиотов, за слабоумных? Думаешь, что мы без тебя не способны включить машину, которую сами и собирали?!.
       - Да ладно-ладно, успокойся! – пожал я плечами. - Ничего подобного я и в мыслях… да что вы, в конце концов?.. – сорвался я на бессвязное бормотание, всеми силами пытаясь скрыть тот факт, что подобные мысли редко, очень редко, но всё же посещали меня.
       Гена лишь фыркнул и махнул рукой в мою сторону. Совершая это красноречивое действие, он по неосторожности задел стоявший на краю стола стакан. Тот зловеще покачнулся, угрожая рухнуть на пол. Может быть, этого и не произошло бы, может быть, он устоял бы и остался стоять на месте, но Геннадий не мог позволить подобного. Он резко выбросил руку к стакану, пытаясь поймать покачнувшийся сосуд, но вместо этого лишь сильнее подтолкнул его. Раздался звон бьющегося стекла.
       - Всё хорошо, все просто превосходно, - медленно, с расстановкой, произнёс я, глядя на лежащие на полу осколки стекла. – Значит, волноваться нам совершенно не о чем?
       - Совершенно не о чем, - с ноткой обиды в голосе пробормотал Гена, встал из-за стола и пригладил свою рыжеволосую шевелюру. – Пойду умоюсь. Роман, у тебя расчески случайно нет?
       Понаблюдав за Букиным, который долго похлопывал себя по карманам в безрезультатных поисках несуществующей расчёски, я протянул Гене свою, проводил взглядом его фигуру и, встав из-за стола, подошёл к полке с книгами.
       - Как думаешь, - спросил я Романа, внимательно разглядывая корешки книг, выстроившихся на полке. – Какие книги стоит взять для предстоящих испытаний литеропреобразователя?
       - Понятия не имею, - отозвался тот за моей спиной и, скрипнув стулом, подошёл ко мне. – Кстати, Степан, а тебе не доводилось читать «Понедельник начинается в субботу» Стругацких? – оживившись вдруг, поинтересовался Роман.
       - Не-е-ет, не доводилось, - вспоминая, протянул я в ответ, не сразу понимая к чему клонит мой друг. Наконец до меня дошло и я медленно повернулся. – Так значит, этой ночью вы экспериментировали над Стругацкими, верно?
       - Ага! – с широкой улыбкой на физиономии тряхнул шевелюрой Роман и взял с полки книгу, чтоб показать её мне. – Вот, смотри. Презабавная вещь, я тебе скажу. Вот «отстреляемся» сегодня с литеропреобразователем, обязательно прочту. До смерти интересно узнать, что там за чудик был в очках и о каком диване, чёрт меня подери, он там говорил… Хочешь расскажу?
       - Сколько времени сейчас?
       - Почти девять, - ответил Роман, посмотрев на циферблат своих наручных противоударных часов.
       Ещё целый час мучительного ожидания. Целый час, который неизвестно чем занять. Что ж, рассказ Романа хотя бы поможет время скоротать.
       - Трави, - согласился я, возвращаясь за стол.
       Я раскрыл упомянутую Романом книгу Стругацких и стал лениво перелистывать страницы. Текст я не читал, да и не смог бы я сейчас ничего читать. Всё на что меня хватило, так это просмотреть редкие иллюстрации, по которым было весьма сложно составить представление о произведении.
- Здравствуйте мальчики, - лучезарно улыбнулась вошедшая Леночка.
- Здравствуй, - ответил я на её приветствие.
- Ой Лена, ты как раз вовремя. Присаживайся, я сейчас такую историю расскажду! - Ну, значит так… - начал свой рассказ Роман.
       Роман принялся рассказывать. Говорил он оживлённо, яростно жестикулируя. Я понимал его настроение, поскольку мне самому доводилось попутешествовать по миру книжных станиц, строк и абзацев…


       Роман оказался внутри какого-то древнего деревенского дома, о чём он судил по потемневшим от времени бревенчатым стенам и печке в пол-стены. Мебели здесь было немного. В дальнем углу комнаты стояло зеркало, стол, табурет, окно… На подоконнике лежала книга. Почему-то Роман заинтересовался ей и попытался рассмотреть название, это ему удалось… но не совсем. Книга называлась, толи "Практические занятия по синтаксису и пунктуации", то ли "Хмурое утро" Алексея Толстого… или же всё-таки «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники»?! Он никак не мог определиться, поскольку, как ему показалось, книга то и дело меняла названия на обложке, на манер картинок, сменяющих друг друга в зависимости от того под каким углом на них смотреть.
       В центре комнаты стоял мужчина с очками в массивной роговой оправе на носу. По всем законам логики, мужчина должен был бы удивиться внезапному «визиту» Романа, но тот вовсе не выглядел удивлённым, напротив, он как будто ждал его появления.
       - Вы тоже за диваном? - как-то даже равнодушно спросил он Степана, словно ожидал его появления.
       - За каким диваном? - удивился в ответ Роман, озираясь по сторонам и задумчиво почёсывая в затылке.
       - Ну, как же, за диваном, который здесь стоял. – Тип в очках кивнул в сторону, где на полу явственно выделялся пыльный прямоугольник. Судя по всему, здесь совсем недавно действительно стояло что-то, габаритами походившее на диван. - Если вы за ним, то вы опоздали. Его уже кто-то забрал...
       - Кто забрал? – Совсем опешив от подобного приёма, спросил Зубков, запоздало соображая, что своими словами вгоняет себя в ещё более глубокую ловушку. "Проклятье, зачем мне сдался этот треклятый диван?!" - про себя подумал он, с трудом удержавшись от того, чтоб не треснуть себя кулаком по лбу.
       - А поди разбери кто! Тут с этим диваном чихорда какая-то. Все будто с ума посходили!.. Бегают, спрашивают…
       Мужчина осмотрелся, покачал головой, обнаружив горы мусора на полу, затем где-то отыскал веник и начал убираться. Вдруг что-то тяжело зацепило за веник и выкатилось на середину комнаты. Это был серебристый цилиндрик с палец толщиной. Он потрогал его веником. В комнате что-то затрещало и запахло озоном. Он швырнул в сторону веник и поднял цилиндрик с полу.
       Роман с интересом наблюдал, как мужчина с ещё большим интересом рассматривает найденную вещицу, как вертит её перед глазами и... вдруг взмывает в воздух, при этом переворачиваясь и со всего маху грохаясь пятками о потолок. Вновь перекувыркнувшись он сильно ударился боком и головой, затем выронил серебристый цилиндрик и с криком устремился вниз. Бросившись на помощь бедолаге, Зубков обнаружил того в узкой щели между печью и стеной. Поднимаясь, мужчина долго кряхтел и, что показалось Роману крайне странным, бормотал что-то про канализацию и про то, как бы ему в неё не просочиться. «Сантехник он, что ли?» - рассеянно подумал Роман, помогая выбраться очкарику. Затем они вместе долго рассматривали отпечатки подошв ботинок на потолке, оставшихся после только что совершённой головокружительной воздушной эквелебристики мужчиной в очках...
       - Да не волнуйтесь вы так, не просочитесь вы ни в какую канализацию, - нелепо пробурчал первопроходец по миру литературы, продолжая задумчиво рассматривать потолок, где красовалась пара отпечаток подошв ботинок.
       - Что? Какая канализация?
       - Как какая? Вы же сами только что говорили про канализацию... Ну, когда из-за печки то выбирались. Боялись в неё просочиться…
       - Ах это!.. - мужчина тяжело вздохнул, снял очки и, протирая стёкла краем выправившейся рубашки, добавил, - Да приходил тут один, до вас...


       - Эх, если б Генка не поспешил выключил литеропреобразователь! – с сожалением вздохнул Роман, завершая свой рассказ. – Все таки интересно было бы узнать, что же с ним потом произошло-то.
       - А ты книжку прочитай, вот и узнаешь, - предложил я ему.
       Я слушал рассказ Букина в пол-уха и потому не совсем уловил смысл, но то, что мне таки удалось переварить, показалось весьма забавным и я широко улыбнулся, но что моя улыбка в сравнении с эмоциями, которые проявлял Роман. Она сухонькая ухмылка была бледной тенью его весёлого смеха. Моему другу всё пережитое казалось уморительно смешным, его эмоции простирались гораздо дальше моей слабой ухмылки – он хохотал до слёз, дрыгая ногами и хватаясь за живот, так что в конце ему даже плохо стало. Леночка тоже звонко хихикала.
       Вернулся Гена. Вода освежила его лицо, да и расчёска пошла на пользу… Если бы он ещё догадался переодеть мятую футболку с надписью на груди «AS/DS» на что-нибудь более подходящее торжественному случаю, и снять джинсы с волдырями на коленках, было бы вообще здорово, но, чего нет того уж нет.
       - Роман, может тебе тоже стоит немного освежиться, причесаться там… - осторожно, дабы не задеть тонкую психику товарища, предложил я, рассматривая его растрёпанную шевелюру, чем-то похожую на камышовые заросли, после урагана.
       - Да ну, и так сойдёт! – махнул рукой Роман, поплевал на ладони и старательно пригладил ими волосы. – Чай не на танцы идём!
       - Да уж, не на танцы… – Прихватив с книжной полки штук пять первых попавшихся под руку книг, я подошёл к двери, решительно распахнул её и, остановившись на пороге, обернулся к молча наблюдающим за моими действиями друзьям. – Ну, чего встали? Пошли.

       
       В своё время, с подачи Гены, рассказавшем в столовой едва ли не всему институту о нашем литеропреобразователе, возник интерес к нашим достижениям. Сотрудники института с всевозрастающим любопытством следили за продвижением нашей работы и с нетерпением ожидали результата, гадая, во что же, в конце концов, выльется шумиха, возникшая вокруг нашего отдела. Я ожидал, что на испытаниях будет присутствовать довольно много народу, но я и предположить не мог, что любопытствующих будет столь много. Ко времени, на которое назначили испытания, оставалось ещё пол часа, а конференц-зал был уже полон. Многие стояли в коридоре, ожидая появления виновников «торжества», то есть нас.
       Среди ожидающих я увидел Витьку Григоряна. Увидев нас, Витька широко ухмыльнулся, помахал нам рукой и, растолкав широкими плечами двух прыщавых студентов по неосторожности загородивших ему путь, устремился нам на встречу.
       - Ну что, вы готовы к своему звёздному часу? – пробасил он, поравнявшись с нами.
       - Готовы, - вздохнул я в ответ.
       - Когда всё закончиться, предлагаю отметить это дело у меня в лаборатории. – Он в предвкушении потёр ладони одну о другую. – Ради такого дела, я приберёг бутылочку «кипятка», - тут он склонился к самому моему уху, заговорщецки подмигнув, добавил многозначительным шепотом, - особенного, модифицированного. Высший сорт! Попробуете, закачаетесь!..
       Витька придумал новый сорт водки, прозванный кипятком с стенах НИИ. С тех пор он улучшал и улучшал свой напиток, стараясь достигнуть совершенства. Многие желали выведать у Витьки рецепт этого божественного «пойла», но пока что сделать этого так никому и не удалось. Но Григорян – кремень - никому не раскрыл рецепта своего «зелья». Его даже не прельстила Нобелевская премия, которую ему сулили за секрет чудо-водки. Причина такой секретности была проста - благодаря тайне «кипятка», Витька обладал едва ли не безграничной властью в институте. Даже руководство считалось с ним, поскольку им не меньше других хотелось иметь несколько бутылочек «кипятка» на праздничном столе.
       Особое упорство в попытках разгадать заветную формулу, проявил химический отдел. Соседи по лаборатории Витьки пытались воспроизвести «кипяток» самостоятельно, но после нескольких отравлений, одно из которых чуть было не закончилось летальным исходом, они таки угомонились и приняли за аксиому – «кипяток» способен создать только Григорян.
       - Ну, ни пуха ни пера, - пожелал Витька нам удачи и поспешил в конференц-зал, чтоб занять лучшее место.
       Немного в стороне от всех, попыхивая смятой в гармошку папироской прямо под табличкой строго настрого воспрещающей это делать, топтался Наум Наумович. Старенький профессор биологии явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он переминался с ноги на ногу и затравленно смотрел по сторонам из под толстых линз очков в массивной роговой оправе со сломанной и наспех перемотаной лейкопластырем, дужкой. Его присутствие означало многое, ибо Наум Наумович крайне редко интересовался чем-либо, если это что-либо выходило за стены его отдела.
       - А вот и наши герои! – Встретил нас громкий жизнерадостный голос Иосифа Бронского, восседающего на председательском месте. – Ну что, готовы показать нам свое чудо?
       Не ответив, я проследовал к экспозиционному столу, на котором уже был установлен и готов к работе литеропреобразователь. Роман с Генкой за мной не последовали. Они заняли места среди зрителей, очень удачно свалив весь груз ответственности на мои плечи, и ободряюще мне ухмылялись оттуда. В эту минуту я хотел бы поменяться местами с товарищами, но, как говориться: «взялся за гуж, не говори, что не дюж». Мы давно решили, что именно я буду «тамадой» на этом мероприятии.
       - Итак, - положив стопку книг рядом с агрегатом, прокашлялся я, пытаясь унять дрожь в коленях. – Перед вами литеропреобразователь.
       Последние мои слова зрители восприняли как некий сигнал к началу действий. В зале началась возня. Кто-то зашуршал бумагой, защёлкал авторучкой, видимо, намереваясь конспектировать, кто-то проверял наличие плёнки в диктофоне, приглашенные корреспонденты защелкали фотокамерами… Наконец всё стихло и я смог продолжать.
       - Итак, перед вами литеропреобразователь! – торжественным голосом повторил я, доставая из внутреннего кармана мятые листы бумаги с набросками доклада и раскладывая их перед собой. – Наверное, у каждого из вас есть любимое литературное произведение. Читая любимые книги, пожалуй, все мы желали побывать в том мире, который описывает нам автор. Кто-то мечтал стоять на палубе, под белыми парусами и флагом, с которого усмехается «Весёлый Роджер» и капитан Блад командует «на абордаж» своей команде. Другие хотели бы полететь к звёздам на огромном космическом корабле… До литеропреобразователя вы могли только мечтать об этом, но теперь вы имеете возможность посетить любимый мир, увидеть своими глазами то, что видел автор в своих фантазиях, и даже принять участие в качестве ещё одного персонажа книги…
       В зале снова завозились. Послышался оживлённый шёпот. Видимо мои слова всё-таки вызвали именно тот результат, на который я и рассчитывал. Ободрённый, я продолжил:
       - …Проще выражаясь, с помощью нашего изобретения, вы можете блуждать по страницам книг, как вам заблагорассудиться, при этом ощущая всю гамму чувств, ибо литеропреобразователь превращает фантазию писателя в реальность! Но к чему нам лишние слова. Все мы прекрасно знаем, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, так не пора ли нам перейти к делу?!
       - Правильно! – раздался из зала хорошо мне знакомый бас Витьки Григоряна. – Жги, Стёпка!
       Повернувшись к агрегату, я бегло осмотрел его. Ночью мои трудяги-товарищи включали его и мне хотелось убедиться, что всё в порядке, как они утверждают. Вроде бы всё хорошо… Ну Генка! Бросив испепеляющий взгляд на смущённо потупившего взор Гену, я, надеясь, что никто ничего не заметил, убрал книгу, которую тот оставил на сканере. Яркая обложка этого литературного шедевра, на которой красовалась призывно улыбающаяся обнажённая девица с неестественно пышным бюстом, поведала мне, какие «исследования» проводили мои коллеги ночью.
       Помимо этого «шедевра литературы» всё, вроде бы, было в порядке. Я решительно щёлкнул тумблером. Литеропреобразователь тихо зашумел, заморгал лампочками и прогнусавил тянучим искусственным голосом компьютера: «Нет данных в сканирующем устройстве».
       - Мне нужен доброволец!
       Зал притих.
       - Ну же, ребята! Неужели никто не хочет попробовать?!
       - Смелее, господа учёные, смелее! – подал со своего председательствующего места Иосиф Бронский, не торопясь однако, вызываться добровольцем.
       - Эх, будь что будет! – донеслось из зала и я с благодарностью посмотрел на поднявшегося со своего места Григоряна!
       Он поднялся ко мне и встал рядом.
       - Здесь у меня есть несколько книг. Выбирай любую понравившуюся.
       Выбор Григоряна пал на классика русской литературы Фёдора Михайловича Достоевского. Он ткнул пальцем в потёртый томик «Преступление и наказание». Протягивая мне книгу, Витька чувствовал себя первооткрывателем. Наверное, так чувствовал себя Юрий Гагарин перед полётом в космос, когда сказал своё знаменитое «Поехали»! Витьке тоже захотелось сказать что-нибудь памятное. После недолгого раздумья, он выдал фразу, смысл которой не был ясен никому кроме него самого, хотя не факт что и ему он был понятен:
       - Взвейтесь да развейтесь! Эх, тройка быстрая, ты вдаль меня умчи! – воскликнул он и взмахнул рукой, точь в точь, как знаменитый первооткрыватель космоса.
       Мой взгляд упал на ботинки Григоряна. Отметив развязавшийся шнурок на его ботинке, я с трудом сдержал улыбку. Я посадил его в устрашающего вида кресло, чем-то напоминающее электрический стул. Роман Букин покинул своё место, чтоб помочь мне. Пока я занимался настройками литеропреобразвателя, пока сканирующее устройство, быстро шелестя страницами, «переваривало» информацию, он пристраивал проводки на могучем Витином теле. В завершении, Рома напялил на «литеронафта», сложной конструкции, сверкающий светодиодами всех цветов, шлем и провозгласил, что всё готово к началу демонстрации «чуда науки и техники».
       - Итак, вы видите монитор, - прокомментировал я происходящее, указывая на монитор справа от кресла, на котором важно восседал Григорян. – Он не сможет передать всей гаммы чувств, которые испытает испытуемый…
       - Подбери другое слово, - недовольно проворчал опутанный проводами доброволец. – Не нравится мне это слово. Уж больно со словом «пытка» созвучное!..
       - А вы, товарищ, помолчите. Вызвались добровольцем, так сидите и помалкивайте себе. Не мешайте процессу – Поморщившись, выказал свое недовольство председательствующий Бронский, внимательно наблюдая за всем происходящим. – Вот дадут вам слово, тогда и выскажетесь.
       - Всего того, что ощутит он, мы не почувствуем, но сможем видеть всё происходящее его глазами и слышать. Ну что, приступим? Ты готов, Витя?
       - Запускай свою шарманку!



       …Послышался нетерпеливый звон дверного колокольчика. Григорян, притаился, прислушиваясь к шаркающим шагам в соседней комнате. Тихо прокравшись, он выглянул в комнату и увидел старуху. Она открывала дверь.
       - Здравствуйте, Алёна Ивановна, - послышался слабый, какой-то болезненный голос молодого человека от двери, - я вам… вещь принёс… да вот лучше пойдёмте сюда… к свету…
       - Господи! Да чего вам?.. Кто такой? Что вам угодно?
       Прислушиваясь к голосам в соседней комнате и судорожно припоминая творчество Достоевского, которое проходили на уроках литературы в средней школе, Виктор Григорян, весь дрожа от возбуждения, понял, что попал на самую «кровавую» сцену романа. Момент «преступления». Он вновь осторожно выглянул в комнату.
       - Серебряная папиросочница: ведь я говорил в прошлый раз. – Это говорил, несомненно, Раскольников.
       Старуха протянула руку и взяла протянутую молодым человеком вещь.
       Дура! – усмехнулся Виктор. - Думает, будто там и в самом деле обещанная папиросочница. Не знает, старая, что ей деревяшку сунули, в бумажку завёрнутую!
       …Сокрушаясь, что Раскольников обернул «папиросочницу» и крепко закрутил её нитками, старуха повернулась к нему спиной, к свету, пытаясь справиться с узлами упаковки. Виктор видел, как затряслись руки Раскольникова, как судорожно стал он выхватывать из петли под пальто орудие убийства – топор…
       «Пора!» - сказал себе Григорян, зная, что через секунду произойдёт непоправимое. – «Ну я тебе сейчас!»
       - А ну брось топор, сволочь! – воскликнул Виктор, выходя из укрытия с суровым лицом. – Бросай топор, я тебе говорю!
       Топор вывалился из слабых рук горе-убийцы и с грохотом упал на пол.
       - Ты кто? – простонал Раскольников. Его и без того бледное лицо стало белым как полотно.
       - Бонд. Джеймс Бонд. – важно представился неучтённый герой романа.
       Он хотел ещё что-то сказать, но грохот, с которым рухнул на пол Раскольников, распластавшись рядом с топором, оборвал заготовленную речь, предназначенную преступнику. С огорчённым лицом, он повернулся к старухе.
       - Мадам, вы спасены, от гнусного…
       И снова Виктора прервали. Он не учёл того обстоятельства, что и старуха до сего момента не ведала о его присутствии. Но бабка оказалась покрепче духом и падать в обморок не собиралась. Пронзительно заверещав, она метко запустила «папиросочницой», которую до сих пор держала в руках, в незнакомца и выскочила за дверь. Действия старухи застали Григоряна врасплох. Он не успел уклониться и свёрток угодил ему прямо в лоб.
       - А, чтоб тебя! – зло прорычал тот, потирая быстро набухающую шишку, и выскочил следом за бабкой, по пути не забыв удивиться её прыти.
       Выбежав за дверь, он увидел бегущую вниз старуху, перепрыгивающую сразу через три-четыре ступени…


       
       - Да, ребята, давненько я так не веселился! – до сих пор находясь под впечатлением от пережитого, басил Виктор. – Видели бы вы лицо этого Раскольникого…
       - Да видели мы, видели, - смеялся Гена, разливая григоряновский «кипяток» по рюмкам.
       - А эта старуха-то! Старуха-то! Как она в меня саданула, а?!
       Я с наслаждением выпил рюмку, хрустнул солёным огурчиком и крякнул от удовольствия. Всё прошло даже лучше, чем я ожидал, и это меня радовало.
       - Ну, ребята, я не удивлюсь если вы «Нобеля» за свою машину получите! А какое будущее перед вами открывается! Безоблачное… - Григорян закатил глаза к потолку, мечтая за своих товарищей.
       - Тюрьма нас ждёт! А небо мы сможем видеть только в клеточку долгое-долгое время… - раздался сухой голос с дивана, на котором лежал Роман.
       Воцарилась тишина. Молчали долго, пока я наконец не поинтересовался о причине столь пессимистичных мыслей.
       Вместо ответа, Роман стал читать книгу, которую держал в руках - «Преступление и наказание» Достоевского. Я слушал его, а по телу бежали мурашки:
       «А ну брось топор, сволочь! – властно воскликнул Джеймс Бонд, выпрыгивая из засады. – Бросай топор, я тебе говорю!
       - Ты кто? – слабым голосом простонал Раскольников, бледнея и выпуская топор из рук. Он явно не ожидал засады.
       - Бонд. Джеймс Бонд.»