Крест животворящий

В деревне Плетнево стояла церковь. Церковь как церковь – с крестом, с иконами, все как полагается. Пока был жив старый батюшка Иероним, все было пристойно. Православный народ свечки ставил, к образам прикладывался и на Храм денег оставлял. Да и старый батюшка был, надо сказать, человеком правильным – мог и молитву сказать и совет какой дать, а, если понадобится, то и смутьяна какого утихомирить. Вон, Фрол, жену свою повадился лупить, так батюшка его наставил на путь истинный. С Фролом, говорят, еще двое было, так с тех пор те добрыми христианами стали и, говорят, перестали пить даже на Светлую Пасху. А что, оно и к лучшему - народ у нас хоть и православный, а темный еще. Вон в Сиротках пошел один мужик корову свою искать. Корову-то нашел и рога нашел, и шкуру, и даже вора. И так хорошо нашел, что того на похоронах мясом коровьим и поминали. Не стал мужик мясо забирать, раз уж так получилось – не по христиански как-то. Так вот, Иероним служил Господу исправно. На Рождество, бывает, идут мужики по деревне, шатаются. А тот, ни разу, хоть и пьет с ними наравне. Ну так вот, жил Иероним и умер. Похоронили его как полагается, честь по чести. И поминки справили. А новый батюшка все не едет. Неделю не едет, две не едет, три не едет. И даже месяц не едет. И народ в Церковь не ходит, свечки не ставит и к образам не прикладывается. И пошла про старую церковь дурная слава.


Как известно на Руси, свято место пусто не бывает. И, коли, нет попа в приходе, так обязательно черт появится. Так он и появился. И даже не один, а с компанией. Никто толком не помнит уже, откуда. Вроде на деревенском погосте все тихо было, кресты стоят, никто не богохульствует. Поговаривали, правда, про омут – место там глухое и там чертям как раз жить и положено. В общем, стал народ замечать, что в церкви по вечерам огни горят и говор чужой слышится. Старики сразу смекнули, что дело нечисто, не иначе как воры какие-то поселились. Собрались мужики на сходку и решили проследить. Послали Ваньку Кривого и Савраса. Те засели в кустах у церкви и ждут. Только стало смеркаться, глядь, фигура какая-то темная шасть в окошко. И дверь в церковь тихонько так отворяется. А те, другие, только того и ждали. Как только дверь приоткрылась, те от речки и побежали. То ли темно было, то ли одеты они были как-то странно, только Ванька как затрясется мелко-мелко и давай креститься:
- Матерь Божья, кажись, черти!
- Какие черти, проспись иди!
- Да точно они, чтоб меня перекосило!


Саврас решил проверить. Подкрался к окну – оно разбито, чтобы было удобнее лазить. Взял да и заглянул. И пока он с криками бежал через кусты к дому Макара-пастуха, Ванька только его спину и видел. Саврас бежит, зовет Матерь Божью и Николая-угодника, собаки лают, народ на улицу выбегает. Макар с мужиками схватили Савраса за грудки и спрашивают, что, мол, видел.
-Черти в церкви, истинный крест! – это Ванька Кривой подбежал.
Ему-то одному кто бы поверил, он с утра к чарке приложиться может, а только Саврас кивает, да, мол, точно, черти – сидят, окаянные, лампадки разожгли, в карты играют, ругаются. Ванька и говорит, что их там душ восемь будет, хотя откуда у них души, у безбожников. Видят мужики, дело темное. Собрались, кто с вилами, кто с топорами, кто с дубьем. Прохор, тот даже с ружьем прибежал. Про ружье это – история отдельная. Прохор в солдатах служил, так с собой в деревню ружье и привез. Да только где это видано, чтобы солдаты с ружьями домой возвращались? В общем, идут мужики гурьбой к церкви, впереди Иван-кузнец и Прохор, за ним Саврас и Ванька Кривой с остальными. Открыли дверь, Иван с Прохором первые ввалились, а остальные сзади напирают. Ну а черти на мужиков уставились и глазенки у них какие-то недобрые сразу стали. И вроде, черти как черти, шерсть черная, свалявшаяся, уши острые, носы как у боровов пятаками, рожки острые и копыта, и бородки козлиные пробиваются, только вот струхнули что-то мужики, неуютно им стало в церкви. А черти карты-то побросали и в лапах, что без копыт, ножики заблестели. А старший их так и говорит: «Чего приперлись? Наша теперь церковь, а вы бегите отсюда, пока целы!» - и на мужиков надвигается. Остальные заблеяли, завыли дико и с мест своих повскакивали. Вот тут-то у мужиков душа совсем в пятки ушла, а Прохор, тот и про ружье свое забыл. Бегут к деревне наперегонки, падают, спотыкаются, на ноги друг другу наступают. То-то веселилась нечистая. С тех пор в Плетневе совсем житья не стало: мужики пьют, баб своих гоняют, молоко скисает, а у Федота кобыла пропала. Правда, дед Сидор цыган в лесу видел, да все равно, на нечистых кобылу списали - кому же больше.


Уж Спас яблочный близится. Над всей Русью Православной звон колоколов плывет. Смотрят плетневцы, едет телега, а в ней батюшка новый. Остановились посреди деревни, так сразу телегу народ-то и окружил, смотрят, что будет. Батюшка с телеги спрыгнул и говорит: «Здравствуйте, православные! Отцом Михаилом зовусь. Приехал в Храме Божьем служить и Господа славить». Те на него смотрят, батюшка собой молод, красив, справен, голос громкий. Поздоровались, да и выложили все как на духу. А батюшка Михаил говорит: «Так, мол, и сидят, нехристи?». «Сидят, батюшка», - отвечают. «Ну, негоже, чтобы в Храме Господнем нечисть гнездилась», - говорит и к церкви пошел. Народ весь за ним, идут, гадают, что батюшка новый делать будет. А тот подошел к церкви, перекрестился, спросил у мужиков топор, да к лесу направился. Народ все дела свои побросал, обсуждает, справится новый батюшка с нечистой или нет. Кто говорит, что выдюжит, старики говорят, что молод больно, а девки мечтают как в попадьях жить будут. Только дед Сидор на Храм перекрестился и сказал задумчиво: «Не было на Руси, чтобы Власть Господня супостатами попиралась». Возвращается отец Михаил из леса и в руках здоровенный крест из ольхи несет. «Ну что же, пойдем, - говорит, - Посмотрим на ваших чертей!». Надо сказать, что черти, как мужиков прогнали, совсем стыд потеряли – жили в церкви денно и нощно, ладан спрятали, водку пить стали и песни дурные орать. Люди даже днем к церкви подходить боялись, а уж ночью-то и говорить нечего. Встал отец Михаил, крест на груди поправил, сотворил молитву во имя Господне, осенил себя крестным знамением, водки поднесенной выпил, закусил, как полагается, засучил рукава у рясы, взял крест ольховый и пошел. «Ты себя побереги, родненький», - говорит бабка Прасковья, а тот усмехается: «Меня, старая, Господь хранит». В общем, как потом говорили, сначала в церкви вой поднялся, шум страшный и крики, а потом стали черти один за другим вылетать, кто в дверь, кто в окно. Встают, голосят, хромают, за бока ушибленные держатся. Как последний-то вылетел, так отец Михаил из церкви и вышел. Стоит на пороге, крест в руках держит, только вспотел чуток. Черти его как увидали, так и задали стрекача к речке, да прямо в омут со страху и попрыгали. Правда, Прохор потом жалел, что не схватил одного, чтобы на ярмарку отвезти, всем честным людям показать, да только батюшка сказал, что негоже это, не по-христиански. С тех пор жизнь в Плетневе наладилась, а старики говорили, что иногда не только молитву во имя Господне сотворять, а и крест крепкий животворящий иметь надобно.

Август 2006 г.