Доброе утро Auschwitz!

“Дяденька надзиратель, а если я буду хорошо работать у меня возможен карьерный рост до начальника конслагеря?” – сказал какой-то паренёк, когда Ханс проснувшись рано вышел на очередную утреннюю прогулку.
“Да мальчик, ты главное старайся и гляди быть может дослужишся до самого Фюрерра!” – ответил Ханс раскуривая трубку.
Этой ночью ему приснился кошмар, который собственно заставил его проснуться. Сначала он видел белую гору возвышавшуюся до неба, которой небыло ни конца ни края. Сначала ему казалось, что это пепел из печей крематория, но потом он понял что это были белые кости. Каким-то чудовищным образом, они собрались в прежнюю форму после сожжения. Нужно было сделать вид, будто это обыкновенный пепел. Их пытались перемешать, но они вновь и вновь принимали прежнюю форму. Их пытались присыпать чернозёмом и засеять сверху кукурузу, но дул ветер и освобождал из под земли груды черепов. Черепа. Пустые глазницы. Они все смотрели на него. ВСЕ! Они не сводили взгляда и молчали. Они постоянно смотрели. Пустые глазницы...
Он проснулся в холодном поту и ему казалось что этот взгляд всё глядел на него. Он знал, что гора черепов не была одна. Их было много. Этот взгляд был на самом деле... Держал его каждую секунду, хоть Ханс это признавал лишь когда вокруг была темнота и он был оставлен наедине с собой. Этих черепов так много, что нельзя сосчитать и их с каждым днём всё прибавлялась...
Мальчик будет действительно хорошо работать, пока его кровь не пустят на переливание раненным солдатам. Мать его ещё раньше пойдёт на фармацептические опыты...

За парадным входом с торжественной аркой на которой висит надпись “Arbeit macht frei!”
Заборы стены колючая проволка. Шагающие шеренги с выпирающими костями. В свободное от работы время заключённые коротают кто однополым совокуплением, кто ростовщичеством и торговлей, кто планами побега и продолжения противоборства (единственная их часть которую надзиратели признают людьми)...
Заборы стены и колючая проволока. Вышки с дозорными. Ряды колючей проволоки за стенами. Острые углы стен. Ходячие скелеты. Посмертно расстрелянные за попытку побега или неподчинение. Посмертно получившие строжайший выговор с записью в личное дело. Посмертно сожжённые. Белый снег заметающий следы уходящих в газовые камеры. Белые пятна вместло лиц среди гор костлявых трупов. Белый пепел остающийся после них. Горы пепла запертые в закрытом пространстве забором с колючей проволкой. Вне лагеря простор белого снега и белого неба затянутого тучами. Вокруг белая бездна...

Когда надзиратель Ханс отслужит свой срок в Auschwitz, то отправиться домой в свою небольшую квартирку пить самое дешёвое пиво перед телевизором, поглощать горы жаренных бобов из оставшихся с войны запасов консервов (рыгая и пердя при этом из-за обильно образующихся газов в пищевартиельном тракте) и время от времени избивая жену, называя её уродливой шлюхой, поднимая свой зад с дивана лишь чтобы сходить по нужде или изнасиловать очередную подругу своего сына, пока она уединилась от всех уйдя в ванную комнату. Он будет разгадывать кросворды пожелтевших газет перед тем как пускать их на туалетную бумагу, и они будут утопать в запачканный экскрементами, давно не чищенном туалете. Будет шаркать тапками среди ночи регулярно бегая в туалет из-за болезни почек, вызванной низкокачественным пивом в громадных количествах...
Это будет продолжаться пока он однажды не сдохнет в потной больничной постеле совсем безпомощный...

Он шёл покуривая трубку и с искренней добротой приветствовал тех кого встречал по пути...
“Доброе утро герр Ханс “ – улыбаясь говорили ему заключённые и он отвечал им доброй улыбкой. Кто-то был как загнанная лошадь и испытывал предсмертные муки – он помог отправив в газовую камеру. За это его долго благодарили и обнимали. Было примерно тридцать минут до начала работы и все постепенно просыпались. Какой-то солдат которого застрелили русские свиньи попросил закурить и ханс протянул ему сигару из числа припасённых специально для таких случаев . Это неудивительно что того впавшего в трупное окочинение солдата поставили охранять Auschwitz. Когда ты погиб на фронте ты особо не повоюешь, но удержать в руках шмассер ещё кое как можешь. Вот он и стоял там покрытый коркой льда и едва мог шевелить мёртвым шершавым ртом, в котором накапливались снежинки...
Его коллега Герда машинально отсалютовала и слитно пробурчав себе под нос “хайгитле”, прошла мимо. Она шла делать карьеру. Каким-то образом большинство женьщин были невоприимчивыми к возможным психически расстройствам, характерным для работников конслагерей. Либо происоходящее у них не вызывало никаких эмоций, либо была более устойчивая психика. Украдкой наблюдая за Гердой, для которой эти горы трупов не отличались от гор бумаг на рабочем столе, Ханс сильно склонялся к первому варианту...
Издалека был слышен шум мотора – приехала машина с очередной партией заключённых...

В это время Гитлер мирно посапывал на своей кроватке, а его уже десятого клона убивали в очередном покушении. Он сам был нерад происходящим. Он никогда не был диктатором. Он хотел быть художником. Но его работы никуда не пропускали так как небыло денег чтобы дать на лапу или полезных знакомых. Зато всякую порочащую людские умы пошлую безвкусицу выставляли, выставляли и мазню не имеющую ничего общего с искуством. Они говорили множество слов, чтобы преподнести неимующие никакой гармонии хаотичные разноцветные мазки преподнести как гениальное творение, но это было лишь игрой слов, с целью запудрить мозги народа угнетаемого кризисом. Всякий бред как социальный протест. Обречённость разорённой страны! Обман! Безденежье! Голод! Если человек пытался создать чего-то действительно стоящее – его гнобили. Им ненужно было чего-то стоящее. Им небыло нужно никакого подъёма. Им нужны были лишь толпы тупых голодранцев, верящих множеству терминов...
Его всегда так обижало, когда его работы не ценили по достоинству. Он всегда был очень чувствительным и лёгко ранимым. Один раз, когда его самую любимую картину жестоко отвергли он пошёл в бар напится и совсе не хмелел. Потом он дома пробовал перерезать себе вены и плакал. Нарисовал на странице дневника сердечко. Стёр. Разорвал страницу и выкинул. Нарисовал сердечко заново – обильно истекающим кровью от того что оно было разодранным безжалостной колючей проволкой. Поставил музыку Вагнера и всю ночь прорыдал под неё уткнувшись лицом в подушку и держа своего любимого Мишку, одетого в серую шинель и фуражку...
Все эти прошедшие жёсткий отбор офицеры в прекрасной неповторимой форме (плод труда Гимлера) , они были такими гламурными и ухоженными. Он нанимал гламурных офицеров и одевал в наикрасивейшие наряды, заказынных у лучших портных, чтобы устраивать торжественные гламурные парады. Даже их тренировки были направленны не столько на бой, сколько на улучшение внешнего вида тела.... (Эти формы СС так и остануться самой эстэтичной и сэксуальной одеждой)
Казалось бы его мечты были исполненны. Он преуспел. Он стал большим человеком! Но этот большой человек не мог забыть голодных лет полных боли. Прошлое всегда настигает, такова жизнь. Его нельзя вычеркнуть. Оно вновь и вновь даёт о себе знать, когда просыпаешься среди ночи полный гнева и боли…
Он лишь хотел, чтобы весь мир выглядел гламурно, что в этом такого плохово? Почему его никто не понимал? Почему его все так ненавидели?
Он боялся. Ему было больно. У него было мноржество комплексов от того, что если бы не Рэм, Гебельс, Гимлер и другие – он бы так и остался тупым лузером...
Он лишь пытался решить грядушую проблему перенаселения. Он не хотел чтобы люди так много убивали невинных животных , лишь для того чтобы пожрать и высрать, хотя могли бы их заменять чем-то другим...
Если бы он жил в наши дни (дни дерьмократии, где быть нормальным стало зазорно и повсюду тупое лицемерное быдло убеждённое в своём превосходстве, верящее в свою иллюзорную свободу, при которой ты имеешь право высказать своё мнение, но если будешь говорить правду то будешь либо айтсайдером либо сумашедшим) то он бы выглядел как педик и слушал такие группы как : “HIM” “ Bullet For My Valentine ” “My Chemical Romance” “Lacrimosa” “Rasmus” “AFI” “Marilin Manson” “ The 69 eyes ” “Агата Кристи” “ It Dies Today ” и другие тому подобные... А когда пришла мода, послал бы всё это и начал слушать только “J-rock” , до следующего изменения моды...
Но пока он мирно посапывал, зная что в случае смерти ещё вернёться в этот мир...

А Ханс остановился, засмотревшись в белую бездну. Где-то за ней был вождь. Всегда какие-то ублюдки диктуют указы и отсиживаеться вдалеке от страданий тех кто исполняет. Вне зависимости от очень умных слов обозначающих политические режимы, но это небыло важно. Он скучал по дому. Где-то очень далеко за этой белой мглой был его дом...
Медленно скользили вниз снежинки, лаская его лицо....
“Доброе утро Auschwitz! “ сказал он в безграничную пустоту, заметив что уже взошло солнце. На устах его была усталая улыбка человека который уже давно не высыпался Впереди был ещё один рабочий день....