8. В деревне

Событий в деревне произошло так много, что хватило бы, наверное, на приличных размеров повесть. Не знаю только, есть ли сегодня читатели, способные не забросить книгу о чьём-то не относящемся лично к ним детстве, если оно прошло не на необитаемой планете, не в виртуальном пространстве и не в каком-нибудь двести двадцать первом веке. Я лично читал об Али, который ехал на кош, с большим удовольствием. Это было открытие неведомого для меня мира. Не знаю зачем, но сегодня юного читателя отлучают от реалистической литературы. Исключение составляют школьные уроки литературы. Но там литературу проходят. И редко нас настигает там любовь. (Избави, Господи, чтобы я кого-нибудь обидел, ведь я сам преподавал литературу двадцать пять лет).
Всё в деревне у тётки было не так, как дома, в городе. Чай пили из огромного ведёрного самовара, который я не мог сдвинуть с места, а тётка легко поднимала кипящим на стол. Суп, картошку, кашу и прочее варили в чугунках, которые тётка ловко запихивала в русскую печь смешным ухватом. Суп ели деревянными ложками (других не было) из общей миски, поставленной посредине стола. Вообще всё ели так и только ложками, потому что вилок просто не было. Днём пили ужасно холодное молоко из погреба, а вечером, наоборот, тёплое – парное. Спали на печке и на полатях. Мылись не в ванной или в душе, а в печке (это уж было выше моего разумения) почти каждый день и в бане раз в неделю. Бани у тётки не было, поэтому в баню мы ходили к дяде. Там была целая орава ребятишек, и банный день превращался в настоящее цирковое представление.
В деревне мы ходили за грибами, которые потом жарили с картошкой и с удовольствием ели. Мама собирала малину, а я её ел, причём не только с кустов, но и из маминой корзинки. В наши обязанности также входило собирать осиновые ветки, которые, кажется, скармливали овцам. Дядя был в колхозе при лошадях, а это значило, что наши двоюродные братья ежедневно утром ходили за лошадями в загон, а вечером туда их отводили. Утром я с ними не ходил: спал же. А вот вечером обязательно. Лошади были отличные. Умные. Добрые. Мы их подкармливали украденными из дома сахаром и хлебом. Мои родные и двоюродные братья ездили на лошадях верхом, мне по причине малолетства это не разрешали, а страсть как хотелось. Всё, что мне разрешалось, это посидеть верхом на лошади, когда кто-то держал её под уздцы. И всё-таки я свалился с лошади. Это было ужасно, даже сейчас вспоминать страшно. А дело было так. Молодого коня привели к тёткиному дому, уж не помню зачем. Я выпросился посидеть на нём, пока его ещё не запрягли. Тут кто-то из братьев его и шуганул. А конь этот был ужасно пугливый. Вот он рванул с места в карьер, да под угор (тёткин дом первый с краю), да прямо в пруд. Я испугался, за гриву не удержался и, конечно же, свалился навзничь. То-то был переполох. Решили, что я разбился насмерть. Ничего, выжил. Больно было, но не смертельно. Мама ругалась на всех ужасно, а меня на время отлучили от лошадей.
И всё-таки поездить на лошади вдоволь мне довелось. Это случилось в тот день, когда мама и тётка взяли меня на сенокос, отрабатывать какие-то загадочные трудодни. Без этого на наши рты не давали колхозного мяса, когда резали овец. А за трудодни давали. Уже высушенное сено стоговали, то есть складывали в огромные стога. Женщины собирали граблями сено в небольшие копны, мужики складывали эти копны на оглобли, каким-то хитрым способом приделанные к лошади. (Так и не знаю, то ли лошадь впряжена в оглобли, то ли оглобли – в лошадь). А управляли лошадьми, сидя верхом, дети. Одним из счастливцев стал и я. Я отработал целый день (или трудодень, уж не знаю). Со всеми обедал прямо на поляне принесённой из дома нехитрой снедью, состоящей их чёрного хлеба, варёной в мундире картошки, малосольных огурчиков да варёных вкрутую яиц. Но всё это было таким вкусным! Вместо чая заварили в ведре смородиновый лист. Кто-то принёс медовые соты, украденные, кажется, у шмелей, если я по незнанию ничего не путаю. Всем было весело! А когда неподалёку от поляны, на краю которой мы обедали, я нашёл целое семейство белых груздей, самый большой из которых не превышал пятикопеечную монетку (тот старый советский пятак, а не нынешний заморыш!), то восторг стал абсолютным. Грибы умные тётеньки и дяденьки срывать не велели, а посоветовали прийти через несколько дней, дав грибам подрасти. Ещё говорили, что это пока не настоящий груздь, настоящий будет позднее. Настоящий или нет, проверить мне так и не удалось. Когда мы с братьями пришли через несколько дней к помеченному месту, то обнаружили только аккуратно срезанные ножки. Кто-то из косарей нас опередил. Было очень обидно, потому что это были первые найденные мной в жизни грузди.
Из деревенской жизни я хорошо запомнил ещё рыбалку. Ловили пескарей и каких-то мелких рыбёшек, которых все называли малявками (или малявами, трудно припомнить, ведь это было всё-таки не вчера, да и лет мне было всего шесть). Способ лова был очень необычный, такой я больше в своей жизни не встречал. Брали стеклянную литровую банку, закрывали её жестяной крышкой, в которой делалось отверстие посередине так, чтобы края загибались внутрь банки. К банке привязывалась верёвка, а внутрь накладывались хлебные крошки. Банка забрасывалась в речку, больше похожую на ручей. Рыбки заплывали внутрь банки поесть, а выбраться обратно не могли. Пироги с этими пескарями и малявками получались очень даже вкусные. Уху же тётка лучше б не варила. В ней почему-то были крупа и яйца. Жуть!
Лето в деревне – это полный кайф! Со мной это случилось только раз, а впечатлений хватило аж на сорок с лишним лет. Здорово!