Квадрат

***

Квадратом в Волгограде называется небольшой пятачок на Аллее Героев по пути к набережной, где когда-то располагались четыре кафешки - две с одной стороны аллеи, и две с другой, образуя как бы углы квадрата, отчего это место и получило свое название. Когда-то уже давно, в восьмидесятых годах прошлого века, во времена позднего Советского Союза, брежневского социализма и расцвета андеграундной контркультуры, здесь было место тусовок волгоградской богемы и околобогемной публики. Художники, поэты, рок-музыканты, непризнанные гении всех мастей, и просто олдовые неформалы – всех их можно было встретить в этом месте, попивающих на скамейках и бордюрах напротив кафешек крепкий ароматный кофе, или прихлебывающих втихаря дешевый портвейн, купленный в соседнем магазине, и при этом ведущих глубокомысленные разговоры, исполняющих под гитару песни БГ, Майка, Летова, а еще чаще – собственного сочинения, или просто непринужденно стебущихся.
       Мне довелось увидеть Квадрат во времена его расцвета, так сказать «золотого века», благодаря моему близкому по тем временам приятелю, старому неформалу Андрею Лазареву, или просто Эндрюсу, как его называли в своих кругах. Дело было в 1989 году. Я тогда еще учился в школе, в одиннадцатом классе, а Эндрюс, несмотря на нашу с ним разницу в возрасте всего в два года, являлся уже бывалым человеком, и даже успел неоднократно похиповать в Мекке всех неформалов Советского Союза – Ленинграде. Мы с Эндрюсом и еще одним нашим товарищем, Серегой, имевшим прозвище Азазелло, неоднократно специально приезжали потусоваться на Квадрат из своего городишки, районного центра под названием Калач-на-Дону, что в полутора часах езды по Ростовской трассе от Волгограда.
       Никогда еще до того мне не доводилось не по телевизору, а вживую видеть в одном месте такое обилие интеллигентных, длинноволосых людей с признаками принадлежности к племени хиппи - в потертых джинсах, с хайратниками (так называлась лента, повязывающаяся на лоб, чтобы волосы не падали на глаза) и ксивниками (это такие сумочки для документов и денег, носящиеся на ремешке или веревке груди, на манер амулетов).
       На Квадрате водились колоритнейшие личности. Чего стоил хотя бы один только Миша Стинг. Говорили, что без бороды он действительно походил на английскую рок-звезду, буквально один в один. Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, потому как без бороды его никогда не видел. Миша приехал в Волгоград откуда-то из Астраханской области, и уже много лет жил здесь без прописки, без документов, без работы и без денег, не говоря уже, разумеется, о такой мелочи, что и постоянного жилья у него тоже не было. Если, конечно, не считать таковым Квадрат. Здесь Стинга можно было встретить буквально каждый день, в любое время года и в любую погоду, стреляющим деньги (это на хипповском новоязе называлось «аскать») на чашку кофе с бутербродом, пробивающим вписку на флэт, или просто что-то с кем-нибудь обсуждающим, причем с таким озабоченным видом, будто в этом разговоре по меньшей мере, на много лет вперед решаются судьбы Отечества. Как это ни странно, Стинг ухитрялся быть всем и всегда нужным, его постоянно искали, чтобы что-то спросить или договориться о встрече, причем стрелки Миша динамил с непосредственной, просто таки святой простотой, но при этом ему все, как правило, сходило с рук и прощалось, даже то, от чего у других людей на его месте возникли бы крупные проблемы. Обаяние – великая сила.
       Да что там говорить о продинамленных стрелках, водились за Стингом грешки и покруче. Как-то он, приехав на несколько дней пожить в Калач, к Азазелло, при отбытии обратно прихватил с собой кассету из фонотеки хозяина, с записью какого-то особо редкого и ценного альбома, а когда Азазелло нашел наконец Мишу на Квадрате и призвал к ответу, тот со свойственным ему совершенно швейковским незамутненным простодушием во взгляде объяснил:
-Так это же «Прокол Харум» был, как же я мог не взять его послушать?
       Так Азазелло остался без «Прокол Харума», потому что, как выяснилось, кассета уже уплыла в третьи руки (зная Стинга я бы весьма удивился, окажись по другому). Разумеется, Миша тут же дал честное благородное слово, что всенепременно ее заберет и вернет хозяину, причем в ближайшее же время. Выполнил ли он свое обещание, думаю, пояснять не надо.
       Я тоже «попал» на томик Кобо Абэ, случайно увиденный Стингом, когда они с Азазелло заходили ко мне в гости в Калаче. Как тут же выяснилось, Миша всегда питал неизъяснимую слабость к этому автору, и я, повинуясь магии его обаяния, дал ему почитать книжку под клятвенные заверения вернуть в целости и сохранности «в ближайшее же время», хотя и знал, что делать этого не следует. Стоит ли говорить, что результат был таким же, как с азазеллиным «Прокол Харумом».
       На Квадрате, конечно же, был обильно представлен волгоградский неформальный рок-бомонд. Мне так и не удалось толком услышать рок-музыку волгоградского розлива того времени, потому как альбомов они не записывали или почти не записывали, но Эндрюс, а он в подобных вещах знал толк, говорил, что если бы волгоградских рокеров закинуть десантом в Питер, то они по своему уровню заткнули бы за пояс весь хваленый рок-клуб культурной столицы. Ну, за исключением корифеев, конечно – «Аквариума» там, «Алисы», «Кино» и прочих рок-тяжеловесов.
       Впрочем, в те времена я появлялся на Квадрате эпизодически, и даже весьма эпизодически, а когда начал там по настоящему тусоваться, после поступления в университет в 1993 году, всего этого великолепия уже не было. Кафешки стали коммерческими, загаженные голубями деревянные скамейки возле них, на которых можно было просто сидеть, ничего не покупая, убрали за невыгодностью, а старых неформалов и богему восьмидесятых сменила публика попроще – продвинутые старшеклассники и студенты… Были среди них, впрочем, и металлисты, и панкующая молодежь, и новая генерация хиппи, только измельчали они, стали какими-то картонно-доморощенными.
       Одним словом, произошла самая банальная вещь, какая только может случиться – смена поколений. Кто-то из «старой гвардии» уехал из Волгограда, кто-то скончался от передозировки, а кто-то просто женился, настрогал детей и погрузился в бытовуху. В частности, одного из контркультурных деятелей восьмидесятых, Дмитрия Мещерякова, я спустя десяток лет увидел в волгоградской Нотариальной палате, где тот работал каким-то мелким чиновником. «Поколение Стинга», как я его называю, ушло безвозвратно, вместе с «проклятым Совком» и «казарменным социализмом», против которых они все так ратовали, и которым в то же время были обязаны своим существованием, во всех смыслах. Впрочем, не стану об этом сильно жалеть, я никогда не имел с ними ничего особо общего.

***
   Поступив на заочное отделение Волгоградского госуниверситета на дико модный и перспективный тогда юридический факультет, я начал регулярно приезжать в областной центр на сессии. Днем я сидел в универе на лекциях, а после занятий, как правило, приезжал на Квадрат. Меня всегда притягивало это место, его особая атмосфера, которой мне так не хватало всегда в родном Калаче.
   В один из таких вечеров, ранней весной 1994 года, я сидел на скамейке возле кафе «Теремок», и, безуспешно пытаясь согреться сигаретным дымом, высматривал, не подойдет ли кто-либо из моих, пока еще немногочисленных, квадратовских знакомых. Вокруг, как всегда, бурлила бодрая тусовочная жизнь.
-Молодой человек, а у вас закурить не найдется? – обратилась ко мне сидящая неподалеку брюнетка с простоватым лицом провинциальной пэтэушницы.
   Я вытащил из кармана и раскрыл перед ней пачку «Эрмитажа». В благодарность брюнетка предложила угостить меня кофе. Я не отказался, и потом, в свою очередь, угостил ее. Слово за слово, мы познакомились. Девушку звали Алла, и, судя по обилию людей, которые с ней здоровались, и с которыми здоровалась она, моя новая знакомая была из завсегдатаев Квадрата. 
   Такое повышенное внимание Аллы к моей особе, с элементами заигрывания, нельзя было расценить иначе, как приглашение к флирту и более тесному знакомству. Я воспринял это как подарок самой судьбы, случай, ниспосланный мне свыше, даже несмотря на то, что Алла была некрасива и немного вызывающе-корява в манерах. Иметь волгоградскую подругу было для меня во-первых, значимо в плане самооценки, а во-вторых, и это главное, давало возможности войти за ней, как на буксире, в эту такую далекую от меня и оттого втройне привлекательную городскую жизнь, которую я до сих пор видел лишь с краешку. Короче говоря, я этим вечером поехал провожать Аллу до дома, в район Семь Ветров. Встретиться следующий раз мы договорились завтра, «на том же месте, в тот же час».
   На следующий день Алла познакомила меня со своими друзьями – уже не первой молодости крашеной блондинкой в больших очках и короткой юбке, по имени Светлана, её гражданским мужем Сергеем – парнем одного со мной возраста, но уже имевшим обширную плешь на голове, на манер позднего Ленина, служившую мишенью для дружеских острот и подколов, особенно со стороны женской части коллектива, и студентом Медицинского института Федей, по прозвищу Дядя Федор - упитанным молодым человеком с усиками, действительно немного похожим на холеного, слегка вальяжного котяру.
   Как потом выяснилось, Светлана была не просто заурядной молодящейся теткой, а целым экстрасенсом, спецом по биоэнергетике с обширной клиентурой. Не знаю уж, действительно ли она обладала некими сверхспособностями и умела управлять тонкими энергиями, или это было какой-то разводкой, как часто случается. Во всяком случае, ничего сверхъестественного я за ней ни разу не замечал, одни только многозначительные разговоры. Правда, как-то раз она стала рассказывать мне о посещавших ее видениях с непременными лестницей, уходящей ступенями в небеса и сияющей фигурой Богородицы наверху, но на меня этот рассказ, честно говоря, не впечатлил. Слишком уж земным и будничным был образ Светланы, с которой мы каждый день пили вместе на Квадрате кофе, а то и чего покрепче, не веяло от нее аурой таинственного и запредельного. А может, это просто я слишком закоренелым скептиком был, чтобы эту ауру почувствовать, не знаю. Но как бы то ни было, одно чудо она совершила точно – привязала к себе двадцатидвухлетнего Сергея, несмотря на лысину и малый рост, бывшего парнем хоть куда.
   Ещё в нашей компании оказался «культурный гопник» Джоник – худой, подвижный, стриженый «под расческу» чернявый парень, от которого, несмотря на внешнее спокойствие и миролюбие, всегда исходило что-то такое, неуловимо улично-криминальное, тоже, как ни странно, являвшийся завсегдатаем Квадрата. Может, и еще кто был, да я за давностью лет уже запамятовал.
   Компания эмоционально обсуждала перипетии личной жизни какой-то их общей знакомой, которая по простоте душевной пустила в дом земляков своего любовника-кавказца, что закономерно закончилось тем, что гости стали её терроризировать и выживать. Так, во всяком случае, я понял из долетавших до меня сквозь наши с Аллой взаимные нежности обрывков разговора. В конце концов всем обществом было решено и постановлено ехать разбираться с кавказцами, и прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. Федор спросил меня, еду ли я с коллективом, и я, несмотря на то, что не очень-то разобрался в подоплеке дела, конечно же ответил, что да, еду. Хотя, надо сказать, что от этой перспективы мне стало несколько не по себе, мало ли в какую мутную авантюру можно было влипнуть с этими, в сущности, почти незнакомыми людьми, но не мог же я сказать, что нет, не еду, пусть даже сославшись на самые убедительные обстоятельства, придуманные на ходу. Не хотелось увидеть в глазах новых товарищей разочарованно-насмешловое, понимающее выражение – мол, обосрался парень…
   К тому же ребята никак не походили на каких-то темных личностей, причем так стихийно сложилось, что в силу разных обстоятельств даже одеты сегодня все были в строгие деловые костюмы. Федора немало потешало это обстоятельство.
-А ты случаем не в костюме? – спросил он меня. Я отодвинул воротник куртки и продемонстрировал, что да, в костюме, и даже при галстуке – я опять, как и вчера, приехал на Квадрат прямо из университета.
-Надо же – усмехнулся Федор. – Это как же будет называться, «интеллигентное убийство»?
   Ехать надо было на троллейбусе номер пятнадцать, том самом, который шел на Семь Ветров, только еще дальше, на окраину города. Но подъехав к своей остановке, Алла неожиданно сделала компании ручкой и стала собираться на выход, совершенно по хозяйски распорядившись, чтобы я шел ее провожать. К моему немалому тайному облегчению, надо сказать.
-Неудобно же как-то перед людьми – тем не менее шепнул я ей. – Будет выглядеть так, будто товарищей кидаем в ответственный момент.
-Неудобно трусы через голову надевать - в свойственной ей манере ответила Алла, и зашагала к раскрывающейся двери троллейбуса. Я картинно развел руками, давая понять, что, мол, эх, не получилось сегодня разгуляться, но что поделаешь с этими бабами, которые сами не знают, чего хотят, и отправился за ней.
  В подъезде мы, остановившись лестничным пролетом ниже ее квартиры, долго и со вкусом целовались. Как всегда, когда занимаешься чем-либо приятным, время летело быстро и незаметно, и в итоге доцеловались мы до того, что ушел последний троллейбус в сторону центра, так что мне волей-неволей пришлось расположиться на ночлег здесь же, в подъезде, на ступеньках.
   Насколько быстро бежало время за поцелуями, настолько же медленно оно стало течь теперь, словно стараясь компенсировать утраченное равновесие. Я ерзал на твердом холодном бетоне, пытаясь примоститься поудобнее, пробовал заснуть, сложив голову на руки, но ничего не выходило. Не предназначался, увы, подъезд для хоть сколько-либо комфортной ночевки. Лишь несколько раз за всю ночь мне удалось впасть в мимолетное тревожное полузабытье, из которого безжалостно вырывал любой посторонний звук в подъезде, или донесшийся с улицы. Говоря словами одной питерской поэтэссы – «До рассвета эпоха, эпоха / Сотни тысяч эпох до рассвета…» Не сомневаюсь, что эти слова были написаны по другому поводу и при других обстоятельствах, но ко мне в эту ночь они были применимы как нельзя лучше.
   Наконец, небо за высоким пыльным окошком лестничного пролета слегка посерело, стали хлопать двери квартир сверху и снизу, выпуская своих обитателей, кому надо было особенно рано на работу, а я выбрался из подъезда, и измученный, с покрасневшими от бессонной, неуютной ночи глазами, отправился на остановку.
   У тети Раи, где я квартировал во время сессий, меня ждал нагоняй за то, что ночевал черт знает где, не удосужившись поставить ее в известность, и тем заставил всю ночь волноваться. Впрочем, впоследствии тетя Рая достаточно быстро привыкла к подобным вещам.
   Вечером я встретил на Квадрате вчерашнюю компанию в полном составе, и конечно, первым делом поинтересовался, как прошла карательная экспедиция. Оказалось, что никак – зловредные кавказцы, видимо своей черной задницей почувствовав неприятности, не ночевали дома.
-А я у Аллки в подъезде ночевал – признался я. – Допровожался, блин.
-Привыкай – хохотнул плешивый Серега. Знаешь, сколько раз мне приходилось в подъезде у Светки так вот ночевать, когда мы еще не жили вместе? До того привык, что высыпаться там начал, как у себя дома.
   По дружески-панибратскому тону я понял, что тусовка признала меня за своего полноправного члена. Так что Алла, можно сказать, стала моей «крестной матерью» на Квадрате. Только вот наши с ней отношения не продлились надолго. С некоторого времени они начали становиться все суше и напряженнее, с каждой нашей новой встречей. Источником конфронтации была Алла, оказавшаяся на редкость взбалмошной, вздорной, капризной и стервозной девицей. Я далек от того, чтобы строить из себя святого, и если в чем-то есть моя вина, я обычно это признаю и говорю – Mea Culpa. Но в данном конкретном случае игра действительно шла исключительно в одни ворота. Алла постоянно придиралась к каким-то мелочам, то шипела на меня, то совершенно неспровоцированно вдруг рявкала, и при каждом удобном случае пыталась демонстративно мною помыкать, будто я уже давно и прочно сидел у нее под каблуком. А может быть, она действительно так думала? Тем более, что я всегда старался по возможности уходить от обострений и скандалов. Однажды, в один из редких моментов, когда Алла поменяла гнев на милость, она сама поразилась:
-Господи, Ромка, да как ты меня терпишь-то?
   Я терпел, но при этом уже поглядывал по сторонам…
   Однажды Алла заявила мне:
-Я решила с тобой расстаться.
-А в чем дело? – опешил я. Не сказать, чтобы меня до глубины души расстроила эта новость, но было как-то неожиданно.
-Мне с тобой скучно.
-А как я должен тебя веселить, как ты это себе представляешь? Петь или плясать?
-Не паясничай. Начнем хотя бы с того, что ты не работаешь, и у тебя постоянно нет денег, даже на кофе для своей девушки.
   Что же, упрек был справедлив. Сама Алла работала продавщицей книг с лотка на автовокзале, и деньги у нее водились чаще и обильнее, чем у меня. Но я на роль Аллиного спонсора и добытчика как-то никогда и не претендовал.
-Да и к тому же ты еще и подбиваешь клинья к другим девушкам – продолжала между тем Алла. – Что, думаешь, я про Веронику не знаю?
   «Ах, вот в чем дело – подумал я. – Быстро же распространяется информация на Квадрате. А впрочем, я ведь это вполне предвидел».
   С Вероникой мы познакомились здесь, на Квадрате всего пару вечеров назад, и я сразу же стал азартно за ней ухлестывать. Это была эксцентричная, разухабистая девица со стрижкой каре, в короткой юбке, черных колготках , высоких сапогах-ботфортах и длинном плаще нараспашку. Она была вульгарна, но совершенно по другому, чем Алла – это был не пейзанско-простонародный, грубоватый тип вульгарности, как у моей подруги, а восхитительный, ****овито-ресторанный. Не знаю уж, какими путями она оказалась в обществе Сергея со Светой, Федора и Джоника, хотя, впрочем, на Квадрате можно было увидеть еще и не такие странные сочетания внешне совершенно несовместимых людей, на то это был и Квадрат.
   Потусовавшись и выпив для согрева купленную вскладчину бутылку портвейна, мы всем обществом пошли в гости к некоему Захару – какими-то незнакомыми улицами, темными проходными дворами, утопающими в весенней непролазной грязи и глубоких лужах, так что я, еще не очень хорошо зная городскую географию, всерьез опасался, что если вдруг по какой-либо причине отобьюсь от коллектива, то не найду потом дороги обратно.
   Захар жил на манер Карлсона на крыше многоэтажки, в каком-то техническом помещении, отапливаясь электроплитками. Здесь у него была одновременно и кухня, и столовая, и спальня, и гостиная, а всю мебель успешно заменяла лежанка из досок, сложенных на подставке из кирпичей, и выдавший виды облезлый, раздолбанный табурет. Как же родителям надо было достать этого парня, что он решил обособиться от них таким экзотическим способом!
    Кто-то сходил вниз, в ближайший магазин за бутылкой «Анапы», которую потом долго пили, передавая по кругу единственный щербатый граненый стакан, после чего Захар достал из-за своей лежанки старенькую гитару и стал что-то напевать. Общество слушало, а я в это время оказывал знаки внимания кокетничающей Веронике. Эта девушка разбудила во мне, как поется в песенке из известного кинофильма, целый вулкан страстей. Тем более что она производила впечатление вполне доступной, как оказалось впоследствии, глубоко ошибочное.
    После того, как вино было допито, и компания, вдоволь нагостившись у Карлсона-Захара, отправилась по домам, я пошел провожать Веронику, лелея в глубине души тайную надежду, что может быть, она пригласит меня к себе ночевать. Но надежды не оправдались – как выяснилось в самом финале, дома Веронику ждала строгая бабушка. Одарив на прощание легким поцелуем и скрывшись за дверью, моя обольстительница обрекла меня на ночевку в подъезде, потому как на часах было уже начало первого, и о том, чтобы устраивать полуночную побудку тёте, а также заодно её дочке, зятю и внуку, которые тоже проживали в тётиной трехкомнатной квартире, нечего было и думать. После этого случая я зарекся еще когда-либо попадать в подобные ситуации и ночевать по подъездам своих возлюбленных, и зарок свой сдержал.
   Романа с Вероникой у меня так и не получилось, как я к этому ни стремился, но мы остались добрыми приятелями, и еще немало выпили вместе разных спиртных напитков на Квадрате и вне его. Но весть о моих похождениях по новым подъездам, достигнув ушей Аллы (что это случится, было вполне предсказуемо), окончательно добила наши и без того уже ставшие непростыми отношения, о чем я, впрочем, даже особо и не пожалел. Платонически-поцелуйных рубежей они так и не перешагнули. Но зато во многом благодаря этой девушке я впервые по настоящему вошел в мир Квадрата.

***

   Осенью 1994 года мы с моим калачевским приятелем Вовой решили во что бы то ни стало перебраться жить в Волгоград. В большом городе нам виделись россыпи блистающих возможностей для самореализации, которые мы ежедневно и ежечасно бездарно упускали, маринуясь в своем провинциальном мухосранске, тогда как надо было всего-то – поднять задницу и переместиться на восемьдесят километров восточнее. Так, во всяком случае, нам казалось. И вот, к октябрю мы наконец-то созрели для решительных действий.
   Приехав в Волгоград и купив в киоске газету бесплатных объявлений «Все для Вас», мы подыскали как нельзя более подходящую для старта к сияющим высотам успеха работу – грузчиками в только что открывшемся в Центральном районе магазине-супермаркете «Острава». По телефону, указанному в газетном объявлении, нам сказали: «Приезжайте», и без всяких лишних проволочек оформили с завтрашнего же дня. Работать предстояло по графику неделя через неделю, по 12 часов в день, с семи до семи.
   Теперь оставалась одна проблема – жилищная. Ну, на первое время мы могли худо-бедно перекантоваться, я – у тети, Вова – у своего дядьки, известного волгоградского художника, жившего в роскошной квартире на Привокзальной площади, но вечно так продолжаться, конечно, не могло, и мы занялись поисками жилья, оптимального по соотношению «цена-близость к Центру». Как известно, Волгоград – один из самых длинных в мире городов, и ездить на работу из отдаленных районов нам совершенно не улыбалось. Но снять подходящее жилье тогда было делом не таким уж простым и быстрым. Посреднический бизнес находился еще в зачаточном состоянии, и искать приходилось, спрашивая по знакомым, которые в большинстве своем были очень далеки от подобных проблем, или обрывая объявления на остановках. Дело затягивалось. Сдававшие комнаты бабульки все как одна брали на постой исключительно девушек-студенток, ну или на худой конец семейные пары, а от двух молодых здоровенных лбов шарахались, как черт от ладана, и их можно было понять – уже началась криминальная революция, воспетая потом в бесчисленных книгах и кинофильмах. Отказывали, как правило, еще на стадии телефонных звонков. А те места, где мы приходились ко двору, не устраивали нас самих – ценой или местонахождением.
   Помощь пришла, откуда не ждали – с Квадрата. Вова попервой частенько посещал его за компанию со мной, хотя с самого начала скептически отнесся к этому месту и его обитателям.
-Чмыри! – классифицировал он, как отрезал.
   Надо сказать, что все человечество для Вовы подразделялось на две категории – «чмыри» и «гниды», так что удивляться не приходилось. В категорию чмырей попадали разного рода неудачники, в том числе и мы сами, Вова был нелицеприятен, гнидами же являлись те, кто был богаче, успешнее, удачливее его самого. У него вообще был очень практичный и креативный взгляд на мир. Я всегда подзаряжался от Вовы его бурлящей злобно-веселой энергетикой.
   В один из наших с Вовой выходных, когда мы сидели на Квадрате, обсуждая, как быть дальше с поисками жилья, зашедшими  тупик, я узрел неторопливо шагающего в нашу сторону Дядю Федора, выбравшегося в выдавшееся между лекциями «окно» попить кофе. Мы тепло поздоровались, и я между делом поделился с ним своими проблемами. Федор обещал в меру сил посодействовать, и сдержал слово, притащив на следующий день нам на Квадрат объявление о сдаче комнаты, сорванное им по дороге в институт на остановке.
    Смотреть пошли вместе с Федей – он показывал нам дорогу, поскольку это были его родные места, он сам жил в этом районе. Дом, в котором сдавалась комната, находился на улице с выразительным названием Хуторская, в поселке Ангарском, и по всем статьям подходил нам как нельзя лучше – с одной стороны, глушь, частный сектор, и соответственно, не очень высокая цена на жильё, а с другой – совсем рядом с центром города и работой - всего четыре остановки езды на трамвае до нашего супермаркета. На крайняк вполне можно было преодолеть этот путь даже и пешком, что мы с Вовой впоследствии несколько раз и проделывали, когда, загулявшись в Центре, опаздывали на последний трамвай. Вот только до самой остановки от дома было далековато топать. Ну и обратно, соответственно, тоже. Имелся и еще один недостаток – комната была полуподвальная, с маленьким окошком, в которое можно было увидеть только обувь проходящих по двору, и пропускавшим минимум дневного света, особенно в это время года, так что электричество в ней выключалось только на ночь, но это были уже сущие пустяки. В целом комната нас устраивала. Хозяин, дядя Коля, мужик уже в возрасте, со следами многолетнего поклонения Бахусу на лице, немного побеседовав с нами, дал добро, и мы, не медля, на следующий же день перевезли вещи. Теперь мы могли считать себя почти полноценными волгоградцами.
   В рабочие недели мы с Вовой подрывались ни свет ни заря, наскоро завтракали чем бог послал, и бежали на остановку, чтобы прибыть на работу за полчаса до открытия магазина. Наше рабочее место было в торговом зале, так что по сравнению с другими грузчиками, работавшими внизу, на складе, мы считались «белой костью». Пустячок, а приятно, особенно для Вовы, самолюбие которого очень больно ранил наш статус грузчиков, просто ножом по сердцу резал. Несколько утешало его еще и то обстоятельство, что он горбатился все же не в простом каком-нибудь гастрономе, а в самой «Остраве». Магазин-супермаркет  в Волгограде был по тем временам явлением ещё совершенно невиданным, так что зачастую горожане и приезжие заходили в него не столько за покупками, сколько просто поглазеть, словно на какую-нибудь заморскую диковину. Тем более, что поглазеть действительно было на что – на полках супермаркета стояло столько всякого добра, что, наверное, не у одного из посетителей из числа рядовых постперестроечных волгоградцев приключился культурный шок от созерцания этого великолепия – дорогие испанские и итальянские вина, настоящее шотландское виски, водка «Смирновъ» в литровых бутылках, груды красиво упакованных импортных продуктов и много еще всякой экзотики, не говоря уже о давней сакральной мечте советского человека – десятках сортов колбасы на выбор… «Острава» была островком западного капиталистического рая, каким его рисовали реформаторы, среди уже катящейся в беспросветные ****я убогой российской повседневности.   
   Островок этот образовался не просто так – он был детищем и собственностью пионеров российского бизнеса – «Русского Дома Селенга», модной, раскручиваемой по всем немногочисленным тогда телеканалам финансовой пирамиды, собиравшей наличные у населения под обещания немыслимых процентов. Впоследствии её постигла судьба всех подобных финансовых конструкций – быстрый и шумный коллапс со скандалами и судебными процессами, но тогда РДС еще переживал свой расцвет, а его глава – господин Саломадин ездил по городу на длинном белом лимузине, будто выехавшем на серые осенние волгоградские улицы из какого-нибудь американского фильма про жизнь миллиардеров в солнечном Лас-Вегасе. А многочисленная РДСовская гвардия рангом помельче управляла расплодившимися как грибы после дождя филиалами и разного рода дочерними предприятиями, одним из которых была наша «Острава». Именно там мы с Вовой впервые столкнулись с нарождающейся российской буржуазией, а точнее - надменными нуворишами, в лице директора и управляющего, и получили первые уроки классового самосознания.   
   Надо ли говорить, что воровство в супермаркете процветало в массовых, я бы даже сказал, тотальных масштабах. Тащили всё и все, кто во что горазд. И я тоже, чего греха таить, принял посильное участие в расхищении капиталистической собственности – в основном опуская между делом в широкий карман своих брюк блоки упаковок жевательной резинки «Орбит» и «Стиморол», и спихивая их потом по демпинговым ценам продавцам коммерческих киосков-ларьков, которые тоже не прочь были объебать своих хозяев. Такое было время – все воровали и объёбывали, объёбывали и воровали… Совесть никого не мучила, буржуев и приватизаторов – по случаю отсутствия таковой, а нас, наемных работников – по причине уже упоминавшихся первых ростков классового самосознания, пробивающихся вопреки новой государственной идеологии, направленной теперь на построение светлого капиталистического будущего. А может быть, и не вопреки вовсе, а вполне в ее русле – ведь в тот, зачаточный период построения капитализма в России, называемый ещё эпохой первоначального накопления, воровство было делом чести, доблести и геройства. Воровали все, разница была только в масштабах, которые каждый мог себе позволить – кто-то прикарманивал автомобильные заводы и нефтедобывающие предприятия, а у кого-то, как например, у меня, хватало наглости и пронырливости только на жвачку, или, самое большее – блок сигарет «Данхил» с ментолом и бутылку виски «Джонни Уокер» на Новый год. Вова преуспел больше – благодаря своей природной общительности он наладил контакты с грузчиками склада, и они совместными усилиями провернули ряд операций по экспроприации нескольких ящиков шоколада и чего-то еще, пока не ужесточили контроль, и Вова не почувствовал жопой, что пора остановиться. Жопа у Вовы в подобных случаях была очень чувствительная.
   А в выходные и после работы я, как правило, отправлялся на Квадрат. Знакомых и полузнакомых там у меня была уже масса, и даже на какое-то время завелась дама сердца. Дело было так – однажды мы с Вовой и Федором познакомились с общительной девушкой по имени Наташа, и она пригласила нас принять участие в обмытии ее новой «косухи», которое должно было состояться на Квадрате этим же вечером. Обмытие прошло весело, и вылилось, как всегда, в коллективную пьянку, на которой кроме нас присутствовало еще немало Наташиных друзей и приятелей с Квадрата, и в их числе – маленькая девушка с копной пышных кудрявых волос, Оля. Вечер был по осеннему холодным, а одет я был довольно легко, и несмотря на принятое внутрь горячительное, начал ёжиться на скамейке и чуть ли не постукивать зубами.
-Давай я тебя погрею? – с улыбкой предложила Оля, увидев мои страдания.
    Я не стал заставлять её повторять предложение дважды, и присел поближе, обняв девушку за плечи и прижав к себе. Она и вправду была теплой, даже сквозь ткань плаща, так что я действительно почти согрелся. И почувствовал, что уже неравнодушен к этой девочке. Оля оказалась ближайшей подругой Наташи, хозяйки «косухи», с которой всё началось, и у них имелся свой, сложившийся круг общения на Квадрате, впрочем, вполне дружелюбный и открытый.
   Некоторое время мы с Олей ходили под ручку, целовались и оказывали друг другу всяческие знаки внимания, но идиллия наша продолжалась недолго. Над ней уже нависла туча в образе смазливого студента, разбивателя девичьих сердец, некоего Димы Малинина, вращавшегося в том же кругу, что и мы с Олей. В один прекрасный вечер моя возлюбленная коварно переметнулась к нему, ничего не объяснив, и даже не намекнув, в чем дело. Просто явившись однажды на Квадрат, я узрел её в малининских объятиях. Голубки нежно щебетали, томно заглядывая друг другу в глаза, и время от времени обмениваясь нежными лобзаниями. Все было ясно без слов. Я вынес удар относительно хладнокровно, даже, можно сказать, стоически – не покинул с оскорбленным видом компанию, вел себя как можно более непринужденно, пытался шутить – словом, всячески демонстрировал, что Олина измена мне до одного места. Конечно, что тут таить, эмоции переполняли меня через край, но я приложил все усилия, дабы они не расплескались вовне. И это мне почти удалось. Если не считать того, что я здорово напился в тот вечер, опоздал на последний трамвай, и добирался до дома какими-то нехожеными тропами, вернувшись почти под утро и собрав на свои сапоги, наверное, всю грязь на Ангарском.
   Потерпев фиаско на любовном фронте, я возжелал всенепременно взять реванш. И мы с Вовой приступили к поискам подруг. Немалое количество вечеров мы провели в Центре, кружа, подобно ястребам, высматривающим добычу, по маршруту от Площади Павших Борцов до Набережной и обратно. Присмотрев подходящую парочку девушек, сидящих на скамейках, или прогуливающихся, подобно нам, мы приставали к ним с вопросом: «Девчонки, а у вас зажигалки не найдется?». Дальше – по обстоятельствам, в зависимости от ответной реакции, но как правило, объекты охотно шли на контакт. За это время мы перезнакомились с несчетным количеством девушек, собрали целый ворох бумажек с номерами телефонов, но ни по одному из них так потом и не позвонили. Дело было в том, что телефона дома у дяди Коли не было, и чтобы совершить звонок нам с Вовой требовалось напрашиваться к каким-нибудь телефонизированным знакомым, или покупать жетоны для телефона-автомата, а они стоили недешево. Так что удобнее было просто завести новое знакомство, которое в конечном итоге опять заканчивалось тем, что нам оставляли номера телефонов на клочке бумажки, мы обещали позвонить в ближайшее же время, а назавтра всё начиналось по новой. Конечно, мы предлагали новым знакомым пойти к нам в гости «попить чаю», но те, разумеется, под разными предлогами отбояривались. Конечно, они были правы – какая же уважающая себя девушка отправится в постель в первый же вечер, со случайным знакомым, а именно это, разумеется, недвусмысленно скрывалось за предложением «пойти в гости», но мы с Вовой не искали матримоний, наши молодые организмы просто требовали секса.
   Однажды наши похождения довели меня до того, что я переспал с бомжихой. Правда надо сказать, что она была молодая и довольно хорошенькая, а я поначалу не знал, что эта девушка – лицо без определенного места жительства.
   Мы с Вовой сидели на скамейке напротив Центрального универмага и строили планы на продолжение вечера, когда увидели в сумерках девичий силуэт, бредущий по аллее.
-Девушка! А вас можно на минутку? – крикнул ей Вова, просто так, совершенно ни на что не рассчитывая. Но девушка совершенно неожиданно изменила курс и направилась в нашу сторону. Когда она подошла, мой товарищ выдал нашу стандартную «домашнюю заготовку»:
-У вас зажигалки или спичек не найдется случайно?
   Незнакомка достала из кармана коробок спичек и протянула нам. Мы только за пару минут перед этим выбросили окурки, но ничего не поделаешь, пришлось закуривать опять. Девушка была одета бедно – в поношенную клетчатую курточку и такие же ветхие брючки, вобранные в сапоги. В ходе дальнейшего разговора она поведала, что зовут её Таня, проживает она в Краснооктябрьском районе, а работает здесь, на железнодорожном вокзале, уборщицей, и как раз сейчас возвращается со смены.
-А у тебя на работе подружки красивые, незамужние есть? – Вова задал этот вопрос неспроста. Дело было в том, что у нас с ним был нерушимый договор – если приводить в нашу комнату на ночь девчонок, то только парами, или вообще никак.
-Нет, они все там замужем, кроме меня – улыбнулась Таня.
   После этого Вова потерял интерес к Тане, которая была не в его вкусе, и начал настоятельно с ней прощаться, поблагодарив за содействие спичками. Я же, наоборот, видя, что девчонка откровенно не прочь сходить в гости, решил не упускать синицу, которая практически уже в руке, и предложил Тане:
-А давай с тобой встретимся послезавтра? На этом же месте, часов в шесть?
-Давай – согласилась Татьяна.
   Я назначил встречу именно на послезавтра не случайно – в этот день у нас как раз заканчивалась рабочая неделя, и Вова собирался махнуть на ночь домой, в Калач, захватить продуктов, и вообще, отметиться. Точнее, собирались мы оба, но ради такого дела – провести ночь с девушкой, я мог и отложить поездку.
   Через день вечером мы с Вовой порешили на том, что если Таня не приходит на свидание, мы встречаемся на вокзале перед поездом, а если приходит – мой товарищ едет один, а я веду девицу в нашу освободившуюся на ночь берлогу.
   Я вовсе не был уверен, что Таня придет, но, подходя в условленные шесть часов вечера к нашей скамейке, уже издалека увидел в темноте, слегка разбавленной блеклым отсветом фонарей, знакомую фигурку.
   Первым делом я повел Таню на Квадрат, в кафе «Теремок», завсегдатаем которого я являлся на тот период, где заказал два по пятьдесят водки и стакан апельсинового сока – запить. Из-за переполненности крохотной кафешки пили мы на улице, где, несмотря на уже суровое время года, ещё стояли выносные столы со стульями. Потом мы пошли прогуляться в сторону набережной, и там, присев на бордюр, я впервые поцеловал Таню, забравшись попутно рукой под её куртку и свитер. Она ответила, доверчиво и страстно. Посчитав, что прелюдию вполне можно на этом закончить, я предложил отправиться ко мне. 
   Пробравшись со всей наивозможной осторожностью, дабы не афишировать Танин визит перед дядей Колей, а наипаче того – его женой, «правильной» во всех отношениях женщиной с вечно постным выражением лица, ко мне в комнату, я усадил Таню на кровать, и с энтузиазмом начал её раздевать. Когда мы оказались в одном нижнем белье, я встал, чтобы выключить свет, а когда обернулся, увидел в наступившей темноте распростершиеся на кровати очертания уже совсем голой Тани…
   Мы развлекались долго – я «отрывался» за весь чрезмерно затянувшийся период моего «безбабья». Но в самом разгаре наших страстей во дворе хлопнула входная калитка, и, взглянув в окно, я увидел в падающей из окна рассеянной полоске света Вовины ботинки. Оказалось, что он опоздал на поезд и никуда не уехал. Но это было еще не все. Почти сразу вслед за Вовой в нашу дверь постучал дядя Коля. 
    Комнату напротив нашей с Вовой, дверь в дверь, занимала молодая ячейка общества – плюгавый юноша с физиономией вокзального наперсточника, пытавшийся компенсировать свой малый рост милицейской формой, хотя, как впоследствии выяснилось, из милиции его давно уже за что-то погнали,  которого Вова в свое время с первого взгляда охарактеризовал как «чмыренка», не тянувшего даже на полноценного, солидного чмыря, и его гражданская половина – худая, безгрудая чернявая девица школьного возраста. Дверь из их комнаты в прихожую почти никогда не закрывалась, и, увидев, что я сегодня пришел не один, чмыренок проявил бдительность и настучал хозяину. Последовали тягостные, муторные разбирательства. Ситуация была совершенно анекдотическая - мы с Таней, голые, лежали под одеялом, ожидая, когда же и чем же всё это кончится, перед нами на стуле с видом грозного судии восседал дядя Коля, а за его спиной со своей лежанки корчил уморительные рожи Вова.
   Я уже был морально готов к тому, что если дядя Коля все же решит выгнать Таньку на улицу, то я уйду вместе с ней, до утра. А что еще оставалось? Городской транспорт из-за позднего времени ходил уже крайне редко, добраться до Краснооктябрьского представлялось весьма проблематичным, а отправлять доверившуюся мне девчонку, какая бы она ни была, одну в ночь было бы не по-мужски. Но в конечном итоге дядя Коля смилостивился, он был всё-таки, несмотря на пьянство и некоторые причуды, всё же мужиком с понятием, и, выдав на прощание несколько приличествующих случаю сентенций, удалился. А Вова тактично ушел в гости к «чмырятам», «посмотреть телевизор», предоставив нам с подругой ещё полчаса времени, которые мы не потеряли даром.
    Но злоключения этой ночи для меня ещё не закончились. Спать вдвоем на койке было не очень удобно, я с непривычки вертелся с боку на бок, пытаясь найти оптимальное положение, и в какой-то момент, повернувшись не совсем ловко, я почувствовал, что мою поясницу с левой стороны пронзила резкая боль, которая, раз начавшись, уже не отпускала до самого утра, так что заснуть мне практически так и не удалось. Стоило только начать проваливаться в забытьё, как из него тут же вырывал очередной натиск боли, при самом малейшем шевелении. И только встав с кровати рано утром – не уехав вчера в Калач на вечернем поезде, мы с Вовой решили сделать это сегодня на утреннем, я немного разогнал боль ходьбой. Но только немного, так что Таня, вызвавшаяся нас проводить, практически тащила меня на своем плече, как раненого бойца, до самого вокзала. 
   Эта бессонная ночь была только первой ласточкой – подобные боли, всё время в одной и той же точке поясницы преследовали меня много лет, по два раза в году – осенью и весной, на стыке сезонов, пока однажды не прекратились так же внезапно, как начались. Но в тот раз я списал всё на то, что слишком активно работал накануне тазовой областью, хотя истинная причина была налицо – ночью сменилась погода и выпал первый снег, так что, выйдя утром из дома на крыльцо, мы невольно зажмурились от непривычной белизны.
    Возвращались из Калача мы с Вовой тем же вечером, тоже на поезде. И по приезде меня ждал сюрприз – когда мы с товарищем спустились в подземный переход, ведущий с железнодорожной платформы на вокзал, я неожиданно увидел скромно стоявшую у стеночки Таню.
-Я приходила в гости к подругам из другой смены, увидела, что калачевский поезд прибывает, и решила тебя встретить – сказала она. Я был растроган.
   Видимо, Таня рассчитывала сегодня опять уехать со мной на ночь на Ангарский, но не мог же я нарушить нашу с Вовой конвенцию! И, объяснив подруге, что по объективным причинам не смогу сегодня её забрать, назначил свидание на завтрашний вечер, причем опять без всяких постельных перспектив, с тем, чтобы просто погулять вместе. Помню, что Вова тогда первый раз шутливо предположил: «А может, она и живет прямо там, на вокзале?», но я не придал этой фразе никакого значения.
   На назначенное на следующий день свидание Таня не явилась, а поскольку никаких своих сколько-либо внятных координат она не оставила, где её теперь можно было найти, я не знал даже приблизительно, и мысленно распрощался со своей пассией, не без сожаления, надо сказать – в постели она была чудо как хороша. Единственная ниточка, как оказалось, вела в никуда – на железнодорожном вокзале, когда я описал Таню и попытался узнать, в какую смену она работает, мне все в один голос ответили, что понятия не имеют, о ком идет речь. Данное обстоятельство в сочетании с Таниной особенностью всегда старательно обходить стороной темы, связанные с её родителями и конкретным местом проживания, наводило на определенные размышления. Похоже было, что Вовина шутка обретала конкретные основания.
   Я снова встретил Таню пару недель спустя, совершенно случайно. Мы с Вовой как раз в тот вечер опять собирались на побывку в родные места, и уже двигались в направлении вокзала, когда я увидел потерянную подругу сидящей на заснеженной скамейке недалеко от Вечного огня на Аллее Героев, с каким-то мужиком. Она тоже меня заметила, и, вскочив, буквально побежала навстречу.
   На вопрос, почему она пропала без вести, Танюша рассказала жалостную историю о том, что её в тот день покусала собака, и она некоторое время совершенно не могла передвигаться.
   Конечно, я тут же изменил планы, решив, что отчий дом может и подождать. Вова, огорченный тем, что теперь придется ехать домой в одиночестве, плюнул от досады и отправился на вокзал, а мы с вновь обретенной подругой отправились на Ангарский.
    Там, в промежутке между бурными соитиями, я задал Тане давно назревший вопрос. И попал в точку. Девушка так разволновалась, что у нее даже случилось что-то вроде сердечного приступа. Но потом, поняв, что я не намереваюсь карать её за злонамеренный обман, Таня постепенно успокоилась и рассказала свою историю.
   Танины родители были людьми реликтовыми, старой закалки и суровых правил. Настолько суровых, что, узнав о том, что их дочь беременна после какой-то случайной связи, отец ничтоже сумняшеся выгнал её из дома. В родном поселке Тане после этого делать было нечего, и она решила уехать. Так новоиспеченная бродяжка оказалась в Волгограде – без крыши над головой и без средств к существованию, да к тому же ещё и в положении. Ночевала на чердаке жилого дома на Красном Октябре, так что в этом пункте она почти не обманула, питалась от случая к случаю, чем бог пошлет.
   Между тем пришло время рожать. В роддоме молодой маме предложили оставить ребенка у них, тем более, что у родившейся девочки был врожденный порок сердца, доставшийся ей по наследству – у самой Тани был такой же. Но материнский инстинкт оказался сильнее здравого смысла, и Татьяна забрала дочь с собой, в неизвестность. А между тем, это был один из тех немногих исключительных случаев, когда ребенка действительно следовало оставить на попечение государства. Тогда он, возможно, остался бы жив…
   Таня тяжело переживала смерть дочки – были и слезы, и депрессия, но надо было жить дальше, бороться за существование. Со временем бездомная девушка обросла знакомствами в своей среде и жизненным опытом, она даже какое-то время действительно работала уборщицей на вокзале, а ютилась и столовалась временами у какой-то сердобольной женщины. Жившая по соседству с этой женщиной предприимчивая бандерша всё пыталась завербовать Таню к себе в фирмочку интимного досуга, и всячески обхаживала по этому поводу, суля золотые горы и сладкую жизнь, но Таня, по своей сохранившейся несмотря на все выпавшие испытания, первозданной наивности, искренне не понимала, как можно укладываться в постель со всеми подряд похотливыми стариками, извращенцами или просто непривлекательными людьми, которые в своем большинстве были клиентами подобных фирм.
    Наверное, биографии, подобные Таниной, были не редкостью в «новой России» девяностых, но лично я тогда столкнулся с по настоящему обездоленным человеком не понаслышке, не в «чернушных» статьях или телепередачах, а вот так, в реальной жизни, впервые. И, может быть, это кому-то покажется странным, но стал лучше относиться к этой девчонке. После этой маленькой исповеди я видел  ней не девицу лёгкого поведения, как раньше, и не презренную «бомжиху», а жертву трагических обстоятельств, и решил, что по мере сил и возможностей буду её поддерживать и помогать.
   Мы с Таней провели весь следующий день и следующую ночь вместе, благо, дядя Коля махнул на нас рукой, уединившись в своей половине дома с бутылкой, а его жена отсутствовала, но наутро должен был приехать Вова, и я попрощался с Таней, назначив встречу на послезавтра. Но она опять исчезла – на этот раз уже окончательно.

   Однажды следующей весной, уже после того, как мы с Вовой уволились из надоевшей нам за полгода хуже горькой редьки «Остравы» и съехали от дяди Коли, я, выходя как-то раз из подземного перехода на Комсомольской, вдруг увидел спускающуюся по ступенькам мне навстречу Таню. Она преобразилась до неузнаваемости, от той осенней маленькой оборванки ничего не осталось, теперь моя бывшая подружка была одета пусть не роскошно, но вполне зажиточно – в длинную джинсовую юбку, теплую курточку и кожаные сапоги. Только улыбка осталась всё та же. Танюша тоже обрадовалась, встретив меня, но она была вдвоем с какой-то девицей, они куда-то торопились, и у нас совершенно не было времени поболтать обстоятельно, получилось лишь мельком перекинуться несколькими фразами. Таня рассказала, что недавно вышла замуж, живет сейчас у супруга, за Волгой, в Краснослободске, муж хороший, души в ней не чает.
      Я искренне, от всей души пожелал ей удачи и счастья, которых ей до того так не хватало.


П р о д о л ж е н и е с л е д у е т