Моя любовница или Как я умею ненавидеть

*Все совпадения считать случайными*

По-моему началось всё с какой-то странной шутки. Шутили мы с неслыханным усердием, изо дня в день, каждый час, каждую минуту.
- Переезжай ко мне, ты же знаешь, мне скучно.
- Знаю, - после небольшой паузы отвечала она мне. - Я о тебе всё знаю. Все твои причуды, к которым так и не могу привыкнуть, но которые мне нравятся.

...

Вообще-то до этого я была обычным моногамным существом женского пола с направленностью на противоположный пол... Чёрт, смешно даже, с тех пор мало, что изменилось, точнее ничего не изменилось, абсолютно, не считая одного «но», она накрепко засела в моем сердце... или где-то рядом.
Она – это моя любовница...

...

Я около десяти лет была связана с дизайнерской деятельностью, работала и с одеждой, и с интерьерами, одно время увлекалась ландшафтным дизайном – модно и довольно скучно, как мне тогда показалось. Не знаю, была ли мне цена, как специалисту, но с красотой я была на короткой ноге, если можно так выразиться. Да, красота довольно субъективна, из века в век... да что там, каждое десятилетие представления о ней меняются. И то, что пару десятков лет назад считалось безусловно красивым, сейчас может вызвать усмешку. Безусловно лишь одно, представления о красоте существуют неизменно, само это понятие незыблемо, переменчивы лишь мысли и чувства о нем. Человеческая цивилизация не знает времени, когда что бы то ни было не считалось красивым, сама природа человека устроена так, что его тянет к прекрасному... меня тянуло к ней. Странно, противоречиво...

...

- Что происходит, в конце-то концов, ты мне ответишь? – кричала я на забившееся в угол, дрожащее тело. – Ответишь?
- Не трогай меня, - шептала девушка, крепче прижимаясь к светлой стене спиной. – Пожалуйста, не трогай, я всё сказала.
- Что всё, ничтожество? – закричала я так громко, что на мгновение оглушила себя. – Всё – это то, что у тебя появился какой-то человек? Всё – это твои измены? Всё – это твоё предательство, мразь.

Она не могла больше реветь, в горле был комок из слёз и унижений, страха и боли. Ее тело каждую секунду вздрагивало, она сидела поджав ноги, держала себя кистями рук за плечи, пытаясь успокоиться, но не могла. Лицо в растекшейся туши, искривленный от ужаса рот, спутавшиеся волосы, которые слиплись на мокрых щеках – она была жалка... нет, она была отвратительна...

- Что же ты сделала, - прошептала я и упала на колени. Взгляд бродил по полу, цепляясь за каждую ворсинку ковра, ладони были сжаты в кулаки, ногти впились под кожу, но больно рукам не было, болело что-то внутри, оно сначала горело, сжигая внутренности до углей, теперь медленно остывало, оставляя после себя ноющую боль. Я подняла голову и посмотрела на ту, что стала жертвой моего гнева, подняла руку и попыталась дотянуться до нее, но она только сильнее прижалась к стене. В отчаянии я повалилась на пол, ударившись лицом об пол, в голове что-то покачнулось и зазвенело... Ее теплая ладонь мягко касалась моей спины и головы, лежавшей на её худых коленях.
- Всё хорошо, хорошо, - шептала она в такт своему дыханию. Она сопела носом.
- Ты простыла? – тихо спросила я, не поднимая головы и не отводя взгляда от светлой стены, к которой несколько минут назад прижималась та, что сейчас утешала меня.
- Насморк.

...

Довольно давно я прочла, что любовь возникает между людьми на основе их генетической разности, наиболее пригодной для рождения жизнеспособного, здорового, пригодного к размножению потомства. Влюбленность – это гормональная реакция, в основе которой лежит в принципе тот же самый механизм, плюс еще несколько пунктов, немаловажных, но всё же не принципиальных.

Я всё чаще задавалась вопросом, что меня привлекло в моей «филантропке», почему именно она (только она) пробудила во мне сексуальный интерес среди всевозможных вариантов моего пола. И чем чаще я им задавалась, тем меньше убедительных аргументов оставалось.
Меня тошнило от теории латентной бисексуальности, по которой в каждом из нас есть скрытая тяга к своему полу, с акцентом на то, что женщины, в связи с большей эмоциональностью, чаще раскрывают ее в себе. Я изрядно устала от версий о большем взаимопонимании людей одного пола, ведущем к сближению, о недостатке материнской любви, которая может быть почерпнута из близких, интимных (совсем не обязательно сексуальных) отношений с другими женщинами и подобных им. Это было слишком сыро и притянуто за уши, чтобы быть абсолютной, универсальной правдой.

Я устала. Да, я банально устала ее обожать. Нет, это не было любовью, я ее презирала, она вызывала отвращение и бесконечные бури ярости и гнева. Ни раз я ударяла ее, называла самыми отвратительными словами, унижала, кричала, а потом прикрывала ладонью ее рот и словно затыкала рот себе, туша ярость в ее беспокойном теле. Ползала у нее в ногах, не могла надышаться ей, не отпускала ее, иногда мы так сидели по несколько часов.
Она терпела, ничего не просила и не ждала. Больше всего меня удивляла ее способность всё мне прощать, оправдывать любой мой поступок, любой срыв, любой приступ злости. Я этого не понимала, это порождало еще большее омерзение к ней...

...

- Какого черта ты ходила туда?! – ни с того, ни с сего нашло на меня очередным вечером, который мы проводили вместе, и я уловила легкий внутренний толчок к взрыву.
- Что? – спросила она, оторвав голову от подушки, и внимательно посмотрела на меня.
- Я тебя спросила, зачем ты туда ходила? – яростные нотки в голосе росли в геометрической прогрессии, я почувствовала жар в теле.
- Ты про клуб? Так там была вечеринка. Я же тебя звала, ты сама не захотела, - спокойно ответила она и положила голову обратно.

Не знаю, что на меня нашло, но я была в бешенстве, наверно мои глаза тогда налились кровью, потому что она мгновенно уловила моё настроение и вздрогнула, но не успела слезть с дивана, прижатая к нему. Я нависла над ней, сжав ее тонкую шею ладонью. Тогда в голове было бесконечно темно, там был мрак и звенящая тишина. Откуда-то во мне взялось столько силы, что казалось, я могла сжать в кулаке человека и раздавить его как муху... Она дергалась и пыталась ослабить железную хватку обеими руками, но силы ее оставляли, она заелозила ногами и захрипела (раскрытый рот и глаза на выкате отпечатались в моей памяти слепком ужаса, который еще долго не оставлял меня). В моих глазах всё почернело, но в это время что-то настойчиво зазвонило. Сознание стало возвращаться, звонил телефон, я убрала с её горла руку и она упала на пол, истошно кашляя. Я сидела на диване, временами передергиваемая силой стихающего гнева, терла лоб ладонями, она скорчившись сидела на полу, держалась за горло и продолжала кашлять.

...

Довольно часто практикующие психологи спрашивают о самом первом воспоминании из детства. Довольно забавно, учитывая, что почти все эти воспоминания (совершенно разных людей) весьма похожи, там всегда присутствует мать, либо отец, возможно оба родителя, там много света, либо есть активный источник этого света и даже если время года зима, то человек редко чувствует холод, если же чувствует, то он быстро проходит.

Сама я не пыталась проникнуть в подобные глубины своей памяти, иногда мне даже казалось, что раньше лет пяти я ничего не могу помнить. Однако вечерние посиделки с чашкой чая на тихой кухне, когда особенно хорошо думается, со временем стали порождать смутные, обрывочные образы, вроде темной комнаты, которую я не могла узнать, большого темного лакированного шкафа и цветных карандашей в стаканчике. Позже эти предметы стали сплетаться в моих мыслях в единую картину и между ними обнаружилась связь... Я вспомнила себя на пороге этой комнаты, - маленькую девочку с напряженным взглядом, за спиной которой тепло, свет, она не боится, ее манит и тянет в эту глухую темноту, где стоят карандаши на полке огромного блестящего шкафа, которые будто светятся в этом мраке, гипнотизируя собой, ее останавливает лишь некий недоступный для понимания страх, возможно страх сурового наказания за проникновение в запретное...

...

- Я тебя ненави-и-ижу-у-у!!! – вопила моя «филантропка». – Я тебя убью, сучка-а-а!!!
Она крепко держала в правой руке револьвер, отчего пальцы стали белесыми, а мышцы были напряжены до изнеможения. Ее колотила мелкая дрожь, лицо стало еле узнаваемым, изуродованное гневной гримасой. В моей голове проскользнула мысль: «Откуда она могла взять оружие... Одолжила у своего любовника, больше негде». Воздух стал куда-то пропадать, по виску скатилась капля пота, оставшаяся незаметной – было жарко. Я сидела на полу, спиной к стене и на расстоянии полуметра от меня был мой приговор – моё отражение со смертельной игрушкой в бледной руке, до боли знакомо и узнаваемо. Жизнь слишком циничная... неоригинальная и циничная... В голове опять все почернело. На миг мне показалось, что я теряю сознание, скатываться по стеночке было не для меня – слишком малодушно, слишком в ее духе. Я крепко сжала кулаки, почувствовав напряжение всех мышц, которые чуть не свело и неожиданно для самой себя закричала.

- Стреля-а-ай, дрянь! Стреляя-а-ай! Чего ты ждешь?! – орала я и не могла остановиться, впрочем и не пыталась, в какой-то момент мне стало совершенно всё равно, что будет дальше, что эта дура сделает. Да бог с ним, кажется я уже мечтала, чтобы она хоть раз в жизни сделала что-то сама, сама до чего-то додумалась, сама довела до конца хоть одно дело...
- Мразь, - прошептала она и выстрелила несколько раз... ни разу не промахнулась...
«Черт, больно», - только и успела подумать я.

...

Был в моей жизни такой период, когда я переживала собственную никчемность в этом мире, мне казалось, что ни одно слово, которое я сказала, ни одно действие (или бездействие), совершенное мной, ничего не изменило. Теперь я понимаю, что заблуждалась. Право, мне смешно, но жизнь, - сволочь, забавная, чертовски забавная и жить стоило только ради того, чтобы это понять...

Я умерла от потери крови, мою «филантропку» не посадили, посадили ее любовника – хозяина револьвера (вроде дура дурой, а ведь додумалась как-то спасти свою пятую точку). Правда прожила она с того дня не так и долго, ее задушил какой-то очередной любовник, приревновал кажется... Мне ее жалко, самый первый раз мне ее искренне жаль, красивая была девочка... моя любовница, которая научилась ненавидеть.