Иван и Утро. Финансовый Кризис

       Утро первым лучиком Солнца озарило вершины панельного сооружения в самом высоком районе города. Сначала этот лучик погрел замерзшие за ночь конечности ТВ антенн, торчащих из смоляной крыши, оттуда соскользнул в окошко верхнего этажа, побродил по стенам с розовыми обоями, и неуверенно остановился на подушке, будто не решаясь осветить покоящеюся на ней голову. Но светочу надо было продвигаться дальше, и поэтому Иван проснулся с ощущением, что кто-то неумолимо врубил свет среди ночи, заставив веки распахнуться шире обычного.
       Он поднялся, побрился, выпил чаю, съел бутерброд, оделся, причесался, построил гримасы себе в зеркале, надел пыльные ботинки, открыл дверь и... замер.
       До Ивана только дошла вся трагикомичность его положения. Он уволен. После 10 лет работы. И ему, собственно, некуда идти. Из оцепенения его вывел звонкий голос несущегося по лестничному пролету мальчика – соседа сверху: “Здравствуйте! Что-то забыли? Я тоже…” Остальное слова растворились где-то в районе первого этажа. Иван взглянул на часы – 7-59. Опоздание - не его привилегия. С поправкой на дорожные заторы он обычно оставлял себе фору во времени, тем более после того как разбил машину, приходилось выходить еще раньше, а такси, полагал он, – пустая трата денег. Оглянув коридорные стены, покрытые остатками сине-серой краски с граффити поверх, он захлопнул дверь.
       В чем комичность, а в чем трагичность ситуации? Иван сначала осознал трагедию. Это понятно… 10 лет без нареканий, некоторое продвижение, неплохая зарплата, ежеквартальные премии…
       А комедия!? Комедийность же в том, что для Ивана впервые открылось, что он превратился в тех, кого если и не презирал, то искренне осмеивал. Люди-роботы, люди-программы, люди-вещи, люди-рефлексы – были смешны. И сам того не зная, он оказался среди них.
       Иван улыбался. Улыбался чуть заметно, когда снимал ботинки. Улыбался уже бодрей, когда скидывал с себя костюм. Улыбался во все зубы, когда закрывал шторы. И гоготал как ребенок, когда срывал покрывало с дивана. А, когда погрузился в сон, безмятежная улыбка, какая бывает у счастливых детей или у святых старцев в минуты просветления, озарила его лицо.