Noumenon

Андрей МАЛИНКИН

NOUMENON*

Понимая "искаженность" всего в сегодняшнем искаженном мире, привожу сноску * - "перед", а не "после"(Прим.А.М.).

«Noumenon» (лат.) - «ноумен» - в идеалистической философии И.Канта - «вещь в себе», нечто, находящееся по ту сторону «явления», представляет собой принципиально непознаваемую, вне пределов познания, сущность.».
Краткий Философский словарь, М.,1956 г.


NOUMENON*

Киноповесть


Река, делая крутой поворот, подмывала обрывистый берег, с каждой волной унося с собой его частички.
На широком зеленом лугу паслись кони. Чуть поодаль уединилась молодая гнедая пара. Они ласково тыкались мордами, терлись скулами, не знавшими узды, а глаза их были полны любовью и неж¬ностью.
Вот она, чуть отбежав в сторону, оглянулась и помчалась по тяжелой от росы траве, сбивая и разбрасывая тяжелые капли. Он бросился за ней. Спустившись к воде, они склонили головы и прильнули к ней на время губами, затем, утолив жажду, продолжили игру. Гладкие тела их блестели на солнце, а ветер трепал темные гривы.
На небольшом косогоре, опершись руками на сучковатую палку, сидел пастух, седой старик с исперещенным глубокими морщинами лицом. Прищурившись, он смотрел на них покрасневшими влажными глазами…


Неизвестный маленький городок.
Пронзительный визг тормозов, крики, глухой удар, вновь крики и разноголосие собирающейся толпы. Вдалеке заныла сирена "Скорой помощи"…
В голубовато-белом свете слышалось прерывистое дыхание и чьи-то голоса: "... Тяжелое... пожалуй, критическое... двадцать восемь недель... Оперировать?.."
…Стальное позвякивание падающих в чашку инструментов, вновь дыхание, то учащающееся, то замедляющееся, то переходящее в хрип и... тишина. Спустя мгновение ее разрывает оглушительно звонкий, взлетающий к потолку, крик новорожденного.
Мужские и женские голоса откуда-то сверху: "Внимание! Пульс... Сердце... Шок!.. Еще раз!"
Голубоватый свет задрожал, мелькнул, светлея, потом вспыхнул ослепи¬тельно и потух, сменившись темнотой.
 

Несколько… Или много лет спустя…

Огромная лужа отплевывалась частыми фонтанчиками поп натиском падающих капель. Детские ноги в потрепанных кедах разбрасывали по сторонам каскады брызг.
По безлюдной площади маленького провинциального городка, подпрыгивая и размахивая руками, бежал мальчик. Он поднимал голову, подставляя дождю улыбку, и кружился, громко крича: "Эге-ге-е! 0го-о-о!!!" Вокруг него вращались серым мокрым штопором площадь, административные здания, ресторан, гостиница и бодрая статуя лысого мужчины с кепкой в руке…

В горлышко большой зеленой бутылки опустился цветок. Крошечный нераскрывшийся бутончик на колючем стебле.
За распахнутым окном смеялось солнце, резвились детишки, прыгая через скакалку.
Молодой человек в светло-сером свитере с отворотом под горлом протянул руки и захлопнул створки. Веселый гомон ос¬тался за мутными стеклами. Он присел на край дивана, провел руками по длинным русым волосам, стянутым на затылке в хвостик и, положив руки на подбородок, стал смотреть на цветок.
На стене сбоку, в полумраке комнаты картина: блестящая труба, сплющенная в ржавых тисках, плачет багровыми каплями на светлую поверхность деревянного верстака.
Человек в свитере достал из-под полушки губную гар¬мошку и, не отрывая глаз от цветка в бутылке, приложил ее ко рту. Комнату заполнила унылая мелодия…

Стая голубей поднялась в чистое голубое небо. От нее отделилась и закружила в стороне белокрылая пара…

С высоты птичьего полета городок был похож на звездочку. Площадь, окруженная несколькими строениями и расходящиеся от нее улочки-лучики с деревянными домиками, сараями, огородами.
По одной из них, поскрипывая, ползла подвода с копной сена, по другой шла женщина с ведрами на коромысле. На остальных резвились дети, суматошно носились собаки, разгоняя кудахдающих кур...

По мощеной крупным булыжником улочке меж рядов покосившихся домиков катился автомобиль. Он остановился возле • одной из калиток и из распахнувшейся дверцы, вслед за небольшим чемоданчиком, показался мужчина среднего возраста, не менее средней же, ничем ни примечательной внешности. Постучав железным кольцом, он толк¬нул калитку и прошел во дворик.
- Добрый день Варвара Семеновна!
- Ох, ты, напугали-то как! - Вскрикнула копавшаяся в грядке полная женщина лет пятидесяти в выцветшем рыжем платке и грязном фартуке поверх нехитрого сарафана. - Здравствуйте, Олег Дмитриевич, здравствуйте.— Она отряхнула руки. - А я, видите, закопалась, так и не вижу, не слышу ничего. Да вы проходите в дом-то, проходите, я сейчас.
Мужчина поднялся на крыльцо.
- А только Гришеньки-то вот нету, - крикнула Варвара Семе¬новна, копошась у рукомойника. - Он как с утра в лес ушел, так и не возвращался покуда. Так вот! Да уж сейчас скоренько придет, скоренько. Вы обождите пока. Идемте, я вас чаем напою. Устали, поди, с дороги-то.
- Благодарю, Варвара Семеновна, не стоит… Не стоит волноваться, - про¬говорил мужчина, проходя в дом.
Хороший у Вас племянник, Варвара Семеновна! — крикнул он из небольшой комнаты, стоя перед столом, на котором беспорядочно громоздились деревянные фигуры. Несколько таких же красовалось на шкафу. Он взял одну из них, повертел в руках. На свету было видно, что это всего лишь обыкновенная лесная коряга, но в нескольких местах ее касался резец мастера, и она превратилась в странную фигурку, напоминающую не то сказочного зверя, не то распустившийся цветок.
- Да уж, что и говорить, хороший!.. Коль не дал бог ума, так
хоть руки не отнял и на том спасибо! - послышался из-за стены ее голос.
Заметив в окно, что к калитке подошел молодой человек в светлом свитере с большой сумкой на плече, Олег Дмитриевич поставил фигурку на место.
- А, вот и Гришенька вернулся. Тут уж тебя Олег Дмитриевич заждался. В комнате он, - снова заголосила с кухни Варвара Семеновна.
- Ну, здравствуйте, Григорий! – мужчина вышел на крыльцо и энергично протянул руку…

Автомобиль, отъезжая, напряжено гудел и покачивался на неровных булыжниках.
Григорий сидел за опустевшим столом и смотрел в окно. На подоконнике в бутылке торчал чуть распустившийся бутон¬чик на длинном колючем стебле. Рядом блестела стальным бочком губная гармошка.
- Ну что, все взял? - Подошла к нему Варвара Семеновна.
Он разжал руку и на стол упали несколько скомканных бумажек.
- И это что? - вскрикнула женщина, перебирая их огрубев¬шими пальцами, - Все?
- Как в прошлый раз. — Молодой человек поднял голову.
- Ну, дурак - дураком! Господи, за что мне такое наказан наказание! - она всплеснула руками, громко запричитала. - Ну, отблагодарила меня сестрица за добрые дела! Ну, спасибо ей! Да с прошлого раза уж сколько времени прошло! Что сейчас на это купишь! - она небрежно сунула деньги в карман сарафана. Пара бумажек упала на пол.
Григорий смотрел на цветок и улыбался. Глаза его горели необыкновенно живым огнем, и розовый бутончик отражался в каждом из них и в боку лежащей на подоконнике губной гармошки.
В полумраке комнаты картина: труба, сплющенная в тисках. В углу ее неразборчивая темная надпись…

В небольшом магазинчике, где на одном прилавке лежали хлеб и игрушки, мясо и посуда, две пожилые женщины что-то на¬перебой рассказывали продавщице. Мужчина средних лет в рубашке с короткими рукавами и легкой шляпе купил несколько банок консервов, сыр, молоко и кое-какую мелочь. Продавщица молча обслужила его, не отвлекаясь от деревенских новостей. Он отошел к окну и, поправив очки на носу, принялся укладывать покупки в дипломат.
В это время в магазин вошел молодой человек в потертом на локтях пальто, надетом поверх серого свитера с отворотом, с длинными волосами и с зонтиком в руках. Мужчина оторвался от укладки консервов и удивленно посмотрел за окно. Там ярко, по-летнему светило солнце. Молодой человек раскрыл зонтик и стряхнул его.
- Ох и льет же на улице, - он протянул продавщице две мятые бумажки. - Мне полкило колбасы и две банки шпротов.
- Да, верно, льет. - закивали, соглашаясь, женщины у прилавка.
Продавщица, не глядя бросила в ящик деньги и протянула ему батон белого хлеба и пакет молока. Молодой человек, молча взяв все это, вышел из магазина.
Мужчина у окна уронил банку с кильками. Женщины повер¬нулись в его сторону. Он же изумленно таращился на удаляю¬щегося по улице юношу с раскрытым зонтиком в руках.
- Ну, что уставился! Не в себе немного парнишка. А так ни¬чего, спокойный, добрый. – Громко, и как бы никому сказала продавщица. А берет всегда одно и тоже. Привыкла уж за столько лет.
- Жалко паренька, руки у него золотые. - Вступила одна из женщин. - С матерью его беда приключилась, так вот с рождения тетка и воспитывала...
Они снова склонились к прилавку, вспоминая прерванный разговор.
Мужчина, наспех засовав покупки в дипломат вышел на улицу. Он посмотрел по сторонам и, увидев в конце одной из улочек удаляющуюся фигуру с зонтиком, закричал, махая шляпой:
- Эй! Эй, - парень, постой!
Но Григорий уже скрылся за поворотом.

Ритмичный перебор гитарных струн чуть заглушал стук колес. За темный горизонт, сверкая вереницей окон, убегал поезд.
Спите, пусть Вам приснится аттракцион…
Подул Фиолетовый ветер, шевелящийся звон…
Утром гулять зову: асфальт полюбил траву,
И вода говорит огню: «Ты сильней!»…

В купе молодой человек в клетчатом пиджаке играл на гитаре и пел. Напротив, внимательно смотря на него, опершись руками на столик, и, положив голову на ладони, сидела девушка. С верхней полки за ними наблюдали еще две пары глаз.
Спите, пусть Вам приснится мой телефон.
На свой проездной билет запишите его...
Вы что-то шептали во сне,
пассажиры улыбались мне,
Наивно полагая, что я в Вас влюблен.

Григорий слушал, стоя у открытой двери купе. Перед его глазами мелькали картинки прошлого: мальчик на площади, дождь, цветок в зеленой бутылке, оставшийся там…
Спите, еще Ваши полчаса по Москвы.
Пусть Вам приснятся цифры середины зимы.
Любимый напиток — сок,
любимая музыка - рок...
Ах, просыпайтесь скорей, идемте со мной!..

Стук колес заглушил ритмичный перебор гитарных струн. За темный горизонт, сверкая вереницей окон, убегал поезд.

Он оказался на вокзале, когда уже стемнело. Осмотревшись, и потолкавшись в зале ожидания, Григорий вышел в город. Первый настоящий город в его жизни. Большой, просто огромный…
Он брел неспешно по безлюдному тротуару, безразлично глядя по сторонам, мимо проносились редкие уже машины. Накрапывал мелкий дождик. Григорий поднял ладонь, на нее упали несколько капелек. Он посмотрел на темное небо и улыбнулся.
Улицы совсем опустели, когда он очутился в крупном жилом квартале. Остановившись посередине большой детской площадки, он поднял глаза, и взгляд его заблудился в высоченных громадах, окруживших со всех сторон. В редких окнах еще горел свет.
Он вошел в ближайший подъезд, пешком поднялся на несколько этажей. Двери квартир казались совершенно одинаковыми. Наконец, остановившись на площадке, он позвонил в одну из них. Послышались шаркающие шаги и в крошечном «глазке» мелькнул свет. Григорий взглянул на него, за дверью что-то снова шаркнуло и затихло. Постояв некоторое время, он стал нажимать все подряд кнопки, окружавшие его...

В нескольких окнах дома зажегся свет.

Одну из дверей после звонка быстро открыла стройная девушка в клет¬чатой фланелевой рубашке на голое тело.
- Вы не могли бы пустить меня переночевать. Я впервые в этом городе, еще ничего не знаю. - Негромко произнес Григорий.
- Входи! - Девушка улыбнулась и пропустила его в квартиру.
Проходя, он заметил несколько исчерканных листков возле горящей настольной лампы в комнате.
Девушка аккуратно собрала их в стопку, когда в прихожей раздался звонок. Она открыла дверь, и, оттолкнув ее в сторону, в квартиру ввалились два человека в милицейской форме. Мельком заглянув в комнату, они остановились на пороге кухни.
- Вот! Вот он! - из-за их спин, отчаянно визжа, выглядывала сухонькая старушонка в круглых очках. - Это он, он квартиры обзванивал. Бандит! Ворюга!!!
- Девушка, Вы знаете этого человека? - спросил один из милиционеров.
- Да, конечно, - уверенно ответила она, - это ко мне. Он просто сначала ошибся квартирой, извините.

Молодой человек в свитере под горло сидел за столом перед чашкой чая, над которой поднимался ароматный дымок.
В полумраке комнаты картина: блестящая труба, сплющенная в ржавых тисках, плачет кровавыми каплями на светлую поверхность деревянного верстака.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС:
- Тает в розовых бликах утренний холод
С первым солнечным криком просыпается город…

Григорий лежал на диване и рассматривал картину, висящую напротив, на боковой стенке гардероба. В уголке, возле самой рамы, было аккуратно выведено черным: «Понявшему от меня. Настя».
За окном светало.
В противоположном углу комнаты, на раскладушке спала хозяйка. Григорий встал, натянул джинсы, свитер и на цыпочках вышел из комнаты.

ГОЛОС НАСТИ:
- Город, где за дверью распахнутой дверь.
Город, где человек человеку - зверь!..

Девушка на раскладушке подняла голову, перевернулась на спину и, проведя руками по волосам, замерла. Открытые глаза ее внимательно рассматривали замысловатые узоры потрескавшейся краски на потолке.

Выйдя из подъезда, он поднял воротник пальто и, закинув на плечо сумку, направился к выходу из окружавшей его грома¬ды жилых небоскребов.
Рассвело. Но вокруг все еще спало. Лето…

В квартире Насти, на стенке гардероба плакала труба...

Он бродил по просыпающемуся городу, удивленно рассматривая яркие витрины и красочные вывески.
Остановившись перед при¬чудливо замершими манекенами, он положил сумку на асфальт и постарался принять похожую позу. Редкие прохожие бросали на него настороженные взгляды.

ГОЛОС НАСТИ:
Город, похожий на огромный чудовищный склеп.
Город, где искорки жизни взрываются в пух.
Где - всяк, кто не слышит, как пахнет хлеб - слеп,
А тот, кто не видит жужжания мух - глух!

Оказавшись на широкой площади, Григорий обратил внимание на огромный магазин, за старинным зданием музея сверкал огнями ресторан, где-то вдалеке высилась гостиница. Рядом, за большой красно-кирпичной стеной громоздился желтый дом с множеством окошек и развевающимся над крышей полосатым флагом… На мрачном темно-гранитном строении было выведено крупными буквами: «ЛЕНИН».
Григорий сделал осторожный шаг вперед, еще один, еще - чуть в
сторону, медленно обернулся вокруг себя и побежал, кружась и подпрыгивая, размахивая суммой. А вокруг него взвивались вихрем то окружавшие его здания, то калейдоскопом из далекого детства - площадь маленького провинциального городка и статуя лысого мужчины с кепкой в руках.

Счастливый и улыбающийся, он вошел в гигантский магазин, где редкие покупатели размышляли перед прилавками о предстоящих покупках.
Он порылся в карманах и протянул пожилой женщине в белом халате несколько скомканных бумажек.
- Пачку творога и печенье.
- Печенье в другом отделе! А деньги - в кассу!
- Ну, тогда - полбатона колбасы, - пожал плечами Григорий.
Получив наконец продукты и повертев их в руках, он вер¬нулся к прилавку.
- Я же просил сыр и паштет... – проговорил он, недоуменно глядя на продавщицу.
- Что сказал, то и дала! – отрезала она. - Ходят тут с самого утра, сами не знают, чего хотят! Наркоманы чертовы! - закричала вдруг продавщица, но бросила на весы кусок игра.
Григорий снова взглянул на покупки, поднял голову, будто желая что-то сказать, но женщина опередила его:
- Что уставился! Или, иди отсюда! Сейчас милицию позову!


Настя стояла возле окна. Внизу, за стеклом шевелился проснувшийся город. На плите закипал чайник.

У прилавка Григорий снова пожал плечами и, сложив продукты в сумку, вышел из магазина. Неторопливо, озираясь по сторонам, он побрел по тротуару.

ГОЛОС НАСТИ:
Город-жертва и одновременно же город-жрец.
Где тот, кто как будто «живей всех живых» - труп.
Где каждый, твердящий, что счастлив, в лицо - лжец.
А каждый, уверенный, что умеет любить - глуп…

На пустыре, за которым начиналось болото, раскинулась полузаброшенная стройка. Огромный котлован с десятком зако¬лоченных свай, несколько рядов сгруженных бетонных плит, арматура...
Рядом с голубым самосвалом на ящиках из-под пива пристроились три мужика с синими помятыми мордами. Тут же на перевернутой железной бочке возвышались две прозрачные бутылки в окружении груды объедков. Двое о чем-то оживленно спорили, отчаянно жестикулируя, третий склонился над расстеленной на бочке газетой.
- Хищная морская рыба, - поднял он голову, блеснув очками в роговой оправе, - пять букв?..

Где-то далеко, высоко, словно в небе, звучала губная гармошка...
Старик-пастух, опираясь на сучковатую палку, смотрел сидя на небольшом холме, на резвящихся возле реки, у самой кромки воды лошадей…

В парке, под тенью широких крон, в песочнице копошились ребятишки. По дорожкам прохаживались молодые мамы и папы с колясками...

ГОЛОС НАСТИ:
Всяк живущего здесь, так, как жить привык -
За слепым окном, за глухой стеной -
Поутру поднимает пронзительный крик –
То ли детский плач, то ли волчий вой!..
И на страшный суд собирается сброд,
Суд, где лишь мнение сброда чтится…
А что же волчонок - он тоже ребенок!
И его ль вина, коли мать - волчица.
А её ли вина, коли волчий – род?..

Мальчик лет четырех подбежал к сидящей на скамейке молодой женщине с ярким журналом в руках.
- Мама, пойдем на реку, я сделаю кораблик!
- Сынок, поиграй в песочке. Смотри, все дети играют, и ты иди.
- Я не хочу в песочке, не хочу как все... Я сделаю кораблик!
- Это что за капризы! - рассердилась женщина. - Сейчас пойдем домой и сегодня на улицу больше не пущу!
- Хорошо, - после недолгой паузы покорно произнес мальчик и сел рядом.
Григорий смотрел на все происходящее с соседней ска¬мейки, когда к нему подошел парень в черной куртке с потре¬панной сумкой на плече.
- Слушай, друг, ты не выручишь... Цену вздернули, черти, а я не
знал, и не сторгуешься… Чуть-чуть не хватает! А?
Григорий непонимающе взглянул на него.
- Ну, деньги, деньги есть?
- Есть, - он вытащил из кармана ворох бумажек и протянул парню с сумкой.
- Не, - улыбнулся тот. - Это много. Он выбрал одну. - Сиди тут, я сейчас!
Женщина с соседней скамейки потащила купа-то за руку молчащего мальчика. Григорий окинул взглядом дворик…
Парень вернулся через несколько минут.
- Пошли! - кивнул он Григорию.

Еще не переступая порога квартиры, он услышал громкую музыку. Моцарт, сороковая симфония. В небольшой комнатке на диване сипели два парня и девушка. Еще один лежал на полу, подняв ноги и прислонив их к стене.
- Ты куда пропал? - повернул он голову к вошедшим. – А это – кто? –добавил парень, кивнув на Григория.
- Да цену подняли! Вот, спасибо, друг помог. Садись пока! – он подтолкнул Григория к дивану. Лежавшая там троица шевельнулась и чуть подвинулась.
Стены комнаты были увешаны пестрыми плакатами с изображением различных монстров, лысых и лохматых мужиков, полураздетых женщин. В углу, прислоненные друг к другу стояли две гитары. Особенно ему понравилась люстра. На ней, состоящей из одной лампочки, внутри корпуса скрипки, в беспорядке были развешены самые различные небольшие предметы: ключи, заколки для волос, клочки ткани, шнурки, скрепки, воздушные шарики – разноцветные и пара белых. И еще множество разных мелочей…
Григорий присел на край дивана и снова осмотрелся.
Со всех сторон ему строили забавные рожицы смешные обезьянки, с из за шторы выглянул удав, с полки из-под потолка угрюмо моргнул мохнатыми бровями филин…
Он закрыл лицо руками и услышал, как звучащая музыка расщепляется в его голове на несколько автономных отголосков, каждый из которых звучал отдельно в разных тональностях, изменяясь и, время от времени, переходя в другие мелодии.
Григорий встал и вышел из комнаты.
На кухне тот самый парень, что привел его сюда, склонился над развернутой газетой, сосредоточенно набивая папиросный мундштук. Один, уже готовый лежал рядом.
- «Пяточку» не забудь! - съязвила темноволосая девушка с косичками, сидевшая на подоконнике.
Парень поднял на нее глаза и заметил стоящего на поро¬ге Григория.
- Садись, чего скучаешь!
- Чаю хочешь? - Девушка спрыгнула е подоконника и улыбнулась.
Григорий подошел к столу и взял лежавшую на нем книгу. «Борис Виан. Пена дней» - было выведено золотом на черной обложке. Закладка – желтый, обожженный с края рубль.
Открыв ее наугад, он забормотал, водя взглядом по строчкам:
- Рецепт таков: Возьмите живого колбасуся и сдерите с него семь шкур, невзирая на его крики. Затем возьмите лапки, отрежьте их, и потушите струей из брандспойта в подогретом масле...
Он закрыл книгу и положил ее на место. Рядом лежал еще один томик в таком же черном переплете. «Карлос Кастанеда. Том 9». Ее Григорий трогать не решился.
Почему ты все время молчишь? - поинтересовался парень, покончив со второй папиросой.
- Я не молчу. Я говорю... С собой.
- И о чем же? - Девушка вернулась на подоконник и поджа¬ла ноги.
- Да так, о разном…
- Ладно, пошли, - после недолгой паузы произнес парень и встал из-за стола.

Странный прохожий
Вошел ко мне в дом.
Странный прохожий
С большим топором.
Странный прохожий
Сказал мне: «Мой друг,
Я бы хотел тебя видеть… без рук…

Девушка сидела на диване и громко декламировала куда-то вниз, опустив голову и обхватив ее руками.
Вошедшие в комнату замерли.

…И руки он ловко отсек мне, увы…
Странный прохожий...
Без головы.

- Зажимай вот так ладони, чтобы воздух не проходил и затягивайся. Да не сильно, вот так, старайся не проронить дух, не жадничай... Ну! Молодец, получается... Хватит, передавай сюда!..
Григорий быстро освоил нехитрую технику. Комната наполни¬лась сладковатой дымкой.

Где-то в городе, в своей комнате, Настя смотрела в темнеющее окно. За спиной шипел чайник.
Она обернулась и, сняв его с огня, подняла крышку. Вода выкипела. Настя наполнила его и снова поставила на плиту. За окном темнело. На столе лежали несколько исписанных листков бумаги…

Опираясь о стену, Григорий прошел на кухню. Один из пар¬ней сидел на подоконнике и водил пальцем по стеклу, повторяя:
- Стекла - наши друзья и их нельзя бить. Смотри, - повернул¬ся он к Григорию. - Стекла - наши друзья и их нельзя бить!
- Нельзя, - согласился Григорий и вернулся в комнату, где одна из девушек тотчас же протянула ему дымящуюся папиросу.
Другая негромко, почти про себя выразительно «вспоминала», глядя в сторону темного окна:
Я шел зимою вдоль болота
В галошах,
В шляпе
И в очках.
Вдруг по реке пронесся кто-то
На металлических крючках.

Я побежал скорее к речке
А он бегом пустился в лес,
К ногам приделал две дощечки,
Присел,
Подпрыгнул
И исчез.

И долго я стоял у речки,
И долго думал, сняв очки:
«Какие странные
Дощечки
И непонятные
Крючки!»

- Какие странные дощечки… И непонятные крючки...
На полу громоздились несколько пивных бутылок.
- Ну как? - спросили его.
- Не знаю. - Григорий пожал плечами и сел на диван.
- Ну, что видишь, чувствуешь?
- Ничего особенного, как всегда! А что?...
- Какие странные дощечки… И непонятные крючки…
Никто из присутствующих в комнате его уже не слушал.
К горлу подступил комок, в глазах мелькнули цветные круги.


Настя в своей квартире напряженно всматривалась в окно. Позади нее на плите шипел вновь опустевший чайник. На столе лежали несколько исписанных листков.
Голос Насти в тишине засыпающего города, над крышами домов, над миллионами огоньков где-то далеко, внизу…
- Падают капельки на карниз,
Цепляясь отчаянно, и вниз
Срываясь, лишь краткий блик...
Вся жизнь — мгновение, полета миг!..
Кап!


Уже глубокой ночью Григорий оказался на улице. Взглянув на безжизненную громаду домов, он неспешно побрел прочь по тротуару.

Настя стояла возле окна. И голос ее звучал то над ночным городом.

Но вот нарождается капелька новая.
Свое отражение вижу в ней снова я.
И на упавшую, как две капли похожа,
И жизнь ее так же недолга, и тоже...
Кап!


Григорий вспомнил, как недавно, всего несколько дней назад, он сидел на берегу пруда и бросал в мутную воду камешки…
- Да ты раскрой глаза-то, оглянись вокруг! Ведь все же совершенно не так! Все – по-другому!!! - Распинался позади него мужик в рубашке с короткими рукавами, теребя в руках свою шляпу. - Ведь они же играют с тобой. Просто играют! А ты принимаешь это за чистую монету и потакаешь им своей ролью деревенского дурачка! Как смешно! Ха-ха! Хи-хи!.. В жару он - в пальто и с зонтиком!.. И они тоже: «пожалуйста... да, польет!.." Это здесь, в этой дыре тебе все улыбаются, а ты доволен, ты веришь им, и уже не
можешь по-другому! Да тебе лечиться надо! Лечиться!!! Понял? А вокруг -
миллионы людей, и ни один из них никогда не примет твоей игры. Ты им просто не-ну-жен. И они будут плевать на тебя, а не улыбаться!!!
Григорий поднял на него глаза с блеснувшими слезами.
- Не может быть... Почему я должен верить... Я тебя не знаю, первый раз вижу! Я не верю! Нет...
- Да ладно, раскис! Какие твои годы! Вот поживешь с мое, тогда... Слышь? Эй! Эй!..

…Григорий открыл глаза. Какой-то мужик в засаленной оранжевой жилетке теребил его за плечо.
- Чего, разлегся-то! Не пьяный, вроде бы. Так все одно, уж день на улице, вставать пора. Ага, давай, давай! - Он подтолкнул его в бок.
Григорий поднялся со скамейки, взял сумку и неспешно по¬брел по аккуратно выметенной дорожке сада.
На шумной улице его то и дело толкали люди, иногда что-то выкрикивая и оборачиваясь.

На стройке возле голубого самосвала громко суетились трое мужиков с помятыми мордами.
- Хищная морская рыба, - крикнул один из них, - пять букв?..

Возле остановки молча топтался народ. Пестрая разношерстная публика. Крупные женщины с такими же крупными баулами. ушлые мужички в кепочках и потные толстяки в галстуках.
Из-за угла показался троллейбус. Народ засуетился и слился в одну плотную, шевелящуюся возле бордюра массу.
Едва распахнулись двери, как эта масса, разбившись на три неравномерных потока, хлынула внутрь, вновь соединяясь в глубине салона.
Молодой человек в черном пальто, из-под которого небрежно торчал отворот светлого свитера, стоял чуть поодаль, наблюдая за происходящим.
Когда все стоявшие на остановке плотно набили собой троллейбус, он подошел к одной из дверей и, взявшись за пору¬чень, нажал на замершую людскую массу. Масса шевельнулась ,недовольно заворчав, но потеснилась. Двери закрылись, и накренившийся троллейбус медленно пополз по улице.
Григорий стоял на подножке, плотно стиснутый чьими-то локтями, сумками и спинами. Он поднял глаза к нависшему над ним мужчине в сером плаще. Сверху на него смотрела расплывшаяся в бессмысленности резиновая маска...
Он зажмурился и через секунду открыл глаза. Маска так же смотрела на него, не шевеля ни единым резиновым мускулом.
Григорий перевел взгляд на висевшую рядом тучную даму с пучком рыжих волос. Точно такая же маска ответила ему мертвой гримасой.
Он окинул взглядом набитый троллейбус. Маски-близнецы покачивались в такт его движения. Григорий протянул руку и провел пальцами по маске с рыжим пучком. Та пронзительно завизжала. Толпа шевельнулась.
Троллейбус подъехал к остановке и натужно загудел неоткрывающимися дверьми, и выплюнул три незначительные людские порции.
Отброшенный хлынувшим из троллейбуса потоком в сторону, Григорий упал на тротуар возле фонарного столба.
Приподнявшись, он сел, и обхватив руками колени, глядел на вновь набивающийся железный ящик. Тот же, приняв в себя пополнение, медленно тронулся с места и покатился дальше по улице.
Григорий задумчиво смотрел ему вслед. Через заднее стекло салона на него таращились одинаковые резиновые маски.


На булыжниках Красной площади паслась стая городских голубей, среди которых выделялась держащаяся друг друга белокрылая пара.

Григорий бродил по городу. На одной из улиц его внимание привлекла большая яркая вывеска «Магазин-салон, Выставка народных умельцев».
Стены просторного светлого зала были увешаны разногабаритными картинами, панно, на многочисленных тумбочках и подставках громоздились скульптуры, куклы и другие изделия. В стороне под колпаком он увидел несколько странных деревянных фигур. В ярком дневном свете было заметно, что это лишь простые лесные коряги, в некоторых местах чуть тронутые резцом...
Одна похожая на волшебный цветок, другая на сказочное животное…
Григорий замер, внимательно рассматривая их. Еще недавно они стояли на его столе. Рядом красовалась броская табличка «Автор: Вирковский Олег Дмитриевич».
Григорий вопросительно обернулся. В спину ему пристально смотрел громадный человек в темно-зеленых пятнах, туго затянутый в кожаные ремни. В стеклянных глазах его зияла пустота.

«Ты им не нужен... Плевать... Лживы! Лживы! - гремел в ушах Григорий голос мужика со шляпой...
Он выскочил на улицу, врезавшись в шевелящийся поток, который, подавив попытку воспротивиться, мгновенно увлек его за собой. Течение вынесло Григория к перекрестку, где, прокрутив, отбросило в сторону. Он прислонился к светофору и смотрел, как бесконечная гигантская змея из голов, плеч, шляп и резиновых масок ползла через дорогу…
Давно стемнело, когда он остановился посередине огромного двора со всех сторон окруженного темными громадами домов с редкими светящимися окнами. Черное небо над ними было густо усеяно сверкающими крупинками.
Он вошел в ближайший подъезд и поднялся пешком на несколько этажей. Остановившись на лестничной площадке. Гри¬горий безнадежно окинул взглядом двери-близнецы, наконец, выбрав, протянул руку к кнопке звонка. Не успел он ее кос¬нуться, дверь распахнулась. На пороге стояла Настя в той же клетчатой рубашке и джинсах.
- Привет! - радостно улыбнулась она. - А у меня как раз чайник скипел!..
 

- Хищная морская рыба - пять букв? – настойчиво спрашивал один из мужиков на стройке…
- Это же игра! Понимаешь, просто игра! Им плевать на тебя! Деревенский дурачок! — размахивал руками мужичок в шляпе…
- Ну вот, - Григорий сделал еще один глоток и поставил чаш¬ку на стол. - И я – здесь, в этом городе…
- И что? - подняла глаза Настя.
- Он был прав...
- Нет, - тихо, но твердо произнесла она. И поправилась тут же: - Не совсем…
Он удивленно взглянул в ее глаза. Темные, блестящие и живые. Она отвернулась и принялась собирать посуду.
- Рассвело уже. Ты устал, ложись спать.

Со стенки гардероба плакала зажатая в тисках труба. «Понявшему от меня. Настя». На кухне лилась вода. «Это игра! Они лживы! дурачок!!!» - перекликались где-то внутри него, в глубине сна, голоса.
Вытирая руки полотенцем, Настя вошла в комнату. Григорий спал, смешно раскинув руки в стороны и повернув голову на бок. Настя долго смотрела на него. Потом медленно опустилась по стене на пол. В глазах ее блеснули слезы, на лице застыла счастливая улыбка.
Глядя прямо перед собой, она чуть слышно шептала:
- Свя-а-тый Бо-о-же! Свя-тый кре-е-пкий! Свя-тый бес-смерт-ный, по-ми-луй мя!..
- А что же – волчонок? Он тоже ребенок! – звучали где-то высоко отголоски…. – Он тоже ребенок! И его ль вина – коли мать – волчица? Коли мать – волчица?.. А её ли вина, коли волчий – род?..
- Свя-а-тый бес-смерт-ный, помилуй мя…


…Григорий сидел на корточках, упершись в стену спиной. Рядом, за окном мохнатая черная тучка, крадучись, подбиралась к солнцу.
Настя в длинном махровом халате вышла из ванной комнаты, ероша полотенцем мокрые волосы.
Он чуть повернул голову и увидел ее отражение в дверце гардероба.
- Стой! - Вскочив, он протянул руку в ее сторону.
Настя замерла.
- Сними! - произнес он, не отрывая глаз от полированной
поверхности. Настя, молча, сняла халат.
Его глаза сверкнули и впились в блестящую гладь. Он медленно повернулся. Она стояла неподвижно, глядя на него, на его изумленные широко раскрытые глаза, на приоткрывшийся рот, готовый было уже что-то произнести. В этот миг она приложи¬ла палец к губам и улыбнулась.
Он взглянул на дверцу, но солнце, выскочившее из-за туч¬ки, стерло ослепительным бликом ее отражение.
Григорий обернулся. Настя снова улыбнулась и, подняв полотенце, выбежала из комнаты.
Григорий напряженно всматривался в блестящую поверх¬ность дверцы, когда Настя, уже одетая, вновь показалась на по¬роге.
- Я скоро вернусь!
Григорий повернул голову.
- Ты не уйдешь? - тихо спросила она.
- Нет.

На строительных развалинах мужики с синими лицами о чем-то оживленно спорили.
- Хищная морская рыба? - спросил один.— Пять букв!..


Настя повернула в замке ключ, толкнула дверь и, оставив у порога сумку, вбежала в комнату.
Первым, что она увидела, был большой столовый нож в руках у Григория и его замершие глаза, в которых при полной недвижимости полыхал огонь.
Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги. Его рубашка, джинсы и все вокруг было усыпано мелкой стружкой.
В гладкую блестящую поверхность дверцы гардероба врезалось изображение девушки. Насте оказалось достаточно одного взгляда, чтобы в замысловатых линиях узнать себя.
Она осторожно, ступая на носочки, подошла к Григорию, присела рядом и, вытащив из его руки нож, вложила вместо него свою ладонь.
Солнце играло в причудливом лабиринте, вырезанном на полированной дверце...
 
…Веселый звонкий смех разливался над лугом. Настя бежала, подставив солнцу жмурящиеся глаза, кружилась, распахнув объятия ветру. Григорий догнал ее и они вместе повалились на траву.
Высоко в небе резвилась стайка ласточек. Вдалеке, на берегу реки резвились кони.
Григорий опустил руки в воду, поводил по ней ладонями и, зачерпнув горсть бросил себе в лицо. Крупные капли замерли на его щеках.
Он обернулся, увидев появившуюся на воде тень. Настя стояла рядом, поглаживая по блестящей влажной шее вороного жеребца.

Они мчались верхом на лошадях по сочному зеленому лугу и их звонкий смех заполнял окрестности…

Мужик в драной телогрейке, с опухшим синим лицом, вытащил из-за пазухи прозрачную бутылку. Двое сидевших перед перевернутой бочкой с грудой объедков встретили его одобрительным мычанием.
- Хищная морская рыба,— пьяно протянул один из них, спрашивая «гонца», -пять букв?..

…Кони, довольно фыркая и разбрасывая каскады брызг, рез¬вились в реке. Сбросив одежду, Настя и Григорий плескались вместе с ними.
Они вскарабкивались по их гладким спинам, с шумом и смехом падая в воду, гладили коней по мокрым мордам и гривам. Вынырнув после очередного прыжка, и поймав Настю на руки. Григорий обнял ее, опустив, отбросил пальцем прилипшую челку. Она приняла его серьезный и внимательный взгляд…
С невысокого косогора старик-пастух смотрел на них влаж¬ными чуть красноватыми глазами. Губ его коснулась печальная улыбка…
Григорий рассматривал Настины глаза в свете костра ка¬завшиеся еще более темными и глубокими. Она поцеловала его в щеку и легла на расстеленное покрывало.

Ночь окутала лес, и красные искорки от потрескивающих поленьев таяли в черном небе. Окружающие деревья хранили тишину и покой, опустившиеся над спящими возле костра людьми…

…Где-то на заброшенной стройке возле костра трое мужиков о чем-то оживленно спорили….

Город спал, уперев в небо черные безликие громады сво¬их домов…


Григорий и Настя вышли из электрички и оказались в центре шумного людского потока, который вынес их к самой остановке. Они не сопротивлялись, лишь улыбаясь, время от вре¬мени глядя друг на друга. Их светлые и счастливые лица так не вписывались в серую массу окруживших их, вечно спешащих куда-то людей.
К остановке подошел троллейбус. Настя потянула Григория в сторону от него, когда к открывшимся дверям хлынули потенциальные пассажиры.
Григорий улыбнулся, и они, взявшись за руки, направились пешком по тротуару.

Мужики на стройке энергично шарили по карманам, то и дело выбрасывая на перевернутую бочку мятые бумажки. Наконец один из них, собрав деньги в кучку, махнул рукой в сторону самосвала. Все трое, качаясь и отплевываясь, направились к машине.

Григорий, поправив сумку на плече, улыбаясь, что-то оживленно рас¬сказывал Насте.

Самосвал неуверенно выехал на дорогу.

Они остановились. Настя сняла рубашку, оставшись в одной майке, и повязала ее рукавами вокруг талии. Григорий взглянул на свою спутницу и снова улыбнулся.

Самосвал несся по проезжей части, обгоняя шарахающихся от него «легковушки». Григорий тревожно обернулся. Улыбка исчезла с его лица, он выглядел взволнованным.
Мимо с воем и скрежетом прополз набитый троллейбус. Настя засмеялась и помахала вслед удаляющимся резиновым маскам, облепившим изнутри его заднее стекло.
Григорий вздохнул. — Смотри! — изумленно воскликнула Настя, показывая на боль¬шую витрину с огромным розовым поросенком, смешно прижав¬шимся к стеклу пятачком.

За стеклом кабины самосвала видны были искаженные пьяными гримасами лица…

Григорий снова взглянул на дорогу за спиной и повернулся к витрине.
В отражении с нее он успел увидеть внезапно появившуюся огромную тень позади себя…

Оглушительный визг тормозов, отчаянный крик и.... глухой удар. Мгновенная тишина и нарастающий шум собирающейся толпы.
Григорий обернулся и увидел, как самосвал, съехав с тротуара на проезжую часть, зарычал и стремительно рванул с места, понесся дальше.
Прислонившись спиной к стеклу, он медленно опустился на асфальт, глядя остекленевшими безжизненными глазами на клетчатую рубашку, примятую грязным колесом.
Он силился повернуть голову туда, где в нескольких метрах от него лежала Настя. В глазах его все поплыло, закружилось, перевернулось и потемнело…
Он увидел мальчика, бегущего под дождем по площади маленького провинциального городка, причудливые коряги на столе, цветок в зеленой бутылке, блестящую трубу, сплющенную в тисках, и красные капли на верстаке…
После чего, все снова потемнело и слилось в сумасшедшей карусели…


Где-то играла губная гармошка. Медленно со скрипом отворилась дверь квартиры. На кухне шипел на плите опустивший чайник:. В комнате на журнальном столике под зажженной лампой несколько исписанных листков бумаги.
В полумраке картина: плачущая в тисках труба. Надпись: «Понявшему от меня. Настя». Фигура девушки, вырезанная на дверце гардероба.

ГОЛОС ГРИГОРИЯ:
Вот и все, и война окончена.
Чья победа, чьи злата-копища?
Открываю дверь заколоченную.
За порогом встречает чудовище...
И, будто бы страшное, да глаза - невинные,
Приложился и так я и эдак меркою:
Кто ты, чудо дивное, зверь невиданный?..
Что, старик, не узнал?
Это я - зеркало!

ГОЛОС НАСТИ:
Прочь отсюда! Скорее прочь!
К черту, к дьяволу, но - на улицу!
А там, то ли город пленила ночь.
А то ли ночь у города - узницей!
У города, где за дверью закрытою - дверь!
Города, где человек человеку - зверь!..

У подъезда высокого панельного дома стоял милицейский "Уазик". Двери с шумом распахнулись и несколько бравых молодцев в бронежилетах, среди которых был и парень, игравший на гитаре в купе поезда, вывели трех юношей и двух девушек. Громкие ругательства смешались со звонким смехом…

В темноте конюшни раздалось громкое отчаянное и призывное пронзительное ржание…

В квартире с шумом распахнулось окно. Стекло разбилось, осыпав осколками столик. Ворвавшийся сквозняк опрокинул лампу и разметал по полу исписанные листки.

На скамейке в сквере молодая женщина что-то громко выговаривала маленькому мальчику, который молча смотрел на нее внимательно и проникновенно, но думая о чем-то своем…


Молодой человек в черном пальто, из которого торчал отворот светлого свитера, вышел из белого больничного корпуса. Осмотревшись, он опустил голову и не спеша побрел по выметенной дорожке…

На одной из улиц города он зашел в продовольственный магазин и пристроился в хвост небольшой очереди, шевелящейся возле кассы.
- Мне батон белого и пакет молока. - В блюдечко легли несколько новеньких бумажек...

Выйдя из магазина, Григорий посмотрел на покупки, гла¬за его блеснули на мгновение и потухли.
На остановке он втиснулся в подошедший троллейбус и, с трудом поворачиваясь в набитом салоне, обратился к стоящей рядом полной женщине с пучком рыжих волос:
- Простите, у Вас не найдется лишнего билетика?
- Нет! — резко ответила та и отвернулась.
- Извините. – Григорий вопросительно посмотрел по сторонам.
- Спасибо, - поблагодарил он бородатого мужчину, протянув¬шего ему талончик.
- Извините, еще раз, пробейте пожалуйста, - снова обратился он к полной женщине…

Стая голубей с середины площади взвилась в небо.
Старик пастух, сидевший неподалеку на скамейке, внимательно рассматривал кружившихся над городом птиц, тщетно пытаясь увидеть среди них белокрылую пару. В руках он держал картину: труба, сплющенная в тисках, плачет на верстак кровавыми каплями. В углу надпись: «Понявшему от меня. Настя».
В усталых красноватых глазах старика блеснули слезы…

В маленьком провинциальном городке на подоконнике одного из домов стояла большая зеленая бутылка. Из гор¬лышка ее торчал высохший колючий прутик, вокруг валялись свернувшиеся и потемневшие лепестки.
Вдаль за горизонт, сверкая вереницей окон, убегал поезд…

ГОЛОС:
«…Мы познаем мир не так, как он есть на самом деле, а только так, как он нам является. Нашему знанию доступны только явления вещей (феномены), составляющие содержание нашего опыта. В результате воздействия «вещей самих по себе» на органы чувств возникает хаос ощущений. Приводим мы этот хаос в единство и порядок силами нашего разума. То, что мы читаем законами природы, на самом деле есть связь, вносимая разумом в мир явлений, то есть наш разум предписывает законы природе. Но миру явлений соответствует независимая от человеческого сознания сущность вещей – «вещи сами по себе». Абсолютное познание их невозможно. Они для нас только ноумены, то есть умом постигаемая, но не данная в опыте сущность».

NOUMENON


Июнь-декабрь 1994г.
 

ПРИМЕЧАНИЯ:

 «Noumenon» (лат.) - «ноумен» - в идеалистической философии И.Канта - «вещь в себе», нечто, находящееся по ту сторону «явления», представляет собой принципиально непознаваемую, вне пределов познания, сущность.».
Краткий Философский словарь, М.,1956 г.


В РАБОТЕ ИСПОЛЬЗОВАНЫ:
- Иллюстрация Ж.Хурановой.
- фрагменты из поэмы «Город» («Москва и москвичи») А.Малинкина;
- фрагменты стихотворения «Отражения» («Капельки») А.Малинкина;
- текст песни группы «АДО» "Пассажир"(«Спите, пусть…»;
- стихотворение С.Алова «Странный прохожий»;
- стихотворение Д.Хармса «У речки».



Малинкин Андрей Александрович.
ВГИК, Кафедра кинодраматургии. Москва.