Рекламки

рассказ

Вера приоткрыла дверь в комнату и замерла, напряжённо вслушиваясь в тишину и пытаясь разглядеть в темноте хоть что-то. Затем, воровато оглянувшись, она, теперь уже несколько увереннее, потянула дверную ручку на себя, и в следующий миг раздался отвратительный скрип давно не смазываемых петель. Тишина, которую она нарушила, ещё секунду назад бывшая настолько оглушительной, что в ней даже можно было услышать какие-то неуловимые звуки, рассыпалась на отдельные части. Сразу же вслед за этим на её место пришёл чей-то шёпот, сначала приглушённый, а потом всё более отчётливый, пока его не оборвал раздражённый женский голос. Поняв, что внутри кто-то есть, Вера шагнула вперёд и, едва не споткнувшись о невидимый впотьмах порог, очутилась в комнате. Темнота, впрочем, оказалась не такой кромешной, как показалось сначала, и теперь можно было явственно различить то, из чего состояло окружающее пространство. Чем-то оно было похоже на чёрный квадрат Малевича. Его составляющей, как это свойственно квадратам по всем законам геометрии, были грани – стены с отклеившимися местами обоями. Если бы кто-то провёл две диагонали, то они бы упёрлись в стоявшие по углам комнаты кровати, а точкой их пересечения стал бы круглый стол, застеленный белой скатертью. Опущенный же из этой точки воображаемый перпендикуляр пронзил бы Веру и пригвоздил её к той самой двери, через которую она только что вошла. В общем, это было маленькое и тесное помещение, одно из тех, которые свойственны домам хрущёвской эпохи и комнатам в институтских общежитиях. Поражало оно, прежде всего, тем, что в нём не было ничего такого, за что взгляду можно было бы хоть сколько-нибудь основательно зацепиться. С потолка уныло свешивалась заменявшая люстру лампочка, но в её услугах сейчас явно никто не нуждался, и она в своём одиночестве продолжала хранить надменную мрачность. Кровати в углах комнаты были отделены друг от друга неким подобием тумбочки, прямо напротив занавешенного окна, а на столе горела свеча на деревянной подставке. Вокруг стола сидело три человека, напряжённо вглядывавшихся в огонь. Словом, это была самая обычная картина, свойственная студенческим комнатам в полнолуние.
Голоса уже стихли, и снова воцарилась тишина, чуть нарушаемая потрескиванием свечного пламени. Вера хотела, было, поздороваться, но кто-то из сидевших, словно бы прочтя её мысли, приложил палец к губам и указал на свободное место у стола. Лиц в темноте, несмотря на горевшую свечу, было не видно. Кивнув, она приблизилась и, стараясь производить как можно меньше шума, осторожно присела на стул. Только теперь Вера заметила, что свеча стояла в центре плоского блюдца, на котором был вычерчен символ восьмиконечной звезды. Сначала ничего особенного не происходило. Пламя было слабым, но достаточно ровным. Но когда прошло несколько напряжённых минут, и Вера уже решила, что ничего особенного и не должно произойти, пламя внезапно потускнело и тут же начало становиться всё ярче, пока не сделалось настолько нестерпимым, что она отвела взгляд. Потрескивание усилилось. Когда она снова посмотрела на свечу, ей показалось, будто цвет пламени изменился. Если сначала он был жёлтым, то теперь к нему добавился красноватый оттенок. Наконец, жёлто-красный огонь сменился чем-то странным, для описания чего трудно было подобрать какой-либо из существующих оттенков, и вслед за этим свеча начала сильно коптить, медленно оплывая в противоположную Вере сторону.
Раздался нервный смешок, и в ту же секунду чья-то рука сняла свечу с блюдца, в то время как губы одновременно с этим задули огонь. Через мгновение в комнате зажёгся свет, и Вера непроизвольно зажмурилась. Когда она вновь открыла глаза, блюдца на столе уже не было, а покрывавшая стол скатерть при ближайшем рассмотрении оказалась не очень чистой простынёй. Теперь Вера смогла разглядеть тех, кого она не сразу различила в темноте.
Это были Надя и Люба, две её сокурсницы, и ещё какая-то девушка, которую она раньше никогда не видела. Подруги выглядели настолько беззаботно и даже весело, словно бы всё то, что они только что делали, было самым естественным занятием, которым только и можно заниматься по ночам в общежитии во время экзаменационной сессии.
- Привет, - сказала Вера и улыбнулась.
- Наши вам – с кисточкой, - ответила Надя.
Вера решила, что подруга цитирует один из шуточных роликов про Штирлица, виденный ею на YouTube, ссылку на который та скинула ей в аську.
- Ты где пропадала, - подала голос Люба, поднимаясь из-за стола и направляясь к одной из кроватей. – Мы Тебя ждали, ждали. На сотовый звонили. Надя даже к Тебе в комнату стучалась, только ей не открыл никто. Пришлось без Тебя начать.
- Извините, девчонки, - сказала Вера и виновато развела руками, - я только что вернулась. Совсем забыла, о чём мы сегодня договаривались. В последний момент вспомнила и сразу сюда. Даже молодого человека на Арбате бросила.
В комнате, между тем, снова появилась незнакомая девушка, которая почти сразу, как только зажёгся свет, отправилась в ванную, откуда какое-то время доносился шум включённой воды. В одной руке она держала давешнее блюдце, теперь уже без прежнего рисунка, а в другой – потушенную свечу. На вид она казалась взрослее всех остальных, и Вера подумала, что это кто-то из старшекурсников.
- Знакомьтесь, - сказала Надя. – Вера, это Милада, мы тебе о ней уже рассказывали. А это, - она указала в Верину сторону, - наша подруга Вера.
- Почти как Верка в фильме «Возвращение броненосца», - добавила Люба, - только не такая оторва. Но послать, в случае чего, может не хуже.
Девушки засмеялись.
- Очень приятно, - сказала та, кого называли Миладой. – Жаль, что опоздали, мы уже погадали.
- Так ведь это ещё не всё, - поспешно молвила Люба и выразительно посмотрела на Веру. – У нас ещё много всего разного запланировано. Это было так, для разминки.
- А что именно вы сейчас делали? - поинтересовалась Вера, указав рукой на стол.
- Гадание со свечой и блюдцем, - ответила Надя и многозначительно посмотрела на Веру. – А если подробнее хочешь узнать, так это к Миладе. Она у нас по этой части спец. Мы её, собственно говоря, для того и позвали.
- А скажите, - произнесла Вера, обращаясь к Миладе, но та жестом остановив её, перебила:
- Слушай, давай на «ты». Мы ведь не в «Одноклассниках» френдимся.
- Давай, - кивнула Вера, - а причём тут «Одноклассники»?
- Да не люблю я их, - с неожиданной злобой сказала Милада и обвела всех негодующим взглядом, словно бы призывая остальных в свидетели. – Вот вчера, например. Пишет мне какой-то чудак, так, мол, и так, здравствуйте, видел Вас на лекции по «Квазистатической теории резонансного рассеяния электромагнитных волн на незамкнутых анизотропно проводящих цилиндрических поверхностях». Каково, а? У нас сроду ничего такого не бывало. А даже если бы и было, стала бы я такие лекции посещать. Сразу ясно, врёт. Вот если бы он мне честно сказал, что запомнил меня на семинаре по «Моделированию напряжённо деформированных состояний ортотропных цилиндрических оболочек при учёте сдвига», тогда другое дело – я их никогда не прогуливаю, мне диплом на эту тему весной писать. А так выходит, что просто посмотрел мои фотографии, многие из которых, прямо скажем, весьма соблазнительны для мужского пола, да и решил познакомиться. Только я к виртуальному сексу отношусь ещё хуже, чем к он-лайновому. В общем, послала я его на все четыре стороны, которые в народе принято обозначать тремя весёлыми буквами, а в математике – осями координат.
Вера не поняла, почему четыре стороны обозначаются тремя буквами и чем виртуальный секс отличается от секса в on line, но, несмотря на это, тут же прониклась чувством глубоко уважения к Миладе. По всему было видно, что та знает жизнь не понаслышке и в случае чего, действительно, может ответить на любой, даже самый изощрённый вопрос. Желая сменить тему, она спросила:
- Скажи, а Милада это, какое имя? Грузинское?
Милада тут же замолчала и даже как-то вся разом погрустнела. Не удостоив Веру ответа, она подошла к столу и начала делать там какие-то новые приготовления.
- Вообще-то, - прошептала ей на ухо Люба, - её Милой зовут. Только Ты её так не называй – она этого терпеть не может. И вообще, задавай поменьше вопросов.
Вера кивнула. Между тем, Милада взяла чистый лист бумаги и начертила с помощью циркуля круг, на котором принялась писать по его периметру буквы алфавита. Разделавшись с буквами, она занялась цифрами, от 0 до 9. Закончив, она провела по центру листа вертикальную линию, сверху которой написала слово «да», а снизу – «нет». После этого на столе оказалось давешнее блюдце и ещё несколько свечей.
- Почти всё готово, - сказала она.
 Надя и Люба переглянулись и направились к столу, жестом предлагая Вере сделать то же самое. Вскоре они уже заняли свои прежние места, стоять осталась только Милада. Она положила расчерченный лист на стол, зажгла свечи и принялась подогревать на одной из них блюдце. После этого она положила его в центр круга и тоже села на своё место.
- Так, - тихо сказала она, - теперь делаем следующее. Надя, погаси свет, а вы, - она подняла глаза на Веру и Любу, - смотрите сюда и слушайте.
- А ей что, послушать не надо, - спросила Люба, указывая на Надю.
- Она и так всё знает, - ответила Милада и посмотрела на Надю с чуть заметной улыбкой.
Пока та возилась с выключателем, Милада продолжала:
- Сейчас все мы должны будем дотронуться кончиками пальцев до блюдца, после чего необходимо повторять: «Дух, (имярек) приди!»
- А что это за дух, Имярек? - поинтересовалась Люба. – Судя по имени, кто-то с Кавказа.
Милада пропустила её замечание мимо ушей.
- И какого духа мы будем вызывать, - спросила вернувшаяся Надя. Она уже погасила свет, и комната приобрела свои прежние, слегка размазанные очертания.
- Да какого хотите.
- А давайте, - сказала Люба, - вызовем дух Че Гевары.
- Ну, уж нет, - поспешно возразила Надя, - хватит с меня этой пелевенщины. Достоевского, чур, тоже не трогать.
- А ты что по этому поводу думаешь, - спросила Люба, обращаясь к Вере.
Та лишь пожала плечами.
- Ладно, давайте сначала я, - сказала Милада, - а то вы до утра так ни до чего и не договоритесь. Значит, так, стихи все любят?
Девушки неуверенно кивнули.
- Тогда повторяйте за мной. Все вместе. Дух, приди!..
Поначалу голоса звучали как-то неуверенно, но затем начали постепенно набирать силу и вскоре в унисон вызывали пока ещё безымянного духа. Вера уже хотела, было, спросить, кого всё-таки они намерены вызвать, как в этот самый момент голос Милады отделился от остальных и быстро несколько раз произнёс: «Вызывается дух Есенина, вызывается дух Есенина».
 Сначала ничего не происходило, но вскоре Вера заметила, что блюдце начало двигаться. Первое время все трое заворожено наблюдали за тем, как оно медленно ползёт по кругу, а потом устремили свои взоры на сохранявшую невозмутимоё спокойствие Миладу. Было не совсем непонятно – то ли она ничего не заметила, то ли видела в своей жизни и не такое.
Наконец, она произнесла:
- Сергей Александрович, здравствуйте. Хотите ли Вы сегодня с нами побеседовать?
Вера взглянула на блюдце и увидела, что оно медленно поползло в ту сторону круга, где было написано «да». По коже у неё пробежали мурашки – дух явно был где-то здесь.
- Как Ваше настроение? - осторожно продолжила Милада, оглядывая всех остальных торжествующим взглядом.
Блюдце, остановившись на слове «да», сохраняло неподвижность.
- У нас к Вам есть несколько вопросов. Будете ли Вы на них отвечать?
Блюдце осталось на месте.
- Так, - зашептала Милада, чуть перегнувшись через стол, - он здесь и готов с нами говорить. Для начала старайтесь задавать ему общие вопросы.
- То есть? – тоже прошептала в ответ Люба.
 - Короче говоря, те, что в английском называются General questions, то есть, подразумевают под собой ответы «да» или «нет». Ну, кто первый?
Люба, с Верой переглянулись и в следующий момент почти синхронно слегка подтолкнули плечами Надю, сидевшую аккурат между ними.
- Ну что ж, - тихо сказала она, - вопрос так вопрос. Скажите, Сергей Александрович, Вам нравится Москва?
Вера подумала, что правильнее было бы сказать «нравилась», но блюдце уже поползло в противоположную сторону, туда, где было написано слово «нет».
- А почему? - продолжила Надя, когда блюдце остановилось.
- Тебе же ясно сказано, задавать простые вопросы, - проворчала Люба.
Но дух явно был готов к чему-то подобному, и в следующий момент блюдце начало совершать странные, на первый взгляд совершенно хаотичные движения, которые при более внимательном рассмотрении представляли собой последовательное движение от одной буквы к другой.
- Что это значит? – удивлённо сказала Вера и посмотрела на Миладу, которая в этот момент писала что-то на клочке бумаги, вырванном из записной книжки.
Когда блюдце остановилось, она протянула Наде листок, на котором крупными буквами было написано:
ПО КАЧАНУ.
Надя с недоумением взглянула сначала на Любу, а потом перевела взгляд на Веру.
- Что это значит? – тихо спросила она.
- Что значит, что значит, - так же тихо передразнила Люба, - ты его спрашивала: «почему», вот он Тебе и ответил. Дай-ка теперь я.
Она приосанилась и с лёгкой игривостью посмотрела на неподвижное блюдце.
- Сергей Александрович, - начала она, - Вы любите женщин?
Вера уже свыклась с тем, что подруги задавали свои вопросы в настоящем времени, и была совершенно уверена, что блюдце тотчас же поползёт вверх, но вопреки её ожиданиям оно осталось на месте.
Люба удивлённо взглянула на Миладу, безучастно наблюдавшую за происходящим.
- Не любите? Странно. А мужчин?
На этот раз уже Надя толкнула её вбок, а Вера несколько раз покрутила пальцем у лба и присвистнула. Однако блюдце с готовностью откликнулось, но поползло куда-то в сторону, долго перемещалось в непонятных направлениях, пока не остановилось на букве «м», так что если бы не Милада, внимательно наблюдавшая за ним и снова выписывавшая последовательность букв на бумаге, так и осталось бы неясным, что именно хотел сказать поэт. Ответ, который у неё получился, гласил:
АТЫ БАТЫ ШЛИ СОЛДАТЫ РАСПИВАЛИ НАЛЕГКЕ ЛЮБА ЛЮБОЧКА МАНДАТЫ АТЫБАТА АБЫ КЕМ
- Поняла? – прыснула Надя и выразительно взглянула на подругу. – Манда Ты!
- Это Ты манда! – отрезала Люба. – Ясно ведь сказано: мандаты. Это песня у них такая была, посвящённая Любочке.
- Песня, посвящённая Любочке, одна, - парировала Надя, - исполняла её лысая девочка из группы «Маша и Медведи», и стихи написала Агния Барто, а не Есенин. И потом, здесь ведь ясно написано: распивали, а не распевали. А уж последняя строчка и вовсе…
 - К чему это Ты клонишь, - чуть слышно сказала Люба и нехорошо посмотрела на Надю.
- Она клонит к тому, - подала голос Вера, желая примирить подруг, - что речь здесь идёт о замученных нелёгкой службой солдатах, которые шли налегке и распивали спиртные напитки. Правда, последняя строчка, действительно…
- Я вас сейчас обоих стукну, - прошипела Люба.
- А мы что? – сказала Надя, отодвигаясь на всякий случай подальше. – Не будешь в следующий раз дурацких вопросов задавать.
- Закругляйтесь, - оборвала их Милада и посмотрела на Веру, - теперь Твоя очередь.
Несколько секунд Вера молчала, пытаясь собраться с мыслями, а потом решилась и задала вопрос, который мучил её с тех пор, как она посмотрела фильм с Сергеем Безруковым в главной роли.
- Сергей Александрович, а правда ли, что на самом деле Вы не сами повесились, а Вас убили?
Сразу же вслед за этим блюдце задвигалось гораздо быстрее, чем в прошлый раз, а Милада сделала страшные глаза и погрозила Вере кулаком.
- Простите её, Сергей Александрович, - быстро заговорила она. – Девушка неопытная, в первый раз общается с духами, вот и несёт, Бог знает что. Не сердитесь.
Блюдце чуть замедлило ход, и теперь можно было отчётливо проследить за тем, как оно вывело по буквам следующую фразу:
ШАНТРАПА ТЫ МОЯ ШАНТРАПА
 После этого оно замерло в неподвижности, словно бы давая понять, что аудиенция окончена.
- Эх, Ты, - произнесла Милада, поглядев в Верину сторону, - кто же такие вопросы задаёт.
- А что такое? – испуганно спросила Вера.
- А то! Духи не любят, когда их спрашивают о смерти, тем более о её причинах. Можешь считать, что ещё легко отделалась. И вообще, если в следующий раз захочешь спросить что-нибудь в этом роде, ущипни себя посильнее. Иначе я ни за что не ручаюсь.
Вера потупила взгляд и на всякий случай несколько раз, действительно, ущипнула себя за руку.
Воцарилась тишина.
- А давайте вызовем дух Александра Блока, - сказала вслух Надя, пытаясь разрядить атмосферу.
Вера тут же мысленно одобрила выбор подруги, тем более что «Стихи о Прекрасной Даме» она любила ещё со школьных времён, когда влюблённый в неё одноклассник читал их по памяти во время прогулок в Нескучном саду. Правда, ко всему остальному творчеству классика русской поэзии серебряного века подход у него был не совсем классический. Так, например, однажды он продекламировал следующее:
«Ночь, улица, фонарь, аптека.
Я покупаю вазелин,
Со мной ещё два человека:
Один – узбек, другой – грузин».
По его словам это и было то не до конца понятное, но красивое слово «постмодернизм», которое так часто звучало в последнее время.
- Нет уж, дудки, - оборвала Верины воспоминания Люба. – Хватит с меня этих поэтов.
Вера почувствовала необходимость что-то сказать вслух.
- А может быть, вызовем Джона Леннона?
- Лучше тогда Харрисона, - поморщилась Надя. – Помните, песня у него такая была, While My Guitar Gently Weeps. Мелодия у неё ещё такая, особенная. Просто шедевр.
- А чем Тебе Леннон не угодил? – спросила Люба.
- Да ну его. Музыкант должен заниматься музыкой и не лезть туда, куда его не просят. А этот мало того, что «Битлз» развалил, так ведь ещё в Америку уехал и там людям головы морочил.
- Ну, это Ты хватила, - неуверенно возразила Вера. – Битлы сами по себе распались.
- Ой, я вас умоляю, - ответила Люба, - ничего и не сами. Ну, хорошо, пусть не он сам, а его Йоко Оно, - она сделала ударение не на первом, а на последнем слоге, вложив в него всю свою неприязнь к художнице – авангардистке японского происхождения. - Суть от этого не меняется. И вообще, я как вспомню эти его круглые очочки, так сразу на ум приходят дедушка Ленин и Лаврентий Павлович.
- Ну, с Берией понятно. У него пенсне похожее было. А Ленин тут причём?
- Как причём? А вам никогда не приходило в голову, что фамилии «Леннон» и «Ленин» подозрительно похожи? И потом эта его песня. «Imagine» называется. Это же вообще чёрт знает что такое. Социалистический гимн и роман «Что делать?» в одном флаконе. Оруэлла на него не было!
- Может, тогда Чернышевского вызвать? – перевела тему Вера.
- Или Оруэлла, - подхватила Надя.
- Хватит, - снова прервала спор Милада. – Может, не может. Давайте по существу.
- А что если Чехова, – неожиданно сказала Надя.
- Вот это совсем другое дело, - согласилась Люба. – Чехов – это наш человек. Всё-таки великий писатель был.
Девушки снова коснулись пальцами блюдца, и повторили уже проделанную ими несколько минут назад процедуру. Вскоре блюдце, как и в предыдущий раз, пришло в движение. Правда теперь оно вело себя значительно спокойнее, и во время всех предварительных вопросов Милады оставалось где-то посередине, между «да» и «нет», будто бы сомневаясь, вступать ли в контакт или не стоит.
- Что-то я не пойму, - сказала Милада, - с одной стороны дух вроде бы не возражает с нами поговорить, а с другой что-то я не наблюдаю энтузиазма. Но попробовать, конечно, можно. Только давайте на этот раз без глупостей.
Вера решила задать вопрос первой.
- Скажите, уважаемый Антон Павлович, - начала она. – Удалось ли Вам выдавить из себя хоть каплю того раба, о котором вы в своё время писали?
Блюдце не пошевелилось.
- Что-то ты мудрёные какие-то вопросы задаёшь, - прошептала Надя, - дай лучше я. Антон Павлович, - она повысила голос, - Вы вот говорили, что если в первом акте висит ружьё, то по всем законам драматургии во втором акте оно должно выстрелить. Меня в связи с этим, вот какая мысль прорубает.
Вера поморщилась от последней фразы, а Надя, между тем, продолжала:
- Естественно со скидкой на современность. Так вот, если во время первого акта не выключить мобильный телефон, то во втором, по всем законам подлости, он обязательно зазвонит, причём в самый драматичный момент спектакля.
Блюдце продолжало сохранять безмятежное спокойствие. Впрочем, и Надина реплика больше походила на утверждение, нежели на вопрос.
- Не хочет он с вами общаться, - сказала Люба, - вы ему, наверно, не понравились.
- Ну, тогда сама попробуй, раз такая умная, - огрызнулась Надя.
 Люба посмотрела на блюдце, на секунду задумалась, глубоко вздохнула, а затем, словно на что-то решившись, выдала следующее:
- Антон Павлович. Меня вот какой вопрос мучает. Я когда Ваши рассказы читала, всё никак понять не могла, почему некоторые из них подписаны – человек без селезёнки. Вы этим на что намекали?
Вера посмотрела на Миладу и, увидев, как та снова сделала страшные глаза, невольно поёжилась. Ничего, однако, не произошло – блюдце явно не собиралось двигаться с места.
- Ушёл он, - сказала Люба и махнула рукой.
Но в следующий миг раздался тихий звук, и блюдце медленно поползло в сторону.
- Смотри-ка, - Люба схватила Надину руку, - есть!
Милада, уже вооружившаяся карандашом, принялась выписывать буквы, к которым поочерёдно двигалось блюдце. На этот оно перемещалось значительно медленнее, и Вера уже без посторонней помощи вполне могла различить, что хотел сказать дух. Кинув быстрый взгляд на подруг, она поняла, что те тоже уже сложили последовательность букв в слова, и их лица приобрели испуганное выражение.
Когда Милада дрожащей рукой протянула им листок с неровными буквами, они прочли следующее:
НАДОЕЛИ ВЫ МНЕ РЕКЛАМКИ Я ВАМ ПОКАЖУ КУЗЬКИНУ МАТЬ
Милада быстро поднялась из-за стола и принялась задувать свечи, а Надя бросилась к выключателю. Когда в комнате снова зажёгся свет, на лицах каждой из девушек явственно застыло выражение тихого ужаса.
* * *
Вера лежала на своей кровати и молча глядела в потолок. Соседка по комнате ещё с утра предупредила, что её не будет весь день и, возможно, ночью она тоже не появится, после чего, подмигнув, скрылась в неизвестном направлении. Третью же студентку, которой грозилась и всё никак не могла разродиться тучная комендантша, собравшаяся решать жилищный вопрос посредством уплотнения, пока ещё не подселили, и о ней напоминала разве что одинокая кровать у противоположной стены, на днях внесённая в комнату. Мысли Веры были заняты тем, что старательно пытались восстановить в памяти все события уходящей ночи, но чем больше ей это удавалось, тем сквернее делалось у неё на душе. Вскоре ею и вовсе овладело чувство такой бескрайней тревоги и всеобъемлющего одиночества, что у неё даже мелькнула мысль, не вернуться ли в комнату Нади и Любы – возможно, что они тоже ещё не успели заснуть. Останавливало Веру лишь то, что подруги могли засмеять её или обвинить в излишней впечатлительности, и она, преодолевая себя, решила, что попытается заснуть.
Сон долго не приходил. Сначала Вера пыталась считать слонов, как в детстве, но это не помогло. Несколько раз она переворачивала подушку, которая казалась слишком тёплой и от этого не давала заснуть. Даже кровать, неприятно поскрипывавшая где-то внизу (в общежитии скрипели практически все предметы, которые только способны были издавать этот звук), словно бы участвовала во всей этой заговорщической бессоннице.
Наконец, Вера начала впадать в лёгкую дрёму и даже уже почти заснула, как вдруг явственно ощутила, что в комнате кроме неё кто-то есть. Она скорее почувствовала, чем поняла это. Первой её мыслью было открыть глаза, подняться и зажечь свет, но как только это мысль пришла ей в голову, Вера поняла, что не в силах пошевелиться. Она словно бы продолжала спать, однако при этом вполне отчётливо чувствовала всё то, что происходит вокруг. В комнате явно присутствовал кто-то ещё. Это было похоже на то, как не даёт покоя телевизор, который забыли выключить, переведённый в режим просмотра видеозаписей и имеющий от этого тёмный экран.
 Сначала присутствие незваного ночного гостя только ощущалось, а потом Вера почувствовала, как кто-то опустился к ней на кровать. Ей снова захотелось немедленно вскочить, но у неё не было никаких сил вырваться из овладевшего ею оцепенения. Прошло несколько тревожных минут, и она поняла, что этот кто-то наваливается на неё сверху, а в следующий миг почувствовала на своей шее чьи-то холодные пальцы. Сначала это было всего лишь лёгкое прикосновение, но затем они начали сжиматься сильнее, охватив горло в тугое кольцо. Вера хотела, было, крикнуть, но тут же поняла, что не в состоянии этого сделать. Уже начиная терять связь с реальностью, она напрягла всю свою волю и, каким-то невообразимым усилием заставив себе сбросить наваждение, поднялась с кровати, рефлекторно хватаясь за шею. Ещё не до конца поняв, что происходит, она вскочила и бросилась к выключателю. Зажёгся свет, которые больно резанул глаза. В комнате было пусто.
        Набросив на себя халат и не с первого раза попав ногами в тапочки, один из которых почему-то оказался под кроватью, Вера выскочила в коридор и побежала. Вскоре она уже вовсю колотила в дверь комнаты, где жили Надя и Вера.
Ей долго никто не открывал. Наконец, за дверью послышалась возня, раздался знакомый скрип, и на Веру посмотрели два испуганных глаза. Это была Надя. Не сказав ни слова, Вера отстранила её и быстро вошла внутрь. На этот раз комната освещалась тусклым светом стоявшего на тумбочке светильника. Переведя взгляд, Вера заметила Любу, сидевшую на кровати. В следующий миг она поняла, что та медленно раскачивается из стороны в сторону, издавая при этом не совсем понятные звуки, напоминающие тихое подвывание. Отдышавшись, Вера проговорила:
- Я вас сейчас обоих убью!
Люба ничего не ответила и даже не удостоила Веру взгляда.
- Да что такое? – спросила Надя, заперев дверь.
Вера стремительно повернулась к ней.
- Она ещё спрашивает. Вы зачем сейчас ко мне в комнату приходили?
Надя выпучила глаза.
- Да ты что, подруга, белены объелась?
- Я Тебе дам, белены, - погрозила кулаком Вера. – А ну давайте, колитесь, кто из вас у меня сейчас был?
- Слушай, Тебе же русским языком сказали, - ответила Надя с плохо скрываемым раздражением, - никто к Тебе не ходил. С чего Ты это вообще взяла?
- Да вы что, - воскликнула не выдержавшая Вера, - за дуру меня держите? Говорю я вам, только что у меня в комнате кто-то был. Я чуть заикой не осталась. Последний раз меня так в пионерском лагере напугали, когда чёрное одеяло изображали.
- Чего? – переспросила Надя.
- Ну, чёрное одеяло.
Надя никак не отреагировала, и Вера добавила:
- Ты вообще, откуда приехала? Эдуарда Успенского читала?
- Нет.
- Оно и видно, - снова завелась Вера, - потому как, если бы читала, то знала бы, что зелёные пальцы щекочут, а не душат. Душит красная рука.
- Как, - отпрянула Надя, - и Тебя тоже?
- Что тоже? – не поняла Вера.
- Душили.
- Слушайте, девки, кончайте этот балаган лимитед. Не успела войти, а уже началось – чё те надо, чё ты хошь? Ну-ка выкладывайте начистоту.
Вера тряхнула головой, словно придавая весомость своим словам, и даже притопнула ногой.
- Да не злись Ты, - подала голос молчавшая всё это время Люба, - я тоже на неё сначала подумала.
Она кивнула в сторону Нади.
Вера недоумённо посмотрела на неё, а потом перевела взгляд на Любу.
- Не поняла.
- А чего тут непонятного. Меня тоже кто-то душил. Пальцы ещё холодные такие, склизкие.
- Она мне ещё сцену тут закатила, - добавила Надя, - мол, это я её напугать решила. Прямо как Ты сейчас.
- Ага, - торжествующе воскликнула Вера, - так вот оно в чём дело. Значит, ты сначала сходила ко мне, напугала до смерти, а потом вернулась сюда и здесь устроила то же самое. А я сначала не поняла, чего это она воет.
- Да что я вам, - обиделась Надя, - козлом отпущения работать должна, да ещё и за бесплатно? Чуть что, так косой.
- Не вяжется, - сказала Люба, поднимаясь с кровати и обращаясь к негодующей Вере. – Не успела бы она так быстро. И Тебя, и меня. Тем более, ладно я, но у Тебя-то дверь, положим, заперта была? Откуда у неё тогда ключ?
Вера задумалась. Было странно, что эта мысль как-то сразу не пришла ей в голову.
- И потом, - продолжала Люба, - по всему выходит, что и Тебя, и меня посетили примерно в одно и то же время, ну, может быть, с интервалом в несколько минут. Что-то это слишком круто даже для Надежды. Она, конечно, длинноногая, вопросов нет, да только коридор у нас здесь тоже не маленький.
- Ну, вас к чёрту, - вконец обиделась Надя, ложась на свою кровать.
- Подожди, подожди, - сказала Вера и приблизилась к Любе. – То есть Ты хочешь сказать, что к Тебе тоже кто-то приходил, садился на кровать, брал за горло…
- Ну да, - сказала Люба, - я же Тебе говорю. Сначала ещё так, знаешь, тихонечко, а потом как сдавит. Думала – задохнусь. И что самое страшное, всё понимаю, всё чувствую, а сделать ничего не могу.
Вера какое-то время напряжённо о чём-то думала, а потом уверенно и торжественно, словно произнося обвинительный приговор, сказала:
- Чехов.
- Что Чехов? – нахмурилась Люба
- Не что, а кто.
- Не понимаю. Какой ещё Чехов?
- Обыкновенный, - сказала Вера. – Антон Павлович.
- Ты хочешь сказать, что…
       - Знаешь, что такое слово чести? – перебила Вера. – В девятнадцатом веке как было – если дворянин что пообещал, так непременно это выполнит. Раньше с этим строго было. Половина дуэлей из-за этого произошло, если не больше. У нас в девяностых нечто похожее тоже существовало. Пацан сказал, пацан ответил…
- Откуда Ты такой жаргон знаешь? – изумилась Люба.
Вера только махнула рукой.
- Папа у меня казанский бандит был, - сказала она.
- Так что же это получается? Это Чехов нам только что…
Люба запнулась, и Вера закончила:
- Ну да. Кузькину мать показывал. Как и обещал.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
- Не может быть, - сказала, наконец, Люба. – Нет, это слишком. Сдаётся мне, что у этой мамы очень холодные пальцы и слишком длинные ноги. Видимо, я её недооценивала. То-то они с Милкой переглядывались и улыбались.
С этими словами она посмотрела на Надю.
- Дура, - заключила та из своего угла и отвернулась к стене.
- Отчего же не может быть, - сказала Вера. – Если блюдце двигалось, то почему не может прийти и сам дух, чтобы с нами поквитаться.
- Да что мы ему сделали плохого? – не выдержала Люба.
- Он же нам сам сказал, что надоели мы ему. Еще слово какое-то добавил, сейчас вспомню.
- Рекламки, - опять сказала Надя.
- Нет, - рассердилась Люба, - точно. Её рук дело, больше некому.
- Да оставь Ты её в покое. Тем более что у неё, действительно, нет ключа от моей комнаты. Нет, подруга. Всё гораздо страшнее и проще. Это был Антон Павлович Чехов собственной персоной.
- А почему же он тогда её не тронул? – поинтересовалась Люба и кивнула в сторону Нади.
- Может, не успел, а может, хотел с каждой поодиночке поквитаться. Ты не забывай, вопросы-то мы с Тобой задавали, а Надя просто насчёт мобильника во втором акте философствовала. Может быть, она его рассмешила, и он её решил не трогать. Сюжет для новой пьесы.
- Что же теперь делать?
- Не знаю, - ответила Вера, - надо было дух Чернышевского вызывать. Он бы точно ответил.
- Я сегодня спать не лягу, - с уверенностью произнесла Люба.
Вере пришла в голову мысль, от которой у неё засосало под ложечкой и сильнее забилось сердце.
 - Слушай, а Чехов где похоронен?
- На Новодевичьем, кажется, - неуверенно сказала Люба.
- Во сколько оно открывается?
- Не знаю. Что я Тебе, каждый день по кладбищам езжу.
- Туда нам надо, - уверенно произнесла Вера, - и чем быстрее, тем лучше.
- Зачем? – Люба подняла на неё удивлённый взгляд.
- Как зачем? Прощение просить.
* * *
День был будний, и на улицах города в утренний час народу было много. Когда девушки достигли цели, они не сразу поверили в то, что ещё четверть часа назад с боем протискивались в переполненный вагон поезда – до того здесь, на Новодевичьем, было безлюдно и тихо. Поехали втроём: Надя в последний момент тоже изъявила желание принять участие в поездке, резонно полагая, что поднятый Любой и Верой шум просто не дал возможности духу основательно разобраться и с ней. Пропетляв по многочисленным дорожкам, они несколько раз вернулись на то же самое место, с которого начинали, и только после того, как Вера поинтересовалась у одной из работниц, как пройти к могиле писателя, они отправились на второй участок. Вскоре они остановились перед высеченным из белого мрамора надгробным камнем, выполненным в форме так называемого «голубца», на котором сверху, сбоку и по основанию можно было отчётливо различить многочисленные трещины.
- Ну вот, - сказала Вера, - мы и пришли.
Девушки помолчали. Затем Люба осторожно приблизилась к могиле и чуть заметно поклонилась. После этого, взяв у Нади цветы, она положила их рядом и тихо сказала:
- Простите нас, Антон Павлович. Мы больше никогда не будем тревожить Ваш покой.
- Да и вообще, ничей больше не будем, - добавила Надя, подходя ближе. – В конце концов, у нас есть свой мир, у Вас – свой. Не сердитесь на нас.
Вера тоже приблизилась и положила рядом с памятником две красные гвоздики.
- Мозгов у нас мало, - сказала она, - вот и натворили делов. Хотим вот теперь просить у Вас прощения за то, что было. Дуры мы, Антон Павлович. Как есть, дуры. Рекламки.
Воцарилась тишина.
Люба перевела взгляд и увидела Гоголя, бюст которого торжественно возвышался рядом с ними. Ей пришло в голову, что на фоне последнего пристанища автора «Ревизора» и «Мёртвых душ» могила, возле которой они стояли, выглядела, по меньшей мере, скромно. Обернувшись, она увидела, что Надя смотрит в ту же сторону, думая, вероятно, о том же.
- Хорошо, что его не вызвали, - тихо сказала она, чуть улыбнувшись. – Он бы нам не только кузькину мать, а ещё много всякой всячины показал бы. Поднимите мне веки и прочее.
Надя попыталась засмеяться, но смех вышел каким-то неестественным. Впрочем, возможно, всё дело было в том, что смех был изначально не свойственен этому месту.
Вера не слышала, о чём говорят подруги. Она смотрела куда-то в сторону, пытаясь разглядеть лицо девушки, стоявшей неподалёку. На миг ей даже показалось, что она его уже где-то видела. То же слегка надменное выражение, те же сужающиеся брови, та же манера оглядывать окружающих чуть пренебрежительным взглядом.
«Надоели вы мне, рекламки!» - вспомнилось Вере, и она хотела уже, было, броситься к незнакомке, чтобы проверить неприятно кольнувшую её догадку.
Но сразу же вслед за этим она передумала и принялась смотреть в другую сторону, а когда снова перевела взгляд, на том месте, где, как ей показалось, она только что увидела Миладу, никого не было.
 В конце концов, может быть, ей это только показалось. И вправду, мало ли чего может привидеться на кладбище после бессонной ночи и долгих мучительных раздумий над тем, что же всё-таки могло означать это странное, впервые услышанное ею слово.

30 октября – 4 ноября 2008 г.
Based on true story.