Венгерское кино

Мы играем в венгерское кино: мы курим тонкие чёрные сигареты; мы называем друг друга — Иштван, потому что другого венгерского имени мы не знаем (да и про это сомневаемся про себя — венгерское ли?); я — Иштван, ты — Иштван, хоть ты и девочка, но женские венгерские имена нам не известны, поэтому быть тебе Иштваном — и сегодня, и в следующий раз; мы пьём жутко кислое чёрное вино, которое называется «Медвежья Желчь», потому что так делают все венгры — мы в этом уверены, мы про это несколько раз где-то читали; ты — стаканчик, я — стаканчик, — морщась, но отважно, но героически, как венгерские партизаны — ведь у венгров были же партизаны? — были, потому что партизаны бывают у всех и всегда, а если у кого и не было, так значит скоро будут, — это такой закон, говоришь ты, такой механизм существования человека на Земле: рано или поздно тот или иной человек прорастает в прекрасного партизана с кудрявой бородой и идёт убивать, убивать, убивать; мы говорим друг другу важно — «мадьяр», хоть так и не выяснили, что это значит, но это значит, кажется, всего лишь «венгр» по-венгерски, — и нам смешно, мы катаем «мадьяра» каждый на своём языке, пытаясь привыкнуть к странному вкусу этого слова — а может, это «Медвежья Желчь» впиталась в изнанку наших щёк и целует настойчиво меня в язык, тебя в язык; Иштван? — спрашиваю я вдруг, резко и грозно повернувшись к тебе всем корпусом, — Иштван, а ты на самом деле такой настоящий «мадьяр», каким пытаешься казаться? И где твои обвисшие гуцульские усы? — (почему «гуцульские»? Откуда я их взял? Кто вообще такие эти «гуцулы»?) А, Иштван? Уже несколько дней я не замечаю на твоём лице первичных половых признаков настоящего мадьяра. Где твои усы, Иштван?! — ору я почти всерьёз, а ты плачешь — почти плачешь, — таковы правила, а других мы ещё не придумали: наше венгерское кино обязательно начинается с моего вопроса про усы, за которым следуют твои почти настоящие слёзы — так мы придумали нашу игру, когда ещё не были знакомы. Мне кажется — говорю я — в нашем отряде угнездился болгарский шпион: он убил (это слово я выдавливаю сквозь зубы, словно чёрную пену трофейной болгарской пасты), он убил настоящего Иштвана и занял его место, совершенно напрасно надеясь, что мы, верные товарищи нашего отважного однополчанина, не заметим подмены! Ох, зря он не подумал про усы — этот подлый шпион, ох — зря!! — и я выхватываю из-за пазухи гигантский венгерский пистолет и стреляю в тебя — пули задевают бутылку с «Медвежьей Желчью», и густые кислые брызги пачкают мои лицо и волосы. Ты валишься под стол, роняя пепельницу и стаканы, тебя сотрясают конвульсии, кровь тощими струйками выплёскивается из груди, изо рта — пузыри, пузыри (некоторые даже взлетают под потолок), глаза закатились и смотрят прямо в мозг. Смерть, смерть болгарским шпионам!! — кричу я, захлёбываясь, — а потом становится тихо, но губы твои шевелятся, и я читаю, прищурившись: Иштван… Иштван… какие усы… ведь я же — деееевочка… мы играем в венгерское кино: мы лежим на полу рядышком и умираем от хохота; мы бесконечно довольны собой: ну как тебе спецэффекты, а? — спрашиваешь ты, заливаясь другими слезами — шипучими, всамделишными. А я не могу ответить, меня трясёт, я корчусь. Это так правильно, это так правильно — грохочет в моей голове. Мы хохочем целый час, валяясь в красной тягучей луже; мы едва успокаиваемся; мы закуриваем тонкие чёрные сигареты; мы смотрим в потолок, мы наблюдаем за тёплыми полосками венгерского дыма; мы вспоминаем слово «лямпа», что по-венгерски значит «светофор», — и ты в который раз говоришь мне, что это единственное слово, которым венгерский язык немножко цепляет нашу с тобой родную речь — лампа, лампа! — ликуешь ты, а я с трудом улыбаюсь, потому что болит лицо. Проходят секунды, — и вот — финал: я смотрю на тебя; ты не двигаешься, ты мёртвая, мёртвая… — ну что, девочка Иштван? «мадьяр»? — скользкий миг тотального оцепенения, но я кожей чувствую, как напряглись твои мышцы: «мааадьяааарррр»!!! — острый вопль впивается мне в голову, а ты прыгаешь на меня. Теперь ты — башня, а я — земля, ты больно сжимаешь бёдрами мои рёбра, вдавливаешь перекрестье ладоней в солнечное сплетение, в солнечный узел моего организма. Вот и кончилась твоя Венгрия, Иштван, — слышу я голос болгарского шпиона. И умираю. Титры.

30 марта 2008 г.