Чтобы слаще спалось

Вчера я умер. Я не хотел, правда. Так получилось. С утра непонятно себя чувствовал, и вдруг раз – и вот…
Не думал, что будет именно так.
– Ты кто? – я отпрыгнул назад.
– Я – Робеспьер. – Пушистый жирный котяра выгнул спину и медленно, лениво встряхнул каждой шерстинкой по очереди. От этого по спинке его заходили рыжие беспокойные волны. – Твой сосед. А тебя как зовут?
Тоже мне… Не успеешь помереть, а уже лезут знакомиться всякие нахалы. И не надо говорить, что я первый спросил. Он вообще меня напугал. Имею полное право испу… в смысле, удивиться!
А, собственно, с чего я? Вполне приличная морда, дружелюбная. Нет, конечно, я виду пока не подам. Сначала надо понять, что за кот, что на уме… да и пообвыкнуться в новом, так сказать, состоянии.
Так, осмотримся. Помещеньице небольшое, но поглядеть есть на что. Стол огромный по центру. Хорошо… А на нем? Разберемся. Стульев много вокруг, отлично. А там? Неужто камин? Просто шикарно! Еще и растоплен, ну все, можно жить. Я имею в виду, есть жизнь после смерти, определенно есть.
А здесь? Шкафы на всю стену. С книжками. Лизка моя книжки страсть как любит. Они теплые. И шуршат здорово. Лизка… Лизка!
– МЯУ!!!
Лизка! Господи кошачий Боже, верни меня, пожалуйста, назад! Там ведь Лизка осталась. Как я теперь без нее? А она без меня?
– Чего ноешь?
– Уйди, не приставай, – я отвернулся и взялся вылизывать шерсть.
– Слышь?
Я фыркнул.
– Матфей…
– Ну чего тебе?
Он прищурил глаз.
– О чем грустишь? Или о ком?
Что, и погрустить нельзя? Я, между прочим, привык к ней. Имею право. Ну, может быть, даже люблю по-своему… Или теперь нужно говорить «любил»?
– Лизка у меня там осталась. Маленькая совсем, глупенькая. Пропадет без меня, пока я тут на печи лежу.
– Понятно.
Робеспьер встал и прошелся вокруг меня. Понюхал.
– Расскажи мне, какая она.
Не понимаю, почему я рассказал…
– И правда, хорошая! – отозвался он, выслушав внимательно, не перебивая. – Хочешь ее увидеть?
Мне показалось, что я сейчас сойду с ума. Увидеть? Это что же, мне можно вернуться?
– Издеваешься?
Он улыбался.
– Нисколько. Зачем мне над тобой издеваться? Забыл, где мы?
Я поводил глазами по сторонам.
– Ну, в Кошачьем мире, и что? Здесь не издеваются?
Он продолжал улыбаться.
– Конечно же нет. Зачем?
Кошара уперся мне в лоб своим лбом и муркнул. И – внезапно исчез!

Окно распахнулось от порыва ветра. Звякнуло в раме стекло, занавеска надулась и затрепетала, как птичье крыло. Сук подо мной раскачивался и угрожал сбросить наземь. Я покрепче вцепился когтями в кору.
Вгляделся…
Передо мной была комната. Знакомая, привычная, родная. Моя!
Ух, как раскачивается дерево, не грохнуться бы! Вот ветруган, надо же так разгуляться непогоде. Еще дождя не хватало. Брр!
Я изловчился и, дождавшись удобного момента, соскользнул на подоконник. Уф! А все-таки страшно.
– Мяу?
Прошелся по комнате, обнюхал все. Как же хорошо быть дома! Я неторопливо, с удовольствием потянулся.
Да уж, приснится же такое! Подумать только, я – умер! Ха! Да у меня вообще девять жизней. И ни одна не израсходована, между прочим.
Так, ладно. После такого кошмарного сна решительно необходимо перекусить! Я толкнул мордой дверь и попал в коридор. А следом – на кухню.
Лизка была там. Сидела на табурете, придвинутом вплотную к плите. Грелась.
– Эй, привет. Что у нас насчет позавтракать?
Я прыгнул девочке на коленки.
– Мрр-р-р-ам! – Ох, Господи кошачий Боже, до чего хорошо. – Му-урр…
Она меня словно и не заметила. Задумчиво уставилась в окно. Не понял… Лизка, это же я! Ну, давай, как ты умеешь: сперва за ушком, потом пузо…
– Муррр!
– Матфей, она тебя не видит, прости. Я сказал, покажу ее, но не обещал, что смогу показать ей тебя.
Робеспьер?!
– Эй, погоди! А ты здесь откуда?
Огромный рыжий кот тяжело и грустно вздохнул.
– Так всегда бывает. Мы можем их видеть, они нас никогда… почти никогда.
Я прозрел! Но, о Боже, лучше бы мне навсегда остаться слепым котенком.
– Так я… действительно… издох?
– Ну, вообще-то да. А ты засомневался?
Я тщательно вылизал правую заднюю лапу. Ничего не засомневался. Просто подумал, что мне приснилось. Понадеялся. А сомневаться и надеяться все-таки разные вещи.
Девочка сидела на табуретке такая печальная…
– Мяу?
– Матфей, ну хоть сейчас пойми, она не знает нашего языка. Поговорите нормально, по-человечески.
Упавшая челюсть отдавила передние лапы.
– Ты в своем уме?
– Несомненно, в своем. В чужом не бывал. Да и не хочется как-то. Очутишься в каком-нибудь скудненьком умишке… Мне в моем уютней, – ухмыльнулся он, самодовольно пялясь в огромное трельяжное зеркало.
Напыщенный, нахальный тип. Видеть его не хочу. Не то, что разговаривать.
– А что, у меня получится?
– Попробуй, – он пожал плечами.
– И она услышит?
Робеспьер распушил хвост.
– Почувствует.
За что мне такой… соседушка достался? Терпеть не могу!
– Лизка, привет.
– Фейка!..

* * *

Он подвел меня к окну. Ночь была прохладной. Звезды попрятались за облаками, источающими запах дождя. Небо хмурилось, хмурилось, и, наконец, забарабанило. Капли хлестали по дереву, сшибая листья, колотили в стекло, по откосам. Я прижался плотнее к стеклу. Лизка спала, прижав к груди плющевого зайца. Старый такой заяц, помню его. Сам любил с ним поиграть.
Лизка заворочалась. На ее лицо упала тень… какая-то особенная тень, я таких не видел. Не понравилась она мне. Фрр!
– Иди за мной.
Робеспьер прошел прямо сквозь оконную раму. Помедлив, я решился сделать шаг на подоконник. Получилось! Вот и знакомая комната. Машинально встряхнулся, но шкурка была сухой. Никак не привыкну… Робеспьер насмешливо хмыкнул, но я успел притерпеться к его ухмылкам и не обиделся.
Наверное, без него мне было бы одиноко.
Даже в Кошачьем мире.
– Подойди к ней.
Лизка отвернулась, сунула ладошку под щеку. Мутная, шероховатая на вид тень отпрянула, но через миг снова надвинулась. Девочка накуксилась, быстро задвигались под веками зрачки. Губы сжались в узенькую полоску.
– Что случилось?
– Ей снится страшный сон, – ответил рыжий. – Загляни ей в глаза.
«Но они закрыты», – подумал я, но не стал спорить. Приблизился к Лизкиному лицу и уставился в него, не мигая. И вдруг увидел…

– Отдай!
– Да отстань ты, плакса вакса гуталин, на носу горячий блин!
– Жорка, ну пожалуйста, ну отдай Пыжика.
Второклассник Жора Огуречкин поднял плюшевого зайца повыше и запрыгал то на одной, то на другой ножке.
– А вот и не отдам, вот и не отдам! А ну-ка отними, малявка!
Он скакал и веселился, а Лизка стояла перед ним и плакала. Внезапно пошел дождь. Асфальт моментально намок, а Жорка все кривлялся.
– Он же простудится под дождем! Простудится и умрет, дурак! Как ты не понимаешь?
– Глупости! – хохотал Огуречкин. – Лизка-редиска, плакса-клякса. Лизка, ной, Лизка, ной, умирает зайчик мой. Ха-ха-ха, ты думаешь, если твой глупый кот издох, то и все должны, да?
Плюшевый заяц Пыжик упал в самую глубокую и грязную лужу.
Лизка дернулась, будто ее хлестнули. Обе Лизки: и та, которая стояла под дождем, и та, что лежала в постели. По щекам девочки текли горячие, горькие слезы.

– Ах, ты гад! – возмутился я и, вскочив, кинулся было на обидчика… Но впечатался мордой в подушку и чуть не разрыдался сам.
– Хочешь помочь?
Сволочь!!!
– ДААА! Я ж этого Огуречкина… Я ему всю морду в кровь раздеру!
– Нет, я не про то. Хочешь помочь Лизке? Чтобы кошмар ушел?
– Мяу, да!
– Замурчательно. Тогда ляг с ней рядом, обними лапками и подуй в лицо. И поцелуй, потрись шерсткой о щеку, чтобы ей слаще спалось. Представь, что бы ты хотел ей приснить.
– Приснить?!
– Да, это называется именно так. Ночные Коты так делают. Присни ей что-нибудь хорошее. Попробуй!
И я попробовал…

Тень снова вздрогнула и убралась прочь. Лизка успокоилась и улыбнулась, прижавшись щекой к плюшевой заячьей спинке. Робеспьер похлопал меня по плечу.
– Неплохо вышло. Для первого раза. А ты, кстати, знаешь, почему Жорка такой?
– В смысле? Тот мальчишка из сна?
– Из сна? Это же ваш сосед. Или не узнал?
Закончив ожесточенно вылизывать бок, я взглянул на терпеливо дожидающегося Робеспьера.
Если честно, то я мало интересовался жизнью хозяйки в те часы, когда мне не требовалось почесать пузо или пощекотать за ушком. Не принято даже вроде, не по-кошачьи как-то. Да и вообще… А мальчишка? Ну да, жил вроде такой в соседнем подъезде. Мое какое дело? Меня не достанет, я на подоконнике. Или на перилах балкона. А он внизу.
– Узнал…
– И как думаешь? Почему обижает девчонок?
Я выпустил когти и скребнул ими пол.
– Чего там думать? Гад он и сволочь, вот почему.
– Пойдем! Я тебе его покажу…

Ребята бегали по зеленому полю.
– Подавай! Мишка! Не зевай, придурок!
– Пасуй!
– Да куда ты? Эй, а ты куда, Жорик-обжорик?
Взрослый мальчишка, перешедший уже в целый шестой класс, подбежал к Жорке Огуречкину и отвесил подзатыльник.
– Тебе не в футбол играть, а огурцы трескать. Не суйся, мелкий! Сиди лучше в песочнице, домики строй. Или куличики, ха-ха!
Обиженный Жорка перебежал на правый фланг.
– Пас! Дайте пас, я забью! Ну пожалуйста!
Ребята Жорку не замечали. Мяча он так и не дождался, и в конце концов сам кинулся наперерез здоровенному пацану, пытаясь отнять мяч у него и забить гол. Ведь вратарь команды соперников так замечательно отвлекся на въехавший во двор новенький автомобиль.
– Ой!
Жорка, сбитый с ног и отброшенный в сторону, расплакался и схватился обеими руками за разбитый лоб. А взрослые мальчишки собрались вокруг и громко смеялись, тыча в него пальцами.
Жорка изо всех сил зажмурился… и проснулся весь в слезах.

Робеспьер кинул на меня взор.
– Теперь понял?
– Понял – что? Вредного мальчишку поколотили во дворе, а он в отместку решил обидеть маленькую девочку. Или ему только приснилось, что поколотили? При чем здесь вообще сны?
– Сами по себе ни при чем. Но ты представь: тебе и так целыми днями плохо, а проблемы еще и во сне начинают преследовать. Тут уж точно не останется никакой надежды на лучшее. А если кончилась надежда, разве можно сделаться лучше? Если не видишь смысла?
Да уж, наградил Бог наставником.
Рыжий кот вспрыгнул на подоконник и в мгновение ока очутился на крыше. Я догнал его возле телевизионной антенны. Робеспьер почесал о нее спину и загадочно взглянул на меня.
– На самом деле он неплохой парень. Учится на четверки. А по труду и пению даже пятерки получает. Просто ему ужасно хочется иметь друзей. И играть в футбол, он его очень любит.
– Хм… ну и что? Какое мне до него дело?
Робеспьер пожал огненными плечами.
Я жутко захотел вылизаться… и делать это долго-долго. Когда вылизываешься, не нужно отвечать. А еще при этом очень удобно прятать глаза. Вроде как занят…
Конечно, он прав. Жорку будут колошматить взрослые мальчишки, он – обижать малышей. Лизка – видеть дурные сны и плакать. А я – прогонять от нее новые кошмары. Замкнутый круг.
Есть мне вообще до него дело? Кажется, теперь почему-то есть.
– Ну… не знаю. Хочешь, я и его обниму и подую в лицо, когда ему снова приснится плохой сон.
– Можно, конечно. Но ты не торопись, – промяукал Робеспьер. – Лучше посмотри, что видят во сне те ребята. Может быть…
Он не договорил. Но я все понял.
– Ты думаешь… Нет, ты на самом деле считаешь, что можно попытаться? Я сумею?
Великан Робеспьер шевельнул ушами и лапой почесал усы.
– Я этой работой пятьдесят семь лет занимаюсь. Хочешь со мной?

Ночной Кот всплеснул крыльями и, улыбнувшись огромному блюдцу сметаны на небесах, мягко опустился на покатую черепичную крышу.