Куда ведёшь, тропинка милая?

«Уважаемый Алексей Иванович!
Приглашаю Вас с супругой на мой юбилей,
который состоится 14 февраля в 18-00
по адресу: ул. Краснознаменная, 17
(столовая завода «Феникс»).
       Валентина

Федоров недоуменно перечитал текст, повертел в руках дешевенькую открытку. Слова приглашения, старательно написанные ровным ученическим почерком, аккуратно выстроились над трогательными линейками, прочерченными карандашом.
«Какая еще Валентина?» - с сомнением подумал Федоров. Может быть, жена Нестерова? Да нет, какая там жена? Она бы заказала именные приглашения в типографии и всю бы душу вымотала дизайнеру, чтобы было стильно, изящно и со вкусом. И чтобы таких больше ни у кого не было.
А тут – какие-то два целующихся голубка. Голубки-то при чем? В юбилей пора не о поцелуях думать, а о вечном… Итоги подводить. И куда там зовут? В заводскую столовую? Федоров пожал плечами. Никому из его знакомых в голову бы такая экзотика не пришла: приглашать солидных людей в столовую.
Слава богу, Федоров достиг такого возраста и положения, когда юбилеи сыпались, как из рога изобилия. И юбиляры старались перещеголять друг друга: заказывали ужин в дорогих ресторанах, тщательно продумывая меню, блюда которого могли удовлетворить самых гурманных и бонтонных ценителей.
Сам Федоров два года тому назад тоже сподобился – отпраздновал свое пятидесятилетие. Жена Лида полгода вела форсированную подготовку. Самому Федорову был куплен новый костюм, а Лидочке – вечернее платье с декольте, а к нему – украшения, соответственно. Заказали самого модного и дорогого тамаду и певицу в сопровождении небольшого оркестра.
Текст приглашений жена продумывала две недели (чтобы было нестандартно, незаурядно и небанально). В итоге остановились на туманных строках Игоря Северянина, завуалировано намекающих на какое-то неземное событие (сам Федоров подозревал, что поэт имел в виду не день рождения лысого дядечки, а более возвышенный ритуал, но, махнув рукой, со всеми идеями согласился, зная по опыту, что с женой лучше не спорить).
Под мрачно-мистическими строками, намекающими на высокий интеллектуальный коэффициент приглашающих и приглашенных, мелким паутинным курсивом была обозначена необходимая проза: где, когда, во сколько. И изящное факсимиле Федорова. Дизайнер, с седьмой попытки создав это чудо полиграфического искусства, удовлетворившее взыскательную Лидочку, нервно капал в стакан валерьянку.
На юбилее Федорова было более ста гостей, прибывавших на престижных машинах к шикарному ресторану не менее шикарной гостиницы. Виновник торжества вместе с супругой, кутавшей обнаженные плечи в норковый палантин, стоял в холле, встречая гостей и принимая поздравления согласно этикету.
Были Иван Павлович с супругой, Петр Александрович с супругой, Илья Андреевич с супругой, Нонна Викентьевна (без супруга) и другие высокопоставленные лица. Вокруг суетливо бегал краснолицый потный фотограф, бодро перебирая коротенькими ножками, а в углу, под пальмой в кадке, стоял на боевом посту настоящий профессиональный кинооператор с видеокамерой.
Юбилейный ритуал катился как по маслу: тосты, поздравления, вручение дорогих продуманных подарков. Тамада не напился и не подвел – провел и игры, и розыгрыши сдержанно и со вкусом, так что солидным людям можно было снисходительно поучаствовать, не уронив своего достоинства.
Праздник завершился в два часа ночи небольшим, но гармоничным фейерверком. Жена Лида была очень довольна. Правда, сын, двадцатилетний Вадик, стойко выдержавший вечер до конца, недовольно бросил: «Не понимаю, зачем вам сдались эти старые зануды? Позвали бы тетю Иру с дядей Сережей, Галку и Виктора к нам домой. Посидели бы как люди!» Но Федоров, расчувствовавшись от выпитого вина и от того, как все здорово получилось, не придал словам сына особого значения. Детям все равно не угодишь. Известно: отцы и дети, конфликт поколений и все такое.
Юбилей в тот раз пришлось отмечать дважды. Вначале в соответствии с правилами хорошего тона, принятого в кругах, в которых вращались Федоров с женой. А потом, спустя три дня, в узком семейном кругу. С родителями. Женой Лидой. Сыном Вадиком. И, конечно, старыми школьными друзьями – Ирой и Сережей, Галкой и Виктором. Сережа принес гитару, и сидели они до полуночи и весело пели под струнный звон: «Если у вас нету тети, то вам ее не потерять…»
Федорову есть что терять. То, что нажито непосильным трудом. Коттедж двухэтажный. Гараж на две машины. Сам Федоров ездит на «BMW». Жена Лида – на «Лексусе». Сын Вадик – на велосипеде. Сын Вадик – с большим приветом. Федоров в его возрасте и мечтать не мог о собственном автомобиле. Да что там о собственном – в семье вообще никакой машины не было. Он сто раз предлагал купить сыну приличное средство передвижения. Но Вадик не хочет. Ему это, видите ли, не интересно. А что ему интересно?
Носится на своем велосипеде по проселочным дорогам и фотографирует всякую ерунду. То какие-то травинки в ореоле закатного солнца. То поваленный ствол с корявыми сучьями. Институт бросил. Престижный факультет, между прочим. Был бы экономистом. Принял бы на свои молодые плечи семейный бизнес. Который Федоров сам создавал. Ночей не спал. Ни выходных, ни проходных. В отпуске лет десять не был, пока все не наладилось. Теперь можно спокойно вздохнуть.
Фирма у Федорова солидная. Поставки и ремонт медицинского оборудования. Ультрасовременного. От ведущих производителей. По новейшим разработкам. И доход весьма приличный. И для кого это все?
Сын не ценит. Не понимает, что Федоров всю жизнь горбатился, чтобы обеспечить ему светлое будущее. А Вадику все даром досталось. На блюдечке с голубой каемочкой. Но ему этого не надо. Он хочет идти своей дорогой. Причем в другом направлении.
Федорову-то родители ничем особо помочь не могли. Но это не их вина. Просто им время другое досталось. Всеобщего равенства. Но выкормили, вырастили, образование дали. И за это им огромное спасибо. Федоров своих стариков любит. Готов их не только материально поддержать, но и душу отдать. У Федорова денег достаточно, чтобы родители могли ни в чем не нуждаться. Отдохнуть наконец. Но у них свои привычки. Называются – динамический стереотип.
По-прежнему живут в своем низком домике на окраине города. Целыми днями по хозяйству хлопочут. Летом в огороде. Поливают. Пропалывают. Удобряют. Осенью заготовки делают. Шеренги банок стройными рядами в подполе выстраивают. Зимой – старый дом подлатывают. Печку топят. Мать вяжет, а отец столярничает. А весной копают огород. Воспитывают рассаду. Сажают чего-то там. Квадратно-гнездовым способом.
Сколько раз Федоров предлагал им нормальную квартиру купить. Пожить по-человечески. С ванной. Горячей водой. Не топить печку, как в прошлом веке. Но родители не соглашаются. Привыкли к своему гнезду. У стариков свои мерки. Это в молодости – подхватился, все перевернул. Мы будем жить теперь по-новому. А они не хотят по-новому. Им своя старая жизнь дорога.
Вот и получается, что у Федорова две параллельные линии в жизни выстроились. Одна – это бизнес, жена, деловые партнеры и просто нужные люди. Другая – родители, сын. Старые, еще школьные, друзья. А параллельные линии, как известно, не пересекаются. Правда, это по традиционной, Эвклидовой геометрии. А если по Лобачевскому – тогда как еще посмотреть. Может, и пересеклись бы. Но Лида бдительно следит за порядком. Аристократов в ресторане собирает. А своих, попроще, – дома. И ни в коем случае не наоборот. Иначе сломается правильный ход вещей и событий.
- Алексей Иванович! Документы подпишите, пожалуйста, - в кабинет вошла Кристина, секретарша.
Федоров оторвался от своих мыслей. Что-то он прочно задумался. А дела, между прочим, стоят. Он повертел в руках дешевую открытку с голубками. Эти голубки и таинственная Валентина отвлекли его от работы.
- Кристина! Вы не знаете, как это попало мне на стол?
- Это я вам положила. Валентина Михайловна принесла.
- Какая такая Валентина Михайловна?
- Кассирша, - снисходительно пояснила Кристина. Она и меня пригласила. И девочек из бухгалтерии. Только мы, наверное, не пойдем.
- Почему? – не понял Федоров.
- Алексей Иванович, ну как же вы не понимаете? – выразительно подняла взгляд к потолку Кристина. – Кому хочется идти в заводскую столовую? Не понимаю, неужели трудно было хотя бы кафе приличное заказать? И сама эта Валентина странная. Одевается, как чучело, колготки вечно перекручены и платья столетней давности. Времен Очакова и покоренья Крыма.
Кристина спохватилась и замолчала. А Федоров попытался вспомнить кассиршу. Но, кроме медно-рыжих кудрей и россыпи веснушек, в памяти не всплывало ничего определенного.
- Придется пойти, - строго сказал он. – Так и передайте всем сотрудникам, которых она пригласила. У человека юбилей. Вызовите главного бухгалтера. Подумаем, какую сумму сможем выделить на подарок. Да, и набросайте там какой-нибудь текст. Для памятного адреса.
- Хорошо, Алексей Иванович, - обреченно вздохнула Кристина и, поджав губки, выпорхнула из кабинета. Воздушное создание. У которого все на высшем уровне. И костюмчик, и макияж, и туфли. И колготки не перекручены. В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и духи, и прическа…
Федоров вздохнул. Посмотрел на себя в зеркало. Поправил галстук. И принялся подписывать бумаги.

Вечером его ждал дома ужин. В тесном семейном кругу. Более чем тесном. За столом сидели вдвоем с женой. Сын Вадик отсутствовал. Где-то носился. В последнее время он дома только ночевал. И то не всегда. Его бурная молодая жизнь, неведомая родителям, шла за стенами родного дома. С кем он проводил время – неизвестно. Друзей своих он в дом не приводил. Стеснялся. Федоров подозревал, что не друзей он прятал от родителей, а наоборот. Скрывал свой буржуазный быт от соратников по фото-велосипедному увлечению. Наверное, боялся утратить бунтарский облик свободного художника.
Стол был накрыт по всем правилам. Грамотно. Вилочка слева, ножичек справа. Салфетки льняные. А ни в коем случае не бумажные. Поскольку это моветон. И меню продумано. Никаких излишеств в виде жирного, копченого, жареного. Легкий ужин с научным соотношением белков, жиров и углеводов с тенденцией в сторону полезной растительной клетчатки. На десерт – сыры и фрукты.
Лидочка очень следила за тем, чтобы все соответствовало их высокому социальному статусу. Это относилось не только к питанию, но и к остальным сферам.
В доме не было ни одной случайной вещи. И мебель, и картины, и вазы – словом, весь интерьер был тщательно продуман с помощью дизайнеров. Одежда покупалась самого лучшего качества в дорогих престижных бутиках.
 И за пределами дома жизнь строилась по тем же меркам: у нас – самое лучшее. Даже отдых планировался на изысканных курортах. При Лидочке нельзя было упоминать о таких банальных местах массового скопления отдыхающих, как Турция, Египет и Таиланд. Это для кого попроще. А Федоровы отдыхали в Хорватии. Или на юге Франции. Там, куда простые смертные не ездят. Ничего не поделаешь: положение обязывает. Зато не приходится краснеть, когда Нонна Викентьевна или Иван Павлович поинтересуются, где Федоров с супругой провели бархатный сезон.
Справедливости ради нужно отметить, что Лида не только взяла на себя организационные вопросы и ведение дома по высшему разряду, но и занималась своей внешностью, что отнимало много сил и времени, не говоря уже о деньгах. Эту сложную науку по сохранению и укреплению молодости Лида освоила в совершенстве: из тренажерных залов и бассейнов она плавно переходила в умелые руки косметологов, парикмахеров, визажистов и других служителей культа красоты.
Это был тяжелый труд. На него уходила масса времени. Поэтому Лидочка, естественно, не работала. А разве создание продуманного имиджа – это не работа? Еще какая. Лида была образцово-показательной женой.
Федоров, как правило, не задумывался о том, каких усилий стоило жене поддерживать определенный социальный уровень. Он просто иногда наивно удивлялся – и откуда Лида знает тысячи мелочей, из которых сплетается ткань изысканного вкуса? Сама-то Лида из простой семьи, с более чем скромным достатком. Из маленького провинциального городка. Почти поселка городского типа.
Родители у нее славные. Милые и гостеприимные. Мать – учительница начальных классов. Отец – спортивный тренер. Учит мальчишек играть в футбол. И вечно у них дома ночует какой-нибудь очередной трудный подросток. Но Лида всем знакомым рассказывает, что мама у нее из старинного дворянского рода. И фарфор и столовое серебро у нее наследственные. От прабабушки. Хотя Федоров сам лично участвовал в покупке ложек, вилок и серебряной сахарницы с монограммами в антикварном магазине на Арбате.

Лидочка сидела за туалетным столиком. Она вдумчиво втирала кремы в тонкую кожу. Из одной баночки – под глазами. Из другой – над. Из третьей – на щеки, лоб и подбородок. Из четвертой – на шею и область декольте. Из большого тюбика – на тыльную сторону кистей. Из маленького – на ногти. Ее лицо приобрело вдумчиво-сосредоточенное выражение. Казалось, что она совершает религиозный ритуал, требующий полного погружения в обрядово-касательные движения.
- Лида! – Федоров осмелился вторгнуться в священнодействие жены. – Ты не помнишь, у нас вечер четырнадцатого свободен?
- Четырнадцатого? В День святого Валентина? – Лида задумалась. Почти все вечера были заранее расписаны по светским раутам, приемам, презентациям. – Четырнадцатого мы как бы приглашены к Минаевым.
- А что у них? Неужели юбилей?
- Нет. Обычный текущий день рождения. У Светланы. А что?
- Да тут понимаешь, какое дело. Сегодня принесли приглашение на юбилей, - сокрушенно произнес Федоров.
- Ничего страшного. Разрулим, - спокойно ответила жена. – Первый раз, что ли? Отметимся и там, и там. А у кого юбилей-то?
- У нашей кассирши. В столовой завода «Феникс», - смущенно признался Федоров.
- В столовой? – Лида прервала сосредоточенное втирание крема и повернулась к мужу. – Ты что, с ума сошел? Даже не подумаю туда идти. И тебе там делать нечего. Отправь зама. Или лучше Кристину. Пусть вручит цветы и подарок.
- Но я не могу, понимаешь? Это моя сотрудница. Я просто обязан сам лично ее поздравить. Должен – и все.
- Да ничего ты никому не должен! – раздраженно парировала Лида. – И у нее тоже ума хватило приглашать нас в заводскую столовую. Какой пример для остальных? Завтра тебя уборщица позовет, тоже побежишь?
- И побегу! – неожиданно разозлился Федоров. – Откуда в тебе этот снобизм? Уборщица не человек, что ли?
- Конечно, как бы человек. Но мы-то тут при чем? У нас как бы свой круг. И я прошу об этом не забывать, Алекс!
- Сколько можно просить, не называй меня этой кличкой! Какой я тебе Алекс? Агент ноль-ноль-семь. Джеймс Бонд. Супермен. У меня есть нормальное человеческое имя!
- Не понимаю, чего ты на меня взъелся? Имя ему, видите ли, не нравится! Лучше признайся, что у тебя шашни с этой кассиршей!
- Лида, ты с ума сошла! Какие шашни? Женщине полтинник стукнул. Да я ее лица не могу вспомнить! В общем – все! К шести вечера поеду и поздравлю человека. А потом поеду к Минаевым.
- Делай как знаешь, - сухо обронила Лида.
Ну все. Теперь жена надуется и будет молчать, старательно сохраняя на лице выражение незаслуженно униженной и оскорбленной. Теперь это надолго. Пока Федоров не капитулирует и не попросит прощения. Неизвестно за что. Точнее, известно. За то, что отважился на бунт против священных устоев.
Федоров поплелся в гостиную. Сел на мягкий диван (производства Австрии, с кучей подушечек, подушек и подушищ). И стал щелкать пультом телевизора. В знак протеста. Лида этого терпеть не может. Реклама. Убийство. Реклама. Взрыв. Реклама. Труп. Реклама. Террористы. Реклама. Длинные Ноги. Реклама. Ток-шоу. Зал во главе с ведущим издевался над старой женщиной с милым морщинистым лицом. Она всю жизнь жила в своей родной деревне. Любила соседского парня и смотрела на него через забор. Парень жил своей жизнью – женился, родил детей. Растил внуков. И постепенно превратился в старика. А она смотрела в одну сторону: через забор. Потом у него умерла жена. Он долго тосковал. И наконец увидел свою соседку, пожилую женщину. Они поженились. И вместе воспитывают его внуков. Вот такая простая история. Куда проще: любила и ждала. Не хотела чужую семью рушить. Простая необразованная женщина. Тонкая, благородная, преданная.
Среди зрителей бушевали страсти, подогреваемые умелым ведущим. Все искренне недоумевали. Задавали дурацкие вопросы. «А что, у вас никого не было?» «Вы, извините, девушкой за своего соседа вышли (хи-хи)?» «А почему вы не боролись за свое счастье раньше?» «Неужели вам никогда не хотелось с кем-нибудь переспать (ха-ха)?» Старушка спокойно отвечала, не чувствуя иронии и полного непонимания аудитории.
Федоров разозлился. Что же в этом мире происходит, черт побери? Во что мы все превратились? А у него самого в жизни вообще не пойми что. Сын отдалился. Жена – бездушная кукла. А сам он кто? Уважаемый владелец уважаемой фирмы. Окруженный уважаемыми людьми. Играющий в демократию со своими подчиненными. Вот, нате, смотрите – какой я либеральный. Сам лично явился на юбилей к своей подчиненной. Ах, какой я молодец!

К заводской столовой Федоров подъехал на служебной машине. Отпустил водителя. Зачем ему ожидать начальника неизвестно сколько? Тем более что можно заказать такси.
В вестибюле стояла радостная Валентина. Принаряженная. Ее буйные рыжие кудри были собраны в настоящую парикмахерскую прическу, а россыпь веснушек на молочно-белой коже стала почти незаметна из-за сияния медово-золотистых глаз.
Федоров протянул ей цветы:
- Поздравляю! От всей души!
- Ой, Алексей Иванович! Спасибо большое. А что же вы один-то? Без жены.
- Приболела, - буркнул Федоров. – Передает вам свои поздравления.
- Ой, жалко как! Ну пойдемте, посажу вас за стол, - и Валентина, по-детски взяв Федорова за руку, повлекла его за собой.
Место для Федорова было приготовлено почетное. По правую руку от виновницы торжества. Рядом с ним уже чинно сидели сотрудники фирмы. Секретарша Кристина всем своим видом выражала свою полную непричастность к происходящему. Дескать, ничего не поделаешь. Заставили. Пришлось идти. Все остальные были примерно в том же настроении.
По другую сторону стола сидела публика попроще. И труба пониже, и дым пожиже. Федоров огляделся. Обшарпанный зал был наивно украшен самостоятельно надутыми шариками и стенгазетами с поздравлениями, словно попавшими сюда из пионерско-комсомольского прошлого.
На длинном столе стояло нехитрое угощение: винегрет, селедка «под шубой», «оливье», стандартные колбаса и сыр. Видимо, Валентина и ее подруги расстарались: принесли из дома хрустальные вазочки, символы роскоши семидесятых. И остальная посуда была явно не столовская. Тоже из дома сервизы притащили. Вот только вилки были серо-алюминиевые, местные. Забыли, наверное, свои прихватить. Ну да не беда.
Валентина сияла. Гости были в сборе. Все молчали и смотрели на Федорова, явно ожидая его выступления. Как самого почетного гостя.
Федоров взял памятный адрес, предупредительно подсунутый Кристиной, встал и начал громко читать. С выражением:
- Уважаемая Валентина Михайловна! Администрация и коллектив ООО «Медснаб» поздравляют вас с 50-летним юбилеем! (Черт! Не надо было женщине возраст указывать.) На протяжении многих лет Вы успешно трудитесь на благо процветания нашего предприятия. Ваши аккуратность, добросовестность и вежливость (вежливость-то при чем? Убью Кристину!) снискали Вам заслуженное уважение со стороны сотрудников. Желаем Вам счастья и любви, семейного благополучия (так она, кажется, одинокая? Ни детей, ни мужа?) и дальнейшего творческого труда!
Федоров протянул памятный адрес в плотной вишневой упаковке зардевшейся от смущения Валентине и добавил:
- От имени нашего коллектива примите скромный презент. Подарок в студию!
Двое молодых парней, менеджеры отдела продаж, подтащили огромную коробку с телевизором. Валентина всплеснула руками:
- Ой, ну надо же! Спасибо! Какие вы у меня хорошие!
- За виновницу торжества! – торопливо проговорил Федоров, высоко поднимая бокал.
И юбилей покатился по традиционным рельсам. Выпивали и закусывали. Произносили тосты. Вручали подарки. Все как водится у приличных людей. После третьей-четвертой рюмки оживились. Разговорились и повеселели. Стали танцевать под музыку, льющуюся из колонок музыкального центра. Ну что ж, пора и честь знать. Словно прочитав мысли Федорова, зазвонил мобильник. Жена Лида напомнила:
- Ну где ты там? У Минаевых уже все как бы собрались. Ты скоро будешь?
- Уже еду. Сейчас такси вызову.
Федоров встал у стенки поближе к выходу и набрал номер. Занято. Перед глазами колыхался плотный круг танцующих гостей. Федоров загляделся на юную девушку. Кого-то она ему напоминала. Наташу. Ну конечно, Наташу! Девушка была похожа на нее какими-то особенными, только ей свойственными движениями. Вот она смахнула с лица прямые волосы, словно отвела их в сторону, совершенно Наташиным жестом.
Наташа… Он сто лет не вспоминал о ней. Когда-то она проходила интернатуру в его отделении. Он уже был опытным врачом, с семилетним стажем. Поэтому заведующая отделением пристроила девочку-интерна под его руководство. Девочка была, надо признать, довольно грамотная. Помимо знаний было в ней еще то неуловимое свойство, которое принято называть клиническим мышлением. И она умела находить общий язык с пациентами. Хотя с детьми договориться не так уж сложно. Гораздо труднее объясниться с их родителями. Папы-мамы, и особенно бабушки, зачастую отнимали больше сил и времени, чем их дети. А Наташа как-то умела успокоить и убедить даже самую неуравновешенную мамашу.
 Толковая была девочка. Интересно, работает ли она врачом? Сам Федоров пошел другим путем. Хорошо, конечно, что у него есть медицинское образование и опыт работы в лечебном учреждении. По крайней мере, не выглядит дилетантом в вопросах специального оборудования. Врачом он был неплохим. Все считали, что у него большое будущее. Но будущее накрылось медным тазом, когда началась перестройка. Финансирования никакого. В больнице – тьма и хаос нищенского убожества. Ни лекарств, ни постельного белья.
Однажды в больницу приехала иностранная делегация коллег из капиталистической страны. Они походили, посмотрели. А нужно признаться, что к их приезду персонал во главе с главным врачом нанес из дома салфетки, полотенца, посуду, занавески на окна. Не хуже, чем Валентина сегодня. Западные коллеги походили. Посмотрели. А потом сказали: «Такая медицина у нас тоже бесплатная». С чем и отбыли.
Потом известно, что было. Месяцами зарплату не платили. Каждый выживал, как мог. Кто дачным урожаем спасался. Кто подрабатывал на стороне. Кто «челноком» сделался. Федоров тоже с этого начинал. А потом, когда стала поступать гуманитарная помощь, увидел, что на свете существуют тысячи вещей для медицины: от одноразовых шприцев и систем для переливания крови до сложного диагностического оборудования. И на свой страх и риск стал заниматься поставками.
Сказать, что это трудно было – ничего не сказать. Через все пришлось пройти. Через все ужасы этапа становления дикого капитализма. И с маленькими пациентами пришлось распрощаться. Конечно, жаль. Но так уж получилось.
А Наташа… С Наташей тоже пришлось расстаться. Не из-за бизнеса, конечно. Так. Не сложилось. Федоров жениться не спешил. Куда спешить? Молодой еще, успеется. И молодых красавиц на его век хватит.
И с Наташей он поначалу ничего особенного не планировал. Так, пофлиртовать, поухаживать. Может, и обломится что-нибудь более существенное. А не обломится – тоже не беда. Не сразу он понял, что желание видеть ее постоянно на легкий флирт не тянет. А когда понял, испугался. И не удержал, не остановил, когда она уходила.
Но в памяти осталось многое. Какие-то мелочи. Отрывочные эпизоды. Куда-то они все время идут. По аллее парка. По пустынной улице. Осенние листья падают под ноги и прячут мокрый асфальт. По лесной тропинке. Наташа убегает вперед и вдруг оборачивается с улыбкой счастья: гриб нашла… Однажды они увидели на поляне зайца. Он медленными прыжками передвигался к краю поляны, словно приглашал за собой. Федоров и Наташа пошли за ним. Заяц вел-вел и привел. К огромному, как клумба, кусту голубики. Привел и сгинул. Словно выполнил свое задание. Федоров и Наташа тогда стали есть крупные голубые ягоды с сизым налетом. Шли вокруг куста и ели. Федоров – налево. Наташа – направо. А потом встретились. И целовались голубыми губами…
- Алеша!
Федоров вздрогнул. Так его сто лет никто не звал. Кроме родителей. Для всех он – Федоров. Алексей Иванович. Алекс.
- Алеша! Ты что, не узнаешь меня?
Наташа. Перед ним стояла Наташа. Совсем другая. Взрослая. Но глаза те же. Волосы легкие, летящие, те же. Взгляд открытый тот же.
- А я давно на тебя смотрю. Я тебя сразу узнала. Ты почти и не изменился.
- Наташа! – наконец обрел дар речи Федоров. – Это ты?
- Я, конечно, - засмеялась Наташа. – Нас с Маринкой Валентина пригласила. Маринка – это моя дочь.
- А я сразу догадался, - радостно ответил Федоров. – Она на тебя удивительно похожа.
- У тебя телефон звонит, - сказала Наташа.
Действительно, звучала мелодия жены. Основная музыкальная (и не только) тема жизни.
- Да, - ответил Федоров. – Да. Нет. Да. Я задержусь немного.
И отключил телефон.
А потом они танцевали. Все медленные танцы. А во время быстрых разговаривали. Наташа, оказывается, с медициной не рассталась. Работала в детской поликлинике, на участке.
Федоров тоже о себе рассказывал. Но мало. Чем тут особо хвастаться?
Часов в десять Наташа с дочерью засобирались домой. Федоров вышел на крыльцо. Проводить. Тяжелая дверь отсекла шумный зал, наполненный танцами и суетливым весельем.
Падал снег. Белые хлопья, ярко освещенные конусом одинокого фонаря, медленно плыли вниз, ненадолго скрываясь во мгле, а потом вновь вспыхивая в свете фар такси. Федоров открыл дверцу машины. Девушка скользнула на сиденье, а Наташа стояла и смотрела на Федорова. Снежинки опускались на ее непокрытые волосы, цеплялись за ресницы, оседали на пушистом воротнике.
Она взяла в узкие ладони лицо Федорова, притянула его к себе и поцеловала.
- Ну, прощай, Алеша. Будь счастлив. Иди. Простудишься.
Наташа села в такси. Машина, тяжело развернувшись на рыхлом снегу, поехала по пустынному переулку, высвечивая белые вихри.
Федоров еще немного постоял, глядя вслед красным огням, тающим в мутной пелене, а потом вернулся в зал. Уже никто не танцевал. Немногочисленные оставшиеся гости собрались поближе к Валентине, перетащив на ее край стола свои тарелки и рюмки.
Валентина пела. «Куда бежишь, тропинка милая? Куда ведешь, куда зовешь?» Простые слова, трогательные в своей наивности.
И впрямь, куда ты ведешь, тропинка? К каким радостям? К вилле на Багамах? К банковскому счету? К голубичному кусту?
Лицо Валентины осветилось мягким, каким-то девичьим выражением. Она пела, и казалось, что она знает об этой жизни что-то очень важное. Ускользнувшее от Федорова.
«Кого ждала, кого любила я, уж не воротишь, не вернешь…»