Ночные прогулки по больнице

 Продолжение рассказа "Умерать я начала с самого утра"


И снова я здесь… Как странно. Кровать моя стоит не так как в тот раз, а ногами к двери… Другие говорят, что плохая примета, но я не верю… Не им, ни в приметы. Только неудобно мне глядеть в окно. И усевшись на кровати по-турецки и завернувшись в плед я смотрю…Словно время вернулось в спять и этого года не было… Всё тоже – и огромный железный подоконник и серая металлическая крыша соседнего флигеля. И огромные окна, грязные, унылые и рассохшиеся. Занавеси полупрозрачные с топорным бежевым рисунком. Стены светло-песочного цвета и только железные спинки кроватей и несколько белых бра разнообразят обзор комнаты. Небо облачное, но не на столько, что б скрыть её. Луна – её бледное измученно лицо смотрит прямо в наши окна. Её свет медленно льётся и скользит по холодной крыши, словно ищет лазейку. Сегодня дождя нет. А так не хватает его монотонной музыки. А тогда дождь был. Струился потоками, неистова барабаня по подоконнику или наоборот притихал и медленно бежал по стёклам. Эта ритмичная, такая разная по силе и направлению музыка дождя… она как будто оплакивает кого-то! Снега нынче ещё нет, но я и не жду его. Примета не оправдалась – я вернулась домой до выпадения снега, как и загадала. Но не стало всё хорошо. Так что я не уповаю на снег. Наоборот! Скорей бы он укутал крыши и отнял у глупой луны последнюю надежду найти лазейку в наш дом скорби. Конечно. Это дом скорби – это больница. И все мы здесь такие разные, но все одинаково страдаем. Мы должны нести свою боль и печаль внутри себя.. терпеть, молчать. Всегда и везде. И только когда совсем нет сил справиться, и мы попадаем сюда, когда казалось бы стоим у ворот вечности… а нас так безжалостно и, ни спрося, возвращают к началу игры… только здесь, среди себе подобных мы можем выказать истинную свою тяготу к этой жизни…
В этот раз у меня не такое упадническое настроение. Чёрные крикливые птицы, как и тогда, год назад стаями носятся за окном и борются с порывами ветра. Не десять, не двадцать.. их сотни! Ну откуда столько ворон! Ну словно это уже кладбище, а не больница! Ну как бы я справилась с этим антуражем, будь я суеверна? А как потом, весь этот год, мне не хватало этих озлобленных птиц за окном… И как я сроднилась с жестокостью луны, дождя и ворон…
Вспоминая свои прошлогодние ночные прогулки по больнице, трупы в ванной, грязных бомжей… я старалась не совершать ночных вылазок из палаты… Мои сокамерники по палате спят, как всегда. Тяжёлый и беспокойный сон одоел их всех, и забыл только меня… а жаль…
мне не спится. На дисплее мобильника 2 часа ночи… Время самое ни наесть что для прогулки по Титанику. Почему по Титанику? Коридоры в таком виде, словно вы попали на затонувший лайнер, и видели они не меньше страданий, эти светлые облупившиеся стены. Свет притушен. Медсестры на посту нет, и она мирно дремлет в своей каморке. На весь огромный коридор всего несколько ламп оставлено, и они еле-еле льют мягкий зеленоватый свет. Я выхожу из палаты и продумываю план. Сначала в буфетную, навещу холодильник! А потом отдохну в мощном низком кресле с подлокотниками. Вот я иду вдоль стены. Ноги еле несут меня, и план мой может оказаться не выполненным. Но я упорно продвигаюсь к цели – комнатке без окон со столами расставленными вдоль стен. Там стоит он – холодильник! Правда лампочка в нём не работает! Но мой телефон послужит фонариком в этом сложном деле! Но тут неожиданно на встречу мне по коридору плетётся старик… А может не так и стар. Ему около 50… Плохо рассмотрела его. Но завтра пригляжусь! Фраза, которую он кинул в мой адрес, мне понравилась, и подняла настроение – «Вы на танцы, сударыня!» - сказал он с лёгким поклоном! Да… я, в залитой кровью от капельниц халате, покачивающая и еле перебирающая ногами вдоль стены – на танцы… И сохраняют же люди в подобной ситуации чувство юмора! «Я не танцую», с достоинством отвечаю я, и после лёгкого ответного поклона по моему лицу скользит слабая улыбка. Дойдя до буфетной, понимаю, что не суждено мне сегодня насладиться уединением, и только на настоящем Титанике это возможно. Какая-то женщина, в грязной оборванной хламиде стоит у холодильника и ложкой есть из морозилки лёд!
Смешно? Нет! Ужасно! Отвратительно! Аппетит пропал! И я не могу смотреть на неё, не могу смотреть на себя! Не могу есть и дотрагиваться до холодильника! Как я приду сюда завтра! «О Боги, Яду мне, яду…»
Хорошо что обитатели коридора, те кому не хватило мест в палатах, или просто откровенные бомжи спят. Отдых всем нам нужен перед завтрашним днём.. Только от меня сон бежит. Около буфетной всё продумано. Но не до конца. Поставлен диванчик кожаный, что б усталый путник мог отдохнуть, и потом продолжить свой нелёгкий путь по коридору.. Но на диванчике том всегда кто-то лежит… Причём постоянно. Так сказать квартирован. И особенность ещё такая, что этот кто-то всегда кандидат, что б преставиться в ближайшее время. Раз в несколько дней умершего умирающего меняют… и кладут такого же. И так странно, что мы все привыкли к смерти, и стоим с тарелками в очередь вдоль дивана, на котором существо человеческое ловит последние глотки воздуха, хрипит, задыхается. А все спокойны! Кто смотрит, с интересом, кто брезгливо отворачивается, но ни у кого тарелка с супом не дрогнет в руке, при виде этого. Могла бы я так прилюдно прощаться с жизнью? Так долго и так безразлично со стороны окружающих. А над диванчиком весит неизменный лист А4, на котором написана фамилия и имя отчество кандидата на прощание с больницей. Потому что когда берут кровь по списку, он или она не в силах встать и подойти в общую очередь, и у этого живого трупа для отчётности берут последний, абсолютно уже не нужный ему анализ крови… Бывает идёшь за ужином, он ещё жив. А ночью – уже нет. И тогда я иду и бужу сонную сестру со словами – «надо убрать, а то к завтраку настроение больным испортите.» А она смотрит на меня с ужасом, на моё спокойствие прежде всего, а потом уже на само событие. Так смотрит, словно я сама пришла к ней с того света с этой новостью. Но вид у меня в ночи, к этом залитом свежей кровью халате, с растрёпанными волосами, и синими от кровоизлияний руками и правда достоин руки живописца. Слишком уж насыщенное сочетание цветов на фоне фарфорово-белого лица.
И, сказав это, я погружаюсь в раздумья высокого характера – о бытие, о жизни и смерти, о нашей хрупкости и силе. И возвращаясь в палату, что б не смущать во время «уборки» своим присутствием, совсем забываю, что у самой двери в мою палату положили на матрац, на пол, молодую женщину. То ли бомжиху, то ли наркоманку! Что с ней – не понятно! Она бьётся в жару и агонии, прости помощи, воды, зовёт кого-то… Зрелище ужасное. Страшнее мёртвого тела, именно по тому, что она живое. Это обнажённое женское тело, в котором столько силы, но которая так бессмысленно фонтанирует не для чего. На борьбу с какими-то воображаемыми тенями… Её холодные цепкие пальцы! Они вывели меня из раздумья, и я с отвращением отдёрнулась. Я буду ещё долго чувствовать их на своей ноге, за которую она меня ухватила! Нет! Всё! Даю себе слово! Никаких ночных прогулок более… Только б дождь не подвёл и спел мне свою колыбельную. Тогда я не смогу его покинуть и не пойду в коридор за новыми впечатлениями