Дрезонда - дочь света и тьмы

       

       Глава 1


Холодно, сыро, зябко – пришла осень.
 Она обрушилась на ее хрупкие плечи не только своей сыростью и холодом, но еще и внедрила, втиснула, втолкнула в ее светлую, неокрепшую, непорочную душу чужого совсем незнакомого и чуждого ей человека.
И, несмотря на то, что Саше исполнилось всего лишь пятнадцать лет, она поняла, что судьба или сам Господь Бог уготовили ей тяжелейшее испытание и только от нее самой зависит, достойно ли она справиться с ним.

Все произошло буквально за одну ночь, которая выдалась на редкость холодной и сырой.
Наталья, Сашина мама, вечером привезла из роддома новорожденного малыша.
       Братья и сестры с радостью бросились рассматривать его.
Семья была настолько большая, что не всем удалось сразу приблизиться к младенцу.
 Сашу оттеснили в сторону, и она в силу своего маленького росточка и чрезмерной стеснительности, как не пыталась, так и не смогла увидеть братика.
Саша отошла в сторонку, и решила, пусть все полюбуются на малыша, а потом уж и она на него посмотрит.
Сначала она спокойно наблюдала со стороны, как ее братья и сестры сюсюкаются с малышом, но потом постепенно в ее душу стали закрадываться, не знакомые ей до сей поры чувства обиды, ревности и злости.
 Медленно, но верно они наполняли ее доброе и чистое сердечко, и, наконец, почти полностью овладели им.
 Лицо покраснело, стало невыносимо жарко, она задыхалась от гнева и обиды на всех окружающих.
 Испугавшись такого приступа гнева, и стыдясь этого, Саша выскочила на улицу.
 Было темно, зябко и сыро.
 Лишь тусклый свет луны выхватывал из темноты очертания деревьев, которые в эту минуту скорее были похожи на жуткие крылья диковинного динозавра.
Только что прошел дождь, оставив после себя на ветвях деревьев многочисленные серебристые капли, а Саше казалось, что дерево усеяно маленькими зоркими, сверлящими насквозь глазками, которые неустанно наблюдают за ней.
 Все это наводило ужас.
Не понимая, что происходит, Саша в страхе присела у ворот дома.
 Ее хрупкое беззащитное тельце дрожало от холода.
 Пытаясь согреться, она куталась в своей одежонке, но холод по-прежнему пронизывал ее с головы до пят.
Свернувшись калачиком, Саша через некоторое время почувствовала в себе тот же жар, который охватил все ее тело в доме.
 И на смену неловкости за свой поступок, пришла твердая уверенность в том, что она поступила правильно, хлопнув дверью и уйдя из дома.
Какая-то непонятная сила наполнила все тело. Показалось, что она стала намного выше, уверенней в себе.
 Появилось странное желание ворваться в дом, растолкать всех по сторонам, схватить малыша и выбросить его.
Саша встала и, повинуясь неведомой силе, пошла к дому, потом вдруг резко остановилась и, оглянувшись назад, увидела у ворот дома девочку, свернувшуюся от холода калачиком.
- Так это же я, - мелькнула мысль.
Снова стало зябко и холодно, она стала такой же маленькой и беззащитной, какой и была раньше.
- Какой странный сон приснился мне? – подумала Саша. - К чему бы это?
Это совсем не сон, - ответила она сама себе.
Господи, что со мной происходит? – испуганно подумала Саша.
И тут же почувствовала, что помимо своей воли, она пошла прочь от дома.
 Понимая, что не повинуется сама себе, Саша разрыдалась и вскрикнула:
- Кто это?
И услышала в ответ:
- Это ты.
Как зовут меня? – спросила она, не осознавая того, у кого она это спрашивает.
- Дрезонда, - ответил ее же голос.
- Но я Саша, - слабым голосом пыталась она отстоять свое право быть Сашей.
- Иди вперед и не пререкайся, - со злостью в голосе ответила ей та вторая девочка, которая внезапно вторглась в ее душу, в ее сердце, назвалась Дрезондой и, овладев ее телом, с полной уверенностью в себе заставляла делать Сашу то, что ей хотелось.
Повинуясь ее голосу, Саша медленным шагом пошла к лесу.
От одной только мысли, что по приказу своего же злобного и гневного голоса ей придется идти ночью в лес, ей стало невыносимо страшно.
 Она и днем то редко ходила в лес, потому что всегда, как только подходила к нему, чувствовала всем своим телом непонятно откуда появляющийся животный страх.
Как будто там, в лесу ей предстояло встретить что-то такое, что круто изменит всю ее жизнь.
 Ей хотелось выть от страха и бежать прочь, куда глаза глядят, только чтобы быть подальше от леса, от его пугающей, всепоглощающей темноты.
Но, боясь быть осмеянной своими родными, она всякий раз покорно направлялась вслед за ними в лес и с замиранием сердца ждала, когда же, наконец, они наполнят свои лукошки ягодами или грибами и отправятся домой.
Как только закачивался густой лес, и появлялись первые блики солнца, душа ее расцветала, пела.
 Море восторга ощущала она в тот момент, когда выходила на дорогу. Именно тогда, когда Саша делала последний шаг, чтобы выйти из леса и ступить на дорогу, она ощущала такое блаженство, которое не испытывала потом ни при каких других обстоятельствах.
Ей казалось, что она вырывается на волю из мрачного, злачного, тленного замка и попадает в рай.
Поэтому она, превозмогая страх, продолжала всякий раз ходить со своими родственниками в лес, чтобы еще раз испытать блаженство.
Сегодня впервые Саша шла в лес ночью и надежда на то, что она сможет выйти оттуда с таким же ощущением, по мере приближения к лесу покидала ее все больше и больше.
 Причиной тому было не только то, что сейчас ночь, ведь Саша испытывала такое чувство только при появлении солнечных лучей, но еще и то, что в этот раз Дрезонда, подавив полностью Сашину волю, с великой радостью несла ее тело в лес.
Да, да именно несла. Саша не только почувствовала это, она, покорно, уступив в своей душе место для Дрезонды, смогла наблюдать за своим телом со стороны.
 Какие-то темные тени обволокли ее тело со всех сторон и с бешеной скоростью понесли к лесу.
- Быстрее, быстрее, – кричала радостно Дрезонда, и дико хохотала от восторга.
Саша понимала, что это странное дикое, не поддающее ни какому объяснению событие, происходит именно с ней, но даже не пыталась противиться происходящему, а только наблюдала за этим как бы со стороны.
В какой-то момент она вдруг почувствовала, что разделяет радость Дрезонды и совсем не боится темноты ночного леса.
 Впервые она испытала чувство благодарности к Дрезонде и поняла, что не хочет с ней расставаться.
И в тоже мгновение услышала тихий шепот:
- Так ты согласна впустить меня в свою душу?
- Да, - с трепетом в голосе ответила Саша.
- Подумай и ответь, согласна ли ты, жить двойной жизнью?
- Я не понимаю, о чем ты спрашиваешь?
- Если ты добровольно впустишь меня в свою душу, в свое сердце, то тебе придется служить не только силам света, что ты и делала до сегодняшнего дня, но и силам тьмы.
С того момента, как только я поселюсь в твоей душе, ты будешь делать не только то, что хочется тебе, но всякий раз, когда я этого захочу, будешь повиноваться мне.
Саша не понимала, что, значит, служить силам тьмы и почему именно тогда, когда пожелает того Дрезонда.
Она сравнила действие этих магических сил тьмы с сегодняшним происшествием, с непроглядной темнотой леса, где очутилась по воле Дрезонды и не испытала при этом никакого страха, который раньше всегда преследовал ее.
- Наверное, в этом нет ничего плохого, - подумала Саша и тихо, но с полной уверенностью в голосе ответила, - Да.
Как только это слово сорвалось с ее губ, она почувствовала, что с этой минуты стала совсем другим человеком.
Это выражалось во всем: и в том, что она не боялась находиться в лесу ночью, и в том, что у нее пропал страх от предстоящей встречи с родителями.


       Глава 2


Давая согласие незнакомой Дрезонде завладеть ее душой, Саша понимала, что душа ее теперь принадлежит одновременно двум абсолютно разным и несовместимым по характеру людям.
Они были настолько не похожи друг на друга, что, она, сколько бы не пыталась, не могла найти ничего общего между ними.
Впрочем, общее было только то, что эти абсолютно непохожие друг на друга два человека существовали вместе в ее сердце, в ее теле, в ее душе, и каждый из них был дорог ей по-своему.
Сейчас была ночь и главной, кто руководил ее поступками, была Дрезонда.
 Она уверенно вела Сашу в густую чащу леса, свободно ориентируясь в темноте.
Буквально в одно мгновение как из-под земли перед ногами Саши появилась маленькая собачка и, преданно лизнув ей ногу, пошла вперед, зазывно повиливая при этом хвостиком.
Саша шла за ней около часа. Несмотря на то, что было холодно и сыро, она не испытывала никакого холода.
Наоборот тело ее горело и трепетало в ожидании какого-то чуда. В том, что оно произойдет, Саша не сомневалась ни на минуту.
Вскоре вдалеке показался слабый свет, и Саша, ускорив шаг, стремительно пошла вслед за собачкой.
Собачка выпорхнула на слабо освещенную поляну и, радостно заскулив, исчезла так же не заметно, как и появилась.
 В центре поляны стояла маленькая покосившаяся избушка.
 Сотни, тысячи сверчков восторженно встречали своим не совсем мелодичным пением, появившуюся на поляне Сашу.
Стрекочущие звуки сверчков больше напоминали мелкую барабанную дробь, чем ласкающую слух трель.
 Свет, слабо озарявший поляну, скорее всего тоже исходил от них.
Все вместе взятое создавало иллюзию волшебства.
Очарованная увиденным и будучи уверенной, в том, что в избушке находится человек, который является виновников всего того, что сейчас происходит, она уже не столь уверенной походкой, подошла к избушке.
Робко постучав в дверь, с замиранием сердца ждала, кто откроет ей эту таинственную дверь.
Ждать пришлось недолго. Дверь отворилась сама по себе, скорее всего от стука. Изнутри лился ярко-красный, цвета кумача свет.
Саша перешагнула порог и оказалась в сказочной комнате. Все вокруг было выполнено в красном цвете.
 Из светильных приборов в углу на старинном ткацком станке стояла только одна керосиновая лампа.
Слабые блики ее света падали в темноту.
 Немыслимым образом достигали стен, окрашенных ярко-красной, блестящей краской, и отражаясь, от них, создавали эффект рассыпанных по избе, раскаленных углей.
В избушке действительно было жарко.
Как только Саша переступила порог, ступням ног стало так горячо, что она даже подпрыгнула от неожиданности.
- Господи, как жжет, - воскликнула Саша.
- Не произноси имени Господа, Бога твоего напрасно, - раздался из угла старческий, дребезжащий голос.
Еще не видя ни кого, но, чувствуя, что заговорившая старуха сидит за ткацким станком, Саша решила поздороваться с ней.
 Старуха же, опередив ее буквально на мгновение, заговорила первой.
- Добро пожаловать в гости, Дрезонда, - проскрипела она.
- Я Саша, - вырвалось из ее уст.
- Для меня ты всегда будешь Дрезондой, а для своей матери Сашей. Запомни это, - ответила старуха.
После этих слов за ткацким станком зашевелилась, ранее застывшая как статуя, фигура.
Не поворачиваясь к Саше лицом, она проскрипела:
- Подойди сюда, дочь моя.
Саша, повинуясь ее голосу, медленно пошла вглубь комнаты. Оставалось сделать всего один шаг, чтобы подойти вплотную к старухе.
Но в этот момент старуха повернулась к ней лицом, увидев ее, Саша потеряла сознание.

Глава 3


Очнулась она от прикосновения чьих то шершавых рук.
Веки глаз задрожали, и Саша уже приготовилась их открыть, как вдруг услышала все тот же скрипучий старческий голос:
- Дрезонда, подожди, не открывай глаза, выслушай сначала меня внимательно, а потом я удалюсь. Боюсь, что лицезреть меня во второй раз, ты уже будешь не в силах.
И продолжая ласкать ее руки, волосы, старуха начала свой рассказ.
- Я была готова к тому, что, увидев меня, ты потеряешь сознание.
 Поэтому, когда ты постучалась в мой дом, села спиной к тебе, чтобы ты не сразу заметила мое обезображенное лицо.
 Ни одному смертному еще не удавалось выжить после того, когда он видел меня.
Да, да ты права. Я умерла достаточно давно, и за это время надо мной хорошо потрудились земляные черви.
 Кожа моя истлела, им уже нечем питаться, а они все еще продолжают ютиться в моем полусгнившем черепе.
Тело мое было предано земле, но Бог не принял мою душу за те грехи, которые я совершила в своей жизни и умерла, так и не покаявшись.
Душа моя продолжает витать по земле в поисках светлой души, чтобы, воссоединившись с нею вместе, помочь ей одержать победу над темными силами в этом страшном мире.
В борьбе за светлую душу, сойдутся, как это не парадоксально звучит, темные силы, направив всю свою мощь, друг против друга.
 Я надеюсь победить в этой борьбе, ибо на шаг вперед заранее знаю все, что замышляют мои земные собратья по преступному миру.
 Уверена, что смогу защитить тебя и тогда Господь Бог простит меня, и душа моя обретет, наконец, покой.
Прошу об одном никогда, слышишь, никогда не подрезай свои волосы. В них твоя сила и власть.
Когда будешь оканчивать школу, перед выпускным вечером приходи снова на это место.
 Сорви цветы, которые будут цвести вокруг старого дуба, и настоем помой голову.
И еще возьми с собой эту маленькую булавку и всегда носи ее с собой в знак того, что ты доверяешь мне, - и старуха протянула Саше маленькую булавку, а затем продолжила:
 - Если тебе будет недостаточно своих сил бороться со злом, уколи ею себя.
 А сейчас ступай домой и помни, чтобы не случилось, я всегда буду рядом.

       Глава 4


Саша открыла глаза от резкого до костей пронизывающего холода. Она по-прежнему лежала у ворот, свернувшись калачиком. На улице уже стало светать.
- Сколько же я проспала? - подумала Саша. – И что за странный сон приснился мне? - продолжала размышлять она. – Как будто бы все, что мне приснилось, происходило со мной в действительности.
С нарастающим как снежный ком раздражением и обидой на своих родных за то, что они забыли о ней и оставили на всю ночь одну на улице, так и не спохватившись, что ее нет в доме, она резко встала и уверенной походкой пошла в дом.
В доме было темно и душно. Настолько душно, что хотелось снова выскочить на улицу и глотнуть глоток свежего воздуха.
Сдерживая себя от внезапно нахлынувшей тошноты, Саша хотела, не нарушая сон близких, пройти к своей постели и спокойно лежать до тех пор, пока все проснуться, а потом уже выразить им свою обиду на то, что никто не заметил ее отсутствия.
Однако как она не старалась, сдержать тошноту ей не удалось. Внезапно у нее началась сильная рвота.
Первым проснулся малыш и залился надрывным, пронзительным плачем.
 Потом проснулась мама, на ощупь, не включая свет, зажгла керосиновую лампу, стоящую рядом с детской кроваткой.
Саша посмотрела на керосиновую лампу и вспомнила, что точно такую же лампу видела во сне.
 В то же мгновение изнурительные непрерывные рвотные акты буквально задушили ее большим количеством извергаемых рвотных масс.
Задыхаясь от бессилия, она прошептала:
- Мама, помоги.
Но мама, даже не повернула головы в ее сторону и, отмахнувшись рукой как от назойливой мухи, обессиленно прошептала:
- Где ты шлялась? Уже утро на дворе. Проходи скорее и ложись спать. Надо же разбудила малыша. Непутевая совсем.
Так и не повернувшись в ее сторону, мама стала тихо и ласково убаюкивать малыша.
Рвота прекратилась так же внезапно, как и началась.
Но внутри Саши началась борьба, борьба двух я.
Одно я говорило:
- Успокойся и иди спать.
Второе напротив настойчиво требовало включить свет, всех разбудить и сказать, что они злые, бесчувственные и равнодушные люди, что она никогда не простит им того, что они забыли о ней и оставили ночью одну на улице.
Повинуясь, своему второму я, Саша включила свет и резким не терпящим возражения голосом, произнесла:
- Что хорошо спится, когда ребенок не пришел домой на ночь?
От яркого света и резкого голоса все разом вскочили и, раскрыв от рты, с недоумением уставились на Сашу.
В их глазах было столько удивления и любопытства, что Саше на какое-то время стало даже смешно.
Да и было чему удивляться. Перед ними стояла уверенная в себе, разъяренная, незнакомая им до сей поры Саша.
 Еще вчера вечером это была до отвращения забитая и стеснительная девочка.
 Только по этой причине ей так и не удалось полюбоваться на малыша.
 Никто даже не подумал побеспокоиться о том, что ее нет дома. Все решили, что она как всегда покорно удалилась и уснула где-то, чтобы не надоедать другим.
 Иной раз мама, наподдав ей подзатыльников и не услышав в ответ даже малейшего намека на обиду или возмущение, вгорячах говорила:
- Ну что ты за ребенок? Разве так можно позволять унижать себя. Ты же видишь, что я не права.
- Вижу, - покорно отвечала Саша.
- Так скажи мне об этом.
- Зачем? Ты же сама знаешь, что не права. А если я скажу, ты еще больше будешь гневаться. Лучше помолчу.
- Ну не дуреха ли? – спрашивала себя мама и, покачивая головой, уходила прочь, так и не попытавшись хоть раз поговорить с дочерью по душам.
А сейчас, когда от яркого света и резкого голоса, замолчал даже малыш, и в доме нависла пугающая тишина, мама посмотрела на дочь и, забыв о младенце, бросилась к ней со слезами на глазах:
- Доченька, что с тобой? Кровинушка моя, кто тебя обидел?
Наталья плакала, обнимая дочь, и ласково говорила:
- Я с тобой дорогая, с тобой. Прости, что забыла о тебе. Я так устала. Прости.
И взяв ее за руку, повела к постели.
Саша, никогда ранее не видевшая маму такой ласковой и исполненной к ней любви, сразу же сникла. От ее былого гнева не осталось и следа, и она покорно пошла вслед за матерью.
Уложив Сашу, Наталья еще долго сидела у постели дочери, обескураженная неожиданным ее поступком.
Она любила всех своих детей, но у нее не было ни одной свободной минуты, чтобы сказать им об этом или приласкать их.
Сейчас она думала о том, что если ее всегда покорная и молчаливая дочь, которая порой раздражала своей бессловесностью и беззащитностью, пошла на такой шаг, значит, она действительно нуждается в ее помощи, в заботе, во внимании.
Все остальные члены семьи не проронили ни слова в адрес Саши. Они были также крайне удивлены ее поведением.
Старший брат Борис выключил свет.
 В доме осталась гореть только керосиновая лампа, которую мама зажгла, чтобы успокоить малыша.
Саша лежала в углу на своей постели и с удивлением наблюдала за всем происходящим.
Она не узнавала семью.
 Раньше Саша была уверена, что в семье все агрессивно настроены против нее, а сейчас, когда все почему-то затихли в недоумении, она поняла, что совсем не безразлична им.
Саша почувствовала, что с этой минуты ее положение в семье изменилось.
 Она уже не будет больше девочкой для насмешек и сможет, наконец, постоять за себя.

       Глава 5


Семья у них была большая: пять братьев, не считая только что появившего на свет младенца, и три сестры.
 Каждый из них считал своим долгом обидеть ее. Даже младшие братья умудрялись незаметно дернуть ее за косу, а потом, убегая, весело кричали:
- Размазня, размазня.
Саше было неприятно, но в душе она не испытывала к ним никакой обиды.
Если обижали младшие братья, она делала снисхождение на их возраст, если обижали старшие братья и сестры, она прощала их, считая, что что-то сама сделала не так.
Жили они бедно, можно сказать даже очень бедно. Ходили всегда вечно голодные и радовались, когда в доме появлялась сытная еда.
 Это было не так часто. Летом выручали ягоды, грибы и яблоки, а зимой примерно в течение двух месяцев они лакомились салом и борщами на мясном бульоне.
Мама изо всех сил старалась накормить и надеть такую ораву. Правда, это удавалось с трудом.
 Иногда вся семья сидела на вынужденной диете.
 Диета состояла из двух блюд: утром и вечером так называемая тюря, основными ингредиентами которой являлись холодная вода, немного сахара и хлебный мякиш.
В обед на стол с торжеством водружался огромный чугун, наполненный или сочными кукурузными початками или небольшими по размеру, аккуратными корнеплодами сахарной свеклы.
 Со стола все сметалось молниеносно, и дети, как голодные птенцы с открытыми ртами смотрели на маму в ожидании, что произойдет чудо и на столе как на скатерти самобранке появиться что-нибудь вкусненькое.
 Редко, но чудо все-таки совершалось, и мама с великой радостью выкладывала на стол конфеты или печенье. Начинался пир. Все весело галдели, рассказывали наперебой друг другу веселые истории, а Наталья, скрестив на груди свои натруженные руки, стояла в стороне и с замиранием сердца, с улыбкой на устах тихо радовалась, глядя на своих детей.
Она была святая женщина. Тихая и покорная, битая своим мужем, хрупкая и беспомощная на вид, Наталья несла на своих плечах все хозяйство и еще при этом умудрялась быть лучшей работницей в совхозе.
Когда вечером работницы возвращались с песнями домой, а их привозили с полей на открытой грузовой машине, среди всех голосов выделялся всегда ее особенный, неповторимый голос.
Машина останавливалась только у конторы, медленно проезжая мимо домов.
Дети знали, в какое время примерно возвращается мама с работы, и выскакивали из дома, чтобы полюбоваться на нее.
Как она была хороша, когда пела. Ее густые, светлые, как пшеница, косы, были уложены короной вокруг головы, голубые, как небо, глаза горели и всегда бледное лицо покрывал яркий румянец.
Откуда она черпала в себе энергию, оставалось загадкой.
Домой она возвращалась уже потухшей, угасшей и бледной, как лучинка.
 Дети всегда видели ее только работающей и почти никогда отдыхающей.
 Когда они дружно вставали по утрам, чтобы отправиться в школу, в доме было уже тепло, на столе стоял немудреный завтрак, а если позволяли возможности, дымилась горячая каша или манили своим неповторимым запахом ее отменные оладьи, которыми они никогда не наедались.
Засыпая вечером, они видели ее склонившую голову у старенькой швейной машинки.
 Это было их единственное богатство, не считая, конечно же, коровы.
Чтобы свет не мешал спокойно детям спать, Наташа пристраивалась у керосиновой лампы.
 О настольной лампе в семье даже не мечтали. Да и откуда ей было взяться, если мама получала сущие гроши, которых не хватало порой даже на хлеб.
Шила она постоянно, почти каждый вечер. Нужно было как-то одевать детей.
 Денег на покупку одежды не было, и в магазин они ходили только за обувью.
Школьную форму детям, как многодетной семье, выдавали в школе бесплатно.
Сашин отец – Никифор, почти никогда не работал.
Он был инвалидом первой группы. И если ему удавалось куда-нибудь устроиться, то долго он там не задерживался. Причиной тому были постоянные пьянки и это при тяжелой контузии головы.
Ни один работодатель не мог вынести немыслимых выкрутасов, которые тот устраивал на работе после очередной рюмки.
Поэтому, как правило, Никифор почти постоянно находился дома. Надо сказать, что он был известен в округе не только как пьяница, но и как лучший читатель, потому что в библиотеке, а она была достаточно большой для села, не осталось ни одной не прочитанной им книги.
 Еще больше он прославился тем, что лечил людей и часто довольно таки успешно. Все потихоньку перешептывались и за глаза называли его колдуном.
Впрочем, колдовство было для него основным промыслом в добывании спиртного.
Оплата за колдовство всегда выражалась в бутылках, поэтому Никифор никогда и никому не отказывал.
 Странно, но почти всем своим клиентам он помогал.
 Саша не раз видела, как он совершал свои колдовские, магические действия и еле сдерживала себя, чтобы не рассмеяться в присутствии страждущих исцеления или наживы.
Вся процедура заключалась в следующем.
Отец заходил в крохотную комнатку, которая называлась спальней, матерясь, срывал две луковицы с висевшей на гвоздях вязанки лука и, предлагая своему клиенту луковицы, с серьезным видом говорил:
- Вот тебе две луковицы. Одну свари, и съешь сразу, при этом обязательно думай о своем излечении, а вторую раздели на девять частей, и ешь перед сном в течение девяти дней, неустанно молясь при этом и прося у Господа Бога помощи.
Так он говорил каждому независимо от того, кто и с какими проблемами приходил к нему.
Наталья, как-то шутя, сказала ему:
- Как колдовать и брать водку так это ты, а как излечить так должен Господь Бог. Самому не противно?
- Что в этом плохого? Раз люди идут, значит помогает. А лук всегда был полезен для здоровья. Тебе что и лука для меня жалко?
 И сразу же сплошной мат и угрозы.
Поэтому в семье никто и никогда не вмешивался в его колдовство, и по возможности все старались уйти из дома, когда к Никифору приходил очередной клиент.

       Глава 6


Слух о том, что в деревне Султановка есть колдун, который может и лечить от болезней и привораживать и наводить порчу, с молниеносной быстротой разнесся не только по окрестным деревням, но и дошел до Москвы. Несмотря на то, что деревенька Султановка находилась в глухом лесу, и даже до районного городка от нее было добираться очень сложно.
Первые клиенты из Москвы добирались до деревни сначала на поезде, потом по реке на лодках, а уж оттуда пешком двенадцать километров до села.
В избу вошли трое измученных и усталых людей. Это были отец, мать и их сын. По внешнему виду ему можно было дать уже лет пятнадцать, примерно Сашиного возраста.
Саше стало интересно, и она не ушла из дома, как это сделали остальные члены семьи, а удалилась в спальню, чтобы послушать с какой проблемой пришли к отцу эти интеллигентные люди. Во всяком случае, она это определила для себя сразу, лишь на мгновение, взглянув им в глаза.
Разговор действительно состоялся интересный и надолго остался в ее памяти.
Отец мальчика Аркадий Владимирович был профессором и преподавал физику в одном из ведущих ВУЗов Москвы, а мама Нина Дмитриевна преподавала физику в школе.