От девона до мела. Часть первая. гл. с 4 по 6

       4.

       В комнате с окнами, завешенными тёмно-синими гардинами, стоял полумрак. Почти до середины окна спускался весь в складках ламбрекен, ниже которого гардины были подхвачены витыми такого же цвета плетёными канатиками. Паркет, набранный ромбиками, казался составленным из кубиков, поставленных друг на друга, что входило в противоречие с перспективой. Стены, увешенные картинами, фотографиями и коврами, скрывали обои, но и те по качеству не уступали остальному антуражу.
       "Неужели у одного человека, одной семьи, может быть столько вещей? А эта стенная галерея фотографий начала собираться ещё в прошлом веке." Мысли Андрея ворочались медленно. Он недавно пришёл со смены и, проводив, Василия, залёг спать, но сон в такой непривычной обстановке никак не приходил. За годы военной жизни он привык к простому ложу, основой для которого была шинель, выполнявшая сразу несколько спальных функций. Только после войны в гарнизонной казарме он спал на кровати, которая была ничуть не мягче шинели.
       Прошло уже больше месяца, как он поселился в квартире Беловых. За это время с Беловым-младшим они виделись не очень часто – утром да вечером, обходясь традиционными для таких случаев кивками и бормотанием чего-то не совсем разборчивого, задавая безответные вопросы. Несколько раз Андрей попадал на студенческие вечеринки, на которые его привлекала Анюта. На вечеринках бывала и Катя. Она стала более разговорчивой и раскованней с ним. Анюта придумывали поручения для них двоих. Но это настойчивое подталкивание сестры мешало Андрею сойтись ближе с Катей. Он привык выбирать и принимать решение сам. Торопливость сестры, желавшая мгновенных результатов, отталкивала Андрея, и приводила к обратному результату.
       У Андрея выработалась своя манера приглядываться к женщинам  и ухаживать за ними. Некоторая неразборчивость фронтовой жизни была сглажена непродолжительным постом в комендантской роте маленького немецкого городка. Обеим участникам комендантского надзора, военным и населению, было строжайше запрещено общение на бытовом уровне. Тем не менее, установленный режим провоцировал к его нарушению. В эти нарушения был вовлечён и Андрей. Мало того, он был в них замечен начальством и им же подвергнут наказанию. Вместо очередного продвижения по должности и по званию он был включён в список для отправки в Союз, а затем, несмотря, на молодые годы и перспективность, уволен в запас. Наказанию была подвергнута и его немецкая подруга, отсидевшая десять суток на комендантской гаубвахте.

       Анюта всё настойчивее просила брата бросить булки и заняться чем-то более серьёзным, По её мнению ночная физическая работа не способствует развитию интеллекта и мешает наведению порядка в личной жизни. Но Андрею ночная работа была не в тягость. В его годы не жалуются на усталость, успевают везде и повсюду. Он подходил к вершине этого прекрасного периода жизни, и здравый смысл подсказывал ему, что пора делать из своих родителей дедушку и бабушку, о чём они частенько намекали в своих письмах. Всё в родительском доме подчинялось не ими заведённому порядку: мужчины должны работать, а женщины должны были рожать и воспитывать детей, встречать, провожать и кормить мужчин. Была проведена незримая граница в среде обязанностей мужчин и женщин, через которую переступать было недопустимо.
       Старики были недовольны своими детьми, оставившими родной дом. Старикам не о ком было заботиться, некому было давать советы. И только в письмах, в этих остатках прежних крепких связей, они пытались как-то повлиять на судьбы оторвавшихся от них отпрысков.
       Отец Андрея, Пётр Леонидович, хотя по возрасту и не был призван в армию, ходил на фронт в ополчении, но уже в январе 1942 г. вернулся в родной город, который к тому времени был освобождён. Мать Андрея, не желая оставаться под немцем, накануне сдачи города, ушла вместе с дальней роднёй. Две недели они бродили по окрестным лесам. Не попав в Москву, Наталья Ильинична вернулась к покинутому гнезду. Дом был разграблен начисто. Остался только громадный под потолок резной буфет, не вытащенный по причине его не выходящих ни в какие двери размеров. Буфет был неотъемлемой частью дома, подлежащий слому только вместе с ним.
       Все комнаты были пусты, полы были застланы соломой, по запаху, стоявшему в комнатах, можно было предположить, что через дом прошла целая дивизия, оторвавшаяся от своего тыла и оставившая свой вонючий след в одной из комнат. В виду сильного мороза или по причинеп всё равно куда, лишь бы поскорее.
       Часть домашнего скарба Наталья Ильинична обнаружила во дворе и на огороде. Кое-что принесли соседи, остававшиеся при немцах. Но это была только малая частица довоенного очага.
       Когда Андрей после демобилизации навестил родителей, мать подолгу, с множеством подробностей, перечисляла все пропавшие вещи. Андрей, делая вид, что сочувствует матери, думал о том, что по сравнению с общей разрухой, потери одной семьи представляются пустяками, но ведь и из этих частных потерь разруха и состояла.
       С особой дрожью в голосе мать вспоминала соседку справа, зайдя к которой после возвращения, она увидела свои стулья, покрывала на кровати и наволочки на горе подушек. С тех пор она старалась не смотреть в сторону бывших соседей и, выходя со двора, всегда поворачивала налево.

       
       Вспоминая разговор с матерью и оглядывая комнату Василия Белова, Андрей представлял себе как бы отнеслись хозяева сей роскоши к тому обстоятельству, которое довелось пережить его матери. Старших беловых Андрей не знал, но по некоторым Анютиным фразам выставил им невысокие отметки.
       Сон никак не приходил, хотя в минувшую смену пришлось изрядно потрудиться. Опять испортился механизм поворота огромного чана, и тесто пришлось выгружать вручную. Видели бы покупатели румяных городских  булок как и главное чем им пришлось орудовать. Покупатели скорее всего отказались бы от пристрастия к ночной выпечке, за которым по утрам выстраивалась длинная очередь любителей свежего хлеба. Скоро им поставят трофейное оборудование с разделкой теста и по формам и по весу и тогда руки человека дотронуться до хлеба только в магазине.
       Встретили его на хлебозаводе весёлые девичьи глаза и солёные, не по возрасту, шутки. Коллектив цеха в основном состоял из подмосковных девчат, которые ринулись в голодную по рукам послевоенную Москву.
       В смене особенно выделялась боевым видом Татьяна. В первый же день она, обойдя Андрея вокруг, заявила:
       - Ну вот, что, этого парня за мной оставьте. Если кто обидит, будет иметь дело со мной.
       И с тех пор обращалась к нему не иначе как «жених».
       Со Слоном, Михаилом Субботиным, Андрей работал в одной смене. Слоном он был прозван за огромную выступающую холку шеи. От этого голова его сидела с некоторым уклоном вперёд, а глаза смотрели из подо лба. Слон после смены всегда зазывал Андрея в пивную. Но Андрей старался под благовидным предлогом отказаться от приглашения, хотя делать это ему было не с руки. Субботин проявил к нему почти родственное внимание, обещав похлопотать относительно постоянной прописки и жилья через свою жену, работающую секретарём в исполкоме.
       Размышления Андрея, переключаясь с одного предмета на другой, терялись в уставшей от работы голове, окутываемой дурманом сна…


       За постоянными мыслями об Андрее Катя не заметила, как подошла сессия. Чувство её, зародившееся заочно под влиянием разговоров с Анютой ещё на копке, было закреплено прошлогодней встречей. Анюта открывала перед подругой такие стороны брата, которыми он, может быть, и не обладал, но при наличии которых Андрей был обречён на любовь любой девушки.
       Катя уверила себя, что видела Андрея на пристани их города, куда она пришла проводить тёткиного мужа, в семье которых она жила с молодых ногтей. Андрей был тот самый новобранец, на которого Катя обратила внимание. Проходя мимо Кати, он осторожно дотронулся до её плеча и сказал:
       - А вы, девушка, кого провожаете? – и не дождавшись ответа, прыгнул на уже отходящий пароход. Протиснувшись на корму через толпу мобилизованных, он долго махал кому-то. Катя была уверена, что его жесты предназначались именно ей, и она, за миг до того, как пароход скрылся за излучиной, подняла руку и тоже несколько раз махнула ему. Но сколько она не спрашивала Анюту, та никак не могла, вспомнит точно дату проводов брата, тем самым полулегенда обрела статус факта и трактовалась как рок давно определённой сверху судьбы…
       - Послушай, подруга, - голос Анюты вернул Катю к действительности. – Гляжу я на тебя и думаю, больно глубоко ты, мать, погружаешься. Смотри, дыхания не хватит. Плыви ближе к поверхности. Ребятами нужно самой управлять, а не шагать под их петушиные крики.
       Они сидели в скверике недалеко от института, в которой забрели в поисках тихого местечка, рассчитывая позаниматься перед экзаменом. Чтобы никто к ним не подсел, они по всей скамейке разложили книги и конспекты. Но зелень деревьев и молодой травки, щебетание воробьёв и прочих пичуг, прохлада, идущая от канала – всё увело их мысли от завтрашнего экзамена. Книги, у них на коленях, играли роль талисманов, задабривающих свирепых институтских божков.
       - Экзамены нужно проводить только зимой и в самую лютую стужу, - резюмировала Анюта корпоративное мнение всех студентов. – Это свинство обкладывать молодых людей книгами в этакую благодать. Прах разбери эти экзамены. Придёт завтра, будем с завтрашними делами разбираться, а сегодня… Ну, хочешь, я сама с ним поговорю?
       - Не надо. Зачем? Если он не любит, ты же ему не прикажешь.
       - Чудная ты, Катерина. Надо же парню показать, что ты на него глаз положила. Они такие не догадливые. Будут смотреть и спрашивать: а кто? а где? правда ли? Ты его как увидишь, сразу бледнеть начинаешь и слова от тебя не добьёшься. Я так, я сяк…
       - А ты не утруждай себя. Может, это-то и мешает.
       - Я же для тебя стараюсь…
       - Не надо. Думаю, у тебя самой забот полон рот.
       - Ты на меня сердишься? Как желаешь. Была бы честь предложена... Брат, всё-таки…
       - Здравствуйте, подружки. Ну, как экзамены? Всё вызубрили. Анюта, я тебя ищу по всему институту. В общежитие заходил, а вы вот где…
       - Зачем я тебе понадобилась?
       - Во-первых, я по тебе соскучился. Во-вторых, завтра, то есть после первого экзамена сессии, мы собираемся всей группой у меня. Хотел попросить тебя помочь немного по хозяйству.
       - В хозяйки хочешь пригласить? Почему одну приглашаешь?
       - Ты же знаешь, Анюта, всё будет так, как ты захочешь. Чего хочет женщина, того хочет Бог.
       - Как заговорил!!! Кать, ты послушай. Хоть стой, хоть падай. От таких слов дыхание останавливается, и глупые мысли выскакивают.
       - Вот и замечательно. Умнее будешь. Так ты пойдёшь со мной или здесь остаёшься? Катюша, ты с нами?в
       - Нет, ребята. Мне нужно заниматься. Может, удастся что-либо вбить в голову.

   
   Дверь ей открыла Анюта. Она втащила Катю в прихожую и стала отчитывать подругу:
   - Самая последняя пришла. Тебя только и ждём.
   - Я в библиотеке задержалась. Там народу…
   - Хватит врать. Знаю я, почему ты задержалась. И чего ты его так боишься? У него сегодня пересменок. Так что ты просчиталась. Он весь вечер будет с нами.
    Анюта отпустила Катю и крикнула куда-то в комнату:
    - Андрей, иди сюда. Иди. Вот тебе дама на весь вечер, не отходи от неё ни на шаг. Исполняй любое её желание. Я тебе приказываю.
    - Здравствуй, Катюша.
    - Здравствуй… те, Андрей.
    - Идите в кабинет, там Женька Файн такие истории рассказывает. Поторопите их. Чтобы через десять минут все были за столом. За их безделье они посуду всю ночь мыть будут, - с угрозой произнесла Анюта и пошла на кухню.
   За время пребывания у Беловых Андрей не часто был в кабинете, дверь которого была всегда плотно прикрыта. Войдя в него, Андрей усадил Катю на свободное место, а сам встал рядом. В этой комнате, как и во всех других, поддерживался тёмно-синий полумрак. Единственная лампа с круглым стеклянным колпаком освешала лица ребят, повёрнутые в сторону рассказчика. Женя Файн, типичнейший представитель своего племени, с бульбообразным носом, на котором висели очки с толстенными стёклами, с оттопыренными разнокалиберными ушами, весь был отдан рассказу.  Его настрой передался слушателям. Видимо, наступила кульминация сюжета, и Женя, нагнув голову, немного пристав и поджав согнутые в локтях руки, всем своим видом заворожил ребят. Отброшенная от его фигуры тень, поднималась по стеклу книжного шкафа к потолку и затеняла угол комнаты.
   - … вынимая руку из фаянсового сосуда и отдёргивая лацкан фрака, слесарь спросил: «Да вы что, сюда срёте что ли?»
   Тишина кабинета раздвинулась молодым смехом. Громче всех смеялась отчаянная хохотушка Линка Батурина. Она не могла спокойно выдержать даже наисерьёзнейший курс профессора Кутакова, находя даже в нём для себя забаву.
   Отдышавшись немного Линка стала просить Женю рассказать ещё что-нибудь.
   - Ладно, - не заставляя себя долго упрашивать, быстро согласился Женя. - Расскажу вам историю из моей жизни, материальное подтверждение которой   висит в моей комнате. Если кто захочет ознакомиться с ним. От 5 до 7 ежедневно я бываю дома. Милости прошу всех сомневающихся.
   Расскажу я вам, дорогие мои сокурсники, историю моей встречи с необычным природным явлением - шаровой молнией. Когда встреча эта состоялась, был я лопоухим пионером, что могу подтвердить и теперь, - Женька двумя пальцами шлёпнул себя по верху уха. - Весна приближалась к лету и мы, школьники, готовились к какому-то празднику в доме пионеров. Каждый был занят своим делом. Кто рисовал, кто клеил… Мне досталось вырезание затейливых фигур из цветной бумаги. Навык в этой работе остался у меня до сих пор. Мы сидели в большой комнате, окна которой по причине  раннего весеннего тепла были распахнуты настежь. Лёгкий ветерок шевелил занавески…
   Увлечённые делом, мы не сразу заметили, что стало темнеть, и только когда по жести подоконников забарабанил град и тишина раскололась грохотом грома, мы отвлеклись от своего занятия. Град сменился ливнем, который скоро прошёл. Гроза уносилась ветром дальше, вот-вот должно было выйти солнце. Вдруг в стекло словно камушком кинули… в наступившей мгновенно тишине этот звук заставил всех повернуться к окну, сквозь которое в комнату влетел предмет круглой формы с ярко-жёлтым отливом. Из  предмета время от времени к его периферии проскакивали искорки. Воздух в комнате стал необычайно свежим и лёгким. Все застыли в живой картине с высохшей на пере тушью и на кисточке с каплей клея. В моих руках были полураскрытые длинные ножницы, и именно к ним подплыл шарик. Самого касания я не видел. Раздался оглушительный треск и вспыхнуло яркое световое пятно. Когда свечение закончилось, шарик уже пролетал амбразуру окна, выпорхнув в парк. Что было с остальными ребятами я не могу сказать. От появления до исчезновения шарика прошло не более минуты. Но самое загадочное произошло после увиденного. Я, сколько не старался, не мог раздвинуть или соединить концы ножниц. Никаких моих сил не хватало на это еще недавно простое действие. Оцепение напалао не только на мою руку, но и на всё тело. Голова оставалась свежей, но двинуть каким бы то ни было членом я не мог, так как боялся, что у меня ничего не поучится. Я был беспомощен как запеленутый младенец.
   Причина паралича заключалась в том, что электрический разряд напрочь сварил лезвия в месте касания. Только теперь, после сдачи экзамена по электротехнике я начинаю понимать всю опасность моего тогдашнего положения. Если лезвия  ножниц были  бы соединены, а сами ножницы были бы покороче… Теперь эти ножницы висят в моей комнате…
   Дверь распахнулась, произведя среди слушателей эффект шаровой молнии. В комнату влетела Анюта, выпуская во все стороны возгласы негодования:
   - Мало того, что за них всё приготовили, они ещё упрашивать себя заставляют. Марш за стол. А тебе, Андрющка, я не дам пирога. Останешься без сладкого. Я же просила, чтобы через десять минут…
   Не окончив фразы, Анюта начала хватать кого попало, направляя захваченного в столовую.

       Анюта, сидящая напротив Андрея и Кати, заметила происшедшую перемну в их отношениях. Пара замкнулась в своём, ими создаваемом мире. Они были на его пороге.
   - Любуешься делом своих рук? Не пора ли под венец и да за свадебку, как говорили в старые времена.
   - Смотри, Василий, свою не прозевай, а уж этой не миновать. Я доведу начатое дело до конца. Андрюшка скоро получит прописку. Здесь, в Москве, корни пускать будем. А ты почему о свадьбе заговорил? Совесть замучила? Когда в ЗАГС пойдём?
   - Приедут родители, проговрю с ними и тогда…
   - Без маминого благословения не можешь. Что же получается? Приходи ко мне, подруга, когда мамы нет, а она приедет, тогда и решать будет. Так что ли?
    - Анюта!
    - Что Анюта! Хочешь и рыбку съесть, и на…
    - Мама права. Грубая ты всё-таки.
    - Меня отец с матерью воспитывали, а не нянька.
    - Успокойся пожалуйста.
    - Успокойся, успокойся… Из меня обида выплёскивается. Люблю я тебя, Васька проклятый, а ты всё мама, да мама… А ну тебя.
   - Пойми  нам с ними жить. И если начать с обмана, с утайки, они могут обидеться.
   - Хорошо, мой дружочек Васечка. Оставим этот разговор до приезда твоей маменьки. Боюсь, что это событие не принесёт мне спокойствие.
    Анюта вышла из-за стола и пошла  к Женьке Файну, который снова собрал вокруг себя небольшую компанию. Для него разговор заменял все радости жизни.
    - Хватит вам спорить. Давайте лучше танцевать. Вася, где там твой папин патефон? Неси скорее. Ноги у меня чешутся. Как бы ненароком паркет не попортить. Вот твои родители обидятся. Век с ними не расплачусь.
   
    Они шли по тихим и тёмным московским переулкам. Ухватив брата за руку, Анюта переходила в галоп, увлекая брата и Катю за собой, тормоша их неторопливый ход. Упираясь, каблуками в булыжники, повисала на руке брата. Она продолжала, устроив на вечеринке почту, испорченный телефон и прочие игры, переходя от только что организованной группы играющих к организации нового сообщества игроков. И если где-то затихало, Анюта вносила новый заряд бодрости и веселья. Её энергии хватило бы не на одну такую компанию. Всё, что она не успела сделать в квартире Беловых, она выплеснула на улицы, наотрез отказавшись от сопровождения Белова.
   Подойдя к общежитию, Андрей сказал Кате:
   - Ну, мы об всём договорились. До завтра, спокойной ночи. А ты, сестрёнка, не торопись. Разговор небольшой имеется.
   - Андрюшка, дай лучше закурить. Покуритм и разойдёмся без всяких разговоров.
    - Не дури. Разговор будет короткий. Не замёрзнешь.
    - О чём говорить будешь? О Кате? С ней всё ясно. Влюблена как кошка. Решайся, братишка…
    - Ты утром юркнула в подворотню? Меня испугалась?
    - Это наше дело. Мы осенью поженимся.
    - До осени дожить нужно, а пока пойми одно: если что-нибудь с тоюой случится, мать не переживёт. У неё здоровья на одну зиму осталось. Подумай о ней, если себя не жалеешь.
   - Много вас, жалейщиков, развелось. А если я его люблю, а он маменьки своей боится. Огорчить её не хочет.  Ему не жена нужна, а нянька. Что мне с этим делать? Может ты ему шариков вставишь? Дашь понять, что от мужчины требуется кроме половой функции.


   - Можешь ты мне объяснить, Василий, что у вас с Анютой происходит? Долго ты ещё её мучить намерен? - Андрей только пришёл и сразу направился в комнату Василия. - Жениться думаешь?
   - Во-первых, сейчас второй час ночи, и ты меня разбудил. Во-вторых, о серьёзных вещах я предпочитаю не говорить ночью. В-третьих, хотя ты и брат, но отношения с Анютой - это моё личное дело…
   - Во-первых, во-вторых… - передразнил Андрей. - Сами с усами. Будешь ты меня слушать или нет, но запомни: сначала женись, а потом хоть ложкой хлебай. А до той поры не смей до сестры дотрагиваться. Ноги вылерну. Понял?
Начало лета 1948


5.

    «Дорогие Пётр Леонидович и Наталья Ильинична! Пишет вам ваш сын Андрей.
    В начале хотелось бы узнать о здоровье мамы. В последнем письме она жаловалась на сердце. Полегчало ли?
    Получили ли вы мою посылку? Буду теперь каждый месяц посылать вам деньги. Надеюсь, они вам пригодятся. Не обижайтесь, если сумма покажется незначительной. С августа буду высылать больше - перехожу работать на стройку. Буду строить Москву. Может, и себе гнездо какое ни какое слеплю.
   Батя, прошу благословить на женитьбу. Анюта вам уже писала о Кате. Она из нашего города. Её тётка живёт на Садовой, рядом с магазином. Фамилия их Подкины, по мужу, погибшему в 43-ем году где-то рядом с нашим Петром. Если сможете, сходите к ней, покалякайте о наших делах.
    На ваш приезд в Москву на свадьбу рассчитывать трудно. Остановиться негде, да и маме будет тяжела эта поездка. Мы уж в июле приедем вместе с Катей недельки на две.
   Сейчас ищу жильё для будущей семьи. Регистрируемся сразу как у Анюты закончатся экзамены. На новой работе обещали дать комнату, а пока, до осени, договорились в общежитии. Но там большая проблема с жильём - приёмные экзамены.
   Анюта жива-здорова, чего и вам желает. Мы с ней часто видимся. Сама написать не может по причине большой занятости по экзаменам. В следующем году у нас в семье будет свой инженер. Вот отпразднуем. Дожили и до высшего образования.
    На этом письмо заканчиваю. Ваш сын Андрей».


    - Здравствуйте, Клавдия Ивановна.
    - Здравствуй, Андрей. Здравствуйте…
    - Катя - моя невеста. А это - Клавдия Ивановна…
    - Садитесь, гости дорогие. Михаил скоро будет. Он к Ивану пошёл. Погодите немного, я на кухню быстренько сбегаю, у меня там щи варятся. Малость приболела, а хозяйство своё берёт. Мужа кормить надо, - она схватила какую-то тряпку и вышла из комнаты.
   - А ты, Катерина, будешь меня щами кормить?
   - Поздновато интересоваться начал. А если я их варить не умею, что тогда?
    - Не печалься. Выучу и щи варить.
    - Андрей, а немного ли ты на свадьбу народу собираешь? Студентов чуть ли не весь факультет, другие знакомые…
   - Без этих двух свадьба не свадьба будет. Они мне очень помогли, и вообще, если бы не они, мы бы с тобой под небом жили да солнышком обогревались. Нет, без них никак нельзя. Вот бы ещё куму Лексевну пригласить. Да запропала она что-то.
   - Удобно ли им будет среди молодёжи?
   - Не хочешь, не приглашай. Они моими гостями будут.
   - Андрюшка, опять кипятишься. Такая же зажигалка, как и сестра. Чуть что не по ней, до Верховного Совета дойдёт. Не такое великое дело - гостей позвать, чтобы из-за него сердиться и спорить. Кого хочешь, того и приглашай.
   Разговор молодых прервал Слон:
   - Андрюха, здорово. Здравствуйте, барышня. Каким ветром занесло? Значит, с булками по чистой рассчитался. Ну дай тебе Бог. Большому кораблю большое плавание. Но и нас, простых людей, не забывай.
    - Да ты что, Михалыч. Разве я смогу забыть.
    - Не зарекайся. Забудешь. Мы с тобой разного поля ягодки.
    - Чтобы ты не сомневался, приглашаю тебя в посаженные отцы. В пятницу расписываемся, а в субботу, к 2 часам добро пожаловать к нам на свадьбу. Третий этаж… Да там все этажи наши будут.
   - Приходите пожалуйста. Мы с Андреем вас очень просим.
   - Ладно, детки мои. Я вам такого гармониста приведу! Весь ваш девичник перевернёт. Только учтите. Я на свадьбе пью много, а выпивши  начинаю петь хулиганские песни. Не обидитесь?


    Процедура записи акта гражданского состояния заняла не более получаса. Пришлось немного подождать: чернила в непроливайке высохли от летней жары, а бутылка с их запасом пропала в недрах архивных стеллажей.
   В их отношениях необходимая по общественным меркам процедура изменила многое. Выйдя на площадь перед ЗАГСом они были уже другими, нежели  до входа в него. Неписанные законы родительского дома не позволяли Андрею совершить с невестой то, что могло произойти только после узаконенного брака. Всё, что с ним было до Кати, не имело никакого значения, и с ней на эти темы  и на данном жизненном этапе он не собирался откровенничать. Его больше беспокоило невинность жены в 24 года. На его памяти была свадьба соседского сына. На второй день Андрей проснулся рано утром и по малой нужде вышел во двор. У соседского сарая свекровь держала развёрнутую чистую простыню, а тёща возила по ней кровоточащую тушку обезглавленной курицы. Днём обагрённая куриной кровью простыня была вывешена на заборе, всем своим видом подтверждая скромность бывшей невесты.
    В тот день Андрей понял, что уж коли два таких антагонистических института, как свекровь и тёща поладили в одном деле, то целомудрие невесты является незыблемым и необходимым условием любой свадьбы. Попадание  впросак в противном случае приравнивалось к пресловутой ошибке сапёра…
    После ЗАГСа они долго гуляли, зашли в кинотеатр, посмотрели какой-то фильм, содержание которого выветрилось из их памяти по выходу из зала. Потом они снова бродили по городу и всё никак не могли направить свои шаги к общежитию, где в комнате им было отделено пространство, заключённое между двумя стенами, половиной окна и старыми простынями.
    Но как они не старались протянуть время, решающая минута уже подходила. Они стояли на пороге комнаты.
   - Ну, что вы, ребята, в самом деле, так долго. Ушли Бог знает когда и вернулись…  Фонари уже зажгли.  - Анюта обняла Катю и звонко поцеловала. - Поздравляю, Катёнок. Ну и тебя, конечно, братишка. Живите счастливо и никогда не ссортесь. Девчёнки поесть вам приготовили. Но теперь всё остыло. Может, вам подогреть? Все пошли гулять, вернуться не скоро. Так что поспешайте не торопясь, и я тоже пойду, не буду вам мешать.
    - Ты есть хочешь? - спросил Андрей.
    - Ни вот столечки. Спать тянет, а есть, - она как бы сделала запрос желудку, и немного помедлив, ответила, - нет, не хочу. Андрюша, выйди на минутку, я тебя позову.
   Стоя в тёмном коридоре и глубоко затягиваясь, он думал: «Одно дело со знакомой, а другое - с женой. Надо как-то… Но как?… Не обидеть бы, если что не так будет».
   - Андрюша, иди ложись. Я всё приготовила. Я скоро.
   Укрывшись одеялом на ложе, составленном из одноместных скромных коек, Андрей уставился в потолок, освещённый одиноким уличным фонарём. Под окнами проезжали редкие машины, и их фары заставляли двигаться комнатные тени.
    Жёлтое пятно от коридорной лампы упало на пол и засланные покрывалами кровати. Одеяло поползло с Андрея, и он ощутил обжигающую наготу женского тела.
    - Андрюша, как же я тебя люблю…
    Он долго мял ставшее сразу родным тело, обхватывая бёдра, целуя грудь и плечи, отчаянно ловя губами Катин рот. Она тихо постанывала. В свете проехавшей машины он увидел закушенные губы и части тыльной стороны ушей…
   - Возьми меня, возьми…


    Разбудило Андрея яркое июльское солнце, бившее прямо в глаза. Он посмотрел на часы: начало десятого. Из-за занавески он увидел голые ноги. Видимо, девчёнки вернулись утром,  когда начало светать и они с Катей заснули. Андрей осторожно встал, подцепил брюки и, на ходу одевая их, вышел из-за занавески. Первое, что ему бросилось в глаза - это отсутствие Анюты. Её постель не была разобрана. Ну, погоди, сестрёнка!
   Но то, что он увидел потом, заставило его сердце трепетать еще сильнее нежели от злобы к сестре. В комнате стояла духота, и спящие девушки разметались по своим кроватям в свободных позах. Сбитые к ногам одеяла и под мышки ночнушки открывали те места их тел, которые днём тщательно прикрывались от посторонних взглядов.
   Андрей, мгновенно оценив ситуацию, бросился за спасительную занавеску. Но там перед ним встала дилемма: лопнувший пузырь или неловкость от пробуждения девушек. В глупейшее положение он в своей жизни не попадал. Стараясь не шуметь, он разбудил Катю и объяснил ей, тёплой ото сна, сложившуюся ситуацию. Жена, зажимая рот ладонями, сдерживала давивший её смех. Но борьба была неравной. Не выдержав, Катя отдалась неудержимому хохоту.  За занавеской послышалось шевеление, и когда Андрей решился выйти, все тела были накрыты с головами.


     Свадебное застолье постепенно затихало. Все только недавно с энтузиазмом совместно жующие, шумящие вилками и разнокалиберными рюмками, кричащие «горько», перегруппировались, сдвинулись в разные концы составленного из разнокалиберных отдельных частей свадебный стола. Молодёжь роилась около жениха и невесты. Люди постарше, малая часть свадьбы, сплотились около тёти Поли, которая на правах хозяйки сидела в том месте, которое было ближе всех к двери. За несколько часов застолья она ни разу не присела, унося грязную посуду, принося запасы нехитрых блюд, дефицит которых испытывался на столе.
    Теперь она наконец села и отодвинув от себя чашку недопитого чая, сложив руки на внушительного вида животе и несколько запрокинув голову, запевала «Хаз-булат удалой». Ей многоголосо вторили  сидящие возле неё гости.
   Среди молодёжи было два центра тяжести. Один во главе с молодыми, второй - Женька Файн, который мог шутить на любую предложенную тему и в том числе и на тему любви и дружбы.
    - Любовь похожа на лихорадку нарыва: начинается с жара, а кончается ознобом.
   - Ну, ты, Женька, даёшь. Кто же тебе это сказал? Или сам испытал?
   - Дорогая Линочка, чтобы определить температуру Солнца не обязательно приближаться к нему на расстояние вытянутой руки. За семь тысяч лет существования мира, если верить Библии, было столько людей и столько влюблённых, что среди тех и других оказались гениальные писатели, описавшие это чувство во всех необходимых для понимания подробностях.
   - По мнению Тургенева любовь не чувство, а болезнь души и тела, - заметил Белов.
    - А я что говорил. Лихорадка нарыва, чем не диагноз? Счастливые браки могут быть только среди больных и калек. А любовь по мнению французов придумали в России, чтобы не платить женщинам.
   - Послушай, - вмешалась в разговор Анюта. - Уж если ты перечитал так много книг, то, наверное, знаешь, что женщины обладают чувством интуиции. Так, знаешь, что я тебе скажу. За твоё кощунство и цинизм тебя покарает Купидон.
    - Не получить мне диплома, Женька, но в любви ты будешь несчастен,- вмешалась в разговор Анюта.
    - Пусть будет по-твоему. Зато в карты я выиграю кучу денег, что заменит мне вашу любовь, а значит я буду избавлен от тех бед, которые ты накликаешь на мою несчастную голову. - Женька пристально посмотрел на Анюту и, решившись и смотря прямо ей в глаза продолжил. - Ты опоздала со своим пророчеством. Самое большое несчастье со мной уже произошло. Ты меня не любишь.
   Линка, не удержавшись и на этот раз, прыснула в ладони, закрывая ими лицо.
   - Вот самый счастливый человек в нашей группе. -  Женька указал на Линку. - Готова хохотать даже на собственных похоронах. Перед тем, как почить, не забудь в завещании сделать приписку: «Руки сложите не на груди, а прикройте им мой рот».
    - Пора прекратить это похоронный звон, Женька. - Анюта нашла взглядом Белова и попросила его. - Поставь Рио-Риту и пошли танцевать.
    Пластинка не успела сделать несколько оборотов, когда раздался бас Слона:
        - Дали бы песню допеть. Оставьте вы эту пружину. Скоро вам всем вот по такой пружине вошьют и она за вас говорить будет. - Он подмигнул гармонисту, и тот, немного поводя пальцами по пуговкам, перестроился на частушечий наигрыш.

                Как на Ситьевском мосту
                Автобус взорвался.
                Говорят от шофера
                Олин х… остался.

    - Вот и у вас молодых, одни… носы скоро останутся.
    Патефон был оставлен, и остаток вечера гармонисту не давали покоя.

                Не хитро орех разгрызть,
                Хитро бабу упросить.
                И-и-и. Эх-эх…

     Разошлись далеко за полночь.
   

6.

   Прошла неделя с их приезда. За эти дни они обошли всех родственников и знакомых. Андрей показывал жену, та - мужа. Они снова, как и в Москве, приглашали придти к ним на вечер, то есть попить, поесть, на молодых посмотреть и поздравить их. Вторая свадьбы была не тише первой, но и этот шум прошёл, наступили будни.
    Как-то вечером Наталья Ильинична поманила Катю за собой. Введя в маленькую с одним окном комнатку за печкой и усадив её напротив, она стала расспрашивать, сначала поинтересовавшись к кому из родственников они заходили и тем оказали уважение. Затем свекровь доверительным шёпотом, как успокаивая Катю, сказала:
    - Ты, дочка, не бойся. Андрюша у меня покладистый и спокойный. Хотя по молодости все Чуваевы кобелями порядочными были, но жён никогда не обижали. Мой до женитьбы не жалел ни баб ни девок, а женившись словно его подменили. Всё в дом и в дом. Если бы не война, проклятая. Сколько добра до войны было. Подушки, одеяла, посуда… всё начисто война вымела. Ну ничего. Обросли потихоньку. Не голые стены. И вы, дай Бог, обрастёте. - свекровь большим и указательным пальцами от уголков губ к подбородку.  - Только вы с детьми поторопитесь. Уж больно хочется внуков понянчить. Боюсь, не дождусь.
    - Ну, что вы, Нат…
    - Гм.
    - …Мама. Правнуков успеете ещё понянчить.
    - Да  где там…    Спасибо тебе на добром слове. Как там твоя тётка поживает? Чего к нам не пришла?
    - Жива-здорова.  Только после войны злее прежнего стала. Обиделась, что ничего ей о свадьбе не  написала. Что не к ней первой пришли, а, может, сделала вид, что обиделась.   
   - Они, Подкины, всегда гордыми были, а чего гордились - сами не знают.   Ладно, Бог им судья. - Помолчав немного, Наталья Ильинична, с беспокойством заглядывая в Катины глаза, продолжила. -  Что там с Нюркой случилось? какая-то она невесёлая приехала. Завела кого что ли?
    - Вы сами её спросите. Мне неудобно об этом с вами говорить. Анюта будет недовольна, что я об её делах с вами разговривала. Может не понять.
    - Пусть понимает как хочет. Ты мне такая же дочь как и она. Могу я тебя за неё спросить? Кто он?
    - Из нашей группы парень. Родители у него интеллигентные люди. Живут в достатке.
    -   А любит он её?
    - Любить то любит, да на мать свою всё оглядывается. Боится против её мнение что сделать. Уважает.
   - Расписываться когда собираются?
   - Анюта говорит, родителей ждёт. Они сейчас в командировке. Должны к осени приехать.
   - И давно они в этой командировке?
   - С весны.
   - Господи, спаси и помилуй. Как бы греха какого не вышло. Ты уж, Катенька, пригляни за ней. И вот ещё чего. Может, тебе институт-то этот бросить. Не бабье это дело…
    - Что вы, мама, говорите. Четыре года мучилась… Нет, диплом я получу.
    - Ну, смотри. Сама решай. Я в тебе уверена. Люби его. Он у меня последний сын остался. Всех сыновей война забрала. 


     Анюта, бродя по городу, навестила знакомые места, зашла на школьный двор, в который по случаю ремонта вынесли все парты. Часто она спускалась к Волге и, найдя небольшой пляж, прикрытый кустами, подолгу лежала на его песке, подставляя своё тело солнечным лучам. Лёжа на песке с закрытыми глазами она вспоминала Василия, который так же как и солнце обжигал её губами.
    В тот вечер он заманил её к себе под предлогом подготовки к экзамену, и она, чувствуя подвох, позволила обмануть себя. Часов до 11 он исправно выполнял роль репетитора, пытаясь объяснить ей то, что по его мнению она не понимала в предмете. Она же молча слушала , кивала головой в те моменты, когда он требовал согласия,  а про себя повторяя один вопрос: «Уйти или остаться?»
   Она уже совсем было собралась уходить, когда в столовой стали бить часы. С последним ударом она решительно встала, но он, отбросив учебник, обнял её и удержал рядом. Раньше ему не удавалось удержать её никакими силами. Она уходила от него тогда, когда хотела этого. Но теперь…
    Тянущая, хватающая за сердце боль охватила её. Она не могла больше противится его и своему желанию. Он опрокинул её на диван. Безвольно она прошептала:
   - Не надо. Я прошу тебя.
   Он поднял её на руки и понёс в родительскую спальню, где их ждала распахнутая постель. При ней он в эту комнату не заходил, приготовившись к её приходу заранее.
   В лихорадке, освободив и себя и ей от одежды, стал обжигать её горячими губами, опуская голову всё ниже и ниже. Прижав руки к бёдрам она снова попросила его:
    - Не надо. Что ты делаешь?
    Он глубоко и часто дыша приподнялся на руках… Больше она ничего не помнила, провалившись в боль, небытие…


     Проснувшись утром, она ощутила на себе что-то липкое и холодное, стянувшее кожу у живота и бёдер.
    Анюта оглядела развороченную постель. Она была прижата к стенному ковру, ворс которого впился ей в кожу.  Рядом лежал он с запрокинутой головой и очень похожий на свою фотографию. Только плотно закрытые глаза несколько изменили мимику лица. И это изменение не понравилось ей. В его лице преобладали черты, которые указывали на удовлетворённость давно желаемого, заранее подготовленного. Он походил на гурмана, который тщательно готовил своё любимое блюдо, и наконец добравшегося до него, съев его целиком, и до следующего пароксизма желания оставшегося в гастрономической апатии. Оставалось только догадываться: захочет ли он попробовать его ещё раз.
    Анюта осторожно перебралась через неподвижное тело. Быстро оделась и не закрыв дверь прошмыгнула на лестничную клетку. На улице она почти столкнулась с братом, но нагнув голову, она повернула за угол, сделав вил, что не заметила его.


     Лёжа около тихо плещущей воды она вспоминала события той ночи, задавая один и тот же вопрос: «Что теперь будет?» Она чувствовала, что с ней что-то происходит. Суть же перемен она не могла понять. Единственный человеком, который смог бы объяснить всё была мать,  но именно к ней она и не могла обратиться.
    Солнце зашло за облако, с реки потянуло прохладой. Встав и отряхнувшись от прилипших песчинок, она пошла к дому.
    Тошнота настигла в её комнате. Слабость притянула к кровати.
    - Мама! - пугаясь крикнула она и первый позыв к рвоте очистил желудок.
    В комнату вбежала Катя, за ней виднелся треугольник материнского платка, из под которого глядели понимающие всё глаза.
    - Ведро. Скорее ведро,- прошептала Анюта.
    Мать, всплеснув руками, побежала в сени. Вернувшись, она с грохотом поставила перед дочерью помойное ведро около свисающей с кровати Анютиной головы.
   - Получила девка диплом с полной выучкой…

Середина лета 1948 г.

                КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ