Ведьмины круги. Триллер-пародия

  Ведьмины круги.  (Триллер-пародия)  Часть 1
– Папа, а андрагоны на свете есть?
– Спи сынок,  сказку расскажу. Были такие: не поймешь,  дяди ли тёти, волшебники од-ним словом, могли запросто велосипед из воздуха сделать. Помнишь, ты велосипед про-сил вчера? Жили давно они,  сынок, и велосипедов тогда не было. Да и мало чего было, дикарями жили. 
Помнишь, как мы ездили на рыбалку с дядей Семёном летом, на  острова? Одна природа кругом, и больше ничего.  Да и не нужен был велосипед им таким. Могли враз превратиться в собачку там, или скажем кошечку, на луне оказаться сразу, да хоть и на Марсе, к примеру. Скучали они, однако, тоска серобуромалиновая заедала и заела,  вот и вымерли. Однако наследили, я рассказывал тебе недавно про истуканов острова Пасхи, дольмены, рисунки  всякие в Южной Америке… Золотая Баба говорят, осталось в Парме где-то. Почему люди  называют «утку» золотую бабой, непонятно-там и человечьего нет ничего, птица она птица и есть?  Найдёшь  эту утицу…  Будешь как андрагон - велосипед тебе, мне Мерседес, маме шубу, бабушке – золотые зубы. Спи,  сынок.
         Ушёл отец к себе в кабинет, а мальчик долго не мог уснуть. Андрагоны – драконы, крутилось в голове. Гонялось в драйве « Герои III магия меча» по ночам. Воевал с дейст-вительностью, в виртуальной реальности.
Хорошо еще, что рядом лежит рыжая собака породы чау-чау по кличке Бося, старательно вылизывая правую лапу толстым фиолетовым языком. Очертания ночника, собаки поплыли, размылись углы комнаты, мальчик уснул.

* * *
  С глубокого средневековья сохраняется масонская идея о пришествии в Мир био-логически состоявшихся индивидуумов, предельно гармоничных существ, объединивших в себе мужское и женское начала - андрагонов. Вся культура цивилизованного человече-ства при этом активно сопротивляется, поскольку построена, в основе своей, на воинст-венном противостоянии двух различных полов. Мужчина и женщина, - существа различ-ного биологического вида, по сути сапрофита, заинтересованные в существовании друг друга. Андрагоны – разумные существа, населяющие планету Земля на протяжении ста тысячелетий до возникновения биологического вида гомосапиенса. Андрагон изначально сугубо рассудочен, решение о рождении нового поколения для него являлась сугубо логическим актом. Так вот в этом-то факте и таилась погибель. А ведь правы были основопо-ложники научного коммунизма, выражались они по поводу единства и борьбы противо-положностей,  бывало! Андрагоны исчезли как вид, оставив хороший задел для рода чело-вечьего, что царствует худо-бедно до сей поры на планете Земля. Всевышнему было угодно разделить бесполый вид  на мужчину и женщину, и этот  биологический вид якобы гармонично сосуществует с Творцом. А вот так, да не так! Андрагоны оставили для себя возможность возродиться. Оставили лазеечку, ну так, на случай, мало ли чего…
      Андрей
Карточный домик распался. Шаткою оказалась конструкция - из надежд, желаний, обрывков счастливых воспоминаний. А вчера ещё, казалось, не вызывала сомнений проч-ность дома, выстроенного на века. Всё распалось разом: разлетелись по углам дамы, вале-ты, короли. Осталась у ног крестовая девятка - хлопоты, суета и опять в дорогу.
Ещё вчера он был уверен в себе. Востребованный, модный журналист областной газеты! А сегодня он так - брошенный муж. Ещё вчера он ласкал её упругую грудь, и она была им. И он был с ней, в ней и был уверен в себе. Катастрофа. Потерял. Грудь и бёдра её целовал уже не он.
Пытаясь скрыться от собственной беспомощности, а так бывает, когда мужчин бросают,  вернулся к раскладу старой, доброй карточной игры, где джокер работал по-настоящему.
Билет железнодорожный «Пермь-Соликамск» и дальше, к Полярному Уралу на Вишеру и Колву.
Было это в период перестройки, в году так 198… м. Работал репортёром в корпора-тивной газете.  Нечаянно в Камгарте утопил диктофон. Посёлок маленький, не позвонить. Ночь… Мокрый и несчастный оттого, что со штормтрапа рухнул, только «бульк»  сказал, как и новомодный диктофон. Много до того выпито было водочки с экипажем рейдового катера. Народ подобрался душевный, с Булыги ещё. Травили байки, в картишки переки-дывались без настоящего на то азарта. Пропала охотка к карточной игре. А было: в мареве азарта спускали заработки аж на три месяца вперёд. Улёгся карточный азарт, словно пла-мя большого лесного пожара, что может годами тлеть  в торфяной глубине болота. Вот бы свеженького человечка, а с залётного журналиста  какой толк, только и умеет играть в «камень-ножницы-бумага» да «шерифа»?
Ну байки, так байки.
 Шли по Колве.  Начал штурман Севастьяныч. Было это, по его словам, в деревне Кириловка, что ныне благополучно утонула возле  города,  что  назван именем компози-тора, жившего по соседству во времена Оно.
В 30-е годы прошлого века тамошний  дедок из кержаков,  лет семидесяти, Михе-ичь, самогонку гнал на таежной балке. Процесс у него отработанный. Поставит с утра баклажку браги на казан, корневища лиственничные подпалит и уходит. К вечеру  через змеевик у него литра два первача – в гору. Сам-то Михеичь не пил, в деревне продавал.
Однажды к вечеру приходит, а сосуда, бутыль стеклянная, времен Очакова,  на шесть английских пинт,  и нет. Матерился, ясное дело, по адресу праздношатающихся геологов, да другую достал. У него этих бутылей штук семь было. С гражданской. В бу-тылях этих колчаковцы жидкость, охлаждающую, для пулеметов Томпсона держали.
Вторую поставил. Опять уперли. Он в засаду. Представьте его удивление, когда увидел грабителя. Им оказалась… медведица. Но самое-то главное не это. Медведица та таскала бутыли с самогоном на лежбище, где жила вместе с дворовым псом. В Кириловке его помнили, убег недавно. Не мог пес без самогонки, оказывается, заниматься любовью с подругой, в пять раз его по массе превосходящую. С медведицей то бишь. Вот она само-гон и таскала. Он как бухнет – так ему, видать, море по колено. Закуска тут же. Как на за-куску эту Михеичь поглядел, вроде рука человеческая, так бизнес свой самогонный в иное место перенес. Подальше от веселой парочки.
 
Семён
Когда-то мужик неизвестного роду-племени  оставил в деревне  щенка. Масть ры-жая, морда круглая, лапы толстые, говорил: "Будет брать медведя". Обманул, дурным вы-рос пес. Каждому хвостом помахивал.
Как-то взяли в лес, подняли зверя, кинулся! Думали, возьмет, а он  только хвостом повилял - медведица была.
     Так и рос деревенским дурачком. Всех хвостом обмахивал и привечал. Привыкли, од-нако. Случилась незадача с псом: прихворнул, кила выросла на причинном месте. Ведунья вылечила. Так и остался. Стали примечать: воет – значит, к покойнику,  признак верный.
Семён, мужичонка хворый по рождению, ногу приволакивал, в играх детских уча-ствую, пытаясь показать, что мастак, мяч забросит порой дальше других да крикнет, что надо. Как-то мужики на стройке поспорили:
–  Кто донесет 80 кирпичей враз до верховины?
Влас осилил.
Семён:
– И я бы так смог, ежели ношу половчее положили.
А Влас ему в ответ:
– А вот хрен тебе, четверть ставлю, если донесешь.
Накладывал ношу сам Влас, кирпичи выбирал небитые, отборные. Пошел Семён по мосткам. После 17 шагов застучало  в висках, понял - взял неподъемное, полз со стоном, прикусывая губу. Едкий пот ел глаза, понял - не донесет, но отступить не мог. Вдруг лоп-нула тесемка на опорке. Оступился! Падал с высоты, кирпичи догнали на земле, давили ребра, били по голове, подумал: "Все, конец! ". Враз помутилось в глазах, померк свет…
***
Вечер выдался не по-осеннему теплым. Сидели на завалинках молодушки, лузгали семечки, сплетни деревенские в женской ступе перемалывали. Не дай бог  словечко кто из мужиков услышит, ославят, слух пойдет по деревне - болтлива молодуха. А поговорить было о чем. На краю деревни поселилась пришлая женщина. Отличная от других сильно: правый глаз зеленый, левый чернел угольком, волос черный до пояса; верста стоеросовая, выше любого мужика в деревне, одета во все черное. Принимать не хотели,  боялись сглаза ее черного. Но прижилась: лечила всех, кровь могла остановить заговором. Потянулись деревенские вдовушки-солдатки к ней на огонек. Стали замечать неладное старики: подолгу не гас огонек в ее оконце, шум, голоса, высоко-визгливые ноты, а то и собачий вой прорывался.
Случилось это перед пасхою. Первые грозовые раскаты грома предвещали новую весну. Обычно пошумит, поворчит немного за рекою и откатится, копя силы для летнего буйства…
Этой весною было всё не так. Гулкие раскаты грома ударили над деревней, недавно отстроенной звонницей, закатились внутрь большого колокола. Откликнулся колокол, разнося по округе малиновый послезвон.
    Ударило за дальним выпасом. Золотой сноп разметал землю, вывернув  то, что ук-рывала землица до срока: черепки, обломки костей, железный хлам, горсть монет, ржавый топор, остатки конской сбруи…
Прошла гроза. Как-то разом всё смолкло, затихло. Деревенские ребята,  любопыт-ствуя, пробрались на задворки, туда, где недавно ударило.
    – Петро, гляди, какая посудина.
    – Да… шибко походит на кружку, авось сгодится…
Поворошили железный хлам. Когда-то это был деревянный сундучок, остались от него только металлические пластины, проржавевшие скобы, гнутые гвозди. Может, что и было в этом сундучке, но всё съедено временем да небесным огнём, а может, и люди ли-хие приложили свои шаловливые рученьки.  Осталась целой посудина, похожая на круж-ку, да цепочка грубой ковки из светлого металла, нетронутого ржою…
Похватали с земли монеты да и ушли хвалиться находками старшим. Кто-то пред-ложил оставить посудину возле забранного в деревянный ворот родничка.
Много беды принесла та ранняя весна в деревню. Пришли хвори-немощи. Человек слабел, таял на глазах, едва хватало сил дотащиться до завалинки, чтобы подставить непо-слушное тело майскому солнышку. Не могли понять селяне – что за наказание свалилось на их головы, свечки в храме ставили, усердно клали поклоны, на исповеди не лукавили…
Примечать стали: хворь вяжется к тем, кто пользует воду родника, где прикована длинною цепкою кружка странной формы - суженная в середине, словно пышная женская фигура, перетянутая тугим пояском.
   Пошли люди к ведьме.
– Ведите к роднику. Оставьте меня одну. Приходите завтра, как солнце закатится.

Андрей.
Прошли Кам-город. Впереди стоял Тюлькинский затон, где катер должен был сде-лать необходимый запас молевых плотов. Диспетчер  в Тюлькино, запросив о судьбе пермского журналиста, подхватившего жесточайшую простуду, предложил высадить того на берег, пока  не придёт в себя.
События последних дней, дорога, промозглая стылость погоды, утрата семейного благополучия да и холодная камская вода, куда он угодил, споткнувшись со  штормтрапа привели к свирепой простуде.
В Рябинино, шкипер отправил его на берег. В деревеньке, журналист был достав-лен к местной знахарке. Эта колоритная женщина лечила успешно местных жителей. Баб-ка была потомственною ведуньей, поговаривали, прабабка её проворила по этой линии…
И вот Андрей попал в тесную избушку  на окраине селения.  Высокая женщина в чёрном полушалке глянула на него зелёно-чёрным взглядом. Один глаз у неё угольно чё-рен, второй лучился густою зеленью. Стены избы, увешанные пучками трав, поплыли  перед глазами Андрея, и всё что он потом рассказывал, отдавало чертовщиною. Он вдруг оказался в теле другого человека, называвшего себя Семёном и жил этот Семён давнень-ко, в селении,  затопленном неподалёку от города Чайковский – Кириловке. 
       
Часть 2
Щекотало в носу ужасно. Отодвинув рукой, размочаленный конец старого шерстя-ного одеяла, выглянул в божий мир,  что состоял из комнаты шкиперов Тюлькинского рейда. Откуда, а главное, зачем он появился в этом помещении?
В углу тесного закутка проглядывал какой-то бесформенный ком. Заревел гудок, ком вдруг встрепенулся, и  объявилась рыжая собака, зевнула зубастой пастью и спроси-ла: "Что, не спится?".  Преодолевая  предыдущий кошмар, Андрей вновь уткнулся лицом в подушку, закрывшись одеялом, но взгляд собаки продолжал его притягивать и там, при-чём правый глаз у неё был чёрным, а другой мерцал бледно-зелёным изумрудом. Глаз этот сверлил его даже под одеялом. Нежно, но настойчиво одеяло с его лица было стянуто, фиолетовый язык лизнул нос, правую щёку. Собака дышала в ухо близко- близко, будто шепча о какой-то тайне... В инстинкте самосохранения он резко оттолкнул собаку.
   Раздался гудок парохода. Он проснулся. Люди в тельняшках пили чай. Тот,  что сидел ближе, в чудной мичманке на голове, участливо спросил:
– Что милый, проснулся? Очухался? Поди, собаки тебе рыжие снились, али какая другая гадость?
   Из-за его спины вторили:
– Смотри-ка,  в себя пришёл, а ведь  боялись, собирались в областной центр -  вертолётом. А он-то, глянь, молодец! Сам-то себя помнишь? А был Андрей незнамо где часов пять, так сказали ему служители закона, что с заботливой услужливостью Серафимов, взяли его под белы рученьки из окружения  ржавых остовов барж и мятых, удавоподобных сталь-ных, канатов.

Семён.
     Семён ощутил, что лежит на спине на чем-то твердом, жестком, неудобном, больше всего напоминавших простой дощатый пол.  Казалось, что пол размеренно покачивается под ним.
       Вернулся слух. Он слышал вокруг ленивые, вялые разговоры, а в другой стороне, по-хоже, ссорились - там орали во всю глотку, осыпая друг друга оскорблениями.
Да, и со зрением, похоже, все в порядке, просто в загадочном помещении маловато света. Высоко над головой какие-то доски... И стена справа, как убедился Семён, скосив глаза в ту сторону,  тоже из длинных, горизонтальных досок, сквозь щели меж ними и пробивается свет - яркий, несомненно, солнечный, но его маловато...      Поблизости захо-хотали, но без особой веселости, мрачноватый был смех. Семён огляделся. Помещение, куда он попал неведомым образом, было сплошь дощатым - и потолок, и пол, и стены, и имело странную форму неправильного прямоугольника: торец идеально прямой, противо-положная короткая стена гораздо короче, а две длинных напоминают дуги. Ощутил на шее: железная цепочка грубой ковки, короткая, через голову не снять. На ней висит же-лезная овальная бляха размером с ладонь. На бляхе – символ. Трудно разобрать, какой породы зверь отображен. Оскал тигриный, хищно поднята правая когтистая лапа на щит, что несет светозарный единорог. Повернул бляху так и эдак, луч, пробившись из-за щели,  блеснул. Глаз зверя светился зелёным топазом. Луч, отразившись,  брызнул в лицо. Семён на мгновение потерял зрение, а с ним - чувство реальности. Разом пролетели обрывки каких-то  воспоминаний, несвязных, как будто из разных жизней. И вдруг очнулся с созна-нием новым, просветлённым,  словно зелёный лучик влил в него ощущение уверенной силы.
Семён насторожился: к нему, небрежно переступая через лежащих, а кое-кого бесцеремонно убирая с дороги пинками, направлялись двое: довольно крепкие, отнюдь не изможденные, сплошь изукрашенные татуировками. Массивный череп первого уркагана был выбрит до синевы, глаз второго белел бельмом.
Приближались уверенно, с повадкой хищников. Наверное, похоже, вела бы себя пара волков, случайно попавшая в собачью стаю разномастных дворняг.
Примечательная парочка остановилась над ним. Какое-то время они пристально разглядывали его, покачиваясь с пятки на носок, потом уселись по обе стороны. Тот, что устроился справа, вполне дружеским жестом положил Семёну руку на плечо и задушевно сказал:
     – Слушай, братан, башмаки у тебя на загляденье добротные, а у меня их вовсе нет... Это ж непорядок, правда? Ты вот сам в какого бога веруешь?
– В Конфуция, –  осторожно сказал Семён.
     Разбойник с большой дороги прямо-таки расплылся в улыбке:
– Вот это повезло, так повезло! Уж так свезло, что не в сказке сказать, ни в суде сбрех-нуть... Раз веруешь в пять человеческих добродетелей, должен уважать его заповеди, точ-но? А чему он учил? Человечности, деликатности, уму и другим полезным вещам... Пра-вильно? Так что снимай башмачки, дядя, во исполнение заветов святого подвижника...
       Ситуация, подумал Семён, и сказал, взвешивая каждое слово:
    – Святых много, уважаемый. Лично я как-то больше стремлюсь к достижению состоя-ния самадохи, что, к вашему сведению,  составляет сущность искусств До, а точнее, если вам это о чём-то говорит, буддо.  Конфуций учил примерно так: не позволяй ближнему твоему нахально ездить у тебя на шее, ибо если он так поступает, то он и не ближний тебе вовсе. Следовательно, не грех такому мнимому ближнему двинуть по зубам так, чтобы их поубавилось изрядно и резко...
 – Может, попробуешь? –  прошипел тот, что с бельмом.
     Взгляд у него был по-настоящему страшным.
–  Могу и попробовать, если вынудят, – сказал Семён спокойно.
– Да ладно тебе, – сказал напарнику второй примирительным тоном. - Куда тебе башмаки, если тут ни танцулек, ни девок... Дядя хороший, нечего его обижать попусту... Давай-ка мы лучше с тобой, братан, метнем на пальцах в "камень-ножницы-бумага"? А?
– Не умею, – сказал Семён.
– Враз научим. Так, так, эдак... – он с быстротой фокусника показал пальцами несколько фигур. –  И правила враз растолкуем, они нехитрые. Ну что ты жмешься, залетный? Это ж не карты и не кости, какое может быть с пальцами мошенничество? Бывают фальшивые глаза, из фарфора там или из стекла. А про фальшивые пальцы ты слышал когда-нибудь? Вот они, доподлинные, натуральные...
– Играть не на что, - сказал Семён. - Башмаки самому нужны, а больше вроде бы и не на что. И сдается мне, уважаемые господа, что и у вас со ставками небогато...
Его собеседники так и закатились, старательно раскачиваясь на корточках, пере-глядываясь, панибратски хлопая Семёна то по коленям, то по спине.
– Весельчак ты, дядя, –  сказал обладатель лысого черепа. –  Как это, нечего ставить? По-па-то при тебе, ага. Проиграешь  –  становишься на манер скамейки, а мы тебя, соответст-венно, пользуем.
– А если выиграю?
– А если выиграешь, то мы тебя не пользуем. Королевские условия, дядя, согласен?
– Нет, благодарствуйте, –  сказал Семён. –  Как ни заманчиво, а придется отказаться. За-рок дал в ранней юности.
Судя по перекосившейся физиономии обладателя лысого черепа, ему  комедию ло-мать надоело и он был всерьез разозлен строптивостью упрямого фраера. Без всяких це-ремоний, схватив Семёна за физиономию грязной пятерней, он грозно процедил:
– Я тебе скажу, овечка, без всякой игры отработаешь со всем старанием. На заросшей гус-тым рыжим волосом лапе лысого тускло сверкнул золотой браслет. Пора было кончать этот дурной спектакль, потому что по всем признакам  он вплотную подступал к той чер-те, где уже начинается унижение, которое ни один настоящий мужик спускать не должен. Семён нанёс дуговой удар правой ногой по черепу яйцеголового.    Противник, стоявший в раскованной позе, вмиг потерял равновесие и опрокинулся как подрубленное дерево, шумно ударившись затылком о дощатую палубу. Закрепляя успех, Семён, ловко извер-нувшись, ударил еще, отправив противника в аут. Как будто, совсем другой человек управлял его телом, нанося и отражая удары, оно и понятно, ведьмины штучки…
Столпившиеся  вокруг главаря люди не сразу поняли, что дела пошли серьезные. Два передовых бойца  вырублены… Едва это до них дошло, двое кинулись к Семёну, громко пугая жуткой участью.
        Встретил – моментально и жестко. Он не собирался никого убивать…Теперь на дос-ках лежали уже четверо: трое слабо шевелились, стонали и охали, а четвертый только-только приходил в себя.
  Семён чувствовал себя здоровым и полным сил, голова почти уже не болела. Он осмотрелся. Семеро уркаганов сидели, демонстративно отвернувшись от него, а вот сосед таращился с восхищенным ужасом, оцепеневший и обомлевший. Судя по его виду, он ожидал гораздо более трагического развития событий и никак не мог поверить теперь, что все обошлось. На месте короткой схватки остался тяжёлый золотой браслет. Подняв ве-щицу с дощатого, пола Семён подивился её весу. Пожалуй, ошибся,  посчитав браслет зо-лотым, металл похож на золото, но заметно легче. Никаких изысков,  просто широкий об-руч, и как он держался на руке яйцеголового уркагана?  Но Повернув трофей к свету, Се-мён разглядел силуэт круглой собачей морды, неестественно крупные, выпуклые глаза желтоватого камня выделялись особо.
Сунув браслет за пазуху, осмотрелся. В дальнем углу мерцал светлячком огонёк,  привораживая…
    Сделал шагов пятнадцать, разглядел – у груды хлама невесть откуда -  мохнатая собака. Вдруг собака залаяла, гулко отчётливо приближаясь рыжим комом свалявшейся шерсти… Вспомнилось разом:
Рыжая ведьмина собака, чад свечей, огоньки, хмелящий запах колдовских трав. Ве-дунья  говорила, внимательно всматриваясь:
– Ты мой слуга отныне, выходила тебя касатик, сослужи службу великую для меня. Есть Баба золотая где-то в прикамских лесах. Так вотяки называют утицу золотую. Вот тебе на шею амулет. Бося мой с тобою,  отныне везде неотрывно. Пройдёшь семь мест, перево-плотишься семь раз, в разных обличиях и местностях разных побываешь… На небе будут тебе светить тебе семь звёзд Большой Медведицы, пройдешь Семь Небес,  семь врат ада. Вдруг лай собаки, мерзкий запах тюремного трюма, рваные полосы солнечного света, пробивавшегося через обшивку, исчезли, Семен оказался в стылом сосновом лесу.

  Ребра судна разорвали клещи. Они сминали, как бумагу, проверенные временем  древесные лаги. Лилово-малиновые щупальца охватывали несчастных узников этого ко-рабля смертников, разрывая их на кусочки. В лица тех, кто еще был жив, летели ошмет-ки кровавой плоти, лишая  их последней надежды на  спасение. Стальные когти, разры-вая ткань древесной обшивки, взорвали в последнем всхлипе распадающееся тело корабля. Последнее, что успел увидеть Семен, так это то, что казавшийся привычным мир раз-рушается так же легко, как и посудина, на которой он совсем недавно плыл…

    В лицо ударил колючий сноп снежных искр. Сбивая с ног,  опрокинул, остро впиваясь в лицо,  в бока  тысячами игл, выворачивая больную ногу, закрутил, подхватил, понес… Пропали звуки, чувства, остались лишь какие-то желтые и красные шары… Темнота - полнейшая. Был как-то раз в пещере, глубоко,  в сталагмитовой тишине – все похоже…
Вдруг разом все кончилось. Осталось только теплое смрадное дыхание и ощущение теп-лого меха рядом со щекой.

***
Часть 3
Аннотация:
Верь только половине того, что видишь, и ничему из того, что слышишь (поговорка).
Молодой Пермский журналист Андрей, отправляется за материалом газетным, в верховья Камы. Встречи интересные, знакомства, разные легенды байки местные, коло-ритные личности. Материала предостаточно. Да случается  незадача  в пути - простуда жестокая. А деваться куда? Отправили на лечение к деревенской знахарке. Ведунья - ле-чит журналиста.
 И вот после всех событий, имевших место быть, или чего другого, появились не-кие тексты, где замысловато переплетены быль-небыль, впечатления от встреч, прочитан-ных книг, да и бог ведает чего…
Сюжетная линия.
Некая идея Андрагона - бесполого, существа царствующего на Земле задолго до возникновения человека разумного. Существа сказочные, сейчас джины-волшебники. Ан-дрей в своих снах, которые он провёл у ведьмы, видит себя Семёном. Семён лет двести тому назад в деревеньке, которая ныне затоплена водами Камы возле города Чайковский. В прибрежных лесах, возле базы отдыха «Русь» осталось только старое кладбище от жи-телей деревеньки. Андрей хаживал за грибочками, и всяческие мысли  и мыслишки рои-лись в голове его, когда забредал в эти места и поглядывая на заросшие травою – муравою ямины,  да пиная между делом подвернувшиеся,  мухоморы.
«Ведьмиными кругами» в народе называют грибные кольца, грузди, рыжики порою стоят очень плотно на радиусе 6-10 метров, а  в центре круга, - Слышь, клад зарыт…
Так вот, тот Семён по заданию ведьмы шастал туда-сюда  волшебным образом, по разным эпохам, ситуациям, местностям и добывал разные артефакты и должно их быть семь а зачем это, для чего - одной ведьме ведомо, а мы с Вами предположим,  что всё это связано с Андрагонами, и на всех вещицах – какие-то звери, да и без Бабы, Золотой не обойдётся…
Семён оказывался в трюме  невольничьего корабля среди разномастного сброда, затем оказался на поляне зимнего леса, среди ряженых, веселящихся на «Празднике Мед-ведя» под похлёбочку из мухоморов…
Из каждого путешествия возвращался Семён не с голыми руками всегда прихваты-вал что-то для ведьмы. Везде и всюду с ним оказывалась рыжая собака породы Чау-Чау…

*  *  *
Сеть существует потому, что существует рыба; поймав рыбу, вы мо-жете забыть о существовании сети… Слова существуют, так как в них зало-жен смысл; осознав смысл, вы можете забыть слова. Где мне найти человека, который забыл слова и с которым я мог бы поговорить? (Чжуан- цзы).
Никто из нас еще не родился бессмертным, и, если бы это с кем-нибудь случилось, он не был бы счастлив,   как это кажется многим. (Платон)

 Там,  где сейчас льды и северное сияние, когда-то жили  ученики и наследники ан-драгонов. Давненько это  было, тысяч так сто пятьдесят лет назад. Хорошо было  в Гипер-борее. Ангелы небесные,  то бишь андрогоны, нянчились с людьми, учили уму-разуму. Долго ли коротко ли, всему конец приходит. Сбросили андрагоны свою телесную оболоч-ку и подевались куда-то, может, в  измерение пятое - им это запросто…
 Остались люди без нянек. Куда податься? Климат испортился, холодновато стало, однако, живность начала вымирать.  Собрались кое-как, прихватили, что можно было уне-сти без особого обременения, да и двинулись. Пошли потихонечку в тёплые края. Шли долго,  подрастеряли по дороге то, что оставили в наследство андрагоны. Одичали изряд-но.
А наследство было богатым,  считают некоторые учёные.  Владели предки универ-сальным Знанием, тайной расщепления атома, иными источниками энергии, а также дей-ственными средствами психотропного воздействия  на  людей.  И  сведения  о  том  не  исчезли,  они сохранились, но  в закодированной форме. Их можно отыскать и расшифро-вать. Поговаривают, лежит где-то в тундре огромный чёрный человек, раскинувши  руки крестом. Дороги мощенные остались в местах непроходимых да глыбы гранитные,  тёса-ные. Попадаются кое-где в болотах пирамиды  правильной формы. Говорят, могли люди древние  летать по небу (знать, недаром ходят сказки о Бабе-еге в ступе да о ковре-самолёте), без всяких кораблей железных  попасть  на другую планету.  И были камешки с планеты «Орион», которые могли накапливать и передавать на огромные расстояния лю-бые виды энергии, что  давало обладателям такого камня знание о прошлом, настоящем и будущем.
«Множество   стилизованных   бронзовых изображений птицелюдей было найдено в раз-ных местах Прикамского региона  и  Приполярного  Урала. Это образцы так называемого "Пермского  звериного стиля". Почему-то их принято именовать "чудскими древностями" и односторонне  привязывать к финно-угорской культуре: раз последними по времени аборигенами здесь являются коми, ханты,  манси  и  другие  народы,  значит, именно  им  и  принадлежат обнаруженные археологами предметы и изделия. Однако  истоки  финно-угорских, самодийских, индоевропейских и всех  других народов следует искать в нерас-члененном северном Пранароде с единым языком и  культурой.
Именно в эту гиперборейскую древность уходят и корни "пермского стиля" с его крылатыми птицелюдьми, распространенными, впрочем, по  всему  земному  шару-вплоть до Южной Америки и о. Пасхи» (Валерий Демин. Гиперборея - праматерь мировой куль-туры).

*   *   *

Семён
Семён гнал  туманный всполох пережитых воспоминаний, осваиваясь в новой обстановке. Куда на этот раз забросила его прихотливая фантазия зеленоглазой ведуньи?
Тьма потихоньку перетекла в лоскут стылого звёздного неба. Ярким пятном мерца-ла звезда в ковше Большой Медведицы - Стожар. Он почувствовал себя одиноким ски-тальцем, соломенной куклой в детских руках.  Кидают горемычного по белу свету,  ра-зыгрывают шахматную партию жизни неизвестные партнёры. Король, королева, сапож-ник, портной… Пешка?
Собачье дыхание… Отпихнул от себя лохматую голову.  Что она жрёт, коль такой  мерз-кий запах вырывается из пасти?
Ледяной струйкой пробежал холодок по разгорячённой спине. Нащупал в тесной темноте нового жизненного пространства что-то похожее на грубое  одеяло, потянул на себя. От холода не умру,  точно! Пока в игре…
Развёл руками полог палатки и оказался на краю стылой лесной поляны. Хрустко отозвался  под ногою снег. Рядом стоял пёс. В центре большой поляны, возле высоченной кряжистой сосны горел костер. Всполохи огня выхватывали из темноты силуэты рогатых  людей. Они двигались в танце по кругу под ритмичные звуки какого-то непонятного ин-струмента. Андрей приблизился к месту, где вовсю шло веселье.  Гудение струн, сипение свирелей,  крики  людей,  фигуры  в  причудливых одеяниях,  отбрасывающие гигантские тени, - все это зловещее действо тревожило его. Одни в вывороченных вверх мехом мали-цах, другие в берестяных колпаках,  с  длинными деревянными носами, в париках из лыка,  скрывающих лицо,  третьи в звериных шкурах. В  руках какие-то допотопные инструмен-ты, а у кого-то палицы и копья. Вокруг волчьи и лисьи морды, рога сохатого, вороньи гнёзда на головах.
В  общей суматохе никто  не обратил на него внимания.  Вдруг кто-то сердобольный  су-нул ему в руки грубую личину из бересты. 
Семён  надел ее.  Тут же к нему подлетело  какое-то  существо,   украшенное перьями и огромным петушиным  гребнем, поднесло чашу с  мутной жидкостью. Семён отрицатель-но покачал головой.
Чудище  отхлебнуло из чашки и причмокнуло:
     – А ну,  пей! Не умничай!
     Семён с сомнением взял в руки затейливый сосуд – большой ковш, формой своей по-хожий на дикую утку с распластанными крылами,  хлебнул.  Сморщился. Попал под язык бесформенный осклизлый кусок.
     –  Гриб!  – подбодрили его. – Хорошо!
     –  Так то ж мухомор!
     –  Все пьют! Все веселятся!
     Семён оглянулся.  Возле  костра  действительно  толпились волки, лисы, зайцы, глуха-ри и  иные  ни  на  что  не  похожие  твари  и, приплясывая на месте, прихлёбывали  из де-ревянных чаш.     Тогда Семён залпом опрокинул в  себя  мухоморную жижу…
Пропали звуки, чувства. В полной темноте плыли красные и желтые шары, не стал-киваясь, держа дистанцию.
Семён очнулся на лесной поляне. Ярко светило солнце, шумел летний лес, со всех сторон, доносился громкий щебет. Семён, лежал на спине и смотрел через ветви высоких сосен в синее небо и перебирал в памяти события последних часов. Жарко. Скинул мали-цу, откинулся на спину. В бок упёрлось что- то твёрдое и холодное. Взял и рассмотрел поближе, ковш в форме утки, наподобие того из которого его потчевал странный человек с петушиным гребнем на зимней поляне.

*  *   *
Зосим Заиндюкин возил люд приказной от Соликамской до Покчи и дальше до Чердыни, где была слобода Могильникова, получившая Грамоту Елизаветовскую на до-бычу соли Камской. Езживал на рудники серебренные, что возле Осинского городка. Справный был мужик. Тройка у него масти гнедой, хвосты стрижены, упряжь сыромят-ная, новая. Сам высок, широк в плечах,  голова в кудрях, грудь кустится буйным волосом. 
Однако какое-то  беспокойство вселилось в небезропотную душу: редеть стал во-лос на буйной голове. Порой клок целый оставался на гребне заморском, что подарила в Усолке зазноба. Купил зеркальце себе у «черного» человека –  бес его знает какой породы, может, цыган. Нет – нет,  да глянет на отражение – не облысел ли, часом?
 Как-то в кабаке у Вычегды приказчик  сказал: «Отдыхай, Зосим дни два, вот тебе пятиалтынный на пропой». Да и  навел на грех! Оказался спьяну за столом с каким-то ба-сурманином. Беседа поначалу  шла душевная, рассказал про всех своих зазноб, что были чуть не в каждом селе  вдоль Камы, похвастался перстеньком  с бирюзою,  что хотел по-дарить одной вдовушке в Камгороде. Рассказал случайному человеку,  как любит, ждет зазноба, как верна ему… Собеседник осклабился, сплюнул на затоптанный пол, грязно ругнулся. Не выдержал Евсеич,  ткнул его кулаком в лицо. Человек метнулся кошкой, це-лясь в горло. На шум сбежался народ, разом навалились, завернули руки…
Очнулся оттого, что кто-то  плеснул в глаза водою. Противно  потекло за ворот. Вокруг люди, перед глазами тот, с кем выпивал накануне да рассказывал про жизнь свою грешную, про все свои  грехи, а потом, как, оказалось,  вышиб зуб.
Теперь толпа толкнула их двоих на открытое место, чтобы силами померялись. Развлечение для народа кабацкого дармовое. Кое-кто шапку ломал,  ставя на победителя, но преимущества явно были на стороне Евсеича: выше на две головы, могутный в плечах, да и в боях кулачных, знали, боец не последний.
Началось. Думал сразу зашибить нахала. Махнул  раз, другой и вдруг оказался на стылой земле. Боль в ноге страшная. Вокруг гогочущие морды, рожи. Лежал месяц у ве-дуньи, в Рябинино, со сломанной ногою, покореженными ребрами.
Достал зеркальце, взглянул на себя, придирчиво. Сильно намял бока  и все осталь-ные части тела «дьявол», как будто прошёлся тяжёлым дедовским цепом по  косточкам. Кабы знать заранее, с каким человеком связался в пьяной драке, за версту бы обошёл сто-ронкою.  Да свезло еще, что так отделался. Сказывают много народишку покалечил этот человечек. Нечисто… Не может крещёный так молотить ногами и руками. Ищет сказыва-ли,  в наших лесах, какую-то бабу золотую.   Мастак был Засим по другим бабам…
Появился человечек той из дальней страны, от туда где солнце восходит.
Необычным было зеркальце, тяжёлого металла, с затейливой витою ручкой, где сплелись две змеи, кусая  хвосты. Металл обработан, так что вполне можно разглядывая себя, пригладить редеющие кудри. Можно ярким деньком запустить зайчика в очи деви-цы, солдатки или «грехи наши тяжкие» красотки замужней. С обратной стороны на зер-кальце  выцарапан медведь. Только царапки, поистерлись. Хорошо проглядывал только жёсткий оскал пасти, светились изумрудными бусинками глаза.
Зеркальце при Засиме и осталось. Вспомнилось почему-то, как знакомец кабацкий с интересом разглядывал зеркальце да, деньгу совал.

 
Часть 4
Во исполнения указа ведьминого, на закате солнца к дому её направилась делега-ция. Первым шёл батюшка. На обширной утробе колыхался тяжёлый крест. Шёл степен-но, обходя осторожно придорожные лужи. За батюшкой вышагивал деревенский староста. Увязался за ними подьячий Феофан, как обычно бывший «навеселе». Да мужик Никита был в компании. Беда пришла в его дом. Сначала перемерли все свиньи. Потом занемогла золовка, слёг старший сын, жена прихворнула, попив воды из колодца. Процессию завер-шал старый козёл, зачем-то бредущий за ними. Долго батюшку склоняли к походу. Согла-сился скрепя сердце. Прошествовали до домика ведуньи. На встречу выбежала рыжая со-бака. Оказалась ведьма на крыльце.
-Все свободны! Пусть Феофан останется.
Подошёл…
- Беги к роднику. Неси кружку.
Не прошло и получаса, Феофан был у ведьмы с замысловатой посудиной в руках. Принёс посудину вместе с цепочкой, вырвав из клади родника.
-Оставь посудину, а сам убирайся!
Утром у колодца увидели ведьму: нарядно одета; высока, стройна.
Подошла первой молодка.
-Возьми, милая, посудину, что была у родника, да обнеси всех кто пил из неё води-цу. Отвар внутри…Пусть каждый отхлебнёт по два глотка. Будет здоров через неделю. А кому отвара не хватит - судьба, помрёт до весны следующей.
Пошла молодуха по деревне. Зашла первоначально к полюбовнику своему, что лю-бим был ею без взаимности. Занемог полюбовник, попив воды колодезной.
     Случилось это перед Покровом.
      Деревня жила по  дедовским законам: гуляли по праздникам, женили сыновей, рожали детей, молились и каялись в недавно отстроенной церкви, каялись и снова грешили. Все как у людей…
     Пьяный подьячий Феофан выполз из-под клети, куда завалился после вчерашнего - ка-ждый норовил угостить  первачом ядреным, который гнали к Празднику Гуся. Пытался добраться до звонницы - позвонить к заутрене, да не дошел. Упал посередь улицы. Очнул-ся от дикой боли в правой ноге, взревел благим матом. Над ним бородатый человек в красной рубахе, в ухе серьга …
     Цыганский табор пришел в деревню: кибитки,  шалман людей разномастных в ярких одеждах - юбки, шали, бусы… Обступили Феофана,  галдят, лопочут по-своему… Неожи-данно круг расступился, и он увидел медведицу. В густой шерсти мелькнул какой-то странный амулет серебристого цвета в виде полумесяца. Гремя цепями, подошла,  лизнула  щеку, ухватила  зубами  ногу,  зашибленную лошадью, заворчала… 
     Боль ушла, а с ней исчезло похмелье… Но тут же  снова поднесли чарку. Жизнь стала «фиолетовой»: цыганский бог, ведьма, старый шаман сообразно и благопристойно размес-тились в душе его как куры на насесте, -  каждому было место свое, всем было вольготно и каждый был значим…
    
     Накануне в церковь заявилась Софья - местная ведунья. Взбунтовался батюшка: гнал прочь, крест выпячивая с брюха свого обширного. Ушла, но погрозилась…
     У этой самой  ведуньи деревне Кириловке и лечился Зосим в то время. Как увидел мед-ведицу, подумал: ну, началось.
      Табор остановился за деревней, аккурат возле Софьиного дома. Зосим выздоравливал. Ведьма предложила ему испробовать силу: снять амулет с груди  цыганской медведицы.
     Не чувствовал в себе Зосим еще такой силы, но решил не сдаваться, а действовать сме-калкой: напоить медведицу и снять полумесяц.  С вечера в деревне у веселой вдовы дос-тал первача,  напоил зверя.   Как стемнело, решил приступить  к делу. Подобравшись сза-ди, резко рванул цепочку. Да пес ведьмин помешал:  залаял, зарычал, завыл  и все враз, не по-собачьи как-то… Медведица,  ошалев,  дернулась так, что цепь не выдержала, оборвалась,  и умчались собака с медведицей в сторону луны…
     Пришла пора табору сниматься с места. По медведице погоревали, все ж доход от нее был: курила да пила, чарку с самогонкой отличала от той,  что с водой…Ушел табор…
          Смотрела Софья на Зосима как - то по особенному…Видела в нем парня,  что в юности любила. Когда травы к ранам прикладывала, чувствовала тягу к мужскому телу… Зосим боялся и в то же время желал ее. Порой представлял: а что,  если надеть на нее коф-ту вышитую да сарафан, шаль накинуть цветастую… Пока изнемогал, думал об этом как-то вскользь, а как на поправку пошел, стал внимательнее присматриваться …  Баба же, сколько их у него было, а перед этой робел. Уговорить этакую потруднее будет…
     Помаленьку стал по хозяйству помогать: договорился  с деревенскими  мужиками на-счет инструмента, наколол дров, починил забор, поправил покосившееся крыльцо. Гляде-ла  на это  Софья,  и уже подумывала оставить его у себя подольше. Хотелось ей заиметь наследницу, ведь родила же  мать Софью, хоть и была  ведуньей.
     Зосим всем своим поведением выказывал свой мужской интерес, даже ревность в ней пытался вызвать. Про себя Софья решила: добудет амулет с медведицы, тогда поговорим. Но настала пора Зосиму  возвращаться восвояси, и в последнюю ночь Софья решилась...
     Долго после того ведунья не принимала хворых да немощных, а к концу следующего лета узнали люди о младенце, девочке, что появилась в ведьмином доме. Амулет же мед-ведица носила до середины зимы, покуда не издохла. Бося с ней до той же поры по лесам скитался, а как не стало подруги, сбежал, куда глаза глядят…
     Тело медведицы недолго лежало на мерзлом снегу - волки, учуяв добычу, быстро с ней расправились. Амулет остался лежать там же, занесенный  снегом…
     Весной сорока, завидев ярко сверкающую вещицу,  подхватила ее, да выронила,  про-летая над высоченной сосной. Упал амулет  на заброшенное кладбище возле Кирилловки, в провалившуюся от времени могилу. Лежит небось до сих пор. Найдете, будет вам благо - виденье будущего…

Часть 5.
    
     Семён
Пропали звуки, чувства. В полной темноте плыли красные и желтые шары, не стал-киваясь, держа дистанцию.
 Семён очнулся на лесной поляне. Ярко светило солнце, шумел летний лес, со всех сторон доносился птичий щебет. Семён лежал на спине и смотрел сквозь ветви высоких сосен в небо, перебирая в памяти события последних часов. Жарко. Скинул малицу, отки-нулся на спину и упёрся во что-то твёрдое. Нащупал, вытянул  и рассмотрел поближе. Оказалось, ковш в форме утки, тот самый, из которого его потчевал странный человек с гребнем. Видимо прихватил вещицу, покидая зимнюю поляну...
Вдруг резкая боль пронзила  тело. Обожгло крутым кипятком спину, полыхнуло в правой ноге, горячий сноп искр рассыпался в затылке. Последнее, что успел почувство-вать угасающим сознанием - стальные каленые иглы, пронзающие горло. Потом -   спаси-тельное забытьё.
Реальность не спешила возвращаться. Вначале перед глазами обозначилась спутанная клочковатая  борода в белых нитках седины  среди  жёстких смоляных завитков.  Задорно блеснул тёмный глаз, хитроватая улыбка приоткрыла ровный ряд зубов.
     - Ты,  милок, откедова  туточки оказался? Прям как  с неба свалился! Однако  рой мой порушил. Шкуры на тебе наверчены какие-то,  они и спасли, не сразу пчёлки до тебя доб-рались. На-ка хлебни… Меня Николой все кличут, Дмитрич по батюшке.
     В полыхающее горло полился духмяный медовый настой из берестяной фляги.  Тягу-чий медовый настой произвел странное действие на  Семёна. Боль от укусов растрево-женных пчёл отступила, пришло ощущение невесомой лёгкости. Вскинулся   резким по-рывом, но не тут-то было! Ноги, неощутимые, цепляли смятую траву и не слушались.
     - Прихватись,  касатик за моё плечо, сейчас доберёмся до шалашика, отлежишься в те-нёчке. Держи крепче ковшик свой утиный, затейливый.
     Семён блаженно растянулся в свежесрубленном шалаше с терпким  запахом привяд-ших берёзовых листов. Вдруг прислышалось, будто звонкий девичий голос прозвучал где-то рядом. Уловил обрывки слов:   какие-то витрины, чёрные зеркала. Что-то непонятное и, кажется, грустное:
Черным светом зеркальных витрин
Отражаются души  людей,
Где-то бродишь и ты,  пилигрим,
Под незримой защитой моей.

Ты несешь в себе тайны веков,
Мягким светом сияют глаза,
Руки в копоти черных оков,
И блестит на ресницах слеза.

Я не ведала раньше тоски.
Сердце выжжено белой золою,
Я не знала, что значит любить
Не жила, не болела любовью.

Где ж ты бродишь, о, мой пилигрим!
На кого свою ведьму покинул?
Южным ветром на Север гоним,
В неизвестных пределах вновь сгинул?

Проповедуешь людям Добро,
О добре все давно позабыли.
Оглянись! Всюду ночь и лишь зло,
Нам кошмаром сегодняшней были.

О, мой милый больной пилигрим,
Где ж ты бродишь, гонимый тоскою?
Я не ведала раньше любви.
Не жила, не болела любовью...

Семён выглянул из шалашика. Неподалеку, возле кряжистой вековой сосны, уви-дел девицу-красавицу. Девушка покачивалась в импровизированном гамаке, напевала.  В чёрных, густых волосах венок из полевых цветов. Рядом с ней устроилась большая рыжая собака.
Провалился в сон. Проснулся поздним вечером, сон ли явь? Девушка со своей пес-ней, собака рыжая. Сейчас сквозь листья шалашика проглядывало чёрное летнее небо, с блёстками звёзд. Всполох костра выхватил из мрака грузную фигуру. Узнал недавнего бо-родатого  спасителя.
-Ответь любезный, что за девушка была на поляне? Или привиделось мне?
- Племяшка моя была. Провизию приносила. Подкрепись.
 Перед Семёном на цветастый когда-то, линялый плат Дмитрич выложил незатейливый провиант. Был здесь крутой каравай, печёный картофель, перья зелёного лука, пупырча-тые огурцы, да россыпь помидор, на широком листе лопуха  стайка горбатых окуней… Рядом ёмкость с желтоватой жидкостью. Семён взял в руки крутую помидорину, круто посолил, надкусил, брызнул сок. И тут ощутил насколько голоден, почитай не ел дня два мотаясь по прихоти ведуньи из огня да в полымя…
-На кость выпей за здоровье. Дмитрич протянул Семёну ковшик, в виде утки. Тот самый, что унёс Семён с лесной поляны. Выпили, закусили.
-Не спрошу, откуда да как ты здесь на моей пасеке оказался. Буду говорить я. Битюгом живу, лес да пчёлы. Слушай, поймешь, не поймёшь - растолкую. Полился рифмованный говорок.

Товарищ Ленин! Оптимистом все Вас знали.
Не десять-девяносто лет прошло…
Но этот стих  под керосинку мы писали.
Мы верили, но нам не повезло.

Вы оптимизму нас всегда учили.
Я – оптимист, пусть всем чертям назло.
Сегодня всю деревню отключили…
Я с лампой керосиновой – считаю повезло.

На  буйных реках станций понастроили.
И сколько их –  сейчас не перечесть?
А я сижу сегодня преспокойненько,
Как хорошо, что керосинка  в доме есть!

Когда-то Вы ученых навострили,
Чтоб мыслили над планом ГОЭЛРО.
Мне бабка с дедкой керосинку сохранили,
Спасибо им – мне очень повезло!

Спасибо им скажу за то, что в радости
Глядя, как выполз трактор на поля
Не побросали, словно кучу гадости
Предметы, быта старого, хуля.
Ну и как? Понял что?  Это у нас в деревне, света не бывает частенько, провода слышь тащат алконавты.  Я вот живу, и имею, однако, мысли всякие, да и кое-чего пле-мяшка обскажет. Недавно было. Мужчина учёный из тех, что в начале лета заходили в места наши. Экспедиция называется… заплутали, вывел за руку, как детей малых, искали что-то важное в местах наших, та-же как и с тобою гуторил с ними под медовуху. Душев-ные люди. Я вот живу тут, и имею, однако, мысли всякие да и кое-чего племяшка обска-жет. Недавно было. Мужчина учёный из тех, что в начале лета заходили в места наши. Экспедиция называется… заплутали, вывел за руку, как детей малых, искали что-то важ-ное, так - же как и с тобою гуторил с ними под медовуху. Душевные люди. Слушай и ты.
Оптические мозги.
То, что нашпиговано в современные машины совершенно не походит на то серое неприглядное, чем мы сегодня мозгуем. Соображает человек пока получше железяк, заку-сочку там к зелью или по женской части чего…хотя вот слушок дошёл до провинции - проигрывает баталию шахматную человечек, немцу какому-то железному. Зовётся эта же-лезка Фрицем. Не выдержал ратник напора, и разгромлен был железным дровосеком в момент. Так если, пойдёт, будем машинам услуживать, да маслице машинное в брюхи им подливать.
           Говорят люди умные шибко, будто бы под косточкой черепной штуковин этих-нейронов каких-то превеликое множество, так если зерно маковое взять, к примеру, да зерном этим амбар засыпать, так и будет вокурат, сколько под черепушкою мелких штук этих, и не углядишь… Хотя, слышь, не это главное, а заостриться на том надобно, что зёрнышки эти, не могут боками потереться о соседей, что рядом окажутся, а других и не учуют, через кучу великую. А вот если к примеру, каждоё контачилось да здоровкалась единовременно к примеру, будто мужик на большой ярмарке, мог сразу поговорить с ка-ждым сразу, что даже на дальних затворках притулился, ну и сообразно и всяк другой с ним… Вот какое действо происходит в бедовых наших головушках и понять это разуму нашему непосильно. А чтобы машина была смышленее, да места меньше занимала доду-маться пока учёный люд не может. А вот пришло наитие мне, что как для цели этой ис-пользовать лучики световые? Место они не занимают, друг на дружку не влияют, как тени невесомы. Да лучики пускать через пластины тонкие, навроде крыл стрекозиных, на кото-рых нужная то информация записана, и тут уж держись, так всякого понаписать можно, да понакрутить… Да вот мыслишка ещё: приучить мелкоту всякую живую для работы такой.  Растить, как в бульоне помошничков и будут они без железа всякого думать мозговать, как человечки. И ещё мыслишка. Придумать бы машину такую сварганить, чтоб на запа-хах работала. Прикинь, передают информацию электроны по науке говорю, да и на зайчи-ках световых, а вот и бактерии с вирусами приручить хотят. Сообразно и запахи в дело пойти могут… Бося мой племяшку по следам найти может, за километр, почитай. Как скажешь, или не скажешь ничего? Да ты спишь паря! Семёна сон унёс в другой лес, во-круг стояли колонны из тёмного стеклянного стекла, как причудливые деревья. Под нога-ми красный песок, красное небо, в небе висит два солнца. Диск первого цвета зелёной травы, второй крупный, но совсем блеклый отливает серебром. И ветер. Он перекатывает песок по стеклянным зарослям, сливаясь в непрерывный шелест. Доносится гул, будто во-допад, но вместо воды в водопаде мелкие камешки. Временами в потоке гравия, падающе-го с высоты, раздаются удары, будто большая глыба падает и раскалывается на мелкие ос-колки. И вдруг, по красному небу, клином из-за горизонта стая. Стая ближе-ближе, уви-дел: утки. Без взмахов крыльев, отливая металлом, наплывала стая. 
 ***
Семёна сон унёс в другой лес, вокруг стояли колонны из тёмного стеклянного стекла, как причудливые деревья. Под нагами красный песок, красное небо, в небе висит два солнца. Диск первого цвета зелёной травы, второй крупный, но совсем блеклый отли-вает серебром. И ветер. Он перекатывает песок по стеклянным зарослям, сливаясь в не-прерывный шелест. Доносится гул, будто водопад, но вместо воды в водопаде мелкие ка-мешки. Временами в потоке гравия, падающего с высоты, раздаются удары, будто боль-шая глыба падает и раскалывается на мелкие осколки. И вдруг, по красному небу, клином из-за горизонта стая. Стая ближе-ближе, увидел: утки.  Без взмахов крыльев, отливая ме-таллом, наплывала  стая.

В деревне.
Во исполнения наказа ведьминого, на закате солнца к её дому направилась делега-ция. Первым шёл батюшка. На обширной утробе мерно колыхался тяжёлый крест. Шёл степенно, обходя осторожно придорожные лужи. За батюшкой вышагивал деревенский староста. Увязался за ними подьячий Феофан, бывший как обычно «навеселе». Да мужик Никита был в компании. Беда пришла в его дом. Сначала перемерли все свиньи. Потом занемогла золовка, слёг старший сын, жена прихворнула, попив воды из колодца. Процес-сию завершал старый козёл, зачем-то бредущий за ними. Долго батюшку склоняли к по-ходу. Согласился скрепя сердце. Прошествовали до домика на окраине деревни. На встре-чу выбежала рыжая собака. Оказалась ведунья на крыльце.
-Все свободны! Пусть Феофан останется.
Подошёл…
- Беги к роднику. Неси кружку.
Не прошло и получаса, Феофан был у ведьмы с замысловатой посудиной в руках. Принёс вместе с цепочкой, вырвав из клади родника.
-Оставь кружку, а сам убирайся!
Утром у колодца увидели ведьму: нарядно одета; высока, стройна.
Подошла первой молодка.
-Возьми, милая, кружечку, что была у родника, да обнеси тех, кто пил из неё род-никовую водицу.
Пошла молодуха по деревне. Зашла к полюбовнику своему, что был ею любим не взаимно.  Хлебнул с дуру, ополовинив ёмкость, крякнул да и полюбил кряду два раза…
Пошла к сестре, давно сестра недомогала, дала отхлебнуть, предупредив
-Не более двух глоточков!
-Поможет, аль нет?
-Пей. Будешь здорова!
Зашла к дяде. Был крепким ещё мужчиною, любил водичку родниковую, прихвор-нул, как и многие с весны в деревне. Оставила молодка посудину, почти пустую, и верну-лась  к колодцу за оставленными вёдрами, коря любовника непутёвого своего за поспеш-ную жадность.

Часть 6.
Плагиаторы спят спокойно. Муза-женщина, она редко признаётся, кто был первым. (Ежи Лец).
Вариант развития сюжета.
Семён поближе знакомится с девушкою, которая приехала на пасеку к дяде. Де-вушку зовут Софья. Софья правнучка ведьмы, той что когда-то отправила Семёна за арте-фактами, вылечив.  У Софьи медальон который достался ей от прабабки, этот медальон она отдаёт Семёну. Семену снятся сны, где он оказывается на неизвестной планете. Там разыгралась битва между роботами Андрогонов и боевыми роботами Инвертов, что поя-вились из отдаленных уголков вселенной. Семен побывал в разных местах, собрал не-сколько вещиц, как-то: широкий браслет из сплава (может серебро или неизвестный науке металл, возможно сделанный из деталей инопланетного корабля. Слямзил кружку в виде утки, опять - же из непонятного металла а по легендам - это утка или она - же легендарная «Золотая баба». У ямщика Зосима зеркальце, из той же серии, что и все остальные вещи-цы. Все они имеют необычные свойства, каждая в отдельности. Цель ведуньи - собрать в кучку семь вещиц и тогда получится из них чудесный аппаратик. С помощью этого аппа-рата будет возможно перемещаться в прошлое, будущее, в другие миры и измерения, по-лучать любые материалы словом не аппарат-мечта.  Одновременно за вещами охотятся роботы враждебных Андрогонам существ из дальних галактик. И кроме того гоняется мо-нах тибетский, у него свой интерес, в игру  вмешиваются уголовники.
***
Как бы хорошо человек не говорил, помните: когда он говорит слишком много, то в конце концов скажет глупость. (Александр Дюма-отец).
Семён проснулся. Выпили, закусили. Пасечник продолжал рассказ…
Я-то в деревеньке проживаю, в Савино, тут поблизости. Летом с пчёлками, а зима накатит - хоть волком вой. Вот и пишу иногда, а племяшка читает  да посмеивается над стариком. Слушай.
И ветер стылый, и колючий снег…
И серых лет тягучая трясина,
Не повод,  чтоб забыт был человек,
Чтоб женщина устала ждать,
Или устал вдруг ждать мужчина.
Коль сердце прошлых лет тепло таит,
Пусть пламя тел  друг друга согревает,
Пусть свет свечей в окне горит,
И  старый кот мурлычет на печи,
И стёжки снегом ветер заметает...
  Ты молод, хотя и тебе довелось лиха хлебнуть. Вот хромаешь. Я ногу-то свою по маль-чишеству ещё повредил, на ведьминых утёсах. Слышал,  может про Белую ведьму? Нра-вится мне,  что слушаешь хорошо, не встреваешь. Вот ещё:
И вновь судьба свела с тобой!
Но где же прежнее волненье?
Годов унылой чередой
Убито к жизни тяготенье.
Смотрю в глаза твои, и где же
В них в них пламя прежнего огня?
Но с каждой встречей ближе, ближе
Становишься ты для меня.
Брожу унылый и усталый,
Надеясь на случайность встреч.
Как жаль, что в молодости мало
Умели мы любовь беречь.

Это всё лирика, а вот послушай, что мне охотники рассказывали. У охотников, оно и понятно, что не присказка, то сказка. Хочешь верь, а не веришь,  отойди,  не мешай. Случилось это аккурат после войны с германцем, в краях Прикамских, возле деревеньки Чернушка.  Деревенька эта выросла во времена стародавние возле  Камы-реки. Ой, круты берега Камские в местах тех! Скалы как веки великана, ресницами сосен топорщатся в об-лака. Прилёг великан на бережку, пустил слезу, слеза перетекла в реку, так и струится до сей поры.  Стояла недалеко от бережка  изба.  Жил в избе  цыган.
- Да и не верь! Бывает, и цыган бобылем живёт!  За лесом доглядывал, денежку ка-зенную получал.   Из местных редко кто балует в лесе.
Беда другая. Понаедут толстые да лысые, властью наделенные,  безобразничают, порою лося завалят, а то  и другого. Так уж повелось… Не приструнишь беспредельши-ков, как у поэта: «Раз власти – на то они власти, а мы лишь простой народ».
При цыгане  медведица. И за тётку цыгану,  и за сестру,  и за дочку.  Медвежонком  взял из берлоги стылой, с руки кормил. Вырастил медведицу. Да на грех пристрастил к выпивке. Самогоночку вместе распивали вечерами длинными.
Как-то по осени гуляла компания развесёлая. Выпито много было, да и застрелили медведицу сдуру. Вышла та к людям на голоса без опаски, учуяв запах выпивки… Пого-ревал цыган, выждал, когда уснули все в избушке, подпёр двери жердиной тяжёлой спа-лил негодяев вместе с полюбовницами да и  ушел, куда глаза глядят. А медведица стала являться в здешних местах, пугая людишек.  Охотники, рыбаки али грибники пуганы бы-ли не единожды.  Медведица могла явиться волчицею,  собакой рыжею,  рысью, меняя  образ на глазах остолбенелых путников, пугала до смерти.  А порою, обернувшись кики-морой в чащобу заманивала.  В местах этих и раньше Белая ведьма являлась. Про ведьму, рассказ особый, да в другой раз…
Мест для ночевок в лесу было предостаточно благодаря браконьерам,  понастро-ившим небольшие зимние домики прямо на берегу реки, но местные жители не спешили пользоваться такими на первый взгляд завидными условиями и разбивали лагеря прямо посреди зимнего леса. Поговаривали, что там нечистая сила обосновалась. Вот и браконь-еры перестали наведываться в те места, и это  только укрепило местные суеверия. Были, правда, и те, кто отказывался верить в россказни о нечистой силе и вопреки всеобщему мнению порой не брезговали воспользоваться удобными ночлежками. Одним из таких смельчаков был охотник Игнат.
     Ночь  выдалась на удивление ясная и морозная, полная, чуть покрасневшая луна по-добно огромному фонарю освещала все потаенные тропки сказочно-зимнего леса. Тишина и безмятежный покой.
Игнат, а с ним пятеро крепких мужиков и две охотничьих собаки приготовились встретить ночь в лесу.
- Эх, жаль самогонки с собой не взяли! А, Игнат?
Гулкий дружный смех незнакомым звуком ворвался в лесное царство.
- Да, Федот, тебе без самогонки жизнь не мила, вот только на охоте она делу мешает. Ты лучше скажи, где ночлег разобьем, время-то позднее.
- Что тут думать, дело нехитрое, вон за косогором избушка  стоит, чего зря пропадать.
- Не по душе мне эти хоромы, поговаривают, сила там живет  нечистая.
- Да ты, Семен, не блажи, тебе Яшка кривой на ухо напоет, а ты все взаправду принима-ешь.
- Яшка кривой, Яшка кривой. Он,  между прочим, с ведьмой местной знается.
- Да ладно вам попусту бакланить, шкур все равно не хватит, вон ночь какая морозная вы-далась. Давай, Федот, кажи дорогу.
До избушки добрались быстрехонько, один раз всего останавливались, чтоб дров для печки  заготовить. Избушка оказалась на удивление удобной и просторной.
- Никак, под нас хоромы заказаны. Не к добру, знать…
- Прикуси язык, Семен, беду накликаешь.
Ужин охотника нехитрый - каравай хлеба, яйцо да луковица. А в такой глуши любое на-поминание о доме сердечко греет не хуже самогонки. Затопили печь. Повеяло уютом, оледеневшие ступни начали отогреваться. Совсем успокоились мужики, вот только собаки себе места не находили,  все у дверей крутились да поскуливали.
- Глянь, как по дому тоскуют, или дичь какую учуяли.
- Ага, скорее у волчицы какой охотка, вот и рвутся кобели проклятые.
- А мне наши бабы всех заморских девок милей.
- Да не скажи Семен, вон в Сосновке - Кузьмина дочь! Со всех сторон света сватаются.
- Как ее кличут то!?
- Софьей, по-моему,  ух, хороша девка!
- А ты Прохор, про всех баб в округе ведаешь?
- Про всех не про всех, а про кого надо разведаю.
- Жениться я надумал, хватит уж  по лесам скитаться.
- А чем  тебе Любка Захарьина не мила!? она вон чуть из юбки не выпрыгивает, когда ты мимо  проезжаешь.
- Тише вы! Аль не слыхали,  стучит кто-то?
- Любка Захарьина, о женитьбе твоей проведала.
Вспыхнул дружный смех, но тут же оборвался:   вновь послышался отчетливый стук.
 - Аль пришел кто? Заходи, дверь не заперта.
- На собак, на собак поглядите, под лавки забились! У,  черти, толку от вас - только кур таскать да за сучками бегать.
Стук повторился вновь, уже  заметно громче и настойчивее.
- Кто там  пожаловал? Заходи!
Двустволка у Игната всегда  наизготовку…
Дверь медленно отворилась, в теплое  помещение клубами ударил морозный воздух. За порогом стояла молодая женщина с длинными неприбранными волосами. Несмотря на лютый мороз, она была одета в легкое прозрачное платье. Улыбнулась девушка,  и только приподняла подол, чтоб через порог перешагнуть, увидели охотники,  что вместо ноженек белокожих у гостьи их ночной лапы медвежьи. И такой  ужас их обуял, что никто и слова вымолвить не решался, только Иван,  по обыкновению молчаливый, вдруг начал божить-ся.  Красавица обернулась чудищем, тело покрылось шерстью, лицо вытянулось в морду,  пол скребанули острые когти. Взревела медведица,   и  враз сгинула.
Уснуть той ночью так никому и не удалось. Как только начало светать, охотники отправились в деревню, побросав капканы и беличьи шкурки,  да погрозились  сжечь все избушки в округе. Так и сделали, только одну никак огонь не брал, ту самую,  в которой давеча ночь коротали. По сей день, она стоит в лесу чайковском, и кто знает,  сколько еще охотников добрых уютом своим обогреет...
И снова Семён уснул, сон унёс его на планете стеклянных деревьев.
Вдруг стаю пронзил зелёный луч. Попадая в свет, птицы вспыхивали и превращались в сгустки оранжевого пламени и мгновенно распадались. На стеклянный лес посыпался град расплавленных частиц металла. Зеркальные ветки отзывались тягучим звоном.
Одна из птиц упала на соседнее дерево. Дерево раскололась, осыпав градом колю-чих осколков красный песок у ног Семёна. Метрах в трёх от него воткнулся в песок рас-калённый шар. В лицо брызнуло мелким кварцем.  Одну из птиц зелёный луч задел вскользь. Неуклюже кувыркаясь, она упала рядом. Семён подошёл поближе  и вгляделся. Птица была удивительно похожа на тот ковш, из которого он когда-то пил медовуху на лесной поляне с пасечником.  Только ковшичек этот как бы принакрыт крышкой, в кото-рую превратилась спинка птицы.  Вот крылья, утиный нос. Одно крыло  срезано почти у основания, другое вытянулось, обнажив ряд переливчатых, словно из слюды сделанных перьев. Семён нагнулся, чтобы разглядеть поближе свалившееся почти на голову чудо, протянул руку и сразу отдёрнул – от птицы исходил  жар. Внутри разбитого тела утки-ковша увидел россыпь разноцветных камней. В камнях  причудливо отражались лучи зе-лёного солнца, что светило в небе удивительной планеты.  Часть драгоценных камней вы-сыпалась при падении и сверкала рядом драгоценной россыпью.
Такое богатство трудно себе представить в реальной действительности. Да это же сон, вдруг осознал он! Взглянул туда, где только что была стая. Зелёный луч сжёг послед-нюю птицу и  пропал.  Семён осматривался, решая, что делать, осваиваясь в новой обста-новке. Присел на валун, похожий на большое яйцо. Гладкая дымчатая поверхность матово светилась. «Яйцо» наполовину было утоплено в песок, на поверхности оставался лишь его округлый тупой конец. Посидел, подумал, да и пошёл по рыхлому песку сквозь лес на шум водопада.
      
Часть 7
Там, где речь идёт о любви, женщины мало думают о твёрдости, если вообще о ней думают. Гордость-это нечто, что не сходит у них с языка, но никогда не проявляет-ся в делах и поступках. (Агата Кристи).
Семён проснулся в полдень. Выглянул из шалашика. На небе не облачка. Жарко Тихо. Всё что приснилось душной летней ночью, вчерашние истории пасечника - всё ос-талось в ночи.
    Вышел на поляну, ополоснул лицо и плечи из берёзовой кадушки, обтёрся широким цветастым полотенцем,  оставленным заботливым хозяином.  Полегчало. А где же сам хо-зяин?  Семён прислушался. Где-то совсем недалеко слышен разговор. Пошёл на голоса.
- Ну, как отдохнул, касатик? - Встретил вопросом Дмитрич, -  знакомься, племянница моя, Софья.
     Перед Семеном стояла высокая девушка. На белом, красивом лице   играла загадоч-ная улыбка. Копну черных, как крыло ворона, волос, стягивал венок из полевых цветов.
Разительное сходство с той ведуньей из Кириловки, что вылечила Семёна и отправила пу-тешествовать.  Глаза… один зелёный, другой черный…
- Ну что, красавец, пошли к воде, искупаемся. Где же я могла раньше тебя видеть?
- Вряд ли встречались, может, когда-то в другой жизни? Я как в сказке сейчас. Всё летаю куда-то.
- Пошли, космонавт, купаться, будет ещё время побеседовать.
       Шли рядышком  по едва заметной  тропке, следом семенила, вывалив, толстый фиоле-товый язык,  собака.
Купались, загорали, разговаривали. Семён пересказал новой знакомой все, что с ним про-изошло, всю свою жизнь. Софья слушала, не перебивая. Время застыло. Была только это девушка, её глаза и молодое гибкое тело. Солнце ушло, оставив  в небе  багряный вспо-лох.
Надвигались сумерки. Семён и Софья двигались по тропке вдоль леса, держась за руки, весело переговариваясь. Вдруг Софья остановилась и поцеловала Семёна в щёку, а потом, будто испугавшись чего, отскочила и побежала в лес. Семён стоял в растерянно-сти. Очнувшись, бросился следом. В лесу Софья прижалась к высокой сосне, щёки ее пы-лали алым цветом. Семён подошёл и, обняв за плечи, притянул к себе. Они слились во-едино в долгом поцелуе. Оторвавшись от губ, Сёмен начал снимать с неё платье. Медлен-но обнажая белоснежные плечи, он целовал её красивую шею. Софья трепетала в объять-ях, словно пойманная птица. Обхватив его спину руками, она прижимала его к себе всё сильнее. Они ощущали тела друг друга,  каждую клетку…
Потом сидели долго у ночного костра.
- Семён, я знала, что встретимся. Знала… Прабабка была колдуньей. Имя мне дали в честь её Мы Иные. Мы не такие, как все люди. Возьми медальон, может, свидимся, если суждено.
Взяла в руки старую гитару,  полилась песня.

Я не хочу тебя терять,
Но помешать судьбе не в силах.
Ах, если бы ты смог понять:
Любовь не измеряют в милях.
Нам будет тяжело, пойми,
В чужих постелях просыпаться,
Быть одинокими людьми
Грустить и тут же улыбаться.
Ну, все! Довольно! Я глуха,
Слепа, больна и виновата!
Пойми, у нас ведь ночь одна,
Не надо глупых слов! Не надо!
Целуй меня: запястья, плечи,
Чтоб страсть веками не остыла,
Ты подари мне этот вечер
И помни, я тебя любила!
Я слышу, чьи-то голоса,
И сердце рвется от беззвучной боли.
Прости меня, любовь моя,
Я не завидна в этой роли!
Ты был хозяином моим,
Ты сердце мне разбил невольно.
Я не принцесса, не  раба,
И скоро я уйду, сейчас мне очень больно!
Живи и ты, коль я  не умерла
Даст Бог, и свидимся вдруг снова.
С рассветом новым в лето я уйду
Уйду в росистый лес, не вымолвив и слова.
***
Я задыхаюсь, боже задыхаюсь.
Мне слезы горькие слепят глаза.
Я не живу, не сплю, не улыбаюсь,
Я просто жду, когда придет она -
Прекрасная, жестокая, слепая
Хозяйка ночи, ведьма тишины.
Она всегда приходит, избавляя
От горя, от несчастья и беды.
Я только ей одной теперь покорна,
Пытаясь нашу встречу торопить.
Она одна любовь убить способна,
Огнем и кровью сердце исцелить.
Девушка отложила гитару, притянула к себе Семена и заглянула в глаза, словно стараясь запомнить.
   - Милый, расскажу тебе, как найти клад. Зарыт он неподалёку, да добыть непросто. Ко-гда-то бродил в камских лесах лихой атаман Сокол. Ватага его грабила  купцов на  торго-вом пути из Соликамска в Верхотурье.  Сокол с ватагой обосновался на месте, где сейчас стоит село Атман. В ту пору оно  называлось Атаманским. Здесь он разбойничал, нападал на суда, проходившие по Каме.  Награбленное добро атаман прятал у реки  Яйвы. Берега ее изрыты пещерами, воды подземные нарыли… В одной из таких пещер Сокол устроил тайник. Говорят, там было  укрыто  двадцать бочонков серебра! Но в один прекрасный день разбойник решил  перепрятать свой клад. Нанял подводы и перевёз всё в наши мес-та… А потом его головорезы порешили всех извозчиков. Спасся только Засим, прадед мой.
   Да и, кроме серебра,  много там было всякого добра. Но не это главное. Есть среди всех сокровищ птица одна, ее еще  бабой золотой называют. В утице этой есть и  каменья дра-гоценные. Тебе назначено найти эту птицу. Вот по ковшику, с которым ты явился,  я и по-няла, что ты тот, кто выполнит Задачу. Про то мне еще дядя говорил. Я не знаю точно, где  клад  зарыт, может,  водою укрыло…
   - Что за задача? Почему меня кидает из огня да в полымя?
- Узнаешь, всему своё время. А всего ты должен добыть семь вещиц. Когда-то в Мире бы-ло нарушено равновесие сил добра и зла, и это грозит гибелью всего, наступает  Хаос. И Иные объединились для того,  чтобы противостоять Злу, нахлынувшему из дальнего  уголка Вселенной. Сейчас я расскажу, как тебе найти  сокровища. Под светлый день от-крываются пещеры и подземелья с кладами. В это время клады загораются огоньками. Надо взять с собой петуха, который не кричал не разу, привязать ему на шею плакун-траву и пустить на то место, где по кругу растут грибы. Эти круги в народе называют ведьмиными. Как только петух встанет на место клада, тотчас надо закричать. А чтобы не было страшно, когда начнешь рыть клад, нужно взять с собой траву Петров крест, спрык-траву и свечу. Не оглядывайся, только не оглядывайся при этом… А если появится какой морок  или зверь, не бойся, а швырни в него шапку, и рассыплется чудище червонцами золотыми…
    -Так грибов под пасху не бывает.
     -А ты место заприметь первоначально и после вернешься с петухом.



Если… кто-то мыслит иначе, чем я, он не только не оскорбляет меня этим, но, напро-тив, обогащает меня. Основа нашего единства - Человек, который выше каждого из нас. ( Антуан де Сент Экзюпери)
 
Часть 8
Хваля, хвалишь  всегда  самого  себя;  порицая,  порицаешь всегда другого. (Ницше).
Предисловие.
Так уж зачастую повторяется в жизни: всё, что связано с золотом, серебром, драго-ценными камнями, имеет длинную и запутанную историю.
Бывали случаи, когда неизвестно откуда вдруг появлялось в мире большое количе-ство драгоценных металлов. О возможностях алхимиков мы сейчас практически ничего не знаем, а ведь у них за спиной был тысячелетний опыт   накопления и осмысления эмпири-чески полученных  знаний. Как говаривал один из героев популярного новогоднего брен-да, «Науке это неизвестно». Так что на эту тему можно напридумывать всякого. А вдруг одна из гипотез или фантазий приведёт к истине? Найдётся чудак, который однажды от-делит зёрна от плевел…
Известен факт появления чуть ли не десятков тонн “тамплиерского серебра”, да еще в кратчайшие сроки,  в руках такой загадочной организации, как орден Храма…
Храмовники очень строго относились к деньгам - честность была их         торговой маркой.  Военная сила Ордена позволяла  управлять обширной сетью торговли между Ев-ропой, Святой Землей и мусульманским  миром. Сильный флот сделал "сеть" Ордена практически единственным безопасным путем в Иерусалим. Храмовники разработали тщательную систему  для перевода денежных средств на Ближний Восток, когда можно было положить деньги на "счет" в одной стране и получить их по "чеку" в другой. Именно тамплиеры - Храмовники ввели в обращение банковские чеки, какими до сих пор пользу-ются во всем мире.
 
Зосим и Пётр
- Ну что же,  Пётр! Собирайся, пойдём к  Софье,   обсудим дела наши скорбные.
- Подожди,  рассчитаюсь с кабатчиком, - Петр достал из кубышки монеты. И тут Зосим вспомнил, что такие  же   монеты предлагал ему тот человек, который хотел купить   зер-кальце заветное и с которым они  дрался  на потеху люду кабатскому… Да если рассу-дить, это разве драка? Так и не зацепил  нахала  кулаком пудовым. А сам так пострадал, что почитай месяц лечила ведунья травами пахучими, мазями  да заговорами.  Повезло ещё, что жив остался…
Монеты эти необычные ещё тогда заприметил.  А сейчас разглядел  внимательнее. Тяжё-лая! Прикусил, однако не золото… На лицевой  стороне монеты изображён лев с челове-ческой головой в короне. Лапами он прижимает к земле змею.  И еще буквы греческие: «LIH». На оборотной стороне монеты круг,  и из него в три стороны выступают человече-ские ноги.
- Слышь?! Да это же ефимка. Деньгой вроде этой  со мною немец один расплачивался. Завтра седлаем тройку и едем  в Синюхи -  самую верхнюю деревеньку на Пильве.  от неё в полверсты к северу, на полях… серебро к серебру, денежка к денежке, отыщем, чай, че-го. Да и Софья про те места поминала…
- Ну что ж, мне собраться -  только подпоясаться. Передавай привет своим, как наших увидишь.
 На том и порешили.

 Андрей.
    Билет железнодорожный «Пермь-Соликамск»,  и дальше, к Полярному Уралу на Више-ру и Колву. Интересный попутчик оказался рядом. Чай, а потом и водочка. Душевные раз-говоры помогли забыть крушение семейного благополучия. Остался в памяти  говорок со-беседника:
- А вот что, сударик, поглянулся ты мне своими речами, хочу тебе тайность сообщить. Хошь, серебро укажу, руду серебряную?
- Где ж?
- А на Пильве. Пильвяна-то давно ей пользуются. Ты думаешь, как разбогатели Могиль-никовы? Они с пильвенского серебра зачали. Дед мой родом с Пильвы и знал об этом; пильвяна-то великокняжескими рудниками пользовалась. Рудники-то были казённые раньше, князь московский Иван Васильевич ими владел, и ему серебро с Пильвы в Моск-ву доставляли. Потом про эти рудники забыли, а пильвяна потихоньку имя и пользова-лась. Донеслось до высокого начальства… В округ вышел приказ копать. Да пильвяна-то хитра: штегера подкупили, он всё и скрыл. А руда-то вот где, сударь, самая верхняя де-ревня на Пильве - Синюхи.
- Ну и как, сам-то веришь?
- А то! Почитал я книгах старых про серебро в краях наших, да обскажу тебе сейчас,  что там открыл. Штабс-капитан Банников в «Горном журнале» аж за 1837 год рассказывал о том, что известный уральский заводчик XYIII века Михайла Походяшин, владелец Бого-словских заводов тайно добывал на Северном Урале серебро, но предупреждённый своим другом - сибирским губернатором Чичериным о сделанном на него доносе, приказал пре-кратить добычу и уничтожить все следы.
     Молва идёт, будто ещё долго некоторые жители Чердыни по мере своих сил разраба-тывают серебряную руду, и будто некоторые жителей даже разбогатели на этом. А еще Мамонов проводил  на  Пильве изыскания для железной дороги между Троицко-Печёрском и Соликамском. Сохранилась таинственная опись на церковно-славянском языке, по которой местные людишки искали там серебро.
- Интересно…  И как ты,  Зосимыч,   всё запомнил?
- А ещё,  милый человек, есть в здешних местах  колдунья Софью. Ой, мудра! Про сереб-ро-злато,  каменья драгоценные ведает. Загляни, коль случай выпадет…
Как в воду глядел попутчик. Свела-таки судьба с ведуньей, от простуды Софья вылечила, что прихватил в утреннем тумане  на рейдовом катере. В результате всех приключений родились некие зарисовки, где замысловато  переплелись сон, явь, ночные мороки-болезни…

Заключение
    Вот и закончен наш сказ-рассказ, кто читал,  молодец! Что приключилось дальше с ям-щиком Зосимом и его товарищем Петром,   додумайте сами. А коли лень, али охотки нет, мне пишите. Расскажу по дружбе, так и быть!  Всё закончилось хорошо, наши победили. Клад, где полным полно злата-серебра, пока не найден, но манит и внушает... Семь арте-фактов, что добыл в странствиях Семён, сложились чудесным аппаратиком, при содейст-вии коего и  при участии Иных андрагоны  смогли остановить экспансию на Землю бое-вых роботов - Инвертов, что вторглись  из дальних уголков космоса.  Арена битвы  - уди-вительная планета, с формами разума на основе оптики. Земля спасена в очередной раз. Семён остался жить неподалёку от города Чайковского, женат на внучке ведуньи, дети, семья, полная чаша… рутина, в общем. Сказки обычно заканчиваются свадьбой.

 За сим прощаюсь...
Март 2007, г.