Глава 4

ГЛАВА 4.
Телефон на столе зазвонил, вернув Лара к ежедневным заботам. Прежде чем снять трубку, она на мгновение прикрыла глаза. Этот звонок имел отношение к ее нынешней жизни. Петр, высветилось на дисплее, наконец. Она взяла трубку, надеясь про себя, что это не случайный звонок. К счастью, ожидания её не подвели. Сообщив своей доверенной помощнице по работе
— Светик, меня не будет на работе всю вторую половину дня — проследи, если будут звонить с офиса, я ушла к руководству решать вопрос об отоплении.
       Быстро собравшись, Лара помчалась к станции метро.
       Заняв свободное место, вставив наушники от плеера, Лара была вся там, и думала о
предстоящей встрече. Сфотографироваться у профессионального фотографа было ее мечтой.
       В комнате находился импровизированный подиум — длиннющий диван без ножек, который тянулся по всей длине огромного окна. По его пространству были разбросаны яркие подушки, и Петр жестом предложил Ларе занять на подиуме место, в то время как он сам трудился над осветительной аппаратурой и устанавливал фотокамеру на штатив. По полу в разных направлениях тянулись разноцветные провода, объединяя разрозненные предметы, предназначенные для фотосъемки в общую, хорошо продуманную систему. Пётр несколько раз включил и выключил софиты, проверяя их работу и едва не ослепив Лару, и проговорил, указывая на здания напротив, мрачными изящными силуэтами, вре¬завшимися в облачное небо
— Начнем с того, что ты расположишься напротив окон, птенчик, я постараюсь использовать эти здания в качестве заднего плана. Да, пожалуй, такой ракурс подойдет лучше всего.
Лара пробралась на мягкую платформу у окна, стараясь не задеть разбросанные кругом провода и прочие элементы оборудования, перехватив по пути напряженный взгляд Петра, и остановилась в ожидании дальнейших указаний. Она чувствовала легкое возбуждение, предшествовавшее началу первых в ее жизни фотопроб, которые, она была уверена, сделают из нее настоящую красавицу, о чем она долго и упорно мечтала. Может быть, в один прекрасный день она тоже станет украшением разворота для «Караван Историй», интересно только, как ее младшая дочь переживет подобное?
Петр колдовал у софитов и камеры, ловя ее силуэт в видоискатель, добавляя и уменьшая поток ослепительно яркого света, обдававшего ее временами нестерпимым жаром. Теперь она уже не могла созерцать голубоглазого незнакомца, с изящной бородкой, но постоянно чувствовала его присутствие. Здесь, в белесом свете мощных фотоламп, она, наконец, вспомнила, всели в порядке на работе.
 Петр начал силь¬но интересовать Лару, и она тут же дала себе слово, что не пожалеет усилий и сделает все, от нее зависящее, чтобы он стал ее, и запомнил по настоящему.
— Нормально, дорогая, все идет хорошо. А теперь скинь тряпку, которую я тебе выдал, и встань боком — хочу заснять тебя в профиль, — надеюсь, ты в курсе, что обладаешь абсолютно сногсшибательным бюстом?
Вздрагивая от волнения, охватившего все ее существо, Лара сбросила кимоно и, нагая, застыла на фоне розовеющего от наступающего вечера неба.
       Еще через полчаса съемок, когда все ее тело ныло при малейшей попытке изменить позу, Петр, наконец, смилостивился и дал ей возможность передохнуть.
— Можешь расслабиться, дорогая, пока я буду менять пленку в аппарате, и выпить немного — Петр нальет тебе какого-нибудь пойла, если тебе нужно подкрепить силы.
Все еще полуослепшая от яркого света софитов, Лара, тем не менее, храбро шагнула в темный провал комнаты, дабы всем своим видом про¬демонстрировать собственное бесстрашие и хладнокровие. Она даже не потрудилась накинуть на голое тело платье и почти на ощупь добралась до противоположного конца помещения, где неясным для ее мигающих глаз силуэтом девушку поджидал Петр.
Лена потребовала у него мартини (этот напиток предпочитала ее младшая дочь, поэтому просьба Лары прозвучала вполне светски), и пока Петр наливал мартини из высокой красивой бутылки, ее зрение снова адаптировалось к обычному освещению.
«Ну, как я себя вела?» — ужасно хотелось спросить Петра, но она решила, что это будет слишком по-детски, поэтому промолчала, решив предоставить инициативу Петру.
Он протянул ей стакан и беззастенчиво окинул взглядом ее обнаженное тело. Она почувствовала, как по ее телу разлилось тепло от его взгляда, мартини же огненной струйкой обожгло ей пищевод, поскольку Петр не разбавил его, и Ларе пришлось поначалу сделать над собой некоторое усилие, чтобы проглотить первую порцию.
«Вот удача, — подумала она. — Этот пижон фотограф и находится в одной комнате со мной, он рассматривает мои прелести и даже не пытается скрыть, что хочет мной обладать...»
Лара была права — она прекрасно знала этот мужской взгляд, которым ее на улице часто провожали как молодые, так и старые мужики, и такой же огонек вспыхивал теперь в голубых глазах Перта. Он вытянул вперед руку и ухватил ее за грудь, при этом сильно ее сжал.
— Неплохо. Приятно потрогать настоящую вещь, а не нашпигованную силиконом..
Тут он подмигнул ей и ухмыльнулся, хотя в глубине его взора не было и намека на юмор. На самом деле Петр не шутил.
— Так ты будешь вести себя как следует, а Ларочка?
Лара все еще чувствовала прикосновение руки Петра к своей груди, а неразбавленное мартини, которым она угостилась с легкой руки, жгло ей внутренности и растекалось по жилам, зажигая в теле огонь и вызывая чувственную дрожь, которую она испытала лишь однажды —
Тело Лары было изумительным, почти идеальным; единственное, что его чуть-чуть портило — это живот. На ее нежной коже, слегка маслянистой от крема, игриво поблескивали крохотные капельки воды. Страсть, которая кипела в душе у Петра, сделала его даже более агрессивным, чем обычно. Да и на самом деле — какого черта он должен колебаться, терять время, когда Лара совершенно ясно дала понять, что хочет с ним быть. Он вытянул руку и коснулся ее груди — она не поше¬велилась. Тогда он, демонстративно пригнув голову, стал жадно ласкать языком уже твердеющий от возбуждения сосок.
— Да, любимый, да, — выдохнула она из себя и, повернувшись всем телом к нему так, что и вторая ее грудь была готова, прижалась к его обнаженному торсу. Его руки лихорадочно заскользили вниз по влажной коже, пытаясь забраться в ее лоно. Добраться до ее заветных складок оказалось несложно — уже через минуту она была готова принять его. Он потянул ее вниз, совершенно забыв о том, что они находились на подиуме у окна, где каждый мог их увидеть. Его пальцы исследовали ее интимные глубины, как бы проверяя, способна ли она вместить в себя его чувственность. Наконец он вошел в нее, и она влажно сомкнулась вокруг него, заманивая в себя, втягивая, засасывая... Солнце золотило ее волосы и кожу, добираясь до кудрявых завитков внизу живота, высвечивая их, демонстрируя всему миру, что она натуральная. Она лежала на спине, принимая Петра, закинув голову назад, чуть съехав с подиума, на котором только что позировала перед камерой, и жмурила глаза, защищаясь от ослепительных, почти белых лучей софита.
— Делай так, мой милый, именно так! — Ее ноги сомкнулись вокруг него в кольцо, и он почувствовал, как ее ногти вонзились в его ягодицы, прижимая к себе и стараясь заполучить его целиком. Она была похожа на крупное, покрытое светлыми волосами, животное, сопящее, визжащее, стонущее от неистового желания совокупления.
«Такая же плюха, как и все женщины, подумал Петр. Интересно знать, о чем все они думают, эти плюхи, когда вопят и извиваются под тяжестью мужчины?» — думал Петр.
Веки Лены по-прежнему были плотно зажмурены, зато полуоткрытый рот извергал сладострастные, хохочущие звуки, перемежая их сло¬вами, которые, как считала Лена, соответствовали моменту. Она знала все словечки, которые выбалтывают в таких случаях, включая и самые неприличные. И теперь она выпаливала их в бешеном, сумасшедшем темпе, который совпадал с ритмом движения их тел.

Он подсунул одну руку ей под ягодицы и ввел палец в анальное отверстие. И по тому крику, который она выхаркнула прямо ему в лицо, и по новому шквалу любовных движений он понял, что она находится на подступах к вершине наслаждения.
«Ну, что же, Ларочка, — лихорадочно думал он, — ты сама хотела этого, получай же все по полной программе, но только поторапливайся, черт тебя возьми, поторапливайся, потому что вот сейчас, сию минуту, я впрысну в твое нутро все, что накопили моя злоба и неудовлетворенное либидо».
— Ну же, кончай с этим, получай все, что заслужила! — громко произнес он, побуждая ее ускорить финальную стадию соития. И как бы подчиняясь его команде, она задышала все глубже и чаще, забормотала все быстрее и быстрее, и последние слова — «да, Боже, да!» — воплями сорвались с ее губ.
Он почувствовал, как она запульсировала, начала содрогаться от спазм, и, не желая дольше сдерживаться, он позволил совершиться тому, чего и сам уже хотел со всей страстью — он разрядился прямо в ее теплое, тесное и мокрое от вожделения углубление — суть всякой женщины, кем бы она ни была. В этот момент ему было наплевать, что его руки причиняли ей боль, а его рот и зубы сокрушали ее губы и рот; она при¬нимала от него все с криками восторга.
— Мне было очень хорошо, любовь моя, — заявила она минуту спустя уже почти спокойно. — Но будь хорошим мальчиком, выпусти меня. Мне немного трудно дышать и, кроме того, мне надо бежать в душ.
— Вот это здорово! Ни с того ни с чего ты вдруг решила оставить.
— После того, что было, я с удовольствием бы выпила немного мартини, ты не возражаешь?
 «Кто бы мог подумать, что еще минуту назад эта женщина визжала, стонала и корчилась подо мной, словно какая-нибудь мартышка?» — подумал Петр.
Их глаза на мгновение встретились, и она, усмехнувшись, подмигну¬ла ему.
— Только не пытайся меня просчитать, Петр, дорогуша. Не теряй времени попусту не в состоянии сказать что-либо обо мне со стопроцентной уверенностью. И никто не скажет…