Дрезонда - дочь света и тьмы Продолжение

Глава 6


Слух о том, что в деревне Султановка есть колдун, который может и лечить от болезней и привораживать и наводить порчу, с молниеносной быстротой разнесся не только по окрестным деревням, но и дошел до Москвы. Несмотря на то, что деревенька Султановка находилась в глухом лесу, и даже до районного городка от нее было добираться очень сложно.
Первые клиенты из Москвы добирались до деревни сначала на поезде, потом по реке на лодках, а уж оттуда пешком двенадцать километров до села.
В избу вошли трое измученных и усталых людей. Это были отец, мать и их сын. По внешнему виду ему можно было дать уже лет пятнадцать, примерно Сашиного возраста.
Саше стало интересно, и она не ушла из дома, как это сделали остальные члены семьи, а удалилась в спальню, чтобы послушать с какой проблемой пришли к отцу эти интеллигентные люди. Во всяком случае, она это определила для себя сразу, лишь на мгновение, взглянув им в глаза.
Разговор действительно состоялся интересный и надолго остался в ее памяти.
Отец мальчика Аркадий Владимирович был профессором и преподавал физику в одном из ведущих ВУЗов Москвы, а мама Нина Дмитриевна преподавала физику в школе.
Проблема заключалась в том, что их сын Роман при столь умных родителях был не совсем здоровым мальчиком.
 Чем именно он болен, никто из врачей не мог конкретно сказать. Но то, что он не мог усваивать даже школьную программу, говорило о том, что у него не совсем в порядке с головой.
 Нет, он не был глупым или ленивым, иногда он выдавал такие сложные формулы по физике или по математике, что вводил в состояние шока даже отца.
 Причем это были формулы не из школьных учебников и не из учебников Вуза, а совершенно новые, над которыми даже Аркадий Владимирович ломал голову. Хотя как профессионал он чувствовал, что в них есть рациональное зерно, а возможно даже и новый прорыв в науке.
Аркадий Владимирович пытался поговорить с Ромой, задавал ему всевозможные вопросы, но тот, написав очередную формулу, опять впадал в детство. Правда, всегда при этом с тревогой повторял:
- Роботы, эти маленькие роботы они могут все. Как странно? Они могут перевернуть весь мир.
Рома не ходил в школу по двум причинам. В обычной школе он не мог усваивать программу, а в школу для умственно отсталых детей родители сами не хотели его отдавать. Поэтому учился он на дому.
Аркадий Владимирович услышал от знакомых, что в деревне Султановка есть человек, который может все. Мало того, еще говорили о том, что все его дети учатся прекрасно и подают большие надежды по точным предметам.
Это действительно было так.
 Все дети Никифора учились в школе только на пять и четыре. Односельчане тоже относили это к его колдовским чарам.
Дети действительно были все умные, и когда из школы отправлялась машина в район, чтобы отвезти школьников на очередную олимпиаду, в ней вместе с другими детьми всегда были и дети Никифора.
 Каждый из них представлял интересы школы по различным дисциплинам, но в основном по физике и математике.
Не исключением была и Саша.
 В прошлом году она стала победителем по математике и физике на районной олимпиаде и заняла третье место по математике на областной олимпиаде. Так что в девятый класс она пришла уже почти знаменитостью.

Никифор как никогда ранее выслушал Аркадия Владимировича с большим вниманием.
 Помолчал. Потом встал, зашел в спальню молча без мата, сорвал две луковицы, чего тоже никогда не было, и совершенно серьезно сказал профессору:
- Надо помочь парню навести порядок в голове. Просто он намного опередил время и ему трудно понять примитивность мышления окружающих его людей.
Так отец говорил впервые и Саша, не вытерпев, выглянула из спальни, чтобы убедиться в том, что такие умные фразы произносит ее отец.
Но, передавая луковицы профессору, он как всегда произнес свою коронную байку про лук.
Сашу, только что впервые услышавшую столь умные речи из уст своего отца, снова постигло разочарование.
Когда профессор со своей семьей уехал, отец сказал:
- Да парень очень талантливый, но ты гораздо умнее его, - и посмотрел на нее так, как никогда до этого не смотрел.
Это были глаза гения. Саша за одно мгновение увидела в них бездну знаний.
Но это было только одно мгновение. Через секунду отец был все тем же шутом, клоуном, пошляком каким был всегда.


       Глава 7

       
Саша была на редкость умной девочкой. Однако никогда не показывала, что гораздо умнее своих одноклассников. Наоборот всячески стремилась не выпячивать свои знания.
 Ели преподаватель задавал какой-нибудь вопрос, она никогда не поднимала руку. И даже когда в ответ на заданный вопрос взлетали вверх руки почти всего класса, она скромно сидела за партой, опустив голову вниз, как будто бы стыдилась того, что не знает ответа.
Преподаватели уже привыкли к этому и спрашивали ее только тогда, когда заданный вопрос повисал в воздухе, а ученики все как по мановению волшебной палочки, не исключая и Сашу, понуро опускали головы вниз. Вот тогда учитель смело спрашивал ответ у Саши и она, запинаясь от смущения, тихим голосом давала всегда правильный, лаконичный ответ.
 При этом ей было так неудобно перед товарищами за то, что она знает ответ, а они нет, что она готова была провалиться сквозь землю.
За восемь лет школьной жизни учителя уже привыкли к этому и в учительской, когда обменивались мнениями об учениках, ласково называли ее примерно так:
- Наша тихоня так сегодня отвечала, что просто потрясла меня.
се знали, что это говорят о Саше.
 А если учителю нужна была какая-то помощь, ну, например, побыть на уроке у первоклашек, когда нужно сходить в больницу, а заменить тебя некому, то все дружно отвечали:
- Попроси тихоню. Отказа точно не будет.
Отказа действительно никогда не было. Саша часто заменяла учителей в младших классах, ходила в магазин, давала списывать домашние задания всем, кто не пожелает.
 Поэтому тетради ее были самыми неряшливыми, истрепанными и измазанными.
 Те, кто брал их у нее, чтобы списать очередное задание, никогда не заботились о том, чтобы сохранить их в чистоте. Наоборот, переписав себе, ее тетрадь перекидывали другому желающему, даже не утруждая себя спросить на это разрешения у Саши.
В школе и дома все привыкли, что Саша была всегда стеснительной, покорной, тихой и безотказной. Да и она сама не представляла своей жизни по-другому. Саша была просто уверена, что поступает правильно.
А когда Саша, вернувшись к утру домой, повинуясь своему второму я, включила неожиданно для своих родных свет в комнате и высказала все, что о них думает, она сначала испугалась своего поступка, но потом, когда мама бросилась к ней на помощь и просидела у ее постели до тех пор пока она, как показалось матери, не уснула, Саша поймала себя на мысли, что ей понравилось то, как прореагировали родные на ее выходку.
Опять заговорило ее второе я.
- Вот видишь, как тебя сразу зауважали,- шептало оно вкрадчиво. - А как сильно тебя любит мама, как ты ей дорога. Ты ведь даже не знала об этом. А как смирились братья с твоим протестом. Теперь они тебя будут уважать, - продолжало нашептывать второе я, при этом первое я вовсе не сопротивлялось ему, а покорно соглашалось и разрешало властвовать над собой.
Уже засыпая, Саша вдруг осознала, что ее левая рука все это время была крепко сжата в кулачок.
- Наверное, я сжала его, когда включала свет в доме, чтобы собрать все силы в кулак и решиться на такое, - решила она и, улыбаясь, разжала кулачок. И только сейчас почувствовала, что на ладони что-то есть, такое маленькое, почти невесомое.
- Чтобы это могло быть? - подумала Саша.
И тут же вскочила, как ошпаренная. В сознании четко и ясно с молниеносной быстротой пронесся сон, который она увидела, когда спала на улице.
 Как вспышка молнии сверкнула булавка, которую ей вручила во сне старуха.
- Не может быть, - воскликнула она, лишь на мгновение, подумав о том, что это и есть та булавка.
- А почему и нет? – услышала Саша свое второе я. – Все может быть. Возьми ее и постарайся не забывать свой сон.
Саша в темноте на ощупь заколола булавку на блузку и уснула неспокойным сном.
Наутро она как обычно встала тихо как мышка, боясь потревожить кого-нибудь, и украдкой стала пробираться между матрацами к выходу в сени.
Дело в том, что вся их многочисленная семья ютилась в маленьком доме, который состоял из одной большой комнаты, крохотной спаленки и больших сеней.
В крохотной спаленке, куда с трудом вмещалась только одна кровать, располагались мать с отцом, а в большой комнате ютились все остальные члены семьи.
Так как кроватей было всего две, то спали на них только старшие дети, все остальные спали прямо на полу на матрацах.
В углу комнаты ближе к выходу стоял старый доисторический стол, который предназначался не только для обеда, на нем дети делали еще и уроки.
Хотя стол был весь обшарпанный и почти развалившийся, вся семья им очень дорожила.
Ценность его заключалась в том, что стол был неимоверно больших размеров, кроме того, в нем имелось множество ящичков, в том числе и потайных.
Так что каждый ребенок имел свой личный ящик для хранения в нем своих вещей.
Надо сказать, дети с уважением относились к секретам друг друга, и никому в голову не приходило заглянуть в чужой ящик даже из простого любопытства.
В сенях стоял старый стол, три большие лавки и множество всевозможной утвари, необходимой для ведения хозяйства.
На одной из лавок всегда стояли ведра с водой, где и проходила утренняя процедура умывания.
Саша, выйдя в сени, хотела сразу подойти к ведру и умыться. Но, к ее сожалению там уже умывался старший брат Борис, и томились в ожидании еще два брата: Степа и Иван.
Саша тихонько стала в сторонке, ожидая, когда все умоются, и она сможет подойти к ведру.
К великому удивлению ждать ей не пришлось. Борис, умывшись, обернулся в ее сторону и сказал:
- Что стоишь в сторонке. Проходи. Пацаны, ну-ка уступите место Сашке.
По тону, каким он это произнес, Степе и Ивану сразу стало ясно перечить нельзя, и они нехотя уступили ей место у ведра.
А Борис, легонько дернув ее за косу, сказал:
- Если хочешь, чтобы тебя уважали и боялись, будь такой, какой ты была, когда вернулась с улицы. А размазню, даже если у нее такие классные мозги, какими обладаешь ты, никто не будет уважать, а тем более бояться.
Саша, не веря своим ушам, робко подошла к ведру и начала умываться, а ее второе я пело и ликовало.
- Вот видишь, я же тебе говорила, не бойся защищать себя и тогда жить будет гораздо интересней, - страстно шептало оно, и Саша чувствовала как второе я все больше и больше желанно ей, как ей хочется спрятать подальше свое прежнее я.
Умывшись, она уверенной походкой пошла в комнату и с гордо поднятой головой села за стол.
Обычно она ела за столом, не поднимая головы, и старалась быстрее съесть свой скудный завтрак, чтобы не слышать насмешек со стороны братьев и сестер.
Но сегодня, смело, гладя им в глаза, заметила, что все они смотрят на доброжелательно и никто абсолютно не думает обижать ее.
Наоборот, судя по их взглядам, они смотрели на нее с нескрываемым интересом, как будто бы видели перед собой другого человека.
- Неужели так подействовал на меня тот удивительный сон, который мне приснился, когда я уснула на улице? - думала Саша.
- А может мне действительно постараться стать такой как та девочка Дрезонда из моего странного сна? - размышляла она по дороге в школу.
- Да, да, обязательно, просто необходимо стать такой, - требовало ее второе я.
- Хорошо, - решила для себя окончательно Саша, - С этой минуты я буду считать себя Дрезондой, - и уверенной походкой вошла в здание школы.


       Глава 8


Школа была расположена на отшибе, чуть в стороне от села, буквально в метрах ста.
       Здание школы возвышалось на пригорке, а село, которое вытянулось в одну, растянувшуюся на пять километров улицу, располагалось в низине.
Саша приходила на занятия почти одна из первых. Так было и на этот раз.
       Она шла по коридору, погрузившись в свои размышления, поэтому не заметила, как из учительской навстречу ей приближалась завуч школы Прасковья Киреевна.
Прасковья Киреевна, чуть замедлив шаг, поравнялась с Сашей и собралась уже отвечать на ожидаемое приветствие, но Саша, не обращая никакого внимания на завуча, молча прошла мимо.
- Странно, - подумала Прасковья Киреевна. - Наверное, наша тихоня заболела.
 - Саша, - окликнула она ее.
- Я Вас слушаю, - ответила та, повернув голову в сторону завуча и посмотрела на нее полным уверенности взглядом, которого раньше Прасковья Киреевна никогда не замечала в Сашиных глазах.
- Почему ты не здороваешься? - слегка опешив от такого взгляда, спросила Прасковья Киреевна.
- Извините, я Вас не заметила, - ответила Саша и, не останавливаясь, пошла в класс.
- Ничего не понимаю, - задыхаясь от гнева, думала Прасковья Киреевна. – Мало того, что прошла мимо и не поздоровалась, так еще и дерзит при этом. Ну ладно я с тобой разберусь.
Саша вошла в класс, уже заранее готовая дать отпор всякому кто посмеет обидеть ее.
В классе сидел только Архипов Володя, мальчик, которого Саша любила с первого класса.
 Она ясно осознавала, что никогда и ни при каких обстоятельствах не понравится ему, и поэтому смотрела на него только украдкой, чтобы он не заметил этого.

Надо сказать, что в отличие от других ребят он никогда не обижал ее. Просто не замечал и все. От этого на душе становилось еще больнее.
Учился он хорошо, списывать ему не нужно было, так что и обращаться к ней ему было не зачем. А как девочка она абсолютно его не интересовала. Кроме того, он был сыном очень состоятельных родителей.
И если в Сашиной семье даже не мечтали о телевизоре, то в семье Архиповых было все, включая и легковой автомобиль.
 В селе в то время было только три автомобиля: в семье Архиповых, Тукановых и Хохловых.
 Владельцы автомобилей занимали ответственные посты в совхозе. Отец Володи был директором.
Учитывая то, что Володя был сыном состоятельных родителей, способным учеником и при этом еще высоким кудрявым красавцев, делало его самым привлекательным парнем в школе.
Все девчонки на переменах стаями бродили за ним по пятам.
 Архипов прекрасно это понимал и с легкостью заводил дружбу с той, которая ему приглянулась, а потом с такой же легкостью начинал дружить с другой девочкой, не обращая никакого внимания на страдания прежней подружки.
В девятом классе буквально с первого дня занятий предметом его обожания стала Нина - ученица выпускного класса.
Нина была очень красивой девушкой: большие томные с поволокой глаза, толстые длинные русые косы, легкая грациозная походка приковывали к себе взгляды всех парней.
А она выбрала Володю, не смотря на то, что он был на два года моложе ее.
Вся школа знала об их бурном романе, который продолжался уже почти целый месяц и был предметом разговоров, как для учителей, так и для учеников.
Володя летал как на крыльях. Такого восторга за ним не замечалось, когда он дружил с другими девочками. Он прямо светился изнутри и всех одаривал своей белозубой, очаровательной улыбкой.
Поговаривали, что их отношения зашли слишком далеко и вопрос об этом не выносится на педсовет лишь только потому, что мама Нины не только преподает литературу и русский язык в школе, но еще и занимает должность завуча.

Когда Саша вошла в класс, он улыбнулся в ответ на ее приветствие, а она впервые осмелилась взглянуть в его голубые бездонные глаза. Взглянула и утонула в них.
- Господи, как хорошо, - подумала она. – Почему раньше я боялась смотреть на него? Все с сегодняшнего дня я хоть один раз в день, но буду купаться в этом голубом бездонном озере, - твердо решила она, и уверенно пошла к своей парте.
Саша сидела на первой парте из-за своего маленького росточка, а он сидел на последней парте, но только лишь потому, что был самым высоким парнем в классе.
Не успела она еще выложить учебники на парту, как в класс шумной толпой ввалились ребята. Среди них был и Антон, который сидел с ней за одной партой.
С размаху, шлепнув портфель на парту, он лихо крикнул, обращаясь к Саше:
- Козявка, дай скорей списать математику.
Саша по привычке взяла тетрадь и только хотела ее отдать, как вдруг услышала требовательный приказ своего второго я:
- Не смей давать списывать. Пусть делает сам.
- Не дам. Делай сам, - как эхо повторила она.
- Что? – взревел Антон и попытался выхватить у нее тетрадь.
Никто не понял, как это произошло ни Антон, ни Саша, ни тем более ребята, все только увидели, как Саша виртуозно отпрянула в сторону вместе с тетрадкой, а Антон, потеряв равновесие, ударился о косяк парты, да так сильно, что рассек бровь и повредил нос.
Кровь прямо фонтаном хлынула на учебники. Все закричали, а Катя, сидевшая за соседней партой не растерялась и бросилась за аптечкой в учительскую.
Не прошло и пяти минут, как она вернулась в класс вместе с классным руководителем и медсестрой.
К счастью та пришла в школу, чтобы оговорить с преподавателями в какое время делать очередные прививки младшим школьникам.
Медсестра быстро остановила кровотечение, наложила повязку на рассеченную бровь и, улыбаясь, сказала:
- Ничего страшного до свадьбы заживет. Надо быть осторожней.
Потом забрала аптечку и удалилась в учительскую.
 Классный руководитель - Николай Филиппович, несмотря на то, что до начала занятий оставалось еще десять минут, и первый урок был русского языка, а не физики, которую он преподавал, остался в классе.
- Назарова, - обратился он к Саше по фамилии, чего раньше никогда не было, - расскажи, как все произошло.
- Не знаю, - пролепетала она, покраснев при этом, как маковый цвет.
- Антон, что ты можешь сказать? - мягче задал он вопрос, скорее всего потому, что тот был пострадавшим.
- Это все она, - злобно ответил Антон и показал пальцем в сторону Саши.
- Что? – вспылила только что еле шевелившая губами Саша. И в гневе выкрикнула:
- Просто он хотел списать, а я не дала тетрадь. От неожиданности, что я могу отказать, он и грохнулся об парту. Бес попутал.
В кассе наступила напряженная тишина. Только что галдевшие ребята как по мановению волшебной палочки затихли и уставились на Назарову.
Поведение Саши поразило их настолько, что у них не нашлось даже слов, чтобы высказать это.
В этот момент в класс вошла Прасковья Киреевна.
- Похвальная тишина, - сказала она, а потом, увидев Николая Филипповича, разочарованно добавила, - а я то думала, вы сами так хорошо сосредоточились к началу урока.
- Так что же у нас произошло? - обратилась она на этот раз к Николаю Филипповичу. – Надеюсь, Вы выяснили, кто был зачинщиком драки.
- Никакой драки не было. Просто несчастный случай. Антон не рассчитал свои силы и ударился об парту.
- Не понимаю. Зачем ему биться головой об парту. Вы не находите это странным? Говорите яснее, что произошло на самом деле.
- Ничего собственно и не произошло. Просто негодяй получил по заслугам, - выпалила Саша.
Все молчали. Молчала и Прасковья Киреевна.
 Тишину нарушил Николай Филиппович:
- Извините у меня сейчас урок в десятом классе, - обратился он к Прасковье Киреевне, - я пойду.
- Да, да, конечно идите, - ответила она, выходя из оцепенения. А потом, обратившись к ребятам, сказала:
- Ну что же сейчас мы продолжим урок, а после урока Назарова, попрошу Вас зайти в учительскую.
Урок продолжался, а Саша абсолютно ничего не слышала. В голове ее шла непримиримая борьба двух я.
- Что я наделала? Что теперь со мной будет. Как стыдно и неудобно перед ребятами, - кричало, стонало первое я.
- Успокойся. Все будет хорошо. Наконец-то ты начала уважать себя. Ребята это обязательно поймут, - твердило второе я.
- Так какие знаки препинания ставятся, если слова автора разрывают прямую речь? Назарова, я к Вам обращаюсь, или Ваши успехи на поле битвы настолько вскружили Вам голову, что Вы потеряли дар речи.
Саша, еще не осознавая, что вопрос задан именно ей, подняла голову и, увидев над собой разъяренное лицо завуча, тихо прошептала:
- Повторите, пожалуйста, я не совсем поняла, о чем Вы спрашиваете?
- Ах, ты даже не поняла о чем это я. Ну что ж садись, двойку я тебе ставлю заслуженную. Надеюсь, возмущаться ты не будешь.
Прасковья Киреевна пошла к столу и раскрыв журнал с удовольствием вывела в нем жирную двойку.
Это была первая двойка в Сашиной жизни.
 Саша сидела за партой, понурив голову, ей хотелось плакать от обиды на себя за то, что не смогла ответить на вопрос, за то, что стала причиной травмы Антона, за то, что нагрубила.
 На какое то мгновение появилось желание встать и извиниться перед всеми за свои поступки.
Но это было только мгновение. Буквально сразу же ее сознание наполнилось ненавистью к завучу.
- Тебе это даром не пройдет. Я объявляю тебе войну. Ты пожалеешь не раз, за то, что унизила меня, - одна за другой стучали в виски, неизвестно откуда взявшие темные мысли.
Саша с ненавистью посмотрела на Прасковью Киреевну и мысленно представила, как та будет страдать, и мучиться от несправедливости, от боли.
 А в том, что это произойдет, она была уверена.
 Мало того ей очень хотелось, чтобы эти страдания и мучения причинили ей близкие, потому что страдать по вине близких гораздо тяжелее, чем по вине чужих.

Глава 9


Занятия в этот день тянулись мучительно долго.
 На переменах Саша сидела в классе, все ребята сторонились ее. Никто даже не поинтересовался, почему она сегодня весь день такая агрессивная.
Только однажды на одной из перемен подошел Архипов и спросил:
- Саш, что это с тобой сегодня? Ты случайно не косяка схватила?
- Не понимаю о чем это ты? – холодно ответила она и отвернулась от него.
Она действительно не знала, что он имел в виду, когда спрашивал ее. Слово косяк ассоциировалось у нее со стаей птиц, большим количеством рыбы, или с дверью, партой, наконец.
 Что означал его вопрос, она так и не поняла.
Наконец уроки закончились и Саша, выждав, когда все ребята уйдут домой, поплелась в учительскую.
Это был ее первый поход в учительскую для получения нагоняя. Сегодня столько много событий произошло в ее жизни впервые и ей уже начинало казаться, что она переступила порог своей прежней жизни в новую неизведанную жизнь, и пока она будет делать первые шаги, все для нее будет впервые.
В учительской ее ждали Прасковья Киреевна и Николай Филиппович.
От того, как завуч взглянула на нее, не стоило ожидать ничего хорошего. И Саша заранее приготовилась к обороне, а, скорее всего к атаке.
Поэтому сразу же на первый заданный завучем вопрос:
- Расскажи нам Назарова, с чего это ты сегодня так воинственно настроена?
Она произнесла целый монолог. В своей речи Саша высказала им все: и то, как несправедливы к ней были ребята, когда обижали и унижали ее. Учителя это прекрасно видели, и почему-то никто из них даже не подумал одернуть хулиганов.
 И то, как сами учителя пользовались ее слабым характером и безотказностью и заставляли постоянно проводить уроки в младших классах, а сами в это время делали свои личные дела. И то, как просили ее помочь дома по хозяйству: прополоть картошку, например, или посидеть с малышом.
 А сегодня когда она впервые заявила о том, что считает себя личностью и не позволит впредь помыкать собой, ее вдруг вызвали в учительскую на разборку.
 Свою речь она закончила так:
- Чем я провинилась, по-вашему? Тем, что впервые отказала лодырю и негодяю отдать свою тетрадь для списывания, или тем, что сказала правду о нем.
 Да, я не поздоровалась с Вами Прасковья Киреевна, но только лишь потому, что задумалась и не заметила Вас. Я же извинилась за это. Или этого не достаточно? Что я должна была упасть перед Вами на колени и просить прощения?
 Да, я не ответила на заданный Вами вопрос, но тоже лишь только потому, что сегодняшний день был для меня слишком необычным и наполнен всякими неприятными событиями. А ответить на Ваш вопрос я могу и сейчас. - И Саша без запинки пробарабанила все правила, касающиеся прямой речи.
По мере того как она говорила, выражение лиц у преподавателей непрерывно менялось.
 Когда Саша с чувством собственного достоинства закончила свой монолог, на их лицах застыло удивление, смешанное с чувством стыда.
И, несмотря на то, что они прекрасно понимали, что Назарова права, все-таки попросили, чтобы завтра ее родители пришли в школу.
На что получили еще более дерзкий ответ:
- У мамы девять детей и один из них новорожденный. Вы считаете педагогичным отрывать ее от семьи по пустякам? Если придет отец, то обязательно пьяным. Вы же прекрасно знаете об этом. Так приходить родителям или нет?
- Не надо, - сухо ответила Прасковья Киреевна.
Саша хлопнула дверью и вышла из кабинета.


       Глава 10


Домой она летела как на крыльях. Душа ее ликовала. Наконец то она дала достойный отпор всем своим обидчикам.
 Радуясь своей победе, Саша с восторгом закричала:
-Дрезонда я, Дрезонда. Я хочу быть ею. Я буду ею.
В комнату она не вошла, а прямо ворвалась как вихрь ветра.
 С горящими глазами, с растрепанными косами, вся раскрасневшаяся и возбужденная, она вдруг застыла на пороге, глядя как мать, снимает с ее кофточки приколотую булавку, обнаруженную ночью в руке.
- Мама, зачем ты это делаешь? - с тревогой в голосе спросила она.
- Дочка, что ты такая возбужденная?
- Мама я у тебя спрашиваю, зачем ты снимаешь с моей кофточки булавку?
- А ты об этом. Так это моя булавка. Я ее потеряла вчера вечером, обронила где-то. Так расстроилась. Она мне очень дорога. Напоминает о молодости.
Сейчас вот стала убираться и увидела ее. Не поверишь, на сердце стало сразу легче. Вроде пустяк, но как заметила, что потеряла ее, как будто бы что оборвалось внутри.
- Это моя булавка, - жестко и настойчиво повторила Саша.
- Что ты детка, Господь с тобою. Смотри, на ней меточка такая есть в виде маленького крестика прямо у головки.
И мама, сняв булавку, поднесла ее, чтобы показать Саше.
Саша выхватила из маминых рук булавку и пулей выскочила на улицу. На улице она постояла некоторое время в раздумье, а потом пошла в сарай, забралась на сеновал и, успокоившись, стала размышлять о том, что ей делать с этой булавкой.
Совсем не хотелось обижать маму, но и отдавать булавку тоже не хотелось.
 Саша понимала, что никакая старуха не дарила ей эту булавку, скорее всего, когда она сидела ночью у ворот, то машинально подобрала ее с земли, а потом после такого странного сна забыла об этом.
Но расставаться с булавкой не было сил. Она уже полюбила ту девочку из сна и готова была стать ею, а поэтому булавка должна быть при ней, чтобы поддерживать уверенность в том, что она может и должна стать Дрезондой.
Смущало только одно. Все что она делала от лица Дрезонды, приносило удовольствие только ей, а остальным было от ее поступков либо плохо, как, например Антону, либо раздражало или попросту бесило, как, например, Прасковью Киреевну.
Саша видела, чувствовала всеми фибрами своей души, как та буквально готова была разорвать ее за сказанное. И только присутствие Николая Филипповича сдерживало ее.
Но ведь если задуматься, она ничего противоестественного не сказала. Просто сказала правду, но только в резкой форме.
Еще этот случай с булавкой. Саша подумала и решила, что булавка нужна ей гораздо больше, чем маме.
 Приняв окончательно такое решение, она распорола шов на трусиках, приколола булавку к внутренней стороне резинки и просунула внутрь шва.
- Теперь булавку никто не найдет. Маме скажу, что потеряла ее. Она меня обязательно простит, - мысленно решила она и спокойно отправилась домой, надеясь, что сегодня никаких происшествий больше не будет.
Дома мама встретила ее вопросом:
- Дочка, где булавка? Отдай ее мне.
- Я ее потеряла, когда бежала по улице, - ничуть не смутившись, ответила Саша.
- Где?
- Да не знаю я. Далась тебе эта булавка.
Понурив голову, мама молча пошла к кроватке малыша, и тихо вздыхая, начала его убаюкивать.
Чувствуя себя виноватой перед матерью, Саша, пытаясь загладить вину, сказала:
- Мама, давай я укачаю братика.
- Я сама, - сухо ответила мать, продолжая убаюкивать малыша.
- Мам, а где все остальные? - не унималась Саша.
- Скоро придут, - все так же сухо ответила мама, давая понять, что не желает с ней разговаривать.

Глава 11


Дома все собрались часам к девяти вечера. Не было только отца. И от этого в воздухе висела напряженная тишина. Каждый со страхом ждал его возвращения.
 Обычно, если отец так долго задерживался, то приходил домой пьяный как свинья.
 Но не это пугало детей, они боялись того, что будет происходить дальше. Придется ли им в очередной раз уходить из дома, чтобы заночевать где-то у сердобольных соседей, или на чердаке в сарае, или в холодном сыром погребе, а может все-таки посчастливиться и удастся остаться дома.
Все зависело от его настроения и от того, какие фантазии разыграются в его контуженой голове от избыточно выпитого самогона.

Для всех война закончилась давно, а его дети по-прежнему участвовали в сражениях и, как правило, в качестве пленных, которых Никифор с легкостью брал в плен с помощью ружья.
Соседи знали об этом, но никто из них и не подумал осуждать Никифора. Наоборот они сочувствовали ему, и когда мама обращалась в сельсовет с просьбой, чтобы у мужа отобрали ружье, там тактично объясняли, что у них нет оснований, отбирать оружие у заслуженного фронтовика.
Саше приходилось не раз ходить под прицелом ружья туда, куда прикажет отец.
Однажды у них допоздна засиделась Сашина подруга Лида. Саша по просьбе ее родителей занималась с ней математикой.
 Отец пришел в этот вечер навеселе и решил покуражиться над гостьей. Достал из чулана ружье и приказал подружкам идти в больницу, чтобы показать, где они прячут раненых немцев.
Лида от удивления открыла рот и хотела уже засмеяться, но, взглянув на Сашу, поняла, что это довольно серьезно и приказ нужно выполнять.
Саша только процедила сквозь зубы:
- Молчи, а то хуже будет. Делай что скажет.
И они, под прицелом ружья, молча вышли на улицу. Было десять часов вечера. На улице сплошная темень и ни души.
Дорога в больницу проходила мимо школы, которая была расположена на пригорке.
 В этот день в школе был педсовет, и учителя как раз возвращались домой.
Никифор, как только увидел их, тут же повернул назад и, несмотря на то, что был в изрядном подпитии, быстрым шагом направился домой, оставив девочек одних.
- Фу, пронесло, - с облегчением выдохнула Саша.
- Не поняла, что это было? – с удивлением спросила Лида.
- Да ты что? – ехидно переспросила Саша. – А ты у мамы своей спроси. Ведь это она с пеной во рту доказывает, что нельзя отбирать ружье у заслуженного фронтовика. И во всем, что происходит в нашей семье, обвиняет нас. Дескать, мы такие не воспитанные и провоцируем нашего папеньку на такие поступки.
 Жаль, что нам помешали, и он не довел нас до больницы. Тебе бы не помешало побыть на моем месте и поделиться опытом со своей маменькой.
- Саш, не злись. Я обязательно поговорю с ней и расскажу как это страшно и опасно, когда в руках контуженого человека находится оружие.
Однако и после этого случая ружье осталось у Никифора. Отобрали его только тогда, когда он в очередном подпитии пострелял всех гусей у председателя сельсовета.
Сразу все забыли, что он заслуженный фронтовик и в этот же день милиционер конфисковал ружье.
 Наконец в доме вздохнули все свободно. То, что отец выгонит их ночью на холод, было не так страшно, важно, что теперь он их не подстрелит как пленных немцев.

В этот вечер отец явился домой сильно пьяный.
Как только он вошел в сени, мама погасила свет в комнате, и все сделали вид, что крепко спят.
Но разве это могло остановить неутомимого фронтовика.
 Он пришел в логово немцев, и ему надо было, во что бы то ни стало уничтожить их.
 Жаль, не было винтовки под рукой, топоры и ножи, предусмотрительные дети тоже попрятали, оставались в запасе только вилки.
Никифор включил свет, матерясь и кляня на чем свет жену, схватил ее за шиворот, подтащил к столу и, взяв на столе столовую вилку, приставил ее к глазам жены:
- Ну, признавайся контра, где прячешь немцев, а то глаза выколю.
Такое происходило не раз.
 Старшие сыновья могли вмешаться, связать отца и уложить в постель. Но Наталья строго настрого запретила им это делать. Она боялась, что детей осудят за то, что они издевались над контуженым фронтовиком.
Во всяком случае, после того, как они это сделали в первый раз и утром, когда он успокоился, развязали его, Никифор с твердым намерением собрался идти в милицию и написать на них заявление.
 Наталья с большим трудом уговорила его не делать этого ради будущего своих детей.
 Никифор согласился, но после этого его издевательства стали более частыми и изощренными.
Поэтому и в этот раз все с болью в сердце ждали, когда он, наконец, насытиться своей властью над женой и детьми.
- Ну что же ты молчишь. Она ведь твоя мать, - услышала Саша отчетливый голос Дрезонды.
Не помня себя, Саша вскочила, схватила стоявшую в углу кочергу и стала наносить один за другим удары по отцу, при этом со слезами в голосе громко кричала:
- Еще раз тронешь маму, убью.
Отец мгновенно протрезвел, а может быть, он и не был сильно пьяным. Просто привык издеваться над женой и детьми, не получая при этом никакого отпора.
Не выдержав Сашиных, беспощадно наносимых в неистовой злобе, ударов, он выбежал из дома и вернулся только к утру.
Ему пришлось заночевать на холодном чердаке или в погребе, где так часто приходилось коротать холодные ночи его детям.
Важно было то, что он больше не посмел издеваться над женой и детьми.
Так закончился первый день становления Саши как Дрезонды.


       Глава 12


Начиная со следующего дня, она стала, открыто называть себя Дрезондой.
 Все, включая и маму, постепенно смирились с этим.
Впрочем, ее близкие и друзья, а также посторонние люди, уже не могли называть ее как прежде Сашей. Слишком она изменилась, и от прежней Саши остались только густые золотисто-пшеничные косы, голубые, бездонные как небо глаза и ее привычка одеваться в бесформенные, широкие балахоны.
Сашина фигура для всех оставалась тайной за семью печатями.
Приближался последний звонок в школе.
 Дрезонда все эти годы никогда не забывала о той ночи, когда ей приснился вещий, как она считала, сон.
Она прекрасно помнила, что перед выпускным балом ей нужно сходить в лес, нарвать цветущие у дуба цветы, высушить их и мыть ими голову каждую пятницу тринадцатого числа до тех пор, пока трава не закончится.
Все это время ее постоянно мучил вопрос:
- Нужно ли действительно последовать указаниям старухи? И что может произойти с ней, после того как она помоет голову этой травой?
То, что это обязательно будет что-то с ног сшибающее, в этом она не сомневалась. Потому что все, что происходило с ней и с ее семьей за эти годы, было настолько необычным и таинственным, что подстегивало Дрезонду обязательно проделать этот мистический обряд постоянного мытья головы по пятницам тринадцатого числа.
Все что произошло в их семье за эти годы, не укладывалось в рамки обычной жизни.
Самое мистическое и одновременно трагическое событие произошло спустя сорок дней после рождения Стасика.
В этот день к отцу приехали очередные клиенты. Это были ни чем не примечательные люди, тихие, спокойные, убитые горем.
 Отличались они только тем, что у всех у них были длинные волосы, которые почти полностью прикрывали их глаза.
Как только пришельцы, так почему-то назвала их Дрезонда, вошли в дом, все домочадцы как по команде собрались и вышли на улицу.
 Каждый ушел заниматься своим делом.
       Наталья кормила скот во дворе вместе с малышами, а взрослые ребята умчались играть в волейбол на спортивную площадку возле школы.
 В избе остались отец и Стасик, который спал в самодельной люльке.
Вместе с ребятами пошла и Саша.
 Во время игры ее постоянно преследовала странная на первый взгляд мысль. Почему-то ей казалось, что у пришельцев вместо глаз пустые впадины.
 Она поймала себя на этой мысли сразу же, как только они вошли в комнату, но как ни старалась, не смогла заглянуть им в глаза, потому что длинные ниспадающие волосы почти полностью закрывали их и к тому же пришельцы старались не смотреть в ее сторону.
- Что могла я увидеть в них? – думала она.
Смутное предчувствие чего-то нехорошего запало в ее сердце. Тревога нарастала с каждой минутой.
 Саша больше не могла играть и, сославшись на то, что им задали слишком много уроков, она бросилась бежать домой.
Вбежав в дом, первым делом бросила взгляд на люльку братика. Стасика там не было.
Мелькнула мысль:
- Может, мама вынесла его на улицу подышать свежим воздухом?
В избе несло перегаром. Пьяный отец спал за столом. Впрочем, это было не удивительным, как правило, все его колдовские причуды заканчивались именно так.
 Насторожило только одно, голова отца лежала не так как всегда, она была слегка наклонена в сторону двери, что позволяло видеть всех входящих в избу.
Дрезонда даже в какое-то мгновение почувствовала на себя его трезвый, цепкий взгляд, как тогда, когда он лечил Рому, мальчика из Москвы. А может, это только показалось?
Стараясь гнать от себя дурные мысли, она выскочила во двор.
Во дворе мама вместе с малышами перебирала картошку. Стасика нигде не было.
Дрезонда побледнела, из ее груди вырвался дикий, звериный, страшный крик:
- А…., У…., - выла она, не издав ни одного человеческого слова.
Наталья оглянулась и сразу без слов все поняла:
- Стасик, кровинушка моя, - заголосила она что есть мочи и бросилась на землю, отчаянно царапая ее, раздирая в кровь пальцы.
На страшные душераздирающие крики сбежались соседи.
Ни Дрезонда, ни Наталья ничего не могли объяснить.
 Одна продолжала выть нечеловеческим голосом, несмотря на то, что соседи всячески старались вывести ее из этого состояния, а другая продолжала голосить и в отчаянии звала сына.
Скоро на крик собрались все, кто услышал крики Дрезонды. Прибежали старшие братья и сестры. Первым все понял Борис:
- Кто видел незнакомцев в деревне? – с надеждой выкрикнул он в собравшуюся толпу. А потом с горечью и со слезами на глазах, добавил:
 - Они украли Стасика.
Топа загудела, зашевелилась. Люди переглядывались между собой, перешептывались и с опаской стали расходиться.
- Господь наказал их, - шептали они друг другу. - Впредь не повадно будет колдовать.
Хотя до этого многие из них, не страшась Божьего гнева, не раз приходили к Никифору за помощью и получали ее.
Всех мучил один и тот же вопрос:
- Куда девался ребенок?
 Ведь никто из них не видел этих загадочных незнакомцев, о которых говорил Борис.
Раньше детей в деревне никогда и никто не похищал. Значит все дело в их семье. И еще этот страшный нечеловеческий вой Дрезонды, прямо мурашки по телу пробежали, а у некоторых от страха даже волосы зашевелились.
Когда толпа растаяла, Наталья вдруг бросила голосить и бросилась на Дрезонду. Она повалила ее на землю и стала душить, при этом, не переставая, кричала:
- Это ты, ты виновата.
Братья оттащили обезумевшую мать от Дрезонды и увели ее в дом.
Дрезонда, ничего не понимая, встала, отряхнулась, и ни на кого не глядя, молча полезла на чердак.
Там она пролежала три дня, изредка повторяя одни и те же слова:
- Я ни в чем не виновата, я ни в чем не виновата.
 Борис в этот же день заявил в милицию о пропаже ребенка.
 Милиция приехала из района, так как в деревне даже не было своего участкового. Для формальности всех допросили и уехали. На этом расследование закончилось.
На следующий день после пропажи Стасика Наталья надела на свою голову черный платок и больше его почти никогда не снимала, только лишь для того, чтобы помыть голову или сменить его на другой платок такого же цвета.
Борис, после того как мать успокоилась, стал ее спрашивать:
- Почему ты винишь Дрезонду в пропаже Стасика, а не отца? Ведь ясно же, что он отдал Стасика за водку этим людям. Ты же видишь, как щедро они его одарили, целых десять бутылок водки оставили и еще кучу денег. Смотри, вон они лежат на столе рядом с его головой. А Дрезонда была все время с нами. Что на тебя нашло?
Наталья молча слушала сына, а потом спросила:
- Где она?
-На чердаке, лежит там, в дом не спускается, ни с кем не разговаривает, ничего не ест. Сходи к ней.
- Нет, - холодно ответила Наталья.
На третий день она не выдержала и полезла на чердак. Ее долго не было.
 В доме стояла напряженная тишина. Все ждали, чем закончится беседа матери с Дрезондой. Никто не понимал, почему мать так взъелась на нее.
А на чердаке происходило следующее.

Как только Наталья подошла к Дрезонде, первое, о чем она спросила:
- Где она?
- Кто?
- Не притворяйся, ты все знаешь. Булавка.
- Какая булавка?
Наталья не выдержала издевательских, как ей показалось, вопросов и ударила дочь по лицу.
- Ту, что ты нашла и спрятала от меня, в тот день, когда я привезла из роддома Стасика.
- Я же ее потеряла, - искренне удивившись маминому вопросу, ответила Дрезонда.
- Допустим, ты ее потеряла. Но почему ты не вернула мне ее, когда я просила тебя об этом.
- Мама, причем тут эта булавка? – разрыдалась Дрезонда.
Наталья смотрела на хрупкую, рыдающую дочь и сердце ее постепенно оттаивало. Она видела, что Дрезонда искренне переживает и, скорее всего без всякого злого умысла не вернула эту злосчастную булавку. Наверное, у дочери еще не прошла обида за то, что ей пришлось всю ночь провести на улице, и никто не вспомнил о ней.
Наталья прикоснулась к ее дрожащим плечикам, потом крепко обняла и разрыдалась вместе с нею.
Обе плакали долго и безутешно. Наталья оплакивала своего пропавшего сына, а Дрезонда плакала еще и потому, что ей было мучительно стыдно за то, что она спрятала от матери эту булавку и не смогла признаться в этом даже сейчас.
Долгий плач, как известно, успокаивает человека. Благодаря нему весь негатив, накопившийся в душе, вырывается наружу вместе с потоками слез. Душа становится чище и умиротвореннее.
Так произошло и с Натальей. Вместе со слезами ушли злость и ненависть к дочери и, успокоившись, она рассказала ей все, что связывало ее с этой злосчастной булавкой.


       Глава 13


- Доченька моя, - начала она свой рассказ, - эту булавку я хранила вот уже двадцать лет. А попала она ко мне при очень странных обстоятельствах.
 Хмурым, осенним вечером приехали мы с твоим отцом на узловую станцию. Автобусы тогда не ходили, и до нашей деревни можно было добраться только пешком.
Отец впервые приехал со мной на мою Родину. Я хотела познакомить его с родителями. Оставаться жить здесь мы не планировали. У нас в голове даже и мыслей об этом не было. Все вышло не так, как мы хотели.
Никифор был не плохим человеком. Единственное на что я могла пожаловаться так это то, что когда он выпивал лишнего, то становился не управляемым. Но это было так редко, а я, чтобы избежать неприятностей, просто старалась в это время не попадаться ему на глаза. Детей у нас еще не было. Мы решили сначала стать на ноги, а потом уж и о детях можно было подумать.
В тот осенний вечер мы пошли с Никифором пешком до дома. Идти нужно было километров двенадцать. Дорогу я уже немножко подзабыла и помнила смутно.
Сначала шло все хорошо. Мы шли по проторенной дорожке, а когда совсем стемнело, воспользовались фонариком.
Обычно я проходила весь путь часа за два. Но прошло уже два часа, а речка, которая протекала где-то по середине пути так и не появлялась.
- Наверное, мы заблудились? - с опаской высказала я предположение.
Никифор сначала меня успокаивал, как мог, а потом уже и сам начал нервничать.
Ночь, тьма и такая тишина, что даже слышно биение наших сердец.
В груди моей появилось предчувствие, что за нами кто-то наблюдает, но тотчас прошло.
И вдруг все небо в одно мгновение озарилось ярким светом, разразилась такая гроза, которой я никогда до этого не слышала.
Не знаю, что произошло с Никифором. Возможно, эти страшные яркие вспышки в сочетании с раскатистым небывалым громом напомнили ему войну. Он вдруг упал на землю, обхватил обеими руками голову, и странно извиваясь, пополз от меня в глубь леса.
Я схватила его за ноги, пытаясь удержать на тропинке, но он с неимоверной силой дернулся. Я упала от неожиданности, а Никифор как уж быстро и бесшумно уполз в глубь леса.
В оцепенении я просидела на тропинке может быть минуты три не больше, потом вскочила и бросилась вслед за ним.
 Он как будто сквозь землю провалился. Напрасно я кричала и звала его.
 Обессиленная я молча брела по ночному лесу, абсолютно не задумываясь, куда и зачем иду.
 Гроза и молния прекратились так же внезапно, как и начались. В лесу стояла могильная тишина. Ни одна веточка, ни один листочек не шевелились, как будто природа замерла от ужаса увиденного ею.
Вдруг как из-под земли перед моими ногами появилась маленькая собачка и, преданно лизнув мне ногу, пошла вперед, зазывно повиливая при этом хвостиком.
Я покорно пошла за ней.
Вскоре вдалеке показался слабый свет, и я, ускорив шаг, стремительно пошла за собачкой.
Собачка выпорхнула на слабо освещенную поляну и, радостно заскулив, исчезла так же не заметно, как и появилась.
 В центре поляны стояла маленькая покосившаяся избушка. Сотни, тысячи сверчков восторженно встречали меня своим пением.
Свет, слабо озарявший поляну, скорее всего тоже исходил от них. Все вместе взятое создавало иллюзию волшебства.
Я робко подошла к избушке.
Дверь отворилась сама по себе. Изнутри лился ярко-красный, цвета кумача свет.
Перешагнув порог, я оказалась в сказочной комнате. Все вокруг было выполнено в красном цвете.
 Из светильных приборов в углу на старинном ткацком станке стояла только одна керосиновая лампа.
Слабые блики ее света падали в темноту. Достигали стен, окрашенных ярко-красной, блестящей краской, и отражаясь, создавали эффект рассыпанных по избе, раскаленных углей.
В избушке действительно было жарко.
В углу за столом сидела старая женщина. Первое что бросилось мне в глаза это ее волосы.
Черные как воронье крыло, они притягивали к себе, манили. Несмотря на то, что они были туго собраны в тяжелый, объемный узел, мне казалось, что если вот сейчас от тяжести узел развяжется, волосы вырвутся на свободу и окажутся у моих ног.
Старуха ласково предложила мне отдохнуть с дороги. Я прошла к столу, села и разревелась.
Рыдая, я одновременно рассказывала о том, что со мной произошло.
- У меня пропал муж, у меня пропал муж, - не переставая, повторяла я, после того как рассказ подошел к концу.
- Не горюй, скоро ты найдешь мужа, правда, он уже не совсем твой.
- Не понимаю? - со страхом переспросила я.
- Да это я так пошутила, - успокоила она меня.
Старушка напоила меня чаем, а потом сказала:
- Ладно, хватит засиживаться. Вот тебе лампа керосиновая, в ней еще достаточно керосина, чтобы найти мужа. Я дарю ее тебе, постарайся сохранить ее и пользоваться ею как можно чаще. Еще возьми вот эту булавку, - и она протянула мне пропавшую булавку, - никогда и никому ее не отдавай, держи ее всегда при себе при любых обстоятельствах, и тогда дети твои будут в безопасности. Счастье твое в детях.
Я и хранила ее все эти двадцать лет. Всегда и везде она была со мной. Даже в роддоме я не расставалась с ней.
В тот день, когда я выехала со Стасиком из роддома, я точно помню, что булавка была при мне.
Когда я переодевалась, то приколола ее к рукаву куртки, чтобы потом приколоть на кофточку. А потом впопыхах забыла это сделать.
Наверное, когда я вышла из машины потеряла ее у ворот, а ты нашла. Хотя ты почему-то утверждаешь, что ничего не находила.
Вот видишь, как только пропала булавка, сразу же исчез Стасик. Не знаю, как дальше жить. А вдруг и с вами что-то случится?

Глава 14


Саша слушала, затаив дыхание. Ведь мама рассказала почти именно то, что она видела во сне. Такого быть не может. Значит, это был не сон. Ей захотелось рассказать все маме и успокоить ее, показав булавку. Но вместо этого она вдруг совсем непроизвольно спросила:
- Мама, а керосиновая лампа, которую тебе подарила старуха, это не та случайно, которая сейчас находится у нас дома.
- Да. Все эти годы я хранила и булавку, и керосиновую лампу, боясь накликать беду на детей.
- Кто тебя привез с больницы?
- Из больницы? – задумавшись, переспросила мама. – Да я уже смутно помню.
- Мужчина какой-то, странный, правда, немного.
 Помню только, что я очень удивилась, когда медсестра сказала, чтобы я собиралась, так как за мной приехала машина. Ведь Никифор обещал приехать за мной на лошади. Откуда машина? Оделась, вышла и впрямь меня ждала машина.
 Ко мне подошел неизвестный мужчина, такой обычный, незаметный, только вот глаза и взгляд были чем-то мне знакомы. Как будто я видела их и не раз.
 В первый момент мне даже показалось, что на меня смотрит Никифор, я даже вздрогнула, ну а потом совсем забыла об этом.
А вот сейчас, когда ты спросила меня о том, кто меня привез, я вспомнила об этом. А ты зачем спросила? Думаешь, он булавку снял с меня, но ведь ты же нашла ее.
В этот момент Саша окончательно убедилась в том, что мамину булавку действительно похитил незнакомец, а обезображенная старуха подарила ей в тот вечер совсем другую булавку и теперь Саша обязана с ее помощью охранять остальных братьев и сестер.
- Наконец до тебя дошло, - услышала она изнутри разгневанный голос Дрезонды. Теперь ты убедилась, что это был вовсе не сон? Я же с тобой, просто прислушивайся ко мне чаще, и все будет хорошо. Давай больше волю моим чувствам и моим поступкам, отдохни немного, придет и твое время.
- Хорошо, - мысленно согласилась Саша. Я уступаю тебе место.
- Мама, а как ты нашла отца в лесу? - спросила Дрезонда.
- Отца? Отца с помощью керосиновой лампы я нашла быстро. Он лежал в лесу совсем недалеко от избушки. Мне даже вначале показалось странным, что я вышла прямо на него, как будто меня кто вел за руку.
- И что с ним было?
- Да ничего. Он сказал, что у него резко заболела голова, и он от страшной боли убежал в лес, чтобы не сорваться на мне. Правда, он или забыл или не хотел говорить о том, что на самом деле он не убежал, а уполз как уж. Я тоже промолчала, чтобы не злить его.
- Мама, а отец после этого случая сильно изменился?
- Как тебе сказать? Стал чаще пить и все норовил поиздеваться надо мной. Как будто хотел увидеть, когда же, наконец, наступит предел моему терпению. Но я все терпела. Я любила его очень и думаю, он меня тоже.
 Были и у нас сладостные, незабываемые ночи и дни, когда души наши до краев были наполнены счастьем.
 В такие минуты я смотрела на Никифора как на сокровище, как на божество. Он был ко мне ласков, заботлив, и так смотрел на меня, что всякий раз я говорила себе, ради этого стоит жить. И думала, как мало надо человеку, чтобы почувствовать, что такое счастье.
 Как правило, у нас после таких примирений на свет появлялся ребенок.
 Старушка действительно была права – счастье мое в детях. Знаешь, как меня распирает гордость изнутри, когда я слышу, что о моих детях говорят учителя, да и не только они. Вон в районной газете о чьих детях пишут? О моих. И в кого вы все такие талантливые и умные, прямо ума не приложу.
- Мама, расскажи мне, как я появилась на свет? Ты не забыла?
- Разве это можно забыть. Ты родилась в поле. Немного раньше положенного срока.

Глава 15


 Была осень. Мы с твоим отцом пошли в лес за грибами. До леса нам дойти не удалось.
 Внезапно начался сильный дождь, подул сильный ветер, можно сказать, начался ураган. Нас сбивало с ног.
 В поле стоял старый огромный дуб, он и сейчас там стоит, вернее то, что от него осталось. Так вот мы решили укрыться под могучими ветвями дуба и побежали к нему.
 Я не успевала за отцом, так как была в положении. Он злился на меня, и по его глазам было видно, что он готов был одним взглядом перебросить меня к дубу. Его взгляд вызывал во мне страх, казалось, глаза его были наполнены смертельным ядом.
       Он поднял меня на руки и быстро побежал к дубу, как будто в руках у него была не беременная женщина, а граната с выдернутой чекой.
 Мы не добежали до дуба буквально метра два, как вдруг небо разорвалось на две части, и из образовавшейся бездны вырвался мощный поток сверкающих молний, направленных прямо на дуб.
 Дуб прямо на наших глазах загорелся. От ужаса я прижалась к Никифору и встретилась с его взглядом. Не поверишь, но в них я увидела ту же бездну, что и в небе и мне показалось, что он прошептал:
- Не успел.
 Я еще плотнее прижалась к нему, булавка моя расстегнулась и уколола Никифора.
 Он чертыхнулся и упал вместе со мной на землю. Через мгновение раздался крик, на свет появилась ты.
Наталья замолчала и опять вспомнила то, о чем ей так хотелось забыть все эти годы. Глаза ее забегали, в них появился животный страх, она даже с опаской оглянулась вокруг.
- А что дальше? – с тревогой спросила Саша.
- Дальше? Дальше как обычно бывает, когда на свет появляются дети. Давай не будем об этом говорить.
- Хорошо, - согласилась Саша, чувствуя как тяжело маме вспоминать.
Они крепко обнялись и еще долго сидели молча на чердаке.
Саша боролась мысленно с Дрезондой, которая настойчиво требовала расспросить у матери, что же все-таки произошло дальше.
А Наталья впервые за долгие годы четко и ясно вспомнила весь тот ужас, который произошел с ней в день рождения Саши, и именно сегодня она вдруг ясно услышала в своем сознании слова той незнакомой старушки:
- Не горюй, скоро ты найдешь своего мужа, правда, он уже не совсем твой.
- Вот в ком нужно искать причину пропажи Стасика, а не в булавке, - решила Наталья.
Снова и снова она сопоставляла в памяти ту ночь, когда они с Никифором заблудились в лесу и тот вечер, когда родилась Саша.
 Только сейчас она осознала, как много общего было между этими событиями: и этот внезапный ветер, и гроза, и молния.
Самое удивительное было то, что огненные стрелы молнии рассекали небо не в беспорядке как обычно, то тут то там, а выплескивали мощный поток энергии целенаправленно.
 В первом случае прямо над Никифором, во втором над дубом. При этом и в первом и во втором случаях молния рассекала небо на две части и в образовавшейся пустоте зияла страшная бездна.
 Зачем Никифор так спешил донести ее до дуба? И к чему эти странные слова в тот момент, когда началась гроза. Не успел. Что, значит, не успел? Куда и зачем не успел?
И потом, когда она нечаянно уколола его булавкой, и он упал на землю, куда девался полный энергии и силы Никифор? С земли поднялся жалкий, уставший, человек. Как будто бы из него только что выкачали всю энергию, и от него остался только телесный чехол.
Наталья тогда приняла это за страх. Ведь еще минута и они могли бы все трое погибнуть.
А вот сейчас, когда она рассказывала все Саше, то вдруг четко и ясно осознала, что это были абсолютно два разных человека, и объединяла их действительно только одна внешняя оболочка.
 - Что делать, что делать? - мелькали в голове мысли.
Мысль о том, что она, спустившись в дом, должна будет смотреть на Никифора, так же как и прежде и скрывать от самой себя и от других, что перед ней абсолютно другой, таинственный и страшный человек, наводила на нее животный страх.
Наталья, крепко обняла Сашу, и старалась, как можно дольше задержаться на чердаке, чтобы хоть на короткое время продлить свою прежнюю жизнь.
Она, прекрасно понимая, что как только покинет свое убежище, жизнь ее круто изменится и, скорее всего не в лучшую сторону.
Ей не удастся скрыть от Никифора, что она обо всем догадалась и при первой же встрече он сразу все поймет.
Внутреннее чутье подсказывало, что помочь ей может только Саша. Ведь именно в момент ее рождения произошло почти то же самое, что и в ту роковую ночь, когда исчез на время неизвестно куда Никифор.
Понять, что связывает между собой эти странные события, она никак не могла, но сердцем чувствовала, что какая-то мистическая связь между ними есть.
Наталья вспомнила, как испугался Никифор, когда Саша набросилась на него с кочергой. Ведь после этого случая он больше никогда не издевался над ней.
- Почему он так боится Сашу? В этом, что-то есть. Да и Саша сама очень изменилась после того вечера, когда привезли Стасика из роддома.
 Пропажа булавки, приезд из роддома, отсутствие Саши почти всю ночь - все это как- то связано между собой. Но как? – размышляла Наталья.
Ее размышления нарушил голос Саши:
- Мам, может, пойдем в дом. Я так проголодалась за эти дни.
- Хорошо, доченька, пойдем. Только ты скажи мне, почему тебе так нравится называть себя Дрезондой? И откуда ты взяла это странное имя.
- Когда я называю себя Дрезондой, я чувствую себя уверенной и сильной, способной довести любое дело до логического конца. А почему именно Дрезондой, извини мама, но я не могу тебе этого объяснить. Я и сама не знаю.
- Ответь мне еще на один вопрос?
- Слушаю.
- В тот день, когда ты избила отца, ты тоже ощущала в себе силу и уверенность Дрезонды?
- Да, именно в тот день я поняла, что постепенно превращаюсь в Дрезонду и мне это очень нравиться. Я бы очень хотела, чтобы и ты мама приняла меня такой, какой я стала и впредь называла меня Дрезондой.
- Ну что ж Дрезонда пойдем в дом, - ласково сказала Наталья и первой спустилась с чердака в сени.
 Спустившись с лестницы, Наталья достаточно громко, чтобы было слышно всем в комнате, радостно крикнула:
- Дрезонда, спускайся вниз, я жду тебя.
В это время из комнаты как раз вышел Никифор. Он замер на месте, забыв даже закрыть дверь. Глаза его с бешеной скоростью забегали из стороны в сторону и готовы были выскочить из орбит.
Наталья почувствовала, как Никифор весь напрягся и как-будто бы приготовился к прыжку.
 Интуитивно она поняла, что причиной его замешательства было то, что она назвала Сашу Дрезондой. Чтобы окончательно убедиться в этом, Наталья еще громче и радостней крикнула:
- Дрезонда, ну и копуша же ты. Я жду тебя, а ты все никак не спустишься.
Никифор ни слова не говоря, вышел на улицу и больше не вернулся.
Напрасно его искали, он исчез, так же как и Стасик внезапно и неизвестно куда. Как будто сквозь землю провалился.
По деревне пошел слух, что Никифор по воле пришельцев, которым он подарил Стасика, и благодаря своим колдовским чарам превратился в призрак и теперь его злой дух витает над деревней.
 Некоторые утверждали, что по ночам видели призрак Никифора, с горящими как дьявольский огонь глазами, и к каждому кто видел его, он обращался могильным, душераздирающим, умоляющим голосом с одной и той же просьбой:
- Убейте Дрезонду.
Все эти разговоры могли показаться смешными и нелепыми, если бы не одно но.


Глава 16


С момента пропажи Никифора с Дрезондой стали происходить немыслимые, не поддающие ни какому объяснению события, при этом каждый раз она была почти на волосок от смерти.
Взять хотя бы эту кровавую бойню в семье Лукиных.
 Был теплый майский вечер, Дрезонда вместе с подружками возвращалась из клуба домой.
 К дому она подходила уже одна, так как по дороге все подружки постепенно разбрелись по домам.
Внезапно как из-под земли перед ней появился образ отца.
 Плачущим голосом он умолял ее пойти к дому Лукиных и помочь младшему сыну Лукиных Диме, иначе с ним произойдет тоже, что и со Стасиком.
Если бы не холодный разум и сила воли Дрезонды, Саша конечно бы потеряла от страха рассудок.
Дрезонда не позволила ей расслабиться, и Сашин мозг заработал на всю мощь.
Первое что она приказала себе:
- Это не отец, потому что этого не может быть.
 Это просто иллюзия, мираж, мои ночные сонные образы, которые бродят по темным улочкам, в ожидании, когда я усну, чтобы пробраться в мои странные, почти реальные сновидения.
Чтобы окончательно убедиться в том, что перед ней находиться не отец, а лишь его виртуальный образ, она смело подошла к нему и протянула руку.
 Рука, как и ожидалось, повисла в воздухе, а образ отца исчез так же внезапно, как и появился.
Саша, а вернее сказать Дрезонда, не смогла побороть в себе любопытство и все-таки направилась к дому Лукиных, чтобы понять с какой целью ее мистический отец посылал ее туда.
 До дома Лукиных ей оставалось идти всего метров двести, как вдруг она почувствовала резкий, дурманящий запах лесных цветов, называемых в народе болиголов.
 Название цветов действительно соответствовало их действию на организм человека. У Саши сильно закружилась голова, и она присела на стоящую неподалеку лавочку.
Буквально минут через пять запах исчез, головные боли прекратились, и Саша снова пошла к дому Лукиных.
Подойдя к дому, ничего подозрительного не заметила.
 Идти обратно не было сил, она остановилась как вкопанная недалеко от дома. И, хотя вокруг стояла такая тишина, что слышно было, как летают вокруг майские жуки, она всем своим телом ощущала присутствие чего-то необъяснимого, тревожного. Было такое состояние, что за ней кто-то наблюдает, но вокруг такая темень, хоть глаз коли, никого не видно.
- Послушай, что ты остолбенела? – сердито прошептала Дрезонда. – Иди в дом.
 Саша замкнулась, ушла в себя и, не сопротивляясь, уступила место Дрезонде.
Дрезонда смело подошла к дому и решительно начала стучать в дверь. Дверь тут же отворилась, и Дрезонда очутилась в кромешной тьме коридора. Она была в замешательстве. Куда и как пробираться дальше в такой непроглядной тьме.
Откуда-то из глубины дома донесся слабый плач ребенка.
- Я здесь, - крикнула Дрезонда и пошла на ощупь вглубь дома на голос плачущего ребенка.
Она падала, натыкаясь на домашнюю всевозможную утварь, вставала и снова медленно продвигалась навстречу детскому плачу.
 Споткнувшись в очередной раз, она уперлась руками на лежащего на полу человека. Потому, как он лежал и никак не прореагировал на прикосновение ее рук, Дрезонда поняла, что неизвестный ей человек мертв. Причем умер он совсем недавно, так как был еще теплый.
Дрезонда собрала в кулак всю силу воли и попыталась нащупать в темноте голову умершего, но ее руки погрузились во что-то вязкое и липкое.
На месте головы была лужа вязкой и липкой жидкости.
- Кровь, - вскрикнула Дрезонда и в страхе отпрянула назад.
Детский плач прекратился. Дрезонда вскочила и хотела убежать, но, не сделав и двух шагов, вновь споткнулась на что-то мягкое.
Боясь даже подумать о том, что перед ней очередной покойник, она робко пошарила руками и громко закричала:
- Опять труп. Кто здесь? Отзовитесь.
В ответ тишина. И вдруг совсем где-то рядом четкий, ясный голос ребенка:
- Не бойся, он уже ушел.
- Кто?
- Мой отец.
- Так это он сделал?
- Да.
- А ты кто?
- Я Денис.
- Денис, где можно включить свет, - придя в себя, уже осознанно и уверенно спросила Дрезонда.
- Я сейчас.
Через минуту детские ручонки вцепились в ее грязную, липкую руку с неимоверной силой, и ей показалось, что она теперь никогда не сможет оторвать от себя этого ребенка.
В подтверждении ее мыслей, он горячо и беспокойно зашептал:
- Не бросай меня здесь. Возьми с собой. Я без тебя умру.
- Ну что ты Денис, успокойся. Я не оставлю тебя здесь. Ты обязательно пойдешь со мной. А сейчас давай вместе найдем выключатель и зажжем свет.
Выключатель они искали недолго, и скоро яркий свет ослепил им глаза. Дрезонда сначала зажмурилась, потом открыла глаза.
То, что она увидела, заставило ее содрогнуться.
Опасаясь за здоровье ребенка, она в надежде на то, что он так ничего и не успел рассмотреть, быстро выключила свет.
Они молча стояли в темноте.
 Ты что испугалась? – спросил Денис
Дрезонда не знала что отвечать, а Денис, так и не дождавшись ответа, продолжил:
- Если ты боишься за меня, то я это все уже видел.
- Ты? – первое, что вырвалось из уст Дрезонды. Она содрогнулась от сознания того, что этот маленький ребенок так спокойно говорит о смерти своих родных.
 Это означало только одно, потрясение для Дениса было настолько тяжелым, трагичным и ужасным, что не дай Бог ей сделать один неверный шаг, и он навсегда уйдет в себя, закрыв наглухо ворота перед людьми.
- Не надо, ничего не говори. Пойдем со мной к нам домой. Ты знаешь меня? – волнуясь и надеясь, что нашла правильные слова и достучалась до его сердца, прошептала она.
- Да знаю. Ты Дрезонда. Про тебя все в школе знают.
- А ты что в школу ходишь? – стараясь подбодрить Дениса, улыбнулась Дрезонда.
- Да в первый класс.
- А я в одиннадцатый.
- Я знаю.
- Все то ты знаешь, умный какой. Собирайся, пойдем к нам в гости.
Денис покорно, с потаенной радостью в душе подал ей руку, и они отправилась в дом Натальи.
По дороге оба молчали.
 Дрезонда боялась своими вопросами навредить Денису и надеялась, что завтра они с мамой отвезут его в районную больницу, а уж врачи разберутся, как и что спрашивать у ребенка.
Ее ни на секунду не покидали мысли о трагедии, которая разыгралась в доме Лукиных.
 Страшная, ужасающая картина, которую она увидела, когда включила свет, как наваждение стояла у нее перед глазами.
Яркий свет осветил и оставил навсегда в ее памяти обезглавленные трупы женщины и двух детей. Это были мама и две сестры Дениса.
Сознание сверлила одна и та же мысль:
- Кто и зачем направил меня к дому Лукиных? Может для того, чтобы спасти Дениса, а может наоборот, чтобы оказаться рядом с телами его матери и сестер.
 Если бы неизвестно откуда появившийся запах болиголова не вызвал у нее сильную головную боль и она бы не присела отдохнуть на лавочку, то пришла бы как раз в дом, когда неизвестный убивал этих несчастных.
Тишину нарушил слабый, но уверенный голос Дениса.
 Он как-будто бы услышал ее мысли:
- Если бы ты пришла чуть раньше, папа бы тебя тоже убил.
Дрезонда вздрогнула, страх охватил ее, она попыталась выдернуть свою руку из его ладошки. Но тот так сильно вцепился в нее, что Дрезонда поняла, освободиться от Дениса ей не удастся, во всяком случае, до тех пор, пока он не успокоится.
 Денис, отчаянно вцепившись в ее руку, тихо спросил:
- Можно я расскажу тебе о том, что произошло у нас в доме.
- Хорошо, - согласилась Дрезонда, понимая, что никакого выбора у нее нет.
- Мы сидели дома, и пили чай, - начал Денис. - За окном послышался шорох, потом слабый стук в окно и кто-то тихо сказал:
- Семен, выйди, поговорить надо.
- Кто это так поздно? - удивился папа и вышел на улицу.
Его долго не было. Вернулся он примерно через час, но уже совсем чужой.
Резко распахнулась дверь, на пороге стоял папа с горящими злыми глазами, в руках у него был топор, которым он обычно колол дрова. Со словами:
 - Никто из женщин не должен выжить, - он бросился на маму с сестрами, молниеносно в одно мгновение отрубил им головы, выключил свет и ушел из дома.
Я даже не успел понять, что произошло.
 Когда отец ушел, я от страха забрался под кровать. В этот момент вошла в дом ты.
Денис замолчал, его ручка еще сильнее вцепилась в руку Дрезонды, и он заплакал навзрыд.
- Где мой настоящий папа, где мой папа? - кричал он, рыдая.
На следующий день, приехавшая из района милиция, нашла мирно спящего Семена в сарае.
 Когда его разбудили, и стали допрашивать, Семен первое время не понимал, что от него хотят, и даже нахамил милиционеру:
- Мужик, ты что мелешь, моя жена и дети дома. Правда, я не помню, как очутился в сарае. Наверное, выпил лишнего, но это мое дело.
 Верка, - громко крикнул он, - выйди, расскажи им.
При этом он возмущался и звал свою жену так искренне, что милиция даже усомнилась в его виновности.
Однако все улики были против Семена и отпечатки пальцев на топоре и показания сына.
Семена арестовали и увезли в район.
 Через месяц был показательный суд, его осудили на двадцать лет с содержанием в колонии строгого режима.
Никто из следователей не стал искать того неизвестного, который за час до трагедии, вызывал Семена на улицу.
Денис остался жить в доме Натальи.
 Дрезонда уговорила маму оформить над ним опеку. Она сама ездила с ней в отдел опеки и попечительства, где быстро и без проволочек оформили все документы.


(Продолжение следует)