С половником наперевес

       Армия- хорошая школа.
       Но лучше её пройти заочно.


       НОВОБРАНЦЫ ИДУТ НА ВОЙНУ.



Двадцать седьмого сентября тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года вышел ежегодный приказ Министра обороны товарища Устинова о призыве на срочную службу в ряды Советской Армии. Для многих из нас остались считанные дни гражданской жизни, а значит и свободы.
Вручена повестка и мне. Я новобранец.
       Наступил последний день волюшки. Грустные и одновременно идиотски- весёлые проводы. Шумное застолье, водка льётся рекой, разудалая гармонь с пьяным гармонистом, и конечно, девчонка, размазывающая по лицу тушь вперемешку со слезами… Всё это было вчера.
       А сегодня – призывной пункт. В руках – военный билет. Шум, гвалт. Пьяные и не очень призывники, стриженные под «ноль» и лохматые – наскоро глотают «из горла» принесённую с собой и переданную тут же через форточку водку. Снующие взад и перёд «покупатели», заманивающие радужными перспективами.
- Киномеханики есть?
- Отлично! Номер команды?
-Тысяча двести сорок пятый.
- Выходи! Будешь крутить кино.
И тут же, тихонько, чтобы никто не слышал, добавляет: «Белым медведям в Лапландии».
       Назвали номер и моей команды. Можно считать, мне повезло. Место службы – Ленинградский военный округ. Ленинградская область. Станция «Сертолово», танковая часть. Ну что ж, танкист, так танкист. А главное, рядом с домом…
       В те времена, не столь отдалённые, нас старались воспитывать патриотами. В моём кругу, например, например, считалось, что парень, не служивший в армии – и не парень вовсе. Таким образом, у меня ни когда и в мыслях не было «откашивать» от службы. Я шёл в армию с охотой. Однако «охота» быстро закончилась.

       -2-

Форма не по размеру, куча причиндалов, которые нужно к ней пришивать – а тут иголку-то не знаешь, как держать правильно, и нитки без конца путаются…
       С первого дня мы слышали, что нам оказана великая честь служить в этой части.
- Это вам не какая – то там часть в запселом гарнизоне! Здесь в своё время нёс службу сам Министр обороны товарищ Устинов! Так что гордитесь – вы «устиновцы» и должны оправдывать оказанное вам доверие!
       Что это за честь и доверие, мы скоро узнали на себе. И особой радости не испытали.
       Как-то нам объявили, что скоро в части будет смотр и нас посетит «Сам». А значит, надо навести марафет и нужны таланты.
- Художники есть?
- Есть!
- Хорошо. Вот тебе банка с краской и кисточка. Будешь красить в зелёный цвет не облетевшие листья на деревьях.
       Менее талантливым достались облезлые сапожные щётки и гуталин.
- Будете натирать асфальт, что б был как новенький.
Тех же, кто никакими талантами не обладал, отправили на овощной склад – перебирать овощи. Я принадлежал к числу последних и попал к «овощникам». Там, в овощехранилище, ковыряясь в куче , прелой картошки, я понял, почему то, чем нас кормили, имело такой не лицеприятный вид, вкус и запах; и почему наши желудки, привыкшие к домашней еде, упорно отказывались принимать то, что называлось «здоровой солдатской пищей». Хорошо хоть на завтрак нам давали перловку с куском солёной селёдки, а то бы точно «ласты свернули» от такой кормёжки. Единственное, что нас обнадёживало – это то, что мы вроде бы танкисты, и скоро будем владеть самой могучей в мире техникой.
       Но – увы! Нашим надеждам сбыться было не суждено. Как – то после обеда нас, человек пятнадцать, собрали на плацу со всем своим имуществом, построили и отвели на железнодорожную станцию. Там перед нами выступили два военных чина. На овощехранилище, среди картошки и капусты, мы приобрели весьма смутные знания о различиях в должностях и званиях. Единственное, что мы усвоили – это что чем больше звёздочек на погонах – тем чин важнее. У выступавших перед нами на погонах было по три звёздочки, расположенных в ряд. «Ну, эти не иначе как майоры», - решили мы.
       Из речи выступавших перед нами мы узнали, что нас направляют куда – то в другую учебку, где из нас будут готовить не просто солдат, а военных поваров. Нашему возмущению не было предела. Видевшие себя в мыслях танкистами, мы подняли возмущённый ропот:
- Не хотим поварами!
- Мы танкисты! Верните нас назад!..
       Уже в поезде изрядно подвыпившие «командующие» подробно нам объяснили:


       -3-

- Нечего вам жаловаться на судьбу. Наоборот, радуйтесь – потому что через шесть месяцев вы будете считаться армейской элитой, а не простой солдатской массой, слепо подчиняющейся приказам.
       Короче, нас ждут и перемены и неплохие перспективы. Так мне пришлось расстаться с мечтой о танке.



       ПЕРЕМЕНЫ

       Перемены начались сразу. Спустя сутки мы высадились на каком-то пустынном перроне. Как это часто бывает в северных широтах, внезапно наступила зима. Перрон был занесён снегом. На ветру скрипела ржавая облезлая жестяная вывеска с громким коротким названием «Валдай».
       Уже много позже я узнал, что Валдай – это небольшой провинциальный городок в Новгородской области, издавна славившийся литьём больших церковных колоколов и маленьких колокольчиков, издававших «малиновый звон». Тогда же мне это название не о чём не сказало. Напротив, местность показалась мне достаточно унылой и забытой Богом и людьми.
       На станции ждал тентованный «КАМАЗ» - как потом выяснилось, единственное средство передвижения для нас и офицеров, служивших в ВШП – Военной Школе Поваров, которых доставляли из Валдая до места службы за двадцать пять километров.
       Из кузова «КАМАЗа» мы обозревали неприглядный пейзаж. Сначала это были деревенские домишки и засыпанные снегом стога сена. Затем нас обступил со всех сторон лес. Да, это не Рио-де-Жанейро.
       Нас, изрядно промёрзших в холодной машине, первым делом отвели в столовую, где от всего увиденного у большинства потекли слюни и заурчало в животах. На столах солдат гостеприимно ожидали: гора нарезанного белого хлеба и здоровенная кастрюля макарон, обильно сдобренных тушёнкой. Для нас, оголодавших после рациона «Устиновки», всё это изобилие показалось миражом. Два приехавших с нами чина заботливо советовали, что бы мы не очень налегали на еду, так как после скудного питания можем повредить себе желудки, тем более, что впереди ещё ужин…
       После обеда состоялось подробное знакомство с новым «местом жительства» и с нашими командующими /кстати, как Выяснилось, мы слегка повысили их в звании при первом знакомстве – они оказались прапорщиками, а не какими не майорами/.
       Товарищи курсанты! – начали они свой ликбез, - Вы находитесь в Военной Школе Поваров, где мы, ваши «отцы-командиры», будем готовить из вас специалистов самой необходимой в армии профессии. От того, как вы овладеете ею, будет зависеть ваша дальнейшая служба.

       -4-


       В ходе экскурсии по родным теперь уже местам, мы узнали, что находимся на территории, которая нам досталась от ракетчиков. После договора о сокращении вооружения находящиеся здесь ракетные установки были демонтированы, а пусковые шахты взорваны…
       Наша часть влачила сонное существование. Посещение овощехранилища и разукрашивание листьев нам отныне не грозило, так же, как и строевая подготовка, нес читавшаяся необходимой для нас, будущих поваров. Подъём, умывание и уборка – а зарядку нам заменяла чистка снега, - вот и всё, на что нам приходилось тратить физические усилия. К восьми утра подъезжал «КАМАЗ». Из него выгружались замёрзшие, с покрасневшими носами, «отцы – командиры»: три вечно поддатых прапорщика и два лейтенанта.
       С их появлением течение нашей жизни ускорялось. В первый же день нам выдали офицерские сумки, кипу тетрадей и набор ручек и карандашей. Так наступили «школьные дни». Мы просиживали за школьными партами, грызя гранит науки и вникая в таинства приготовления пищи – целыми днями с перерывами на обед. Иногда наша учёба прерывалась доверительными беседами с преподавателями, из которых мы получали столь необходимые для нас сведения о жизни поваров в армии. Так я узнал, что моё будущее положение будет зависить от состояния желудков командного состава, а так же солдатских мисок и котелков. Мы, повара, будем находиться у кормушки, а в армии кормушка для солдата – это главное. Ибо важнейшая заповедь солдата гласит: «Поближе к кухне, подальше от начальства!»
       Помимо учёбы, нашим едва ли не единственным развлечением был телевизор с обязательным ежевечерним просмотром программы «Время», а по воскресеньям – ещё и «Служу Советскому Союзу!» По субботам и воскресеньям, врубив телик сразу после подъёма, мы во все глаза пялились в экран, пуская слюни и вздыхая от неутолённого желания: на экране сексапильные девицы демонстрировали свои прелести, занимаясь аэробикой. А так как командир – тоже человек, то мы аэробику досматривали до конца, и только после этого начинали заниматься обыденными делами; и ждали похода в баню.
       Баня в нашей жизни занимает одно из важных мест, оставляющих массу впечатлений. А уж солдатская баня – зрелище ещё то. О ней нужно говорить в отдельной главе повествования.



       БАНЯ

       По субботам у нас был банный день.
Вот мы, курсанты, нестройной толпой пробираемся сквозь сугробы по узкой тропе, протоптанной заранее и занесённой снегом за ночь – к невзрачному

       -5-


деревянному строению, держа в руках комплект белья и полкуска мыла. По дороге я вспоминаю баню в родном доме. Добротную, горячую, пахнувшую берёзовым веником. Плеснёшь на каменку – и к потолку поднимаются клубы ароматного пара…
       Солдатская баня – это нечто особенное, то, что нельзя понять. Это нужно прочувствовать. Отсыревшая дверь открывается с противным скрипом. Деревянные стены покрытые инеем, кое – где сочатся влагой и покрыты противной слизью. На бетонном полу лежит не успевший растаять ледок. По всему строению гуляют сквозняки. В углу громоздятся сваленные в кучу тазики. Обнажённое тело покрывается «гусиной кожей». Быстро хватаем тазики и устремляемся в душевую. С пяти душевых леек свисают сосульки. К нашему удовольствию, льётся вода. Но почему-то то холодная, то горячая. И мы то мёрзнем, то шпаримся. Короче, удовольствие – ниже среднего. Пока мы моемся, бельё пропитывается сыростью. С чувством содрогания натягиваем отсыревшие шмотки на себя, мечтая о том, что бы поскорее оказаться в тёплой и уютной казарме. Вот и помылись.
       С лёгким паром, солдат!


       
       ПРИСЯГА.

       
       Приближался торжественный по своей значимости для нас день. Торжественная присяга. И мы по мере возможностей и своих способностей, готовились к этому дню. Разучивали текст присяги – а так как мы были вроде как солдатами, нас даже вывели как-то на плац для занятий строевой подготовкой. Но после нескольких попыток создать из нашей толпы какое –то подобие строя, и заставить этот строй пройти по плацу… на нас махнули рукой, назвав инвалидной командой. Предупредив при этом, что если мы так же пройдём во время торжественного марша, то всё своё свободное время будем валить окружающий нас лес:
- От сих пор и … до Валдая, короче. Так что старайтесь… Мать вашу…
       Мы, конечно постарались. Присяга прошла благополучно. На всех выдали один автомат, и тот, как оказалось в последствии / после того, как мы в целях ознакомления с личным оружием, разобрали, а точнее, разломали его/ - без бойка. Мы даже умудрились создать подобие торжественного строя, и пройти этим строем по плацу. Выпившие по случаю торжественного дня «отцы –командиры» пустили умильную слезу.
       После торжественного обеда нам выдали первую солдатскую зарплату, состоящую из семи рублей, и мы, предоставленные сами себе, стали ждать

       -6-


автолавку, приезжающую к нам из Валдая. Кроме обычного солдатского набора, состоящего из папирос, мыла, зубной пасты, печенья, консервов и закаменевших на морозе батонов, в недрах автолавки покоились упаковки «лесной радости» - одеколона «Лесной» - жидкости зелёного цвета с резким запахом. Это был, однако, единственный вид горячительного напитка, доступного нам. И начался праздник уже для нас…
       К вечеру казарма была пропитана перегаром и представляла собой нечто безобразное. Пьяные тени спотыкались и шатались из угла в угол, кто-то ползал, кто-то смеялся и пел песни; где –то выясняли отношения, а кое-кто валялся возле койки, так и не добравшись до подушки. Словом, праздник удался на славу.
       На следующий день наступило возмездие. После уборки все окурки и флаконы от «Лесного» были тщательно собраны и распиханы по карманам, И нам устроили «похороны» - то есть не нам, а всему безобразию, устроенному нами. Мы с оттопыренными от мусора карманами, путаясь в длинных полах шинелей – по пояс в снегу вынуждены были пробираться в глубину леса, чтобы схоронить там все следы минувшего веселье…
       …Контингент в учебке был многонациональный. Кроме братьев славян, были жители Прибалтики, степей, и, конечно, - гор- куда уж без них. Здесь они обучились русскому языку и сильно пополнили свой словарный запас, да и мы освоили много новых слов и выражений. И научились различать командиров по количеству и расположению звёздочек на погонах. Ну и, разумеется, за время учёбы мы приобрели кой-какой житейский опыт и освоили свою новую профессию – правда, пока теоретически – и получили тем самым «путёвку в жизнь».


       НАЧАЛО ПУТИ


       Опять стучат колёса вагонные. Учебка закончилась. Мы вновь в Питере, где на Московском вокзале нас ждут «покупатели» - офицеры различных армейских частей. Вот и прибыли. Нас пять человек. Троих из нас «купили» в первый же день. Меня же и эстонца Марта никто не ждал. Снабжённые суточным пайком и зарплатой, мы скитались по вокзалу в поисках коменданта. При виде нас комендант сделал удивлённые глаза и сообщил:
- Я, вообще-то не в курсе вашей дальнейшей судьбы, но постараюсь что-нибудь узнать. А вы пока погуляйте здесь.
       Из нашего короткого разговора, выяснив, что я питерец, он подобрел и снабдил нас «документами» - а попросту запиской написанной от руки на клочке бумаги с его подписью и личной печатью – для предъявления патрулю. С тем он и отпустил нас, предупредив настрого:
       -7-


- Явка через три часа. Водку не пьянствовать, безобразие не нарушать.
       …Ну, вот, я и дома, не прошло и года. После шестимесячной разлуки и жизни в глуши, город казался мне не обычным. Он встретил меня разноголосицей звуков и выглядел суетливым и шумным: оказалось, после сонного существования в учебке я уже успел отвыкнуть от такого количества людей и машин.
       Побродив по ближайшим к вокзалу окрестностям, мы вновь предстали перед комендантом. Увидев нас, он вновь округлил глаза и всем своим видом выразил недоуменнее. Оказалось, он успел забыть про нас за это время. Уповая на нашу сознательность, комендант предложил нам занимать «спальные места» в зале ожидания, так как, судя по всему, нам придётся ночевать на вокзале. Мы, конечно, люди сознательные. Бросив вещички на свободные места на скамейках в зале ожидания и попросив соседей покараулить их не много, мы вновь отправились гулять. На этот раз по злачным заведениям, решив посетить винный магазин. Взяв пару бутылок вина и к ним несколько плавленых сырков «Дружба», а потом, посовещавшись, прикупив ещё пива и кое-каких консервов, мы принялись искать место, где бы приткнуться. Долго искать не пришлось. Местечко было не далеко и для «пикника» подходило как нельзя лучше. Заросшее чахлой травой и скрытое от посторонних глаз, оно явно посещалось не только нами. Кто-то уже оборудовал его двумя перевёрнутыми ящиками, а на одном из них чья – то заботливая рука оставила пустой стакан и обломок ножа. Так что мы расположились со всем комфортом…
       К вечеру мы снова явились пред светлые очи коменданта, дыша на него смесью ароматов пива и вина. Глаза его мгновенно налились праведным гневом и полезли из орбит от возмущения:
- Мало того, что свалились мне на голову, ещё и нализались где-то?! Так позорить звание солдата!..
       Не давая его гневу набрать полную силу, мы быстренько вытащили из кармана бутылку водки и пару банок консервов из нашего пайка, и поставили всё это перед комендантом. При виде водки и закуски глаза его заблестели и он сменил гнев на милость.
       Придя в благодушное состояние, он отпустил меня и Марта ко мне домой переночевать, взяв с нас слово, что на следующий день мы будем стоять перед ним в пять ноль-ноль и в нормальном состоянии. – а он за это время наведёт –таки справки о нас.
       Слово своё мы сдержали, и на следующее утро, встретившись с комендантом, услышали:
 Ваше место службы – в районе станции Пери. Это недалеко, всего в двух часах езды. Так что добираться будете своим ходом. Словом, найдёте.
       Вручив нам проездные документы, он с облегчением вздохнул. Наконец –то от нас избавился.
- Ну что? Двинули?
- Двинули!
. -8-


       

 
И мы двинулись на встречу своей судьбе и карьере поваров
       Перри –В переводе с финского «Яма» - оказалось уютным сельским местечком, бывшей территорией Финляндии. Оно находилось в пятидесяти километров от финской границы и было напичкано множеством воинских частей не считая погранзаставы.
       Малость поблуждав по частям, мы наконец-то при были на место службы. Нам с Мартом предстояло служить в одной части - в бригаде ракетных войск. Но здесь Марта ждало разочарование. Вместо службы поваром, ему было уготовано место свинаря на свинарнике. Мне же повезло больше. Я попал в ракетные войска по своей специальности – поваром. Хотя везение – дело относительное, и кому повезло больше – вопрос сложный…
       … Жизнь в бригаде кипела днём и ночью. Это на меня в первые дни произвело сильное впечатление. Однако мы, повара, в этой жизни почти не участвовали.
       Мы жили в своём мире, порой скрытом от остальных – среди котлов, сковород и прочей кухонной утвари. В бригаде – четыре дивизиона. В каждом дивизионе два-три повара, и только в моём полтора – «дембель», считавший дни до гражданки, и я, «молодой», ещё не обнаглевший, не почувствовавший власть.
       Наше дело – хорошо кормить солдат и офицеров, а что творится за стенами столовой – нас не касается. В казарму я прихожу только спать.



       КАСТЫ И ПОСВЕЩЕНИЕ

       Армия всегда была кастовой организацией. Причём эта кастовость имеет четыре этапа: «духи» - те же новобранцы, «молодые» - прослужившие полгода и имеющие чуть больше прав, в отличии от «духов». «Черпаки» - отслужившие год и сполна вкусившие все «прелести» службы. И, наконец, «старики». О, это заслуженные и уважаемые люди. На них держится служба. Ну, а «дембеля» - тут всё ясно. Эти всем своим видом и отрешённостью от дел службы показывают: всё, мы уже одной ногой на гражданке, и вся ваша суета нам по барабану.
       Конечно, в армии, как и везде, существуют свои обряды.
Когда выходит очередной приказ о призыве – «духов» посвящают в разряд «молодых». Перед началом посвящения посреди казармы ставится табурет. При большом стечении народа «дух» взгромождается на эту «трибуну». С неё он, с обязательным вдохновением и радостной улыбкой на физиономии, торжественно, с выражением зачитывает приказ Министра Обороны о «демобилизации из рядов Вооружённых сил и о призыве в эти же ряды».
 
       -9-

       После торжественной части «духов» ставят буквой «зю» и «молодые», взяв в руки кожаные ремни, отвешивают шесть полновесных ударов по филейным частям «духов». Приняв положенное, они переходят в разряд «молодых». И, в свою очередь, потихоньку, шёпотом, начинают покрикивать на новобранцев. Подходит очередь бывших «молодых». Получив свои двенадцать ударов по

       

количеству месяцев службы, по тем же филейным частям, а в столовой – съев свою пайку не ложкой, а черпаком из общего котла, «молодые» становятся «черпаками», получив при этом возможность руководить и воспитывать стоящих ниже рангом «духов» и «молодых».
       «Старики»! Получив свои восемнадцать ударов, при чём пряжкой, но при этом через подушку, вместе с ударами они получают всю власть и право вершить чужие судьбы. Ну, и наконец, элита.
       Дембеля. Их в части меньшинство, но именно они – самая уважаемая часть населения. Дембель – почётное и вполне заслуженное звание. Посвящение в дембеля – целое шоу. Будущего дембеля нежно и аккуратно укладывают на койку. Его филейные части заботливо, что бы не дай Бог, не помять и неповредить, накрывают подушкой. «Духи» вновь зачитывают приказ. «Старики», торжественно взяв в руки и сложив в несколько раз суровую нитку, медленно и печально наносят ею двадцать четыре удара по подушке, каждый по очереди. Количество стариков, помноженное на двадцать четыре – это же целая математика! При этом все в ужасе закатывают глаза и размазывают кулаками «слёзы», не забывая при этом считать удары – что бы по случайности не отвесить лишних. А про себя думают: «Тебя бы не ниткой через подушку, а ломом – вдоль хребта перетянуть за всё хорошее…»
       День кончился. Ночь. Тут бы поспать – но нет. Из-под кровати слышится пыхтение и гудение. То «молодые» под чутким руководством «старших» товарищей елозят по полу, «сдают вождение на права», при этом отчаянно бибикая. Это – будущие водители мощных «МОАЗов». В дальнем углу казармы раздаётся «стук колёс и гудки паровоза» - «дембель едет домой». Я в этом не участвую, лишь наблюдаю. Начинаю потихоньку засыпать.
       Только, казалось бы, закрыл глаза – будит дневальный. Пора вставать и отправляться на службу в столовую.
       Здесь главные – мы, повара. Нас, «молодых», четыре человека – и нам почти всё приходится делать самим. При этом мы, правда, имеем негласное право «припахивать» кухонный наряд. Более старшие товарищи где советом, где пинком учат нас таинствам приготовления вкусной и здоровой пищи.
       Дивизиону часто приходится выезжать на различные учения. При этом всем выдаётся боевое оружие. Получил автомат и я. Но увидев, с каким опасением я взял в руки эту штуковину и узнав, что прежде мне доводилось держать такую же в руках всего один раз – да и то сточенным бойком – у меня его быстренько отобрали, заявив, что моё оружие – черпаки, ложки и поварёшки. И вообще мой долг на страже Родины – хорошо кормить защитников отечества. А железки эти и без меня есть кому таскать. Правда, солдат без оружия - не солдат, так что автомат у меня будет, но брать его в руки мне не стоит, разве что по необходимости – а то как бы чего не вышло…
       Для меня наступил радостный день: мой «дембель ушёл на гражданку». И я теперь в дивизионе – «царь и Бог».
 Это не в шутку. Сытый солдат лучше воюет – а значит, от нас, поваров, во многом зависит боеспособность и мощь нашей армии, а следовательно и всей державы.
       Впереди же меня ждало главное испытание – полигон. Экзамен на прочность. От того, как я его сдам – зависит успех моей дальнейшей службы.

       Манёвры

       Дивизион готовился к учебным стрельбам. Предстоял выезд на ракетный полигон в Казахстан, и я ждал этого со страхом и нетерпением одновременно.
       Началось знакомство с личной боевой техникой, и именно в это время я впервые познакомился близко с этаким монстром, в просторечии «БМП» - Боевая Машина Поваров. Хотя, вообще-то, правильное её название – полевая кухня, чудо технической мысли.
       Их в моём хозяйстве штуки: пузатые, с большими трубами, ярко – зелёные, весело поблескивающие свежей краской. По идее, они должны работать на солярке, так как в них проектом предусмотрены форсунки. Но последние, как водится, давно спёрли, и кухни работают на дровах. А солярку просто плескают консервной банкой в топку, что бы сырые дрова лучше горели.
       По мимо двух «БМП», мне ещё выделили персональный транспорт. Это -бывшая самоходная бригадная радиостанция, переделанная для нужд поваров, так называемый «кунг», с моим личным водителем. Она снабжена газовой плитой с переносными газовыми баллонами, портативным холодильником и двумя длинными широкими лавками, которые служат одновременно кладовыми для продуктов, сиденьями и койками для меня и единственного моего начальника. И ещё здесь имеется печь – «буржуйка» для согрева в холодное время, а так же -прицеп «шалман» для хранения менее дефицитных продуктов.
       И всё это хозяйство, от которого голова кругом идёт, находится в моём распоряжении и на моём попечении. Так что – и хлопотно, и ответственности хватает, и в то же время лестно. Что там какой – то автомат, пусть даже и настоящий, когда у меня во чего есть! Но я пока ещё даже не представляю, сколько всё это добро доставит мне хлопот и неприятностей на первых порах, пока я не наберусь опыта и наглости…
       Наконец наступил день отъезда. Погрузка закончена, гудок тепловоза и мы покатили.
       Две недели мелькали перед глазами пейзажи «могучей и необъятной».Две недели – тряска, стук колёс. И вот он – Капустин Яр. Оказалось, что это голая степь на много километров, покрытая сухим перекати-полем и выжженными
солнцем остатками растительности. Высоко в небе парят хищные пернатые.
       -11-
       Днём жизнь в степи замирает. Всё живое прячется, куда может, за исключением степных гадюк. Изредка появляются скорпионы и фаланги, а по вечерам. Когда жара спадает, одолевает прочая степная нечисть вроде гнуса и других кровососущих.
       Да, днём по – прежнему жарко, хотя стоит конец сентября, Зато ночи сравнительно холодные.
       Меня с моим беспокойным хозяйством оставили по среди степи, а сам дивизион укатил воевать. И так, нас на «пятачке» - всего несколько человек: я, водитель, кочегар для обслуживания кухонь и, конечно же – как в нашем деле без начальства? – прапорщик Бровин, мой непосредственный руководитель. Кроме того, нам был оставлен БТР с экипажем для охраны, а скорее всего – для солидности и придания значимости моей персоне. Ну и, естественно медчасть, состоящая из одного медика – прапорщика Михайлова. Впоследствии он стал моим постоянным попутчиком на выездах, и постепенно из начальника медслужбы превратился в моего компаньона и собутыльника.
       Итак я очутился в совершенно новых для меня условиях. Всему пришлось учиться заново. Вот где я по – настоящему задумался о тяготах службы! Но мне повезло и тут. Бровин оказался заботливым учителем и хорошим шефом. Позже я узнал, что все повра, проходившие службу в дивизионе, на протяжении десяти лет приобретали опыт под его чутким руководством. Приобрёл «боевой опыт» и я. Хотя, поначалу, не обошлось без неприятностей и курьёзов.
       Буквально в первый же день я оставил голодными офицеров – им почему-то не хватило обеда. Через несколько дней голодным остался взвод. И тогда я узнал много новых выражений, отправленных на мой счёт. А также понял, что не зря полевые кухни и поваров на полигонах отделяют от дивизиона, и порадовался этой предусмотрительности…
       Почему я оставил голодными солдат и офицеров? Не сумел рассчитать количество порций и продуктов при готовке. Что ж, бывает. Я, по крайней мере, продукты не ныкаю. Пока не ныкаю…
       Со всем старанием я начал постигать нелёгкое искусство приготовления вкусной и здоровой пищи. В теории всё казалось просто, но на практике выяснилось, что это гораздо сложнее, да ещё и заумнее.
       Бровин изготовил для меня длинный, обструганный со всех сторон шест – мерник, на котором на равном расстоянии друг от друга были нанесены зарубки.
Каждая из них указывала уровень воды в котле для разных блюд, и с тех пор я больше не ошибался с количеством порций. Но качество было увы, не на высоте. Еда получалась то жидкая, то густая, а то и невкусная. Ну, с солдатами проще – они не такие привередливые, да и разнообразием солдатское меню не богато. С офицерами же всё обстояло сложнее, хотя они за свою офицерскую карьеру ко всему привыкли. Благодаря стараниям и искусству армейских поваров – моих предшественников – многих из них образовались язвы, гастриты и прочие напасти, что делало их капризными личностями, если дело касалось их желудков. И вот последствия несварения офицерских желудков грозили мне неприятностями.
       -12-

… Я в первый раз варю для них обед. От страха у меня дрожат руки и ноги, но я очень стараюсь. Итак всё готово, стол накрыт. Я дожидаюсь, когда они поедят и в мой адрес раздадутся похвальные речи. А они, вместо того, чтобы дружно меня хвалить – попробовали суп, отложили ложки и молчат.
       Мне стало как – то тоскливо; на всякий случай я отошёл подальше с горя закурил. Наконец замполит не выдержал, подозвал меня и говорит:
- Ну-с, обед по виду, съедобный. Но такой вопрос: а где же соль?
-В супе…- промямлил я.
- Найди её там!
       А я до того растерялся, что вместо того, что бы поставить на стол солонку, начал с глупым видом шарить половником в кастрюле. Получив затрещину от своего наставника, я, наконец, догадался подать соль и стал с ужасом ожидать, когда наступит очередь второго блюда… а впереди меня ждал ещё и ужин.
       Офицеров было много, и потому кормились они в два захода: сначала – званием по старше, а потом уже – все остальные. И, глядя на то, с каким кислым видом они собирались запихнуть в себя то, что называлось обедом, я думал: «Ну, ничего. Уж на ужин – то я развернусь, покажу всё своё умение!»
       На ужин было овощное рагу. На сей раз первыми пришли офицеры помельче. Зачерпнули, они, значит, ложками содержание своих мисок, отправили его в рот… и застыли, выпучив глаза. Воцарилась гробовая тишина.
 -Я солил!- заорал я, выпадая в проем дверей. В ответ чьи-то руки протянули мне кастрюлю с рагу и ложку. Мужественно зачерпнув свою стряпню, я сунул ложку в рот… и тут же, схватив кастрюлю, помчался с ней к яме, куда сбрасывали отходы, отплёвываясь. В след мне раздался дружный хохот. Да, ужин я, действительно, солил – соль аж на зубах скрипела. На моё счастье, это были офицеры не из штаба. Штабным повезло больше, - на ужин они получили консервированный финский «ланч.»
       …На следующий день офицеры офицеры пришли на обед с кислым видом быков, которых ведут на бойню.
- Ну, чем сегодня травить нас будешь, кормилец ты наш?
 Макаронами с тушёнкой… - уныло ответил я. Теперь, приготовив обед, я старался «свалить» куда-нибудь подальше, оставив выкручиваться своего учителя.
       Мне было обидно, когда офицеры с подозрением, предварительно обнюхав мою стряпню, молча ели и уходили, пробурчав что-нибудь на прощание. Ведь я так старался!
       Как-то мой прапорщик /я его так и звал/ - приволок мне здоровенную книгу.
-Вот тебе! Изучай на досуге.
       Это было пособие по кулинарии. Лёжа ночью и глотая слёзы, я при свете аккумуляторной лампы изучал книгу, добытую для меня прапорщиком. А так как у меня было много свободного времени, я принялся экспериментировать с приготовлением пищи по книжным рецептам…
       Наступил и на моей улице праздник. Как-то, когда от дивизиона
       -13-
Приехали разносчики за ужином, у меня в первый раз попросили добавки! Для меня это было самой высокой похвалой. И если раньше я то и дело слышал:
- Опять баланда!-
То теперь всё чаще раздавалось:
-А чего так мало?
       Раньше солдаты, во главе с офицером приезжавшие за пайками, угрюмо ждали, пока я их обеспечу,- теперь же их лица прояснились, и они всё чаще стали совать мне сигареты и папиросы. Это была моя пусть маленькая, но победа!



       БУДНИ


       Кончилась полигонная жизнь. Дивизион вернулся на базу – в казарму, а я – в столовую. Начальником столовой у нас был прапорщик Байрак – рьяный хохол и пренеприятнейший тип. Правда, в наши поварские дела он вмешивался редко, видимо ввиду своей не компетентности, - да к тому же среди нас ещё оставались «дембеля» и «старики», которых он побаивался, по негласным законам мы находились под их защитой. Зато наряду от Байрака доставалось на всё катушку.
Любимыми его выражениями были «москали» и «сволочи»
       Но сей субъект был, скорее исключением. В основном же со своими офицерами мы быстро находили общий язык. Начальник медслужбы дивизиона прапорщик Михайлов среди поваров пользовался особым уважением и благосклонностью. Когда была его очередь делать санитарную проверку в пищеблоке, мы ждали его с нетерпением.
       Он по своей натуре был добродушным и весёлым человеком. Никогда не придирался к нам, что мы курим в процессе приготовления пищи и суём «бычки» по всем щелям, а то и просто бросаем на пол – авось наряд уберёт. Чаще всего он общался со мной – ведь он числился в моём дивизионе, и на выездах наши службы находились на одном «пяточке» - так что мы прекрасно знали друг друга. Ну и, естественно, после проверки он никогда не уходил от нас с пустыми руками. Да и не только он. Кроме того, у нас кормились и другие службы – за это нам, поварам многое дозволялось.
       Как я уже сказал, Михайлов был человек с юмором. Особенно наглядно это проявлялось во время утренних поверок, на которых он обязан был присутствовать по долгу службы – следить за состоянием здоровья личного состава. Как – то я задержался в казарме, и наблюдал за процессом утреннего осмотра на предмет выявления заболевших и пострадавших от тягот службы.
       Весь дивизион в составе двухсот человек, не считая тех, кто в наряде построен вдоль казармы. Вдоль строя в белом халате идёт Михайлов. В руках у него трехлитровая банка с таблетками, из кармана белого халата торчит резиновый шланг.
       С умным и деятельным видом он обходит строй и ласково спрашивает:
       -14-
- Ну, и на что мы жалуемся? Что у нас сегодня болит?
       Останавливается, к примеру, перед азиатами и заботливо интересуется у одного:
- У тебя что болит?
       Азиаты очень любят болеть и потому тот, к кому он обращается, с готовностью отвечает:
-Ангина болит!
- хорошо, а у тебя, болезненный ты наш?
- Нога болит.
- Чудненько, вылечим. На, лечись.
И каждому даёт из банки таблетки – причём количество таблеток зависит от «тяжести» заболевания. Больных набирается человек пять, и все почему-то южно национальности. Их он строит отдельно, достаёт из кармана резиновый шланг, сворачивает его пополам… и начинает «лечение».
-Шлангов лечат шлангом! – любил повторять он.
       Но, как не странно, после такого своеобразного лечения больные выздоравливали намного быстрее…
       Может, в медицине Михайлов разбирался чуть больше, чем я в ракетах, но простую перевязку он сделать мог, а главное – вреда от него не было. Ну, подумаешь, диагноз поставит не правильно, с кем не бывает? На то она и армия. Да и госпиталь в бригаде есть, а для полевых условий - и такой сойдёт…

       Жизнь дивизиона я по прежнему наблюдал из окон столовой, так как окончательно перебрался сюда из казармы – поближе к кухне, подальше от начальства. Здесь, в столовой, есть комната отдыха поваров, которая превращена нами в спальню и, соответственно, созданы все условия для нашего достойного отдыха: стоят койки, перетащенные нами из казармы, есть тумбочки и магнитофон. Был даже телевизор, да жаль, сломался. Здесь мы проводим всё своё время, когда находимся на базе. Правда, на базе я бывал редко: месяца два, а остальное время проводил на полигонах.
       Со временем я полюбил полигоны, втянулся и в службу, она даже стала мне нравиться. Хотя, конечно, жизнь на полигоне – не сахар, особенно зимой. Но именно зимой я сумел завоевать общее признание и уважение. Ведь если повар -единственный на весь дивизион, и при этом готовит еду не просто для того, чтобы кто-то мог набить себе желудок абы чем, но и чтобы при этом все оставались довольны да ещё и добавки просили – это многое значит. Ну, а завоевав уважение, я получил и относительную свободу.
       Мой «учитель» совсем отошёл от руководства, так как всё руководство пищеблоком я постепенно взял в свои руки, а он из непосредственного моего командира превратился в просто в компаньона. «Шеф», - стал обращаться к нему я, когда по близости не было посторонних.
       Что ж, всего, чего я хотел в армейской жизни я добился, хотя это было и не легко. Уважение, всеобщее признание – что ещё нужно?

       -15-

       Оставалось «тащить службу», и я тащил, пользуясь своим положением, стараясь не зарываться, но понемногу наглея. Именно тогда, на зимнем полигоне, ко мне впервые обратились не по фамилии.
 -Батя! Что сегодня на обед? – спросил замполит, усаживаясь с кучкой офицеров за обеденный стол.
 - Как всегда! – бодро ответил я, - Щи с тушёнкой и макароны с консервированным говяжьим языком, ну и если подождёте пять минут, то вместо холодного компота – горячий кофе.
       «Батя»… Для меня это – что-то новенькое. Но, как оказалось, новеньким это было только для меня. Солдаты уже давно между собой стали называть меня «Батей», а вслед за ними – и офицеры. Что ж , человек подвержен лести, и прозвище мне стало льстить. Отныне моя фамилия не произносилась – я стал «Батей».
       Постепенно среди офицеров у меня появилось много доброжелателей, хотя в душе я, конечно, понимал, что снисхождение и это доброжелательное отношение я получил не за какие-то особо выдающиеся качества, а лишь за умение кашеварить и свободный доступ к продуктам, особенно консервам – тушёнке и прочим деликатесам. В армии тушёнка и курево – та же валюта…


       ЛОПАРЁК


       Пополнение смех и слёзы! Неужели когда-то и я был таким? Сейчас даже как-то чудно.
 - Батя! Вот тебе молодой – твоя будущая замена. Он ничего не умеет, но должен уметь, - сказал мне мой прапор.
- Что ж научим. Пускай пока приглядывается, а заодно и кухни топить будет. А чего, тоже наука…
       Раньше, когда у меня был опытный кочегар, я проблем не знал с кухнями. Всё у моего кочегара получалось легко и быстро, к его советам даже я прислушивался. Для того, что бы я мог приготовить для солдат завтрак, ему приходилось вставать в пять утра. Когда кухни были растоплены и вода в котлах закипала, он будил меня, что бы я мог приняться за стряпню. Да и при кухнях он находился до полной раздачи пищи личному составу.
       Мои «БМП», работающие на дровах, и летом – то капризничали, а зимой, когда дрова сырые, без солярки не фырчали вообще. Приходилось то и дело плескать солярку в топку. Зимой кочегару вставать надо в четыре часа утра. Это опытному. А тут…
       Я осмотрел «пополнение». Ну и чудо природы! Маленький, лопоухий, форма висит мешком. Одно слово: Лопарёк! Да уж… Я ещё раз критически оглядел его со всех сторон и тяжело вздохнул. Учить надо, а тут ещё Шеф бросил меня на произвол судьбы: куда-то слинял. Ну что ж. Любая учёба начинается с беседы.
       -16-
       - Слушай сюда! – начал я авторитетным тоном, - Твоё дело – не такое уж сложное. Тебе всего – то и надо следить за тем, что бы всё время топились кухни, и постоянно было горячая вода. А так же – чтоб на вверенной нам территории всегда были чистота и порядок, ну, и языком поменьше трепи обо всём, что увидишь. Ну и, естественно – что бы офицерская посуда и кухни блестели, как у кота яйца, что б всегда были сухие дрова, и там, по мелочи… Понял? – подвёл я итог беседы.
 -Понял! – с уверенностью ответил Лопарёк, и тут же спросил:
-А где я буду спать?
       Вопрос был щепетильный. Дело в том, что прежний кочегар и мойводитель «снимали угол» в вагончике медслужбы у прапорщика Михайлова, который всегда находился рядом с нами. Но по каким –то неведомым мне причинам Михайлов лишил своих постояльцев коек, и вообще, грозил им всеми карами.
Небось весь спирт у него повылакали…
       С появлением Лопарька у меня началась весёлая жизнь. Весёлая, конечно, в кавычках. В первый же день во время заготовки дров он потерял топор. Кухни у него никак не хотели топиться, еда имела жуткий привкус и запах солярки. На меня посыпались неприятности… Пришлось учить Лопарька на собственном примере: самому вставать в пять утра, показывать ему. Как растапливать кухни, ну и, конечно, всему остальному. Зачастую моё терпение лопалось, и тогда весь «пяточёк» оглашался матом.
       Но больше всего выводил меня из себя его вид: вечно чумазый, в висячих как мешок измызганных штанах, в прожженном бушлате и насквозь пропахший соляркой. На себя он её плескал, что ли? Мне уже не раз за него влетало. И, если со своими обязанностями он постепенно начал справляться, то внешний вид его по-прежнему оставлял желать лучшего.
       Получив очередной нагоняй, пришлось мне и эту заботу брать в свои руки. Перво-наперво я заставил его отмыться и подарил ему форму, одну из своих запасок. Но это было ещё не всё.
       Когда на обед пришли офицеры, я предварительно задобрил их спиртом /тоже из личных запасов/, коим разбавил налитый им кофе. Так же я подал к столу заныканную мной из офицерского пайка консервированную финскую колбасу, и замялся, не зная с чего начать «переговоры». Я тянул время, чего –то выжидая. И тут заговорил один из лейтенантов:
- Батя! У меня сегодня – день рождения, и мы хотим это дело малость отметить.
Что ж. Для меня такая просьба не новость. Офицеры - тоже люди, и оказывать помощь в проведении таких торжеств мне приходилось не раз, тем более не без выгоды для себя.
- Ну, и в чём трудности ? – спросил я.
- Спирт у нас есть, а вот закуска… сам понимаешь.
- Запросто! Но мне тоже кое-что нужно: хебе, валенки, бушлат и шапку.
- А тебе-то зачем? Ты вроде и так богат.
- Да не для меня! Для этого вот чуда, - заявил я , указывая на Лопарька.

       -17-

- Мы постараемся, но… Дело в том, что как ты понимаешь, отмечать день рождения на виду у всех – как-то не очень… Словом, можно нам рассчитывать на ваше гостеприимство?
- Нет проблем, только вы уж и про нас с шефом не забудьте.
Договорившись обо всём, мы расстались довольные друг другом.
       Проинструктировав Лопарька насчёт солдатского ужина, я направился в санчасть, где коротал время за стаканчиком спирта Шеф на пару с Пилюлькиным – так я называл Михайлова, когда его не было рядом. Иногда я принимал активное участие в их «междусобойчиках», и знающие об этом люди даже прозвали нас святой троицей.
       Возбудив их сообщением о готовящемся торжестве, я договорился с Пилюлькиным о предоставлении для сего случая его вагончика. На это он охотно согласился, радостно потирая руки в предвкушении вечера.
       Короче на нашем «пятачке» развилась бурная деятельность.Возложив на Лопарька обязанности прислуги за всё, мы услали его наводить порядок в вагончике, в то время как Пилюлькин и Шеф отправились к нам на «поварскую территорию» отдохнуть от трудов и забот. Я же занялся приготовлением ужинов – простого, и праздничного.
       Вечером меня ожидала приятная неожиданность. За ужином командир дивизиона, хитро посматривая на меня, сообщил:
- Батя! Приказом по бригаде ты назначаешься старшим поваром и получаешь сержантское звание. Замполит поддакнул и добавил:
- С тебя причитается! Так что мы по попозже ещё зайдём.
       При этом весь штаб выжидающе уставился на меня.
       Если честно, для меня это повышение не было новостью. Я о нем знал ещё раньше: мне о готовящемся приказе проболтался штабной писарь, по «секрету» за банку тушёнки. Итак, мой путь «через тернии к звёздам» завершён. Победа была окончательной, хотя и далась мне не легко!



       САМОВОЛКА


Обретя независимость и чувствуя снисхождение; пользуясь тем, что с большинством офицеров я был дружен, и что на все мои «подвиги»

       -18-

Закрывались глаза, я начал наглеть. Начались бесконечные нарушен-
ия дисциплины, а именно – самоволки. При этом я почти не скрывал их.
Доходило до того, что находясь на базе, я очень часто ездил домой. Гражданскую
одежду, которой обзавелся по случаю, я запросто хранил на квартире у Шефа.
Хотя всякий раз, когда я приходил к нему за ней, он по долгу службы ворчал:
- Смотри, доиграешься!.. – но тут же добавлял: - Привези мне нормальной водки и сигарет, а то в нашей дыре, которая называется Перри, хрен чего путного достанешь.
       Иной раз и офицеры обращались ко мне:
- Батя! Ты когда рванёшь в Питер? Нам бы надо кое-чего купить…
       Словом, у нас всё основывалось на полной взаимовыгоде. Доходило просто до смешного: переодевшись в гражданку, по пути на станцию и на самой станции в ожидании поезда я не раз сталкивался с бригадным патрулём или с офицерами из дивизиона. При этом мы делали вид, что в упор невидим друг друга, или, кивнув друг другу, мирно расходились.
       Естественно, все в дивизионе или знали или догадывались о моих прогулках, но молчали. Таким образом, мой тыл был надёжно прикрыт как со стороны солдат, так и со стороны офицеров. Но всё хорошее когда- нибудь кончается.
       Как всегда, в пятницу я зашёл к Шефу за своей «гражданкой», но не застал его дома. Мне бы вернуться назад – но нет. Я же упрямый. Так в форме и отправился на станцию, расслабившись от своей безнаказанности. Я ждал поезда, забыв про патруль. И вот подошёл поезд, и патруль вышел прямо из него, столкнувшись со мной чуть ли не нос к носу. Да, на этот раз я, кажется, влип. В патруле были пограничники. От неожиданности мы на мгновение опешили, что, как мне тогда показалось. Давало мне пусть маленький, но шанс. Я, отчаянно пыхтя от усердия в непривычно тяжёлой шинели, во всю прыть устремился в сторону леса, окружавшего станцию. Но пограничники были опытные ребята. Все окрестности они знали, как свои пять пальцев. Гоняли они меня по этому лесу, как стая гончих собак – зайца, до тех пор, пока я не застрял по уши в снегу. Я был загнан и пойман, оставалось только освежевать .
       Награждённый патрулём парой тумаков, я оказался на гарнизонной гауптвахте. Начальником «губы» был старший прапорщик Клюют, с виду вежливый, но садист ещё тот. Я, мокрый с головы до ног, как мышь, предстал перед его очами. До этого я встречался с ним только в столовой, куда он изредка заходил по каким-то своим делам; но общаться с ним, нам, поварам не приходилось. Да к тому же он, как на беду, был неподкупен, и «взяток» от нас не брал – считал всех поваров потенциальными ворами.
- А, Батя! – обрадовался он, - Ну, проходи, дорогой, не стесняйся. Причёска-то у тебя не по уставу, не по уставу. Волосики длинные, а сапожки-то! Сапожки – офицерские. Ну, ничего. Переоденем, пострижём. Понял, голубь мой? Ась?
 - Да… - обречённо выдавил я.
- Тогда вот тебе, для знакомства, так сказать…

       -19-

       И показывает мне два пальца – это у него была манера таким образом обозначать количество суток ареста.
       Увидев композицию из двух пальцев рогулькой, я с облегчением вздохнул и радостно воскликнул:
- Есть двое суток ареста!
       С ехидной улыбкой Клют меня огорошил:
- Римское пять. Это тебе для начала. Вон и свитерок торчит из гимнастёрки, да и ремень кожаный – опять не по уставу. Сам понимаешь, полное нарушение формы одежды. Тянет ещё на трое суток. Это пока, а там посмотрим.
 - Есть восемь суток… - упавшим голосом промямлил я.
- Ну и замечательно. Значит, договорились. Иди, дружок, отдыхай.
       Весь мокрый и дрожащий от сырости, я вошёл в отведённую мне камеру. К моему удовольствию, в ней оказалось тепло и толстая труба, игравшая роль батареи, была горячей.
       Я был единственным постояльцем, и, как только за моей спиной захлопнулась дверь, я галопом устремился к батарее. Первым делом развесил на неё мокрые шерстяные носки и гимнастёрку. Сапоги, ремень и шинель у меня
Изъяли ещё ранее, на собеседовании с Клютом.
       Балдея от тепла, я начал предаваться размышлениям по поводу своего будущего. Увы, картина будущего выглядела мрачно и бодрости в меня не вселяла. Перебрав все свои грехи, я пришёл к выводу, что воли мне не видать аж до дембеля. Оставалось выяснить возможности, которые могут мне облегчить нынешнюю жизнь.
       «Ну ладно, охрану «губы» несёт наша бригада, а значит едой и куревом я буду обеспечен – свои же повара не дадут опухнуть с голодухи»
       Но больше всего меня беспокоила судьба сапог. Офицерские, доставшиеся мне в обмен на пять банок тушёнки и флягу спирта, они были мне дороги – так как, в отличие от солдатских, были не из кирзы, а из мягкой кожи, значит, легче и удобней.
       Итак, я сидел, задрав ноги на горячую трубу и оплакивал свою судьбу. Спустя какое-то время дверь камеры открылась и передо мной предстал командир дивизиона – майор Захаров. Критически осмотрев меня с головы до ног, он произнёс всего лишь одну фразу:
- М-да… Ну и видок!
       И молча вышел, вселив в меня надежду на спасение. Через некоторое время дверь снова открылась. На сей раз меня посетил Клюют. Вид у него был обиженный, как у ребёнка, которого лишили сладкого.
- Тебе крупно повезло, - заявил он, - Ты свободен. Но я с тобой не прощаюсь. Надеюсь, мы ещё увидимся. А сейчас – на выход!
       Удивившись такому повороту событий и схватив свои вещи в охапку, я устремился на волю, где меня ждал командирский «газик».
- Ну что, Батя, доигрался? – встретил меня вопросом майор, - Сколько тебе Клюют дал?
       -20-

       - Восемь суток.
       - Маловато будет. Добавляю тебе ещё тридцать. Отсидишь после учений.
       Теперь мне стала понятна причина неожиданного освобождения…
Всё таки хорошая вещь – «война», когда она учебная и вовремя! Да и я всё-таки старший повар бригады. А это – не хухры – мухры, и своего рода неприкасаемость, как у депутата!


       ВОЙНА

       Ночь. Внезапно в казарме зажигается свет и раздаётся вопль:
-Дивизион! Подъём! Тревога!
       Спросонок ноги не попадают в сапоги, Не застёгивается гимнастёрка. Куда-то задевался противогаз, не находится комплект химзащиты, давно обмененный дембелями на самогон у местных аборигенов… Ревут, чихают и кашляют двигатели боевой техники.
       Понемногу суета утихает, очумевшие, мы вываливаемся из казармы на территорию и устремляемся кто галопом, кто не спеша по своим местам согласно боевому штатному расписанию.
       Только я не тороплюсь. За время службы я уже привык к таким неожиданностям и прекрасно знаю, что между тревогой и самой «войной» времени достаточно, чтобы успеть позаботиться о себе.
       В конце концов, у меня есть замена – Лопарёк. А моё дело – проследить, как он справляется с обязанностями.
       Он, бедняга, пересчитывает тарелки, ложки, вилки и прочее. Я проверяю количество продуктов по ведомости, хотя это формальность – потом, как всегда выяснится, что чего-то «потеряли», а чего –то стащили… Занявшись сортировкой особо дефицитных консервов, усылаю Лопарька проверить «БМП» и прочее.
Ну ладно. С казённым имуществом покончено, пора подумать и о себе.
       Через заветную дыру в заборе покидаю часть и спешу в посёлок. Вымениваю у местных жителей на личные запасы несколько бутылок самогонки и рыболовные снасти – в хозяйстве пригодятся. Затем посещаю санчасть – затариваюсь спиртом. Готовлюсь к «боям» тщательно. Засовываю в шкаф «мечту оккупанта» - чемодан с «гражданкой» и с подарками родным и близким. Любовно вешаю «парадку», в которой я так и не покрасуюсь. Её идётся сдать. Домой отправлюсь в «гражданке». А жаль! Больно красиво мне отделала парадную одежду знакомая телефонистка с узла связи. Вот, кажется, и всё. Подготовка к боевым действиям окончена.
       С суетой и гамом, под зычный мат и вопли офицеров грузимся в вагоны-теплушки. Судя по их виду, раньше в них перевозили рогатый или безрогий скот. Начинаем обустраиваться…
       Утром просыпаемся под мерный стук колёс. Вроде движемся, но куда?

       -21-

Целую неделю за вагонным проёмом сменяются унылые пейзажи. Заняться абсолютно нечем. Тоска.
       Прибываем на место, начинается выгрузка. Дивизион своим ходом движется к месту «боевых действий», а мы с Шефом после пыльного вагона наконец-то оказываемся в родной машине. Снова куда-то едем… Ну и пусть. Куда-нибудь, да приедем.
       Ну вот, теперь можно расслабиться. Решаем – с чего начать: со спирта, или с самогонки? На «огонёк» вползает Пилюлькин. У него на это дело нюх. Значит, будем пить спирт. Пилюлькин спирт – то хлещет, как воду. Ему самогон, как слону клизма.
       …Всё! Выпадаю в осадок… Утром открываю глаза, вылезаю наружу и не могу понять, куда попал. Пожелтевший, по-осеннему унылый лес. Моросит нудный дождь. Состояние – бр-р-р. С похмелья трещит голова. Мутным взглядом натыкаюсь на воткнутую в землю табличку: «Мины».
       Бужу «водилу» и отцов- командиров. Все вместе обозреваем окрестности и задаём друг другу бессмысленный для нашего состояния вопрос:
-Куда это нас занесло?
       Тупо уставившись друг на друга, приходим к неутешительному выводу. Где-то слышится урчание моторов, значит, всё не так страшно – найдут. В конце концов решаем выбираться своим ходом. Но сначала надо поправить здоровье.
       Голова раскалывается. Всё, больше не пью! Пока…
       Завариваю себе крепкий кофе из офицерских запасов. «Отцы» опохмеляются спиртом. Появляется БТР охраны. Ура! Нас нашли. Ой, что сейчас будет! Жуть…
       Из БТРа вылезает замполит, и обрушивает в наш адрес всё, что он думает о нас и нашей «войне». Чтобы как-то сгладить обстановку, наливаю кофе и ему, предварительно разбавив его спиртом, а на «десерт» достаю банку сгущённого молока.
       Выясняется, что мы находимся в шести километрах от места нашей дислокации, и скоро кормить личный состав, а мы… Ну с солдатами проще, им можно выдать сухой паёк, а вот офицеры, штаб… Кроме того, как выясняется, у нас будут столоваться прихлебатели из других частей, взаимодействующих с нами.
       На мне лежит кормёжка комсостава, а Лопарёк кормит солдат.
       Ну, дела. Всё валится из рук. Я сильно торможу и кашеварить не в состоянии. Выручает опыт. Быстро вскрываю консервные банки – всё, что под руку попадает. Вытряхиваю всё это на сковородку и сдабриваю томатной пастой. Обед готов. Всё встало на свои привычные места. И солдаты, и офицеры накормлены.


       Последние дни службы тянутся медленно. Дел у меня мало. Потихоньку Лопарёк берётся и за стрепню офицерам, тем самым полностью освобождая меня

       -22-

от служебных забот. Я предаюсь философским размышлениям и шатанию по окрестностям.
       Как – то в одно из своих «философских шатаний» я набрёл на красивое лесное озеро. Поначалу, сидя на берегу, я просто мечтал о возвращении на «гражданку». Ведь я – дембель, и мне остались считанные дни. Затем я. С разрешения замполита, стал ходить на озеро на рыбалку, и частенько разнообразил меню свежей рыбой.



       ДЕМБЕЛЯ

       Итак, известна заветная дата! Всё чаще заглядываю в свои дембельские вещички: парадка, с любовью отделанная, но с которой придётся расстаться, дембельский альбом, который, увы, никто, кроме меня, не увидит – оставлю его на память Лопарьку.
       Надо потихоньку сдавать дела: вычистить автомат, который я держал в руках всего раза три за всё службу, и который я куда-то засунул, также, как и штык-нож, которым я иной раз вскрывал банки на закуску и колол щепку для растопки печки. Надо искать, имущество-то казённое. Да, штык-нож , как выяснилось, вещь полезная. А вот зачем повару автомат? Ну да ладно, автомат – не иголка, найдётся.
       Сейчас меня волнуют вещи более насущные. Веду учет продуктов, надо готовиться к отвальной. Нас, дембелей, девять человек, не считая трёх офицеров. Они пришли служить в бригаду вместе со мной. Я пришёл после учебки, а они – после института. Только они, в отличии от меня, уходят лейтенантами. Вот и вся разница. Ребята они неплохие, и не скурвились на офицерской должности.
       По вечерам, когда «бои» затихают, роздан ужин, штабные накормлены и наш «пятачок» пустеет, к нам на огонёк, минуя охрану, пробираются дембеля. Раскладываем скромный закусь, разливаем по кружкам спирт и предаёмся воспоминаниям и мечтам. Да, всего несколько дней – и долгожданная «гражданка»! Свобода!
       Ждём последнего дня. Мысленно сервирую стол. Закуски вполне хватит, а вот спиртного – маловато. Лазарет уже сухой, офицерские запасы давно выпиты и забыты. Правда, есть надежда. По вечерам к нам за отходами с кухни неведомо какими путями приезжает на «запорожце» какой –то мужик. Пытаемся договориться с ним. Ему нужен аккумулятор.
       Идём договариваться в автобат. Туда как раз поступили новые «МОАЗы». Столковываемся об обмене. На следующий вечер волокём им ящик тушёнки и несколько банок сгущёнки. Получаем взамен новый аккумулятор, заодно прихватываем запаску. Нагруженные, как верблюды – один аккумулятор весит семьдесят пять кэгэ, спотыкаясь в темноте и переругиваясь, тащимся на «пятачок». Там прячем всё это барахло по кустам и ждём мужика
       -23-
       Через день появляется клиент. Выволакиваем из его тачки пятилитровую канистру с самогоном и трёхлитровую банку с брагой. Мы ему помогаем впихнуть аккумулятор в багажник. Проклятый аккумулятор слишком громоздок, и в маленький багажник влезать упрямо не хочет. Но кое-как запихиваем, туда же и запаску. Мужик от радости сам не свой. Ещё бы, новенький аккумулятор! Но, вот интересно, что он будет делать с коробкой передач, которую ему всучивает Лопарёк? И где он её взял? М-да, растёт смена…
       Наконец все довольны. Приготовления завершены. Мне остаётся только найти автомат. И он находится – за мешками с сухарями в нашем «шалмане». Как он там оказался? Не помню.
       Ну, вот и всё. Сегодня отвальная. Завтра домой.
       Поздно вечером собираемся у меня на кухне. На столе расставляем выпивку и закуску, которую даже офицеры в глаза не видели, хотя эти деликатесы – из их пайка. Просто они вовремя мной заныканы.
       Мы, дембеля, в парадках, надетых ради такого случая. Поднимаем кружки со спиртным, чокаемся.
       Под всяческими предлогами к нашему столу, как тараканы, сползаются офицеры. Поначалу пытаются навести дисциплину, но после стакана они становятся простыми ребятами, вместе с нами тянущими нелёгкую армейскую лямку. Мы уходим, а им служить. От разнообразия закуски у них разбегаются глаза. Я их понимаю. В их глазах – надежда, что всё то, что они едят в этот момент, после моего отъезда они будут получать согласно довольствию. Хотя бы время от времени.
       Что ж. Надежда – вещь хорошая. Надейтесь, господа офицеры! Но помните. Я уйду, но на моё место придёт другой. А смену я приготовил достойную. Вон Лопарёк, вкусив от дембельского стола, сопит, уткнувшись в тарелку с рыбными консервами. Он воспитан в лучших традициях армейских поваров. Умаялся, бедняга.
       Спи, Лопарёк. Тебе ещё варить и варить кашу кубометрами.
       Дембельское утро. В последний раз обхожу уже не мои владения. Дымят походные кухни. Возле них суетится Лопарёк, полновластный хозяин. Торжественное построение. Сданы парадки. Мы, переодевшись в гражданскую одежду, чувствуем себя непривычно. Подходит штабной автобус, который доставит нас до ближайшей станции, «Луга-товаврная». Остался последний марш бросок.


       ЭПИЛОГ

       Всё закончилось. Два года службы позади. На меня одновременно с радостью наваливается грусть. Здесь остаются мои друзья, привычная солдатская жизнь. Здесь – я Батя, всеми уважаемый человек. А на гражданке? Затерянный в многоликой толпе паренёк. Всё-таки за два года отстаёшь от жизни. И всё упущенное придётся навёрстывать.