Хризантемы для жирафа

       

 Ночью в нашем городе происходят невообразимые вещи. Взять хотя бы белого жирафа, свободно разгуливающего по пустынным улицам где-то в промежутке с двух до пяти.
Многие видели его большую ушастую голову с округлыми тенями рожек, мелькавшую в квадратах форточек и прямоугольниках окон, видели и ужасно пугались, принимая жирафа за грабителя или пьяного хулигана (жираф громко чмокал и фыркал, поедая растения на подоконниках).
Однажды длинношеий бродяга проник и в мою комнату. В ту ночь я долго не могла уснуть и, от нечего делать, пыталась подсчитать угол восхода луны над горизонтом: ее диск, просвечивающий сквозь тюлевую занавеску, не давал мне покоя, вызывая в воспаленном сознании обрывочный курс школьной астрономии.
 Вдруг из открытого окна повеяло зоопарком, что-то зачавкало, зашевелило ушами, и вытянутая жирафья морда начала рыться в горшках с фиалками.
Забыв про луну, я громко возмутилась. Я не сказала бы ни слова, если бы голодное животное полакомилось оставшимися на сковородке оладьями, или схрумкало бы свежую газету с телепрограммой на всю неделю – чего только не съешь, когда в животе гулкая пустота! Но фиалки… Это уже слишком!
       Дело в том, что мне категорически не везет с цветами: все саженцы, которые попадают мне в руки, либо гибнут от усиленного полива, либо от засухи, либо от банальной простуды, подхваченной беднягами на сквозняке. Страдают растения и от кота: из чистого любопытства усатый нахал откусывает молодые листочки и бутоны, а иногда просто использует цветы в качестве подушки, оставляя на бархатных лепестках клочья длинной рыжей шерсти.
И вот, когда мне только-только начинает везти, и на подоконнике красуются в ряд пять глиняных горшков с фиалками, цветущими и вполне здоровыми на вид, является это африканское чудовище и собирается погубить весь выводок!
В темноте я нащупала диванную подушку и запустила ею в незваного гостя. Жираф изумленно тявкнул, перестал поедать фиалки и ретировался: я услышала, как цокают его копыта, унося большое грузное тело подальше от моего подъезда. Иди, иди! Нечего лазить в чужие окна и уничтожать домашние цветы, когда на улице полным-полно растительности!
Я повернулась на другой бок, но сон упорно не желал приходить. Мысли вертелись вокруг бедного жирафа: наверняка, я не первая так грубо обошлась с одиноким верзилой, и в некоторых квартирах его встречали не мягкими подушками, а чем-нибудь потяжелее. Нет, нужно отыскать его и утешить! Может, он неспроста маячит возле домов, может, ему нужна помощь?
Я кое-как оделась и вышла из дома. Стояла на редкость тихая и теплая майская ночь: не было слышно ни соловьев, ни собак, ни горланящих пьяниц, ни автомобильных сирен, - только фонари гудели, и ветерок шептался с ветками сирени. Жираф стоял около фонаря и общипывал березовые листики – его бледное тело в сиреневых пятнах напоминало глыбу льда. Когда я подошла к нему, жираф оторвался от своего занятия, повернул ко мне длинную морду на гибкой шее и моргнул огромными темными глазами.
- Кхе-кхе… - начала я смущенно, - позвольте спросить, зачем вы слоняетесь возле окон и пугаете граждан, страдающих бессонницей? И зачем поедаете комнатные растения? Ведь вокруг все цветет, и корма хватило бы на десяток жирафов!
Жирафья морда еще больше вытянулась, а нос сморщился в печальной гримасе.
- Я ищу хризантемы, – просто сказал он.
- Хризантемы? – переспросила я удивленно.
- Именно. Но на подоконниках растут одни фиалки или герани, или фикусы, а иногда даже кактусы… Бр-р-р! Очень неприятно на них натыкаться! – жираф замотал головой и сердито зафыркал, очевидно, вспоминая опыт общения с кактусами.
- Но зачем вам хризантемы?
- А разве непонятно? Это должны быть удивительно красивые и вкусные цветы – только вслушайтесь в название – хри–зан–те-мы! Чудо! Я верю, что, едва я их отведаю, все мои заветные желания осуществятся!
- А какие у вас заветные желания, если не секрет? – поинтересовалась я.
- Ну, во-первых, я хочу попасть домой – мне надоело жить в водонапорной башне, не смотря на заботу и понимание слесаря Потапова. А во-вторых… Нет, это слишком личное.
Я попыталась представить, какие тайные желания могут быть у жирафа, но так ничего и не придумала… Разве что, познакомиться с симпатичной жирафихой…
- Вы, наверное, в Африке раньше жили… - осторожно предположила я.
- Не знаю, как называется это место, но там очень красиво: сочная трава, до которой, правда, я никогда не дотягивался, высокие вкусные деревья-зонтики, бурлящие водопады – из них чрезвычайно удобно пить… М-м-м…
Жираф замолчал, задумался, улыбнулся своими подвижными губами и снова принялся щипать березовые листочки. Больше он не обращал внимания на мои расспросы и не сказал ни слова.
Я вернулась домой с твердым решением помочь жирафу. На следующий день я ехала с работы с огромным душистым букетом белых хризантем. Люди вокруг, наверное, думали, что у меня какой-то праздник – день рожденья, там, или юбилей, или что-нибудь еще в этом роде – а я хихикала про себя: вот бы они изумились, узнав, для кого я купила эти цветы!
Дома я устроила букет в вазу на подоконнике, открыла форточку и уселась на диван. Я собиралась не спать всю ночь и дождаться появления жирафа: даже если он не заглянет в окно, я наверняка услышу его шаги, догоню, и отдам ему хризантемы.
До трех я поддерживала себя в бодром расположении духа, попеременно читая Джерома, попивая кофе с лимоном и с трудом вникая в сюжет запутанного фантастического сериала. В половине четвертого мое сознание не выдержало и мягко отключилось: я заснула с томиком Джерома под щекой и не слышала, как приходил жираф. А он действительно приходил, потому что наутро в вазе плавали лишь пара зеленых листочков, а роскошный букет исчез.
После этого случая жирафа в нашем городе больше не видели. Не знаю, попал ли бедняга на родину, ушел ли куда-нибудь еще, плененный красотой астр, тюльпанов или георгин, но никогда больше местные жители не просыпались в холодном поту, приняв его рогатую голову за чудовище из своих кошмаров.
 Не встречала жирафа и я. Правда, однажды я спросила у слесаря Потапова, который пришел чинить нам кран в кухне, что стало с его клетчатым любимцем. И без того красное лицо слесаря сделалось пунцовым, он сорвал кран, смутился и пробормотал, что ничего такого не припомнит, а жирафов никогда особенно не жаловал. Но он, конечно, врал.