Воркута-Куйбышев. Глава из детских воспоминаний

       Лето 1958 года. Наша довольно большая семья - отец, мама, сестренка, братишка и я - разместилась в купе пассажирского спецпоезда, который стал на целую неделю нашим домом на колёсах. ГУЛАГ стал стремительно распадаться, и теперь шла передислокация войсковой части, в которой служил мой отец, в ту пору тридцатитрехлетний старший лейтенант Советской Армии. Для отца это была работа. Для нас, детей, этот переезд был увлекательным путешествием, да ещё таким длинным!
       
       Помню, с какой жадностью я вбирала в себя новые впечатления, незнакомые ощущения.
Так интересно было, прильнув к оконному стеклу, наблюдать за беспрестанно меняющимся пейзажем! Целыми днями не отрываться от окна, до самой глубокой темноты, когда уже невозможно было ничего разглядеть. Впрочем, и при свете луны, напряженно вглядываясь в ночь, по темным силуэтам, мелькающим за окнами вагона, можно было угадывать водонапорные башни, элеваторы... А огни отдалённых городов и поселков, похожие в темноте на светящиеся в небе звезды, завораживали, наполняли душу необъяснимым восторгом. Боясь пропустить какую-либо станцию или мост через реку, сидела, прильнув к окну, до тех пор, пока сон окончательно не одолевал, а засыпая, испытывала единственное желание: проснуться утром как можно раньше и продолжить это удивительное общение с таким огромным и таким непознанным ещё миром, мелькавшим за окном.


       Особенно приятно было устроиться на верхней полке по направлению движения и, напряженно вглядываясь в безбрежную даль, как бы немного забегая вперед поезда, с замиранием сердца ждать, что же появится там, за очередным поворотом, или за туннелем. Вот на линии горизонта появилась какая-то, едва различимая черная точка. Поезд стремительно несётся к ней, точка увеличивается, приобретает всё более и более определенную форму, всё более чёткие очертания, продолжает увеличиваться, превращается в водонапорную башню, или будку станционного смотрителя, или ещё во что-то... Ещё несколько мгновений – и этот объект уже позади, с каждым мгновением всё дальше и дальше, всё меньше и меньше и, наконец, снова превратившись в едва различимую черную точку, исчезает вовсе. Взгляд выхватывает новую точку на линии горизонта, и ты отслеживаешь её, пытаясь угадать, чем же она окажется при ближайшем рассмотрении. Через приспущенное окно встречный ветер безжалостно хлещет лицо, свистит в ушах, треплет волосы. Врываясь в купе, наполняет его ароматами придорожных трав, которые, по мере продвижения к югу, меняются вместе с пейзажем.
       Всё было сказочно. Волшебным был даже запах мазута от встречного товарного поезда. Налетавший внезапно встречный всегда заставал врасплох, неизменно заставлял вздрагивать от неожиданности, проносился протяжным стоном приветного гудка, рябью в глазах от межвагонных просветов, учащённой дробью колес и, наконец, исчезал. Купе вновь заливал ровный солнечный свет. Поезд как-будто слегка замедлял ход - восстанавливался прежний ритм перестука колес, возвращалась ставшая уже привычной атмосфера.


       На крутых поворотах состав изгибается змейкой, ты видишь другие вагоны и только тут вспоминаешь, что не один несешься в этом бесконечном пространстве. А вот и тоннель. Несколько секунд душной кромешной темноты, свалившейся внезапно на голову, и вагон вырывается на свет, больно бьющий в глаза. За окнами снова зелёные луга, упирающиеся в небеса, холмы, перелески, накатанные колеи дорог вдоль железнодорожного полотна. Изредка на них можно увидеть лошадь, впряженную в телегу, а в ней крестьянина, вяло держащего в руках вожжи, ещё реже – автомобиль, пробирающийся по разбитой колее раскачиваясь, словно катер на волнах. Бесчисленные телеграфные столбы, на которых разместились шумные вороны, бессменными часовыми выстроились вдоль железнодорожного полотна. На проводах, как половинные ноты на нотном стане, расселись длиннохвостые белогрудые ласточки. У переезда, перед опущенным шлагбаумом - пара грузовиков с колхозницами. Они оживленно машут нам вслед косынкками, мы радостно им отвечаем.


       Леса, поля, лесозащитные полосы, сочные луга, снова леса, снова поля, голубые озёра, синие ленты рек и... мосты. Мосты – моя слабость. Длинные-предлинные, перекинутые через широкие, ещё полноводные реки, мосты поднимают тебя над водой, и ты паришь. Меняется ритм и тембр стука колес. Почва уходит из-под ног, а сердце – в пятки. Ты уже не ощущаешь земной тверди и её притяжения, тебя охватывает некоторое беспокойство, продолжающееся считанные минуты. Вагон достигает середины реки - внизу, под тобой, снуют моторные лодки, глиссеры, катера, величаво проплывают медлительные теплоходы, а ты – над ними. Ещё несколько мгновений и колеса касаются твердого грунта, ощущение полета исчезает, и ты возвращаешься на землю.
       Людям тесно и душно в городах, а здесь такой простор, такой воздух! Упоительный воздух!


       Поезд продолжает свой путь к югу. За окнами мелькают неказистые деревеньки. В прудах плавают многочисленные гуси, утки. Во дворах бегают суетливые куры, кричат петухи. На лугах пасутся коровы, овцы, козы, в лужах возятся свиньи. Всё это – чья-то повседневная хлопотная жизнь, до краёв наполненная заботами и тревогой. Для нас, праздных, мчащихся мимо, - всего лишь меняющиеся жанровые картинки. Словно листаешь книгу с цветными иллюстрациями.

       Чем дальше на юг, тем чаще встречаются селения. Едва скрылась из виду деревенька, а на горизонте уже замаячил небольшой провинциальный городок, раскинувшийся по равнине на добрый десяток километров. На привокзальной площади оживленно. Поезд ещё не успел остановиться, а под окнами вагонов возникли десятки торговцев с малосольными огурчиками, с горячим отварным картофелем, обильно смазанным сливочным маслом и посыпанным мелко нарезанным зеленым лучком и укропом, источающими пряный аромат, перед которым невозможно устоять. Здесь и помидоры соленые, и яблоки моченые, и грибочки маринованые, грибочки соленые, и пирожки и хлебы разные, и яйца вареные, и рыба сушеная, копченая, и гоголь-моголь, и семечки, отмеряемые большим и маленьким гранеными стаканами... И чего тут только нет! Вся эта снедь раскупается моментально и активность на платформе заметно снижается. После отправления поезда всевозможные ароматы, смешиваясь, ползут по вагону, возбуждая аппетит. Теперь активизируются пассажиры: моются фрукты и овощи, наполняются чаем стаканы, словом, начинается подготовка к трапезе. После солдатской кухни - это роскошный праздничный стол. Непродолжительное относительное затишье, вызванное поглощением аппетитных яств, сменяется новым оживлением: глухо захлопали крышки мусорных ящиков – это обитатели вагона выбрасывают остатки пищи, моют руки, умываются... В обоих концах вагона выстраиваются очереди. Хлопают двери, щелкают дверные замки, раздаются голоса, где-то заплакал ребёнок. Проводница прошла по вагону, смела веником с ковровых дорожек упавшие крошки и больше вас никто не побеспокоит до следующей крупной станции. Наконец, на несколько часов наступает абсолютная тишина – все спят. Не все - кто-то читает. Я снова припадаю к стеклу – не пропустить ни единой мелочи!


       Вот на обочине запестрели мелкие цветочки неведомых трав, желтая медуница зарябила в глазах, её сладко-приторный аромат проник в вагон… Чуть дальше чернеют просмоленные шпалы, уложенные "колодцем"… Всё, что происходит там, за окном, так важно для ребёнка восьми лет от роду, всё это до краёв наполняет восприимчивую детскую душу тихим восторгом, вызывает мощные положительные эмоции, которые остаются с ним навсегда.