Я, Башмаков и другие-2

КАК БАШМАКОВ СДАЛ ЗАЧЕТ ПО ЛАТИНСКОМУ

Поскольку Вергилия в подлиннике ни мы, ни наша преподавательница прочитать по-латински и под дулом пистолета бы не смогли, вопрос с зачетом решился просто: мы все были обязаны выучить наизусть несколько латинских изречений, а так же весь «Gaudeamus».
И вот, в день зачета, все десять человек уселись за одну длинную парту и начали по очереди бубнить, как средневековые монахи: Gaudeamus igitur, iuvenes dum sumus; post iucundam iuventutem, post molestam senectutem nos habebit humus, nos habebit humus… и так далее. Преподавательница клевала носом, просыпаясь только на проставление зачета. И вот очередь дошла до Башмакова. Башмаков в волнении покачался на стуле и, собравшись с мыслями, треснул кулачищами по столу. Расслабленная преподавательница подпрыгнула сантиметров на десять.
- Я петь буду! – сказал Башмаков и, нахмурив брови, пропел басом весь гимн от начала до конца.


КАК БАШМАКОВ ВЛЮБИЛСЯ

Одно время с нами в группе училась высокая красивая девушка, разившая мужчин наповал своими темными слегка раскосыми глазами, а так же стрелами ресниц. Несчастного Башмакова угораздило встать на пути этих глаз, и он погиб: ходил за ней после уроков, носил какие-то пластинки, книжечки, короче, пытался, как мог, установить отношения.
Но, надо сказать, был у той девушки один довольно существенный недостаток (несущественные тоже были). Когда она открывала рот - мухи дохли. Буквально: падали с потолка и разбивались вдребезги о пол. А у присутствующих глаза лезли на лоб: девушка изъяснялась передовицами газеты “Правда”. А если ей случалось развернуть свою мысль, то делала она это отупляюще-гладким казенным советским языком. Папа у нее был бывшим партийным лидером, перековавшимся в банкира, вероятно, это как-то сказалось… Во всяком случае, я, честно говоря, на своем веку такого больше не встречала.
И чем активнее девушка желала общаться, тем меньше поклонников у нее оставалось. В конце концов, даже преданный Башмаков, как-то раз напившись и глядя в потолок, страстно сказал: “Я разлюбил тебя, бездушная, глупая кукла!!!”

КАК БАШМАКОВ ПОЛОМАЛ МОЮ РУЧКУ

Как-то раз в середине первого курса перед устной практикой мы с Башмаковым неосознанно сели за одну парту. И, видно, соседство пришлось обоим по вкусу, потому что на следующий день мы опять сели вместе, через день опять, да так потом и не меняли месторасположения до конца пятого курса.
Этот незначительный эпизод произошел, когда мы уже вполне друг с другом освоились: болтали и пихались на всех уроках, создавали немыслимую возню, фон и мельтешение, одним словом – сплошная радость лектора.
И вот, в один из тех прекрасных дней, мы с Башмаковым сидели за своей последней партой и принимали деятельное участие в практике речи.
Башмаков скакал на стуле, размахивал руками и всячески выказывал бездну знаний. Мне показалось, что это нескромно.
Поэтому, когда он в очередной раз вскочил с места, я поставила на сиденье кулак с зажатой в нем ручкой.
Что я думала: Башмаков начнет садиться, напорется на острый стержень, подпрыгнет, заорет, и все мы повеселимся…
Башмаков, вопреки чаяниям, завершив ответ, всей своей нечувствительной костлявой задницей рухнул на стул. Я едва успела одернуть руку. Раздался треск. Башмаков приподнялся. Под ним лежали обломки растерзанной, при жизни довольно крепкой японской ручки.
- Башмаков, гад! - зашипела я, не веря в случившееся, - ты сломал мою любимую ручку!!!
Башмаков обескуражено развел руками.
Янка повернулась, оценила обстановку и ласково сказала Башмакову:
- Говнище!

МАРКУША

С Маркушей мы познакомились еще в школьные годы – она водила дружбу с одним из моих одноклассников. Внешне Маркуша была похожа на живую, но слегка оглушенную лисицу. С годами в ней начало сквозить что-то футуристическое. Она писала довольно неплохие стихи, ужасную прозу, читала Борхеса, Маркеса, и Кортасара, любила придавать цитатам окрас собственных раздумий и очень замысловато одевалась. Мода у нее была какая-то своя. Женщинам от ее нарядов делалось душно и жарко, они даже не сплетничали по этому поводу. Скорей всего потому, что это было за гранью добра, зла и их словарного запаса. А мужчинам все ее сиреневые колготочки, бордовые шорты и желтые пелеринки по какой-то причине нравились. Вообще, существуют четыре категории граждан: те, которые нравятся всем, те, которые нравятся только женщинам, или только мужчинам, и, наконец, те, которые вообще никому не нравятся. Маркуша всецело принадлежала к третьей группе. Мужчин она меняла нонстопом, выбирала их сама и совершенно не беспокоилась по поводу того, отвечают они ей взаимностью или нет. И они отвечали.
После школы она поступила на физмат в Питерском Универе, а через год оттуда свинтила, сообразив, что ни физика, ни математика не приносят ей счастья. И, прежде чем поступить в наше, милостью Божьей, учебное заведение, устроилась на работу в городскую библиотеку.
…Как и в любом другом уважающим себя книгохранилище, система в библиотеке нашего маленького города была сложная и запутанная. Маркуша на пару с одной престарелой крысильдой осуществляла одну из важнейших функций - при входе в читальный зал выдавала формуляр. Наблюдая за ней иногда, я с трудом сохраняла подобающее выражение лица, особенно, когда слышала, как она совершенно серьезно обращается к какому-нибудь полуграмотному подростку: «потрудитесь взять формуляр, mon cher!».
- Чего? – мычал mon cher.
Работа Маркуше определенно нравилось. Особенно тем, что вокруг было много книг и мужчин. То есть все, что Маркуше было нужно для счастья...

КАК МЫ ЛОВИЛИ МАРКУШИНУ СОБАКУ

Как-то раз в той же самой библиотеке Маркуша познакомилась и закрутила недолгий, но захватывающий роман с неким Громовым, высоким и ясноглазым (кстати сказать, Маркуша мужскую красоту ценила гораздо больше, чем мужские мозги).
И вот однажды, в разгар их отношений, Маркуше ни с того ни с сего захотелось щенка колли. Колли и все тут.
Громов воспринял это как руководство к действию и собачку предоставил. Маркуша была горда как поступком Громова, так и собачкой. Со свойственной ей тягой к шикарному, она почему-то назвала свое беспаспортное большеухое животное Салли-Малли Розенфильд. В миру - Салли.
Прошли месяцы. Вскоре выяснилось, что Салли выросла очень дружелюбной, но необратимой дурочкой. Она не знала ни одной команды, жрала обувь, об нее постоянно запинались, но виртуознее всего она клала кучи. Причем четко предугадывая путь твоего следования. Поэтому в Маркушиной квартире то и дело раздавалось буквальное: «Вот, дерьмо!!!»
…Как-то раз темным зимним утром, когда в подворотнях завывал обжигающий щеки ветер, я выскочила из своего подъезда с твердым и редким намерением пойти на первую пару. Огибая двор, я заметила странную черную фигуру, беспорядочно мечущуюся взад-вперед и то и дело падающую в снег, как голкипер в броске за мячом. Приглядевшись, я поняла, что это Маркуша.
- Эй, ты чего? – крикнула я, остановившись.
Раскрасневшаяся Маркуша рысью подбежала ко мне и, задыхаясь, попросила:
- Мне – на работу… Салли, сука, никак…
Салли стояла рядом, поочередно глядя на нас, и махала хвостом. Забыв про лучшие Саллины качества, я решила помочь другу. Но стоило мне протянуть руку, чтобы схватить Салли за ошейник, как она тут же отпрыгнула и с удвоенной силой завиляла хвостом.
Мы с Маркушей начали медленно, как два Чингачгука, заходить с разных сторон. Салли стояла посередине и делала совершенно индифферентное выражение морды, типа: пасусь себе, никого не трогаю… Когда нам показалось, что расстояние для броска сократилось достаточно, мы прыгнули. И чуть не стукнулись лбами. Салли, изнемогая от счастья, описывала вокруг нас круг за кругом.
Что мы только не делали: и приманивали, и ругались, и прыгали с разбега, и заманивали в ловушку, и притворялись, что уходим… Все тщетно. Салли-Малли Розенфильд думала, что это прекрасная, смешная и безумно интересная игра и носилась по двору, как суперсобака, прижав уши и держа на отлете хвост.
Через полчаса, мокрые, красные, все в снегу, мы решили сесть и покурить, чтобы отдохнуть и заодно обсудить, как нам загнать домой это игривое животное, а так же имеет ли после этого смысл вообще после этого куда-то идти.
Курили мы молча, дыхание постепенно восстанавливалось. Вдруг Маркуша толкнула меня в бок и кивнула в сторону своего подъезда. Я проследила за ее взглядом и увидела в приоткрытой двери кончик Саллиного носа и глаз, с явным упреком вопрошающий: «Ну что, может, уже пойдем все-таки домой?!»
Маркуша, докуривая на ходу, побежала к подъезду. Дверь за ними захлопнулась.
Я пошла домой.
Впоследствии еще много раз по дороге в институт я видела Маркушин силуэт, кидающийся из стороны в сторону и громко причитающий: «Салли!!!! Домой!!!!!!»
Но никогда больше не останавливалась.